Бачинин В.А. Философия права и преступления
Подождите немного. Документ загружается.
Преступность, будучи одним из проявлений энтропии, деструктивна по самой своей сути. Она
постоянно вносит грубую дисбалансность в ситуации колеблющихся, неустойчивых равновесий, на
которых держится цивилизация. Направленная против конкретных субъектов, против их жизни,
здоровья, достоинства, собственности, против ценностей культуры, преступность разрушает
экономические, правовые и моральные устои социального порядка.
Именно поэтому цивилизация вынуждена в целях самосохранения создавать нормативные и многие
другие специальные средства для борьбы с преступностью. В итоге противоречие между цивилизацией
и преступностью обретает черты перманентного антагонизма, нескончаемой гражданской войны со
всеми присущими ей атрибутами — применением насилия с обеих сторон, сражениями, убийствами,
жертвами и лишь временными затишьями. Когда Г. К. Честертон назвал преступников детьми хаоса и
варварства, поборниками древней свободы волков, а про цивилизованных людей сказал, что они живут
как в крепости, защищаемые стражами порядка ', он лишь красноречиво обозначил все тот же
антагонизм между докультурно-варварскими, первобытно-деструктивными началами в ипостаси
преступности и сражающейся с ними цивилизацией.
Преступления деструктивны по своей изначальной сути и потому несовместимы с нормальной жизнью
цивилизованного общества. Их разрушительная природа проявляется в том, что они направлены не
только против конкретных граждан,но и против самих же субъектов преступлений, поскольку
разрушают остатки того лучшего, что еще продолжает сохраняться в их личностях. Цивилизация и
культура всегда были вынуждены развиваться в борьбе с этой деструктивной, гибельной реалией. В
сущности тот двуединый, иерархически организованный нормативно-ценностный континуум
«цивилизация- культура», что явился плодом многовековых усилий человеческого рода, возник и
развивался в значительной степени как основное средство противодействия этим деструктивным
началам. Данный континуум существует в двух основных формах. Первая — это объективное
существование в виде идеального мира иерархически структурированных ценностей и норм
религиозного, этического и правового характера. Складывавшийся на протяжении многих тысяч лет,
этот мир стал выступать в качестве уже предзаданного для каждого нового поколения людей, в виде
некой первичной долженствовательной реальности, предназначенной для практически-духовного
освоения.
1
См.: Самосознание европейской культуры XX в. М., 1991, с. 223.
И вторая форма существования нормативно-ценностного континуума — это его бытие в виде
субъективных ориентации и мотивов индивидуального сознания.
Социальному телу человеческой цивилизации свойственно стремление к динамически-равновесному
состоянию как наиболее оптимальному для ее существования и развития. Суть динамического
равновесия заключается в перманентной устремленности бесчисленного множества пар
противоположностей не только к противоборству, но и к балансу сил, и к гармоническому единению
сторон.
Если самосохранение и развитие природных форм обеспечивается как бы само собой, за счет
налаженного за миллионы лет механизма естественной эволюции, то существование и
совершенствование социальных форм нуждается в специальных усилиях людей, препятствующих их
преждевременному разрушению и гибели.
Цивилизованные отношения в обществе держатся на четких и твердых разграничениях между
допустимым и запретным. Эти разграничения создают поле нормативно-ценностного напряжения,
внутри которого люди существуют и с характером которого они вынуждены постоянно соотносить
свое социальное поведение. Так нормативно-ценностная реальность проявляет одну из своих
важнейших по отношению к цивилизации и культуре функций — защитно-охранительную.
Но если учитывать, что разнообразие человеческих индивидуальностей чрезвычайно велико и в
большинстве людей жажда самоутверждения, как правило, доминирует над готовностью к взаимной
терпимости, то становится очевидной опасность, постоянно угрожающая вновь появляющимся росткам
цивилизованности и культуры. Отсюда и возникает необходимость четких нормативных рамок,
очерчивающих пределы допустимого, дозволенного для человеческого поведения. Попытки же
отдельных индивидов выйти в своих поведенческих реакциях за пределы нормативных границ
общество расценивает как пороки, правонарушения и преступления.
Противоречия между цивилизационной нормативностью и ее криминальными нарушениями
выступают как перманентная социально-историческая дуэль. При этом чем мощнее оказывается
действие, тем сильнее заявляет о себе противодействие. За экспансией нормативности часто следует
расширение сферы действия социальных «антинорм», в ходе которого силы зла активизируют свое
противодействие силам добра и справедливости.
Характерно, что развитие цивилизации, именуемое прогрессом, не устраняет ни самой дуэли, ни ее
оснований. Позволяя все
полнее раскрываться человеческой натуре, цивилизация создает предпосылки для проявлений как
созидательных способностей, так и деструктивных наклонностей. Обнаруживается удивительное и
в определенном смысле роковое свойство человека — его неспособность существовать
исключительно лишь внутри отчетливо локализованного нормативного пространства. Можно
сказать, что человек всегда существует на границах нормативного и анор-мативного. Усложняет
эту проблему то обстоятельство, что данная граница проходит не только во внешнем по
отношению к нему социокультурном пространстве, но и внутри него. Индивидуальное «Я»
вынуждено регулярно осуществлять акции выбора между открываемыми направлениями
движения: либо устремляться по пути соблюдения нормативных требований, либо идти в
противоположном направлении. От человека всегда требуется больше усилий в первом случае, то
есть при вхождении в нормативную сферу и при движении внутри нее. Будучи ценностно более
плотной и культурно насыщенной, она ставит человека в положение, напоминающее ситуацию
ныряльщика, вынужденного с усилием погружаться в толщу воды. Поэтому для людей всегда
существует соблазн более легкого, не столь труднодостижимого пребывания в анормативной
среде.
Распространенное убеждение, будто по мере развития цивилизации человек становится все
гуманнее, а. общий уровень преступности постепенно снижается, восходит к идее линейного
прогресса, то есть к предположениям, что будущее всегда лучше настоящего, а настоящее лучше
прошлого. В свете этого предположения рождается оптимистический образ будущего как эпохи
разрешения всех остр'ых противоречий, в том числе и противоречий между законом и деликтами,
между защитниками правопорядка и потенциальными и реальными преступниками.
В этих, проникнутых этическим пафосом, утверждениях есть глубокий социокультурный смысл:
человечество действительно не желает считать зло, пороки и преступления нормальными
формами социальной жизни. Им движет благородное, возвышенное стремление изменить все к
лучшему. Тем более, что в аксио-логи-ке всемирно-исторического процесса просматриваются
некоторые тенденции, дающие основания для благоприятных прогнозов. Так, к примеру,
существует архаическая по своим истокам ценностно-логическая формула, согласно которой
нельзя убивать своих, но можно убивать чужих. Когда же надо убрать с пути «своего»,
совершившего нечто недопустимое, архаическая аксио-логика подсказывает решение: «свой»
обращается в «чужого» — отступника-еретика, предателя, классового врага, врага народа и т. д.
Но чтобы убийства сделать невозможными, необходима противоположная аксиологическая
процедура по превращению «чужих» в
«своих». Именно на этот путь встало две тысячи лет тому назад христианство. Оно, провозгласив идею
«все люди — братья», стало ратовать за разрушение социальных, сословных, классовых, национальных
барьеров между людьми, за общечеловеческое братство. Сходные функции выполняют и другие
мировые религии. Кроме того, совершающийся ныне процесс глобальной интеграции есть не что иное,
как практическая реализация всех, кто еще вчера считался «чужим», в «своих», процесс постепенного,
но неуклонного превращения населения Земли в единое, общее братство.
Параллельно цивилизация разрабатывает и совершенствует разнообразные средства по блокированию
и трансформации человеческой агрессивности. И на этом пути всемирные олимпийские игрища
оказываются несравнимо предпочтительнее мировых войн. Эти и многие другие факторы рождают
оптимистические прогнозы и надежды на полное изживание в будущем такой социальной аномалии,
как преступность.
ПРЕСТУПЛЕНИЕ — ЦИВИЛИЗАЦИОННАЯ НОРМА
Взгляд на преступность как «нормальную функцию общества», а на насилие как закономерную «часть
современной культуры» ' является весьма распространенным. Гипотеза о том, что цивилизация
нуждается в преступлениях и потому воспроизводит их, для многих является аксиомой. Последняя
базируется на утверждениях о том, что цивилизации нужны конфликты, авантюры, источники острых
ощущений, дух опасности и т. п. Там, где потребность в авантюрах затухала, локальные цивилизации
неизменно приходили в упадок
2
.
В свете такого взгляда героика развития цивилизации, ведущей начало от «первопреступника»
Прометея, укравшего небесный огонь, выступает как череда многих преступлений, совершенных
людьми.
На протяжении всей своей истории цивилизация предоставляла самые широкие возможности для
проявления хищных и разрушительных начал человеческой природы. Очевидно, преступность, будучи
неотъемлемой принадлежностью развития общества, явила собой особую линию развития самой
цивилизации. Она несет в себе нежелательные, часто неявные и вместе с тем вполне реальные
возможности, скрытые в самой сущности цивилизации. Соответственно преступник выглядит как
личностное воплощение этих темных сторон и трагических противоречий историко-циви-
лизационного процесса.
Одно из главных предназначений цивилизации состоит в том, чтобы предоставлять широкие и
основательные возможноеги для
1
Фокс В. Введение в криминологию. М., 1985, с. 19—21.
-См.: Уайтхед А. Избранные работы по философии. М., 1990, с. 685.
все более полного раскрытия человеческой натуры. Но поскольку природа человека двойственна и
несет в себе, наряду с созидательными способностями, также и деструктивные наклонности, то
цивилизация, создавая социальное пространство для первых, невольно обеспечивает тем же самым
и вторые. Исторические изменения в социальном теле цивилизации будут вести к тому, что
исчезновение одних видов преступлений станет сопровождаться появлением новых. Система
будет регулярно расставлять ловушки, и преступники будут попадаться в них. Но в то же время в
новообразующихся социальных нишах будут возникать новые возможности для совершения иных
преступлений. В результате мир абсолютного совершенства, очищенный от пороков и
преступлений, так и останется несбыточной мечтой.
Французский социолог Э. Дюркгейм утверждал, что для успешного развития цивилизации
необходимо существование некоего пространства свободы, внутри которого индивидам
предоставлены различные возможности для самовыражения, в том числе не только для
устремлений ввысь, к идеалам, но и в противоположном направлении, по пути нарушения
социальных запретов. Э. Дюркгейм прямо говорит: чтобы в обществе существовали возможности
самовыражения для идеалистов и романтиков, героев и мучеников, в нем в равной степени
должны существовать также возможности самовыражения и для преступников. Свобода не может
существовать, если нет возможностей отклонений в разные стороны — и к идеалу и к аномии,
отрицающей нормы.
В любой системе всегда присутствуют деструктивно-дезинтегра-тивные начала. Для срциальной
системы одним из таких источников дезинтеграции является преступность. Она заставляет
систему пребывать в состоянии рабочего напряжения, препятствует ее закоснению.
«Преступность,— писал Э. Дюркгейм, — не только предполагает наличие путей, открытых для
необходимых перемен, но в некоторых случаях и прямо подготавливает эти изменения. Там, где
существуют преступления, коллективные чувства обладают достаточной гибкостью для того,
чтобы принять новую форму, и преступление подчас помогает определить, какую именно форму
примут эти чувства. Действительно, сколь часто преступление является лишь предчувствием
морали будущего, шагом к тому, что предстоит» '.
История с судом и казнью Сократа служит для Дюркгейма подтверждением его тезиса.
Преступления, за которые Сократ был осужден афинским судом, оказались полезны, поскольку
возвещали новую нравственность и были прелюдией грядущих преобра-
1
Дюркгейм Э. Норма и патология.— Социология преступности. М., 1966, с 4V
зований. Так было в последующие века с многими еретиками-новаторами.
То, что преступления необходимы и полезны цивилизованному обществу, доказывается Дюркгеймом
при помощи еще одного аргумента. Он предлагает вообразить идеальное общество. Пусть это будет
общество святых, некий образцовый монастырь, где полностью отсутствовали бы какие бы то ни было
преступления, в собственном смысле этого слова. Идиллическая жизнь этого монастыря не смогла бы
длиться долго. Все пришло бы к тому, что незначительные моральные проступки его обитателей
начали бы вызывать у остальных точно такое же негодование, какое вызывают в обычном обществе
преступления. И мера суровости наказаний за них была такой, как будто это настоящие преступления.
Если преступность в цивилизованном обществе не переходит определенного порога допустимости и не
обретает характера социальной патологии, то ее допустимые масштабы следует считать нормой, —
утверждает Э. Дюркгейм. «Делать из преступления социальную болезнь значило бы допускать, что
болезнь не есть нечто случайное, а, наоборот, вытекает в некоторых случаях из основного устройства
живого существа; это значило бы уничтожить всякое различие между физиологическим и
патологическим. Конечно, может случиться, что преступность имеет ненормальную форму; это имеет
место, когда, например, она достигнет чрезмерного роста. Действительно, не подлежит сомнению, что
этот излишек носит патологический характер. Существование преступности нормально лишь тогда,
когда она достигает, а не превосходит определенного для каждого социального типа уровня» '.
Среди современных, появившихся уже в XX в. концепций и гипотез, пытающихся объяснить
соотношение цивилизации и преступности, представляет интерес гипотеза талантливого российского
философа М. К. Петрова (1924—1987)
2
. Оригинальность его подхода заключается в попытке осветить
целый ряд сложных проблем генезиса европейской цивилизации через теорию социального
кодирования и, в частности, при помощи философско-культуро-логической параллели между
функциональными особенностями древнего многовесельного корабля и античным типом
социальности.
Многовесельный корабль с вооруженной командой играл важную роль в становлении основных
институтов цивилизованного общежития в бассейне Эгейского моря, этой колыбели европейской
цивилизации. Он обеспечивал надежность коммуникаций между побережьем и отдельными островами.
Сам представляя со-
1
Дюркгейм Э. Метод социологии. Киев—Харьков, 1899, с. 72—73.
2
См.: Петров М К Язык, знак, культура. М., 1991.
бой подобие плавающего острова социальности со всеми присущими ей атрибутами, корабль мог
служить как орудием центральной власти, выполняющим ее поручения, так и средством борьбы с нею.
Довольно часто он превращался в пиратское орудие преступных замыслов, в инструмент,
позволяющий отдельным группировкам отчуждать в свою пользу производимые государством
продукты. Личный состав таких кораблей регулярно пополнялся за счет островных жителей из числа
всегда имевшихся там «лишних людей». Избыточное население, ищущее своих входов в
социализацию, избирало для этого либо вынужденную эмиграцию и основание новых колоний, либо
морской разбой.
Корабли были в равной степени приспособлены и для служения нуждам центральной власти, для
охраны и развития сложившихся форм цивилизованного существования и для разрушения этих форм.
Пиратский корабль выступал как одна из исторически первых форм хорошо организованной
преступности. Но при всей своей асоциальное™, такой корабль отличался функциональной
амбивалентностью: наряду с деструктивно-криминальной деятельностью он осуществлял и
созидательные предприятия. Правда, созидательный эффект имел зачастую косвенный характер. Так, с
их помощью греки колонизировали новые земли. Угроза пиратских нападений интегрировала
население побережий и островов, заставляла создавать сильные социальные структуры, построенные
на началах государственности и способные накапливать оборонительный потенциал, позволяющий
отражать разбойные набеги. Эти первичные интеграции по общности оборонительных интересов легли
в основу формирующихся государственных институтов с присущими им ограничениями
индивидуального своеволия ради общего дела.
В свою очередь организационная структура многовесельного корабля, независимо от того, был он
пиратским или принадлежал официальным властям, выступала как своеобразный тренажер, на котором
отрабатывались субъектно-субъектные отношения формирующейся полисной иерархии, где
индивидуальная свобода целиком подчинялась непреложной силе общего для всех закона, а принципы
распределения власти блокировали любые возможности проявления своеволия. И все это существовало
во имя достижения общих целей.
Подобно тому, как за пределами корабля человек мог делать все, что считал нужным, и никто им не
управлял, социальность допускала свободные волеизъявления в сферах частной жизни. Но в
общественной, государственной жизни, равно как на палубе корабля, свобода уступала место
диктатуре закона, господствующего над гражданами.
Таким образом, одни и те же факторы на равных участвовали и в развитии цивилизации, и в
организации асоциальных действий.
Те, кто убежден в неизбежности и неустранимости преступности, а также в том, что по мере развития
цивилизации ее уровень не снижается, чаще всего рассматривают прогресс как тотальную
модернизацию, отменяющую многие позитивные традиции и заповеди, разрушающую вековые
иерархии ценностей, влекущую за собой снижение уровня духовности и нравственности. Констатации
такого рода порождают стремление выявить то особое, специфическое предназначение, которое в
данном контексте присуще преступности. И здесь, очевидно, можно в первую очередь говорить о том,
что она призвана испытывать цивилизацию на прочность. Покушаясь на отдельные ее элементы и
участки, преступники заставляют ее непрерывно трудиться над укреплением своих основ. Они
провоцируют ее на усилия по совершенствованию средств сдерживания идущего изнутри
деструктивного напора. При этом задача цивилизационной системы состоит отнюдь не в том, чтобы
совершенно уничтожить преступность. Сознавая утопичность подобных замыслов и свою
неспособность реализовать их, цивилизационная система ограничивает масштабы своих усилий тем,
чтобы не позволять преступности возрастать выше определенного порога допустимости, который, в
свою очередь, зависит от конкретных социально-исторических обстоятельств и находится под
контролем специальных представителей цивилизации в лице органов охраны правопорядка.
Можно говорить о нескольких социальных функциях, которые выполняет преступность внутри
цивилизационной системы.
Функция первая: преступления как разновидность социальной деятельности позволяют
определенным категориям субъектов реализовывать свои трансгрессивные наклонности.
Внутри цивилизации всегда существуют возможности для разнообразных проявлений трансгрессивных
наклонностей — путешествия, спорт, политика, сфера экономической конкуренции, наука, разные
формы творческой деятельности. Но одновременно существует и область трансгрессивного резерва
или ценностного арьергарда с набором видов деятельности для субъектов, не нашедших себя в
позитивных, созидательных занятиях. Движимые потребностями в самоутверждении, в острых
ощущениях, духом авантюризма, меркантильными побуждениями или избытком агрессивности, они
преодолевают порог, разделяющий морально-правовую и криминальную области, и устремляются от
дозволенного к запретному, переходят от законопослушного поведения к противоправному.
Функция вторая: преступления испытывают прочность, крепость и надежность нормативно-
ценностной структуры цивилизации.
Преступность заставляет цивилизацию постоянно заниматься укреплением своих оснований, регулярно
совершенствовать и
поддерживать в рабочем и боевом состоянии средства сдерживания и блокирования деструктивного
напора. Поскольку этот напор идет изнутри и по множеству самых разных направлений, то в
социальном теле цивилизации, по существу, нет ни одного участка, застрахованного от опасности
криминализации. Таким образом преступность выполняет по отношению к цивилизацион-ной системе,
вынужденной заботиться о своем самосохранении и саморазвитии, мобилизационную функцию, не
позволяющую цивилизованным субъектам полностью погрузиться в состояние благодушия и эйфории
и забыть о существовании внутреннего противника.
Функция третья: преступления обозначают недолжные, деви-антные линии вероятностного развития
цивилизации.
Цивилизация предлагает субъектам среди множества вариантов разнообразных социальных действий
далеко не все возможные, но в первую очередь должные, выбраковывая остальные. Но для подобной
выбраковки необходимо обладать достоверной информацией о злокачественности неприемлемых
возможностей. В этом смысле преступность помогает маркировать такие возможности. Являя собой
один из атрибутов цивилизации, она обозначает и обнаруживает нежелательные, но вместе с тем
реальные возможности ее трансформации, скрытые в самой ее сути. Фигура преступника при этом
является своеобразным олицетворением ложных и часто трагических путей разрешения существующих
противоречий социально-исторического процесса. Именно поэтому анализ проблем преступности
позволяет обнаруживать опасные возможности и нежелательные, злокачественные тенденции,
возникающие внутри этого процесса.
ДЕТЕРМИНАЦИЯ ПРЕСТУПЛЕНИЯ: ЛИНЕЙНЫЕ И НЕЛИНЕЙНЫЕ КАУЗАЛЬНЫЕ МОДЕЛИ
В области позитивного права общепринятой является уверенность, согласно которой каждое правовое
или противоправное деяние имеет свои конкретные, непосредственные причины, а те, в свою очередь,
являются следствиями комплекса более отдаленных причин. Последние также имеют собственные
причины и т. д. Таким образом, выстраивается линейная каузальная цепь причинных комплексов,
размеры которой ограничены тем нормативным пространством, внутри которого юридический
позитивизм чувствует себя компетентным, способным эффективно решать свои непосредственные
теоретические и практические задачи.
Под причиной в позитивном праве выступает сила, вызывающая развитие событий в одном из
возможных направлений. Эта сила может быть достаточно сложной по своей структуре. Она включает
в свое содержание ряд следующих компонентов:
1) основания, то есть базовые социальные противоречия, играющие роль «пускового механизма»,
обеспечивающего переход возможностей в действительность;
2) условия как внешние обстоятельства и внутренние свойства вещей, явлений и субъектов, активно
способствовавшие свершению данного события;
3) собственно причинные факторы общего, специфического и сопутствующего характера,
непосредственно породившие данное явление. Данная модель детерминации носит линейно-
механистический характер и предлагает различные варианты сравнительно упрощенных объяснений
того, что происходит в сфере правовой реальности. Характерным примером ее применения являлся
существовавший в древних Афинах особый суд, где при явной неумышленности происшедших
убийств дела возбуждались против предметов, которыми были убиты жертвы. В итоге разбирательств
такие предметы, как правило, приговаривались к уничтожению. Известна дискуссия Сократа с
согражданами о причинах убийства, происшедшего на стадионе, когда копье, брошенное атлетом,
отклонилось под воздействием ветра от своей траектории в сторону трибун и при падении убило
одного из зрителей. Возник вопрос о том, кто в этом виновен, что явилось истинной причиной гибели
человека. Одни считали, что копье, другие называли копьеметателя, третьи утверждали, что ветер, для
четвертых виновником всего оказался устроитель игр. Но во всех подобных случаях для позитивного
афинского права не было надобности удлинять эту причинно-следственную цепь до бесконечности, а
было достаточно, при очевидной неумышленности убийства, указать на прямую, непосредственную
причину гибели зрителя, то есть на копье, и наказать его за это уничтожением.
Главные особенности линейно-каузальной детерминации заключаются в следующем:
1) она имеет вид гомогенной (от греч. homogenes — однородный) причинно-следственной цепи;
2) ограниченность пределами замкнутой динамической системы;
3) содержит возможность прогнозирования не слишком отдаленных следствий, для которых наличные
социальные факты выступают в роли причин.
РЕЛИГИОЗНЫЕ (ДЕМОНОЛОГИЧЕСКИЕ) КАУЗО-МОДЕЛИ ПРЕСТУПЛЕНИЙ
Для религиозного и, в частности, христианского сознания мир дуалистичен (от лат. duo — два) и
находится во власти двух противоборствующих начал — светлого, творящего и темного, раз-