Бачинин В.А. Философия права и преступления
Подождите немного. Документ загружается.
стве краеугольного камня в основание официальной Идеологии нацистской Германии.
Главным продуктом этих идеологий и созданных с их помощью режимов стал лишенный прав и
свобод, плененный человеческий дух. Если суверенное сознание — это сознание человека,
выбирающего наиболее естественную точку зрения, с которой, как утверждал Тейяр де Щарден, будто
с пересечения дорог, открывается максимальный обзор мира, то несуверенное сознание напоминает
узника, находящегося внутри огороженного высокими стенами тюремного двора. Для тех, кто обладал
достаточным запасом духовности, существовала возможность занять стоическую позицию глухой
защиты против наступления агрессивной тоталитарности. Тем, кто им не обладал, грозила участь
превращения в моральных мутантов, способных в своей духовно-практической деятельности к резким
отклонениям в неожиданные и опасные стороны. Историческая судьба этого «нового человека», «homo
soveticus», утратившего адекватные представления о сущем и должном, оказалась трагической.
Чрезмерные социальные невзгоды и несчастья, плен длительного самообмана, отчужденность от своей
человеческой сущности деформировали его морально-правовое сознание. Его существование,
напоминающее судьбу библейского Иова, который, несмотря на бесчисленные испытания, беды,
страдания, продолжал славить небесного верховного владыку, несло в самом себе препятствия для
духовного прозрения и освобождения от тирании самообмана, имморальности и неправа.
Так проявляла себя тоталитарная система, нацеленная на то, чтобы не просто тормозить
социокультурное развитие, но поворачивать человека и культуру, мораль и право против их
собственной природы.
Периодические трансформации систем права в системы неправа свидетельствуют о серьезных
кризисах внутри локальных цивилизаций, сопровождающихся возникновением дисфункциональных,
негуманных механизмов решения многих социальных проблем и задач. Эти механизмы приносят
цивилизации и человеку неизмеримо больше вреда, чем пользы, но на определенных исторических
этапах они становятся реальностью. В первую очередь это происходит там, где государство перестает
справляться с возлагаемыми на него обязанностями по разработке и применению средств взаимной
адаптации встречных требований социума и индивида. Будучи достаточно громоздкой и сравнительно
косной системой, государство в ситуации кризиса становится причиной дисфункциональных
инициатив, предназначенных погасить очаги недовольств, источники повышенных требований и
претензий, исходящих от индивидов, и тем самым побудить последних к адаптивному поведению.
Система права перестает выполнять
свои изначальные, соответствующие ее истинной природе задачи. Ее дисфункциональная метаморфоза
выступает как неадекватная реакция на изменение социально-исторических обстоятельств. Она
устремляется не в направлении поиска новых нормативно-ценностных средств и механизмов,
способных облегчить индивидам адаптацию к меняющимся обстоятельствам, а в противоположном.
Она стремится заблокировать, во-первых, источники индивидуальной социальной активности, в
которых не видит ничего, кроме очагов «возмущающего поведения», во-вторых, саму возможность
повышения уровня цивилизованности всей социальной системы. В итоге обнаруживается
противоречие между стремлением цивилизации к конструктивному развитию и деструктивным
активизмом системы неправа. Единственным приемлемым выходом из него оказывается демонтаж
всей системы неправа.
ФИЛОСОФИЯ ПРЕСТУПЛЕНИЯ
ПРЕСТУПЛЕНИЕ КАК ПРЕДМЕТ ПОЗНАНИЯ
Опыт прошлого, хранящийся в памяти человечества, амбивалентен по своему содержанию. В нем,
наряду с созидательным опытом, накопленным в результате развития цивилизации и культуры,
присутствует также память об огромном числе совершенных людьми разрушений и преступлений.
Мнемоническое (от имени греческой богини памяти Мнемози-ны) пространство деструктивно-
криминального опыта существует реально. Более того, в ходе истории оно непрерывно
расширялось и продолжает увеличиваться. Но, подобно тому, как вместе с навыками изготовления
ядов развиваются и навыки изготовления лекарств-противоядий, человеческий дух не только
обретает криминальный опыт, но и вырабатывает опыт по преодолению, нейтрализации,
обезвреживанию его деструктивного потенциала. Писатели, мыслители, ученые, размышляя о
преступлениях, совершаемых человеком, одновременно вооружают человеческий дух средствами
для противостояния искушениям, будят духовные силы для борьбы со злом.
Главный герой романа Достоевского «Подросток» Аркадий Долгорукий говорит о том, что,
дописав свои записки, он почувствовал, что процессом припоминания и записывания
драматических коллизий своей жизни перевоспитал себя. Аналогичным образом и человечество в
целом, припоминая и записывая на языке искусства, философии и науки то страшное и
трагическое, что происходило с его отдельными представителями, осмысливая причины, мотивы,
цели и логику совершаемых ими преступлений, тем самым тоже движется по пути
перевоспитания. И, наверное, когда-нибудь оно сможет сказать, что в итоге все же перевоспитало
себя.
Преступление, как это, может быть, ни кощунственно звучит, благодатный материал для
человековедения, для изучения человеческой природы, для психологических, социологических,
фи-ггпсоАских. этических штудий. Будучи исключительной, экстре-
мальной, «пороговой» ситуацией, преступление имеет свойство испытывать человека, заставляет его
проявиться и раскрыться полностью, обнаружить те качества, которые при иных обстоятельствах
оставались бы скрытыми, невыявленными. Этим оно, в основном, и привлекало внимание
«человековедческих» дисциплин.
ДОКУМЕНТАЛЬНАЯ И ПУБЛИЦИСТИЧЕСКАЯ КРИМИНОГРАФИЯ
Весь массив накопленных человечеством материалов по осмыслению феномена преступления может
быть разделен на несколько основных сфер. Прежде всего это область криминографии, включающая в
себя документальные, публицистические и художественные описания разнообразных проявлений
криминального Поведения людей. Криминографический уровень — это, по сути, базовый уровень
познавательной обработки эмпирической информации о преступлениях и преступниках.
Документальная криминография (документалистика) фиксирует и анализирует социальные факты с
криминальным содержанием, руководствуясь следующими целями:
а) уголовное расследование и уголовно-процессуальное разбирательство;
б) информирование властей;
в) информирование специалистов — юристов, социологов, психологов и др.;
г) информирование населения.
Документальная криминография стремится излагать эмпирические факты в их «чистом» виде, без
примеси субъективизма, избегая оценочных суждений, идеологических интерпретаций и
художественных аранжировок. Авторы составляемых служебно-информативных документов прячут
личное отношение к излагаемым фактам за особым протокольным, ровным, бесстрастным тоном
изложения. Перефразируя Спинозу, можно сказать, что они видят свою задачу в том, чтобы не плакать
и не смеяться, а информировать. Поиск глубинных причин описываемых преступлений также не
является их непосредственной обязанностью.
Субъекты документально-криминографического информирования стоят на службе у государства, а не
гражданского общества.
Публицистическая криминография (публицистика) представляет собой промежуточный жанр,
пребывающий между документалистикой и искусством. Подобно документалистике,
публицистическая криминография опирается на реальные социальные факты и исключает вымысел. С
искусством же, и в частности с художественной литературой, ее роднит использование художественно-
эстетических выразительных средств при описаниях, интерпретациях и оценках криминальных
коллизий. Кроме
того, она не исключает, а напротив, предполагает эмоционально окрашенный тон изложения, а также
приемы экспрессивной полемики с реальными или воображаемыми оппонентами.
Публицистические опыты криминографического характера несут на себе печать творческой
индивидуальности публициста, которую тот не пытается маскировать, а напротив, всячески выпячивает,
непременно высказывая свое личное отношение к описываемым фактам и предлагая свои варианты их
причинных объяснений.
Важной социокультурной функцией публицистической крими-нографии является критика общественных
нравов. Произведения этого жанра чаще всего пронизаны гражданским пафосом, и за ними видится тень не
столько государства, сколько фигура становящегося или зрелого гражданского общества.
ХУДОЖЕСТВЕННАЯ КРИМИНОГРАФИЯ
Познавательно-изобразительные усилия искусства в отношении криминальных коллизий увенчиваются
построением их художественных моделей. Здесь главным средством постижения сути конкретных
преступлений становится язык художественных образов. При этом изложение может носить разный
характер — реалистически-повествовательный, авантюрно-романтический, социально-натуралистический,
интеллектуально-аналитический, психологический, фантастический и т. д. Создаваемые писателями и
драматургами художественные модели криминальных коллизий выполняют по отношению к криминальной
реальности в целом несколько функций.
Репрезентативная функция состоит в том, что художественное сознание автора вводит назревшие, ставшие
остронасущными морально-правовые проблемы в эпицентр общественного внимания. Дополнительно
актуализируя их, писатель тем самым стимулирует духовно-нравственную жизнь общества.
Познавательная функция позволяет произведению искусства создавать художественно-познавательный,
ценностно-гносеологический образ конкретной морально-правовой ситуации. В процессе творчества автор
проводит большую исследовательскую работу, результаты которой могут обладать не только
художественно-эстетической, но и большой научной ценностью. Именно так случилось, например, с
криминальными романами Достоевского, идеи и образы которых обнаружили способность стимулировать
научно-исследовательскую деятельность многих крупных ученых во всем мире — философов, психологов,
криминологов.
Художественная модель криминальной коллизии фокусирует в собственном содержании обширную
социальную информацию.
Фильтруя и доводя ее до высокой степени художественной типизации, искусство часто оказывается впереди
научного познания, раньше улавливает и фиксирует важные социальные тенденции. Тем самым оно
открывает дополнительные возможности для научного анализа криминальных реалий средствами
криминологии, социологии, психологии или философии.
Оценочная функция заключается в том, что изображаемые в художественном произведении криминальные
события вводятся в систему определенных ценностных координат. Тем самым им как бы выносится
гражданский, нравственный приговор. При этом оценки могут быть либо явными, либо скрытыми. Во
втором случае наиболее характерна позиция Достоевского, у которого невнимательный читатель в
результате поверхностного чтения может так и не понять, осуждает автор, например, Расколь-никова или же
сочувствует ему, поскольку в тексте романа практически нет прямых, лобовых оценочных суждений со
стороны автора.
И все же сколь бы завуалированы ни были взгляды самого автора, оценочность всегда присутствует в
художественном тексте. О ней и ее направленности свидетельствует вся система образов и художественных
средств, ориентированная не только на сущее, но и на должное, с его социально-правовыми нормативами и
нравственными идеалами.
Прогностическая функция, состоящая в способности предупреждать и предостерегать, присуща наиболее
выдающимся художественным произведениям. Их создатель выступает в качестве провозвестника-пророка,
чья художественная интуиция пронизывает толщу времен и устремляется за каузальной «нитью Ариадны» в
виртуальные лабиринты будущего, прозревая подстерегающие людей опасности. Если художнику удается
выявить глубинные, сущностные противоречия, лежащие в основании типовых преступлений, то
исследователям его творчества остается показать, как и при каких условиях эти противоречия смогли бы в
будущем развернуться до масштабов грандиозных социально-исторических катастроф. В тех случаях, когда
криминогенная природа тех или иных социальных явлений, процессов, обстоятельств до поры до времени
скрыта от массового сознания и только интуиция гениального художника слова постигает и обнажает их
истинный, деструктивный смысл, роль искусства становится особенно важна.
КРИМИНОЛОГИЧЕСКИЙ УРОВЕНЬ ПОЗНАНИЯ На криминологическом уровне познания
осуществляются научно-прикладные и научно-теоретические исследования проблем преступности. Анализ
ведется с использованием познавательных средств и методов юридических, социологических, психологиче-
ских, демографических, статистических и других научных дисциплин.
Предметом криминологического познания является эмпирическая социо-природная реальность, внутри
которой существуют преступники и возникают преступления.
Криминологические объяснительные модели строятся, как правило, в пределах ограниченных
нормативных пространств и локальных смыслов, что позволяет им избегать внутренних противоречий.
Вместе с тем, замкнутость выстраиваемых семантических сфер придает объяснениям упрощенно-
схематический характер.
ПРЕДМЕТ ФИЛОСОФИИ ПРЕСТУПЛЕНИЯ
Существуют различные объяснительные конструкции применительно к сути преступления. Так,
например, в юридическом смысле преступление — это деяние, относительно которого в уголовном
законодательстве содержится прямой запрет на его учи-нение. С позиций этики преступление — это
зло, исходящее от человека и направленное против человека. Для социолога преступление выступает
как следствие неспособности социальных субъектов найти цивилизованные формы разрешения
жизненных противоречий. Рассмотренное в антропологическом ключе, преступление является
превратной, разрушительной формой самореализации, самообнаружения отдельных граней
человеческой природы, а также таких свойств человека, как интеллект, воля, страсти и т. д.
Несмотря на многообразие существующих определений, ни одно из них не высвечивает сути
преступления полностью. В нем всегда остается нечто загадочное и таинственное, пребывающее на
глубинных уровнях, непроницаемых для научного анализа. Так возникает проблема недостаточности
аналитических средств, которыми располагают частные дисциплины и необходимости в
интегративном и одновременно глубинном, философском подходе к преступлению.
Предмет философии преступления составляют не эмпирическая личность преступника, не социальные
и естественные причины преступлений, а первопричины или причины причин. Философию интересуют
метафизические и онтологические первоначала мирового бытия, которые обусловливают
существование криминальной реальности. Она в своих исканиях первопричин криминальных драм
склонна выходить за пределы естественного и социального миров, строя каузальные, объяснительные
модели метафизического характера.
Для классической философии вскрытие глубинных оснований преступности чаще всего означало
стремление постичь высший промысел, утвердивший, наряду с бытием, небытие, вместе с жиз-
нью смерть, с наслаждением — страдание, с подвигом — преступление. При этом выводы, к которым
она приходила, имели, как правило, неутешительный характер. Обнаружение трансцендентных
оснований преступности означало, что устранение ее с помощью обычных человеческих средств
скорее всего невозможно. Отсюда питаемая многими философами уверенность в том, что человек в
состоянии лишь строить предположения и питать надежды, но радикально изменить что-либо в
миропорядке, где злу, порокам, преступлениям изначально отведено свое место, пока не в его силах.
Философский подход к проблеме преступления предполагает, что распространенным типом
отношений между различными идеями и концепциями является антиномизм. На полюсах антиномии
оказываются взаимоисключающие объяснения, из которых ни одно нельзя считать ни абсолютно
истинным, ни совершенно ложным. При этом смыслы тезисов и антитезисов не изолированы друг от
друга, а взаимопересекаются, а сведенные вместе в составе ряда антиномий, они составляют
проблемное основание философии преступления как таковой.
Своеобразной сердцевиной этого проблемного основания выступает когнитивная антиномия:
«Сущность преступления постижима средствами научного познания. (Тезис). — Сущность
преступления не постижима средствами научного познания. (Антитезис)». Ее методологический смысл
состоит в том, что суть преступления не может быть выявлена на пути одних лишь теоретических и
прикладных криминологических исследований юридического, социологического, психологического,
статистического характера без привлечения философско-метафизических средств познания. В этом
направлении обнаруживается также несколько базовых философских антиномий.
Метафизическая антиномия гласит: «Существует данный свыше запрет на совершение преступлений, и
человеку не все дозволено. (Тезис). — Не существует данного свыше абсолютного запрета на
совершение преступлений, и человеку все дозволено. (Антитезис)». Предметом осмысления здесь
является метафизическая реальность, «закулисный» мир высших первоначал, оберегающих человека от
преступлений и подталкивающих его к ним.
Онтологическая антиномия сводится к сопоставлению двух утверждений: «В миропорядке
отсутствуют онтологические основания для преступлений. (Тезис). — В миропорядке имеются
онтологические основания для преступлений. (Антитезис)». Данная антиномия предполагает, что
существует определенный порядок вещей, сплетение многих обстоятельств естественного и
социального характера, складывающихся как по желанию,
так и помимо воли людей и способствующих или препятствующих совершению преступлений.
Природно-социальный континуум несет в себе разные возможности для своих систем и элементов, в
том числе и возможности их преждевременного распада и гибели. Преступление выступает при этом
как форма и способ реализации содержащейся в бытии возможности небытия.
Антропологическая антиномия констатирует: «Антропологические свойства, толкающие человека к
преступлениям, неискоренимы. (Тезис). — Антропологические свойства, толкающие человека к
преступлениям, будут изжиты в будущем. (Антитезис)». Суть данной антиномии заключается в
констатации того непреложного обстоятельства, что человек, наделенный огромной жизненной
энергией, способен как созидать, так и разрушать. Его сущностное свойство — это готовность
устремляться к неведомому, переступать через известное и дозволенное, нарушать соответствующие
категорические ограничения и запреты и совершать на этом пути и творческие открытия, и
преступления. Это происходит оттого, что человек обладает ощущением своих колоссальных
возможностей и вместе с тем ему изначально не дано сознание и ощущение границ и пределов
приложения собственных сил.
Эти и другие антиномии, число которых не ограничено, свидетельствуют о чрезвычайной сложности
содержания нормативно-ценностного континуума «цивилизация-культура» и миропорядка в целом,
внутри которого живет и действует человек. Тезисы и антитезисы антиномий равным образом
отображают действительные реалии бытия человека в мире. За теми и другими кроется онтологически
противоречивая суть вещей и процессов, в которой порядок неотрывен от хаоса, а созидание от
разрушения.
В тех случаях, когда антиномичность философских построений по каким-либо причинам не устраивает
человека, а избавиться от нее теоретическими средствами нет возможности, на помощь приходит
«практический разум». Нормативная этика, равно как и юриспруденция, жаждущие и требующие
справедливости и блага, выдвигают на передний план соображения социальной целесообразности.
Этого, как правило, оказывается достаточно, чтобы оставить позади все неразрешимые «гамлетовские»
вопросы и опереться на твердые основания социальной необходимости, которая требует решительной
борьбы со всеми видами преступлений. На этом пути у цивилизации нет альтернативы. В противном
случае ее социальное «тело» будет обречено на мучительный самораспад.
В упорном противодействии этой угрозе позиции как «чистого», теоретического знания, так и
«практического разума» оказываются максимально близки, поскольку все описанные выше
аналитические уровни, криминографический, криминологический и криминософский, сходятся в своей
нацеленности на решение одной и той же практической задачи по поддержанию социальной системы в
здоровом, бодром, равновесно-динамичном состоянии.
ЦИВИЛИЗАЦИЯ И ПРЕСТУПНОСТЬ
С тех пор, как существуют цивилизация и культура, человек вынужден жить и действовать внутри
образуемого ими нормативно-ценностного пространства. Его активность направляется, регулируется,
усиливается или, напротив, тормозится, сдерживается воздействием на него социальных норм и
ценностей, которые предназначены стимулировать созидательную деятельность и блокировать
деструктивные намерения и усилия. В тех случаях, когда функция блокирования не срабатывает и
человеческие действия выходят за пределы правовых норм цивилизованного общежития, возникает
феномен преступления.
Поскольку у животных, не имеющих цивилизации, нет и преступлений, то можно утверждать, что в
каузальном, причинно-следственном аспекте цивилизация первична, а преступность вторична. Без
нормативных ограничений, возведенных цивили-зационной системой, понятие преступления не имеет
смысла. Только нарушение установленных цивилизацией правовых норм и законов превращает
человека в преступника.
В качестве следствия, порождаемого цивилизацией, преступление может рассматриваться как
социальная аномалия, радикально противоречащая нормам, в соответствии с которыми существует
цивилизованное сообщество. Тот заряд отрицания, деструкции, который несет в себе преступление,
делает его совершенно чужеродным образованием в социальном теле цивилизации. Но в том же самом
качестве производного следствия, порождения цивилизации, преступность выглядит как если не
нормальное, то, по крайней мере, закономерное и неизбежное явление в ее жизни. Так возникает
очередная антиномия: «Преступность — социальная аномалия, несовместимая с нормами
цивилизованного общежития. (Тезис). — Преступность — закономерное, необходимое и в этом смысле
нормальное явление в жизни цивилизованного общества. (Антитезис)».
ПРЕСТУПЛЕНИЕ - ЦИВИЛИЗАЦИОННАЯ АНОМАЛИЯ Цивилизация существует за счет
неустанного труда многих поколений людей по уравновешиванию самых разнообразных
противоположностей, по приведению бесчисленных противоречий в динамично-равновесное
состояние. За счет этих усилий и создаются всевозможные формы социального порядка, позволяющие
цивилизации существовать и развиваться.