Бахтин М.М. Литературно-критические статьи

Подождите немного. Документ загружается.

Большой опыт заинтересован в смене больших эпох

(большом становлении) и в неподвижности вечности,

малый же опыт — в изменении в пределах эпохи (в ма-

лом становлении) и во временной, относительной ста-

бильности. Малый опыт построен на нарочитом забвении

и на нарочитой неполноте.

В большом опыте мир не совпадает с самим собою

(не есть то, что он есть), не закрыт и не завершен.

В нем — память, не имеющая границ, память, опуска-

ющаяся и уходящая в дочеловеческие глубины материи

и неорганической жизни, опыт жизни миров и атомов.

И история отдельного человека начинается для этой

памяти задолго до пробуждения его сознания (его созна-

тельного «я»).

В каких формах и сферах культуры воплощен этот

большой опыт, большая, не ограниченная практикой

память. Трагедии, Шекспир

—

в плане официальной

культуры—корнями своими уходят во внеофициальные

символы большого народного опыта. Язык, непубликуе-

мые схемы речевой жизни, символы смеховой культуры.

Непереработанная и не рационализованная официаль-

ным сознанием основа мира.

Надо уметь уловить подлинный голос бытия, целого

бытия, бытия больше, чем человеческого, а не частной

части; голос целого, а не одного из участников его.

Память надиндивидуального тела. Эта память противо-

речивого бытия не может быть выражена односмыс-

ленными понятиями и однотонными классическими

образами. Развернутая критика того, как изучают этот

опыт фольклористы (перевод логики целого на язык

логики частного и т. п.).

Эта большая память не есть память о прошлом

(в отвлеченно-временном смысле); время относительно

в ней. То, что возвращается вечно и в то же время

невозвратно. Время здесь не линия, а сложная форма

тела вращения. Момент возвращения уловлен Ницше,

но абстрактно и механистически интерпретирован им.

В то же время открытость и незавершенность, па-

мять о том, что не совпадает с самим собой. Малый

опыт, практически осмысленный и потребляющий, стре-

мится все омертвить и овеществить, большой опыт — все

оживить (во всем увидеть незавершенность и свободу,

чудо и откровение). В малом опыте

—

один познающий

(все остальное

—

объект познания), один свободный

субъект (все остальное—мертвые вещи), один живой

519

и незакрытый (все остальное— мертво и закрыто), один

говорит (все остальное безответно молчит).

В большом опыте все живо, все говорит, этот опыт

глубоко и существенно диалогичен. Мысль мира обо мне,

мыслящем, скорее я объектен в субъектном мире.

В философии, в особенности в натурфилософии нача-

ла века, все это все же рационализовано и оторвано от

тысячелетних систем народных символов, все это дано

как собственный опыт, а не как проникновенное истол-

кование многотысячелетнего опыта человечества, вопло-

щенного во внеофициальных системах символов.

Греческая мысль (философская и научная) не знала

терминов (с чужими корнями и не участвующих

в том же значении в общем языке), слов с чужим и не-

осознанным этимоном. Выводы из этого факта имеют

громадную важность.

В термине, даже и неиноязычном, происходит стаби-

лизация значений, ослабление метафорической силы,

утрачивается многосмысленность и игра значениями.

Предельная однотонность термина.

Роль нарочитого забвения в организации образа.

Борьба с памятью. Большая память по-особому понимает

и оценивает смерть. Эта память позволяет обойти меня

самого (и мою эпоху) во времени. Самосожжение и уни-

версализация своего si. Все неповторимо оригинальное,

открывающее, бесстрашное в образе рождается именно

за счет этой памяти. Память не обедняет образа: он

живет новой жизнью во времени, происходит непрестан-

ное обогащение и обновление его смысла в развиваю-

щемся далее контексте мира, ослабляются моменты

корыстной практичности, узкой заинтересованности.

Тишина и звук. Восприятие звука (на фоне тишины).

Тишина и молчание (отсутствие слова). Пауза

и начало слова. Нарушение тишины звуком механистич-

но и физиологично (как условие восприятия); наруше-

ние же молчания словом персоналистично и осмысленно:

это совсем другой мир. В тишине ничто не звучит (или

нечто не звучит) —в молчании никто не говорит (или

некто не говорит). Молчание возможно только в челове-

ческом мире (и только для человека). Конечно, и тиши-

на и молчание всегда относительны.

Условия восприятия звука, условия понимания-узна-

ния знака, условия осмысливающего понимания слова.

520

Молчание

—

осмысленный звук (слово)—пауза со-

ставляют особую логосферу, единую и непрерывную

структуру, открытую (незавершимую) целостность.

Понимание-узнание повторимых элементов речи (то

есть языка) и осмысливающее понимание неповторимо-

го высказывания. Каждый элемент речи воспринимается

в двух планах: в плане повторимости языка и в плане

неповторимого высказывания. Через высказывание язык

приобщается к исторической неповторимости и незавер-

шенной целостности логосферы.

Слово как средство (язык) и слово как осмысление.

Осмысливающее слово принадлежит к царству целей.

Слово как последняя (высшая) цель.

Свидетель и судия. С появлением сознания в мире

(в бытии), а может быть, и с появлением биологической

жизни (может быть, не только звери, но и деревья и тра-

ва свидетельствуют и судят) мир (бытие) радикально

меняется. Камень остается каменным, солнце—солнеч-

ным, но событие бытия в его целом (незавершимое)

становится совершенно другим, потому что на сцену

земного бытия впервые выходит новое и главное дейст-

вующее лицо события

—

свидетель и судия. И солнце,

оставаясь физически тем же самым, стало другим, по-

тому что стало осознаваться свидетелем и судиею. Оно

перестало просто быть, а стало быть в себе и для себя

(эти категории появились здесь впервые) и для другого,

потому что оно отразилось в сознании другого (свиде-

теля и судии): этим оно в корне изменилось, обогати-

лось,

преобразилось. (Дело идет не об «инобытии».)

Этого нельзя понимать так, что бытие (природа) ста-

ло осознавать себя в человеке, стало самоотражаться.

В этом случае бытие осталось бы с самим собою, стало

бы только дублировать себя самого (осталось бы оди-

ноким, каким и был мир до появления сознания

—

свидетеля и судии). Нет, появилось нечто абсолютно

новое, появилось надбытие. В этом надбытии уже

нет ни грана бытия, но все бытие существует в нем

и для него.

Это аналогично проблеме самосознания человека.

Совпадает ли сознающий с сознаваемым? Другими сло-

вами, остается ли человек только с самим собою, то есть

одиноким? Не меняется ли здесь в корне все событие

бытия человека? Это действительно так. Здесь появля-

521

ется нечто абсолютно новое: надчеловек, над-я, то есть

свидетель и судья всего человека (всего я), следова-

тельно, уже не человек, не я, а другой. Отражение

себя в эмпирическом другом, через которого надо прой-

ти,

чтобы выйти к я-д л я - с е б я (может ли это я-д л я-

себя быть одиноким?). Абсолютная свобода этого я.

Но эта свобода не может изменить бытие, так сказать,

материально (да и не может этого хотеть)

—

она может

изменить только смысл бытия (признать, оправдать

и т. п.), это свобода свидетеля и судии. Она выражает-

ся в слове. Истина, правда присущи не самому бытию,

а только бытию познанному и изреченному.

Проблема относительной свободы, то есть такой сво-

боды, которая остается в бытии и меняет состав бытия,

но не его смысл. Такая свобода меняет материальное

бытие и может стать насилием, оторвавшись от смысла

и став грубой и голой материальной силой. Творчество

всегда связано с изменением смысла и не может стать

голой материальной силой.

Пусть свидетель может видеть и знать лишь ничтож-

ный уголок бытия — все не познанное и не увиденное им

бытие меняет свое качество (смысл), становясь непо-

знанным и неувиденным бытием, а не просто бытием,

каким оно было без отношения к свидетелю.

Все до меня касающееся приходит в мое сознание,

начиная с моего имени, из внешнего мира через уста

других (матери и т. п.), с их интонацией, в их эмоци-

онально-ценностной тональности. Я осознаю себя перво-

начально через других: от них я получаю слова, формы,

тональность для формирования первоначального пред-

ставления о себе самом. Элементы инфантилизма

самосознания («Разве мама любила такого...») остаются

иногда до конца жизни (восприятие и представление

себя, своего тела, лица, прошлого в ласковых тонах).

Как тело формируется первоначально в материнском

лоне (теле), так и сознание человека пробуждается оку-

танное чужим сознанием. Позже начинается подведение

себя под нейтральные слова и категории, то есть опре-

деление себя как человека безотносительно к я и д р у-

г о м у.

Печорин при всей своей сложности и противоречиво-

сти по сравнению со Ставрогиным представляется цель-

ным и наивным. Он не вкусил от древа познания. Все

522

герои русской литературы до Достоевского от древа

познания добра и зла не вкушали. Поэтому в рамках

романа возможны были наивная и целостная поэзия,

лирика, поэтический пейзаж. Им (героям до Достоевско-

го) еще доступны кусочки (уголки) земного рая, из

крторого герои Достоевского изгнаны раз и навсегда.

Проблема говорящего (человека, субъекта речи, авто-

ра высказывания и т. п.). Лингвистика знает только

систему языка и текст. Между тем всякое высказывание,

даже стандартное приветствие, имеет определенную

форму автора (и адресата).

Очерки по философской антропологии.

Мой образ меня самого. Какой характер носит пред-

ставление о себе самом, о своем я в его целом. В чем

его принципиальное отличие от моего представления

о другом. Образ я или понятие, или переживание,

ощущение и т. п. Род бытия этого образа. Каков состав

этого образа (как входят в него, например, представле-

ния о моем теле, о моей наружности, прошлом и т. п.).

Что я понимаю под я, когда говорю

переживаю: «я жи-

ву»,

«я умру» и т. п. («я есмь», «меня не будет», «меня

не было»). Я-д л я - с е б я и я-д ля-другого, дру-

гой-для-меня. Что во мне дано мне непосредствен-

но и что

—

только через другого. Минимум и макси-

мум — примитивное самоощущение и сложное самосо-

знание. Но максимум развивает то, что было уже

заложено в минимуме. Историческое развитие самосо-

знания. Оно связано и с развитием знаковых средств

выражения (языка прежде всего). История автобио-

графии (Миш). Гетерогенный состав моего образа.

Человек у зеркала. Не-я во мне, то есть бытие во

мне,

нечто большее меня во мне. В какой мере воз-

можно объединение яидругогов одном нейтральном

образе человека. Чувства, возможные только по отно-

шению к другому (например, любовь), и чувства, воз-

можные только к себе самому (например, самолюбие,

самоотвержение и т. п.). Мне не даны мои временные

и мои пространственные границы, но другой дан весь.

Я вхожу в пространственный мир, другой всегда в нем

находится. Различия пространства и времени я и дру-

гого.

Они есть в живом ощущении, но отвлеченная

523

мысль их стирает. Мысль создает единый, общий миЬ

человека безотносительно к я и другому. В прими-

тивном естественном самоощущении я и другой сли-

ты.

Здесь еще нет ни эгоизма, ни альтруизма. Т

Я прячется в другого и других, хочет быть

только другим для других, войти до конца в мир других

как другой, сбросить с себя бремя единственного в мире

я (я-дл я - се б я). |

Диалог и диалектика. В диалоге снимаются голоса

(раздел голосов), снимаются интонации (эмоциональнб-

личностные), из живых слов и реплик вылущиваются

абстрактные понятия и суждения, все втискивается в одно

абстрактное сознание

—

и так получается диалектика.

В поисках собственного (авторского) голоса. Вопло-

титься, стать определеннее, стать меньше, ограниченнее,

глупее. Не оставаться на касательной, ворваться в круг

жизни, стать одним из людей. Отбросить оговорки, от-

бросить иронию. Гоголь также искал серьезного слова,

серьезного поприща: убежать (поучать) и, следователь-

но,

быть самому убежденным. Наивность Гоголя, его

крайняя неопытность в серьезном; поэтому ему ка-

жется, что надо преодолеть смех. Спасение и преображе-

ние смешных героев. Право на серьезное слово. Не мо-

жет быть слова в отрыве от говорящего, от его положе-

ния, его отношения к слушателю и от связывающих их

ситуаций (слово вождя, жреца и т. п.). Слово частного

человека. Поэт. Прозаик. «Писатель». Разыгрывание

пророка, вождя, учителя, судьи, прокурора (обвините-

ля),

адвоката (защитника). Гражданин. Журналист.

Чистая предметность научного слова.

Поиски Достоевского. Журналист. «Дневник писате-

ля».

Направление. Слово народа. Слово юродивого

(Лебядкин, Мышкин). Слово монаха, старца, странника

(Макар). Есть праведник, знающий, святой. «А между

тем отшельник в темной келье» (Пушкин). Убитый ца-

ревич Димитрий. Слезинка замученного ребенка. Очень

много от Пушкина (еще не раскрытого). Слово как

личное. Христос как истина. Спрашиваю его. Глубокое

понимание личностного характера слова. Речь Достоев-

ского о Пушкине. Слово всякого человека, обращенное

ко всякому человеку. Сближение литературного языка

с разговорным обостряет проблему авторского слова.

524

чисто предметная, научная аргументация в литературе

может быть только в той или иной степени пародийной.

Жанры древнерусской литературы (жития, проповеди

и (т. п.), вообще жанры средневековой литературы. Не-

изреченная правда у Достоевского (поцелуй Христа).

Проблема молчания. Ирония как особого рода замена

молчания. Изъятое из жизни слово: идиота, юродивого,

сумасшедшего, ребенка, умирающего, отчасти женщины.

Б^ед, сон, наитие (вдохновение), бессознательность,

алогизм, непроизвольность, эпилепсия и т. п.

Проблема образа автора. Первичный (не созданный)

и рторичный автор (образ автора, созданный первичным

автором). Первичный автор — natura non creata quae

creat;

вторичный автор

—

natura creata quae creat

Образ героя

—

natura creata quae non creat

. Первичный

автор не может быть образом: он ускользает из всякого

образного представления. Когда мы стараемся образно

представить себе первичного автора, то мы сами со-

здаем его образ, то есть сами становимся первичным

автором этого образа. Создающий образ (то есть пер-

вичный автор) никогда не может войти ни в какой со-

зданный им образ. Слово первичного автора не может

быть собственным словом: оно нуждается в освяще-

нии чем-то высшим и безличным (научными аргумента-

ми,

экспериментом, объективными данными, вдохнове-

нием, наитием, властью и т. п.). Первичный автор, если

он выступает с прямым словом, не может быть просто

писателем: от лица писателя ничего нельзя сказать

(писатель превращается в публициста, моралиста, уче-

ного и т. п.). Поэтому первичный автор облекается

в молчание. Но это молчание может принимать раз-

личные формы выражения, различные формы редуциро-

ванногс#смеха (ирония), иносказания и др.

Проблема писателя и его первичной авторской пози-

ции особенно остро встала в XVIII веке (в связи с

падением авторитетов и авторитарных форм и отказом

от авторитарных форм языка).

Форма простого безличного рассказа литературным

языком, но близким к разговорному. Рассказ этот не от-

ходит далеко от героев, не отходит далеко и от среднего

читателя. Пересказ романа в письме к издателю. Пере-

сказ замысла. Это не маска, а обыкновенное лицо

Природа несотворенная

творящая (лат.).

Природа сотворенная

творящая (лат.).

Природа сотворенная

нетворящая (лат.).

525

обыкновенного человека (лицо первичного автора lie

может быть обыкновенным). Само бытие говорит через

писателя, его устами (у Хайдеггера). I

В живописи художник ицогда изображает себя само-

го (обыкновенно у края картины). Автопортрет. Худож-

ник изображает себя как обыкновенного человека, а ре

как художника, создателя картины. |

Поиски собственного слова на самом деле есть поиски

именно не собственного, а слова, которое больше меня

самого; это стремление уйти от своих слов, с помощью

которых ничего существенного сказать нельзя. Сам я мЬ-

гу быть только персонажем, но не первичным автором.

Поиски автором собственного слова

—

это в основном

поиски жанра и стиля, поиски авторской позиции. Сейчас

это самая острая проблема современной литературы,

приводящая многих к отказу от романного жанра, к за-

мене его монтажом документов, описанием вещей,

к леттризму, в известной мере и к литературе абсурда.

Все это в некотором смысле можно определить как раз-

ные формы молчания. Достоевского эти поиски привели

к созданию полифонического романа. Для монологиче-

ского романа он не нашел слова. Параллельный путь

Л.

Толстого к народным рассказам (примитивизм), к вве-

дению евангельских цитат (в завершающих частях).

Другой путь

—

заставить мир заговорить и вслушиваться

в слова самого мира (Хайдеггер).

Полифония и риторика. Журналистика с ее жанрами

как современная риторика. Риторическое слово и ро-

манное слово. Убедительность художественная и убеди-

тельность риторическая.

Риторический спор и диалог о последних вопросах

(о целом и в целом). Победа или взаимное понимание.

Мое слово и чужое слово. Первичность этого про-

тивопоставления. Точка зрения (позиция) третьего. Ог-

раниченные цели риторического слова. Риторическая

речь аргументирует с точки зрения третьего: индивиду-

ально-глубинные пласты в этом не участвуют. В антич-

ности границы между риторикой и художественной

литературой проводились иначе и не были резкими, ибо

еще не было индивидуально-глубинной личности в новом

смысле. Она (личность) рождается на рубеже средне-

526

Ьековья («К себе самому» Марка Аврелия, Эпиктет,

Августин, soliloquia

и т. п.). Здесь обостряются (или

даже впервые рождаются) грани между своим и чужим

рювом.

I В риторике есть безусловно правые и безусловно

виноватые, есть полная победа и уничтожение против-

ника. В диалоге уничтожение противника уничтожает

и самую диалогическую сферу жизни слова. В класси-

ческой античности этой высшей сферы еще не было.

Сфера эта очень хрупкая и легко разрушимая (доста-

точно малейшего насилия, ссылки на авторитет и т. п.).

Разумихин о вранье как пути к правде. Противопоста-

вление истины и Христа у Достоевского. Имеется в виду

безличная объективная истина, то есть истина с точки

Ьрения третьего. Третейский суд — это риторический

суд.

Отношение Достоевского к суду присяжных. Бес-

пристрастие и высшее пристрастие. Необычайное

утончение всех этических личностных категорий. Они

лежат в пограничной сфере между этическим и эстети-

ческим.

«Почва» у Достоевского как нечто промежуточное

(медиум) между безличным и личностным. Шатов как

представитель этой типичности. Жажда воплотиться.

Большинство статей «Дневника писателя» лежат в этой

средней сфере между риторикой и личностной сферой

(то есть в сфере Шатова, «почвы» и т. п.). Эта сред-

няя сфера в «Бобке» (благообразный лавочник). Из-

вестное недопонимание государственной, правовой, эко-

номической, деловой сфер, а также и объективно-науч-

ной сферы (наследие романтизма), тех сфер, представи-

телями которых были либералы (Кавелин и другие).

Утопическая вера в возможность чисто внутренним пу-

тем превратить жизнь в рай. Трезвение. Стремление

протрезвить экстаз (эпилепсия). «Пьяненькие» (сенти-

менты). Мармеладов и Федор Павлович Карамазов.

Достоевский и Диккенс. Сходства и различия («Рож-

дественские рассказы» и «Бобок» и «Сон смешного

человека»); «Бедные люди», «Униженные и оскорблен-

ные», «Пьяненькие» — сентиментализм.

Отрицание (непонимание) сферы необходимости, че-

рез которую должна пройти свобода (как в историче-

ском, так и в индивидуально-личном плане), той проме-

жуточной сферы, которая лежит между великим инкви-

Одинокие беседы с самим собой (лат.).

527

зитором (с его государственностью, риторикой, властью}

и Христом (с его молчанием и поцелуем). I

Раскольников хотел стать чем-то вроде великой)

инквизитора (взять на себя грехи и страдание). I

Особенности полифонии. Незавершимость полифони-

ческого диалога (диалога по последним вопросам].

Ведут такой диалог незавершимые личности, а не пси-

хологические субъекты. Известная невоплощенность

этих личностей (бескорыстный избыток).

Всякий большой писатель участвует в таком диалог^,

участвует своим творчеством как одна из сторон этоф

диалога; но сами они не создают полифонических рома-

нов.

Их реплики в этом диалоге имеют монологическу<о

форму, у каждого один, свой мир, другие участники

диалога с их мирами остаются вне их произведений.

Они выступают со своим собственным миром и со своим

прямым, собственным словом. Но у прозаиков, особенно

у романистов, выступает проблема собственного слова.

Это слово не может быть просто своим словом (от я).

Слово поэта, пророка, вождя, ученого и слово «писате-

ля».

Его надо обосновать. Необходимость кого-то пред-

ставлять. У ученого есть аргументы, опыт, эксперимент.

Поэт опирается на вдохновение и особый поэтиче-

ский язык. У прозаика нет такого поэтического языка.

Прощупать в борьбе мнений и идеологий (разных

эпох) незавершимый диалог по последним вопросам

(в большом времени) умеет только такой полифонист,

как Достоевский. Другие заняты разрешимыми в пре-

делах эпохи вопросами.

Риторический спор — спор, где важно одержать по-

беду над противником, а не приблизиться к истине. Это

низшая форма риторики. В более высоких формах доби-

ваются решения вопроса, могущего иметь временное

историческое решение, но не последних вопросов (где

риторика невозможна).

Автор произведения присутствует только в целом

произведения, и еГо нет ни в одном выделенном мо-

менте этого целого, менее же всего в оторванном от

целого содержании его. Он находится в том невыде-

лимом моменте его, где содержание и форма нераз-

528