Азадовский М.К. История русской фольклористики

Подождите немного. Документ загружается.

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Проблема фольклора в литераурно-

общественной борьбе 40-х годов.

построениях немецкой философии и не в фантазиях политической

романтики искать объяснения национальных различий»

. В противовес

славянофилам, которые понимали народный характер как нечто исконно

существовавшее и определяющее дальнейший путь истории, Грановский

ищет источник его формирования в естественноисторической обстановке

ранних стадий жизни каждого народа. Грановский требовал обращения к

изучению истоков народной жизни и народной истории и один из первых

обратил внимание на значение и образование племенных

472

признаков народа, что позже явится одним из существеннейших элементов

в концепции Соловьева.

Поэтому Грановский чрезвычайно много уделял внимания этнографии и

антропологии: он сотрудничал в «Магазине землеведения и путешествий»

Фролова, перевел на русский язык со своими комментариями статью

председателя французского этнографического общества Эдвардса «О

физиологических признаках человеческих пород и их отношение к истории»

и в своих курсах подробно останавливался на племенном составе изучаемых

народов. Среди сравнительно небольшого числа оставшихся после него

работ находим лекции об Океании и ее жителях, статью о родовом быте

древних германцев и некоторые другие.

В 1855 г. Грановский (совместно с П. Н. Кудрявцевым) решил

организовать издание специального исторического журнала (под заглавием

«Исторический сборник»). Смерть Грановского не позволила осуществить

это начинание, но сохранилась программа журнала, составленная

Кудрявцевым и редактированная Грановским; из нее видно, что в

проектируемом журнале заметное место должны были занимать наряду с

географическими и этнографические статьи и материалы. «Ибо в

особенностях почвы и народного быта,— писала редакция будущего

журнала,— большею частью лежат первые условия дальнейшего

исторического развития или, наоборот, задерживающие его причины»

Новый путь исторического исследования, который намечал Грановский,

естественно, должен был повести и к новому пониманию народного

творчества. Основной проблемой в исследованиях народной поэзии было

установление исторического значения народной поэзии, установление ее

связи с народным характером и определение ее места в исторической жизни

народа; новые изучения на первый план выдвигали проблему

исторического обоснования народной поэзии, ее исторического генезиса и

развития. Однако сам Грановский не сумел еще сделать всех

соответственных выводов и ограничился только задачей пересмотра

вопроса о народной поэзии как историческом источнике.

Славянофилы чрезмерно преувеличивали эту сторону дела и в народной

поэзии видели один из основных и главнейших источников исторического

изучения народа; Грановский противопоставлял этому тезис о позднейшем

происхождении народного характера и народной поэзии. Последняя, как и

первый, сложилась не в начале, но в конце длительного исторического пути

и была следствием ряда факторов не только исторических, но и

антрополого-географических. В борьбе со славянофильскими концепциями

Н. Н. Кареев, Сочинения, т. II, СПБ, 1912, стр. 34.

«Русская старина», 1886, № VIII, стр. 399.

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Проблема фольклора в литераурно-

общественной борьбе 40-х годов.

за позитивное понимание исторического процесса Грановский чрезмерно

заострял вопрос об историческом характере народной поэзии и народного

предания и в конечном выводе приходил к полному отрицанию

исторического значения фольклорных па-

473

мятников. Такое понимание было тесно связано и с общим пониманием

Грановским роли народных масс в историческом процессе.

Крупнейший деятель прогрессивного фронта 40-х годов, друг

Белинского и Герцена, убежденный и непримиримый противник

крепостного права, Грановский, однако, не разделял веры своих друзей в

творческую мощь народа, что и отразилось на его научных концепциях.

Грановский не сумел разглядеть в народе те творческие силы, которые

должны в конечном счете привести последнего к освобождению и высшей

культуре. Народ в целом всегда представлялся Грановскому инертной и

пассивной массой, вызывающей горячее сочувствие, но лишенной

самостоятельной творческой, а потому и исторической ценности. Борьба с

теориями, идеализировавшими косно-патриархальные формы быта,

приводила его к полному отрицанию роли масс в историческом процессе.

В основе исторического миросозерцания Грановского лежала борьба

против исторического фатализма. Он борется с отрицанием роли личности

в истории; в противовес теориям, выдвигавшим культ народных масс и

искавшим в массовых движениях смысла тех или иных исторических

процессов, он утверждает, что творческое начало в истории проявляется

лишь в организующей роли великих людей. Народные массы

представляются ему косными и инертными, выражающими пассивное

начало в истории. Символом этой косности народных масс является для

Грановского народное предание, а потому последнее является в

исторической жизни народа фактом регрессивным. Грановский с глубокой

иронией пишет о «многочисленной партии» (т. е. славянофилах), которая «в

наши дни подняла знамя народных преданий и величает их выражением

общего непогрешимого разума». Эта теория, по его мнению, глубоко

враждебна «всякому развитию и всякому общественному успеху», ибо она

«довольствуется созерцанием собственной красоты» и «не требует

подвига»; силе движущего вперед разума она противопоставляет косность,

традицию, застой.

Эти мысли наиболее подробно выражены Грановским в уже названной

статье о книге Ф. Мишеля; в ней Грановский формулирует и свое

отношение к народной поэзии. «Не прибегая к мистическим толкованиям,

пущенным в ход немецкими романтиками и принятым на слово многими у

нас в России, мы знаем, как образуются народные предания, и понимаем их

значение. Смеем, однако, сказать, что первые представления ребенка не

должны определять деятельность зрелого человека. У каждого народа есть

много прекрасных, глубоко поэтических преданий, но есть нечто выше

их,— это разум, устраняющий их положительное влияние на жизнь и

бережно слагающий их в великие сокровищницы человека — науку и

поэзию»

474

Т. Н. Грановский, Сочинения, изд. 4, т. I, M, 1900, стр. 158. Далее цитаты из произведений

Грановского по этому изданию.

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Проблема фольклора в литераурно-

общественной борьбе 40-х годов.

формально следует за Гегелем. Гегель различал в жизни народов

исторический и доисторический периоды. К последнему он относил все те

эпохи, которые предшествуют появлению государственности; ранние эпохи

жизни, в которые и сказались мифологические представления, он относит

всецело к доисторическому периоду. Поэтому Гегель отказывается видеть в

народных преданиях и древнейших поэтических сказаниях какое-либо

отражение «исторического сознания народов».

Это положение принимает и Грановский. Народное предание не может

характеризовать народ в период его возмужалости и сознательной

деятельности. Отсюда следовал и другой вывод: наиболее полное

выражение народности покоится не в народной поэзии, не в проявлении

мысли и творчества безыменных масс, а в творчестве великих людей, где

«дух народа» проявляется в «наибольшей красоте». Такое понимание вело в

свою очередь к необходимости пересмотра всего вопроса об исторической

ценности и историческом значении народного предания. Прямо в

противоположность Каткову и, возможно, имея в виду его статьи,

Грановский считает невозможным понять историческую жизнь народа по

его песням и преданиям. Они важны как свидетельство о народных взглядах

на те или иные события и явления, но этим и должно быть ограничено их

значение. Народные предания «занимают середину между историей и

поэзией,— пишет он в статье о немецких народных преданиях.—

Содержанием их служит всегда действительная быль, но рассказ,

переходивший от поколения к поколению, из века в век, часто носит на себе

печать сказки. Простой народ не знает книжной истории. Прошедшие

события ему не кажутся чем-то неподвижным, конченным; он как будто

играет ими, свободно изменяя подробности рассказа. История как наука

старается резко обозначить каждое явление, определить его время и место;

предание не заботится о такой верности. В нем есть истина другого народа.

В нем высказывается любовь и ненависть народа, его нравственные

понятия, его взгляд на собственную старину» (I, 118).

В этой ревизии проблемы исторического значения народной поэзии

заключался и основной смысл первой диссертации Грановского: «Волин,

Иомсбург и Винета». Она посвящена как будто очень частному и не

имеющему актуального значения вопросу о легендарном городе Винете

(«северной Венеции, поглощенной морем за гордость, рожденную в ней

безмерным богатством»). Грановский доказывал, что Винеты никогда не

существовало; ошибка же ученых произошла исключительно вследствие их

неумения отнестись критически к народному преданию.

Методологически Грановский здесь следует за Нибуром, авторитет

которого он неизменно подчеркивал и которого он называл «величайшим

историком XIX столетия» (II, 57). Мы уже говорили о той роли, которую

сыграл Нибур в постановке проблемы исторического значения народной

поэзии. Эта роль была двойственной.

475

Так, именно Нибуру стремился подражать Полевой, подчеркивая огромную

важность и историческое значение народных песен; но к Нибуру обращался

и Грановский в предпринятом им пересмотре проблемы исторической

значимости предания. Грановский посвятил Нибуру специальный,

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Проблема фольклора в литераурно-

общественной борьбе 40-х годов.

оставшийся неоконченным этюд, первоначально опубликованный в

«Современнике» (1840, № 1—2), и большой критический реферат об

издании лекций Нибура («В. G. Niebuhr Vortrдge ьber alte Geschichte an der

Universitдt zu Bonn gehalten. Berlin, 1847—1851), озаглавленный «Чтения

Нибура»

. В этюде о Нибуре он специально останавливался на отношении

Нибура к народному преданию. Не называя «русских скептиков» по имени,

но, несомненно, имея их в виду, Грановский напоминал, что труды Нибура

«состояли не в одной отрицательной критике, не в простом отделении

поэтических примесей от действительных событий, которые, таким

образом, теряли для нас привычную красоту». Труд Нибура носил

творческий характер: «...подобно сказочному колдуну,— пишет

Грановский,— он попеременно поливал свой предмет мертвою и живою

водою, рассекал его как труп и потом слагал снова в органическое тело» (II,

34). Основное значение критического труда Нибура Грановский видел в

разграничении сфер истории и поэзии. «История, как наука,—

формулировал мысль Нибура Грановский,— или как отчетливое сознание

прошедшего, начинается у народов уже вследствие долгих опытов и жизни.

Ей предшествует поэтическое, неясное, но и нелживое воспоминание о

первой эпохе народного существования. Эти воспоминания облекаются в

соответствующие их внутреннему характеру внешние образы. Песня и

поэтическое сказание являются задолго до летописи. Народ дорожит ими,

потому что они говорят ему доступным для него языком об его детстве; он

верит им, потому что узнает в них самого себя» (I, 319). Поэтому от

памятников такого рода нельзя требовать точности хронологических или

географических определений; их истина другого характера: в ней

отражается непосредственный характер народа, она раскрывает внутренний

смысл событий и т. п. «Задача мыслящего историка — указать сначала на

рубеж, отделяющий чистую историю от поэтической, потом оценить по

достоинству последнюю». Эту задачу ставил перед собой и Грановский. Но

в иной социально-исторической обстановке и на почве иной философии

метод Нибура приобретал иное звучание. Грановскому уже было чуждо

гердерьянство Нибура; в условиях же борьбы со славянофилами

«критическая проблема» получила преобладание, и потому-то темой ряда

работ Грановского является разоблачение легенды. Например, в статье,

озаглавленной «Испанский эпос», он стремится, пользуясь новыми

исследованиями о Сиде, восстановить подлинный исторический образ

476

последнего, противопоставляя его образу, созданному народной фантазией.

«Исторический Сид,— подводит итог Грановский,— во многом отличается

от того Сида, о котором поют испанские романсы» (II, 268).

Сами по себе эти мысли, конечно, не вызывают возражения; само собой

разумеется, что фольклорный памятник не есть исторический документ в

узком смысле слова; но смысл выступления Грановского не ограничивается

только этим бесспорным выводом. Не являясь специфически историческим

документом (как, например, архивный или археологический памятник),

фольклор является историческим источником и как таковой не может быть

совершенно устранен из исторического исследования, но нуждается лишь в

См. Т. Н. Грановский, Сочинения, т. II, стр. 170—231; первоначально в «Пропилеях»,

1883 (кн. III и V) и в сочинениях изд. 1956 г.

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Проблема фольклора в литераурно-

общественной борьбе 40-х годов.

особых приемах истолкования и анализа. Грановский же совершенно

снимал проблему фольклора как исторического источника. Народной

поэзии он отводит очень узкое место и главным образом подходит к ней с

эстетической точки зрения, как например в статьях об Эдде, о немецких

народных преданиях и др. Грановского никогда не интересовали вопросы

народных массовых движений или культурной истории народных масс,

которые занимали, например, такое видное место в построении и интересах

Тьерри или Мишле.

Грановский принадлежал к прогрессивному отряду русской

общественности; но он отражал настроения той части передового общества,

стремление к народу которой было сковано боязнью его революционных

тенденций. Это отношение к революционной стихии народа явилось позже

основной причиной разрыва с Герценом, оно же обусловило и ту

ограниченность его мировоззрения, которая так ярко сказалась в его

понимании исторической роли народных масс и в отношении к их

культурному наследию.

Место, занимаемое Грановским в истории русской общественной мысли,

очень сложно. Один из вождей русского прогрессивного движения,

выступивший вместе с Белинским и Герценом, он оказался духовным

родоначальником последующих либеральных течений. Грановский явился

зачинателем нового периода в русской исторической науке; с ним входит в

науку и прочно завоевывает место исторический позитивизм; в его

деятельности уже зреют семена тех явлений, которые характеризуют второй

период в развитии буржуазной мысли. Первое проявление этих тенденций

наблюдается значительно раньше 70-х годов, и переломной датой являются

события 1848 г. В русской действительности этот процесс был еще

осязаемее. Русская буржуазия в силу своей слабости стала бояться народа

раньше, чем успела сорганизоваться для борьбы с самодержавием.

Революционные события 1830—1848 гг. были тяжелым испытанием для

русских прогрессистов, и этот процесс отчетливо отразил Грановский, в

сознании которого революционная энергия масс оказывалась только

проявлением грубой стихийной силы. Фольклоризм в работах Грановского

вступил в новую фазу и принял более сложный характер.

477

С XVIII века, как мы уже говорили, стали складываться

рационалистически-просветительские тенденции, выразители которых,

исходя из веры в прогресс и культуру, скептически, а порой и совсем

отрицательно относились к народному творчеству как к выражению сил и

тенденций, противоречащих культурному развитию. На русской почве

такое отношение усиливалось еще и потому, что враждебные культуре и

прогрессу реакционные силы очень часто обращались к фольклору, видя в

нем принципы, которые возможно противопоставить течениям передовой

мысли и даже опереться на них в борьбе с последней. Сочетание обеих

тенденций, т. е. борьбы за прогрессивное развитие и признания народной

культуры в целом, было возможно только с демократических позиций, но

было не под силу либеральному просветительству. В своей борьбе с

реакционными концепциями Грановский не смог подняться до подлинного

и последовательного демократизма, но он не мог пойти и по пути наивного

просветительства. Поэтому-то вопрос о народной поэзии и народной

культуре в целом был для него неизменно такой важной проблемой,

М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Проблема фольклора в литераурно-

общественной борьбе 40-х годов.

которую он прежде всего стремился осмыслить исторически.

Положительное значение Грановского в истории изучения русского

фольклора состояло главным образом в том, что он определил новый путь,

по какому должно было пойти дальнейшее исследование процессов

народной жизни и народного творчества. Он сумел обнаружить

невозможность изолированного изучения памятников народного

творчества, и собственно с него начинается процесс сближения

фольклористики с этнографией. Эти выводы были сделаны уже его

учениками

Одним из последователей его в этом отношении был историк С. В. Ешевский (1829—

1865), непосредственный ученик Грановского и Кудрявцева по Московскому университету.

Историк по прямой специальности, Ешевский в Одессе читал лекции по мифологии,

обращал огромное внимание на изучение этнографии и позже, будучи профессором в

Казани, основал при университете этнографический музей. Характерно, что свой

пропедевтический курс всеобщей истории он озаглавил как «этнографические этюды»

(«Этнографические этюды. Введение в курс всеобщей истории», СПБ, 1862). Одним из

слушателей Ешевского в Казани был, между прочим, А. П. Щапов. Что касается лекций

Ешевского по мифологии, то, по свидетельству друга и биографа Ешевского, К. Н.

Бестужева-Рюмина, они являлись объединением трудов Кавелина, Афанасьева, Буслаева,

Срезневского, подведенных под Шеллингову схему (см. кн. Бестужев-Рюмин, Биографии и

характеристики, СПБ, 1882, стр. 308—309).