![](https://cv01.studmed.ru/view/9f48dbd52d2/bg13d.png)
М.К.Азадовский. История русской фольклористики. Проблема фольклора в литературно-
общественной борьбе 40-х годов.
встречаем у Н. Колюпанова, С. А. Венгерова, и Ветринского,
Н. Л. Бродского. Даже такой мало расположенный к славянофилам
исследователь, как А. Н. Пыпин, считает славянофильское отношение к
народу крупнейшей заслугой учения. «Славянофильское понимание
народа,— писал он в «Характеристиках литературных мнений»,— было
преувеличенное; но в тридцатых и сороковых годах оно было заслугой; в
некоторых отношениях было тогда довольно смелым делом указывать в
народе единственный критериум государственной и общественной жизни;
придавать ему такое значение, о котором не помышляла официальная
народность, возвышать и превозносить этот «черный» народ тогда, когда
над ним еще тяготело осуждение государственного закона, пренебрежение
барства, чиновничества и почти всего, что стояло над низшими классами,
когда считалось, что он годится только служить рабочею силою и толпой
для народных празднеств официальной жизни. Славянофилы указывали
обществу на его оторванность от народа, на ничтожество его в этом
разделении от истинного корня национальной жизни, на необходимость
союза, который один даст обществу нравственную силу и даст его
образованию действительную плодотворность. Славянофилы указывали
исторической науке мало тронутую ею задачу — раскрыть внутренние
основы народного характера, которые одни могут пролить свет на
историческую судьбу народа и государства»
1
. Эти стороны
славянофильского учения, по мнению Пыпина, составляли «лучшую и
достойную уважения его заслугу»
2
. Однако нельзя рассматривать эту
сторону изолиро-
377
ванно от всей системы славянофильской концепции и не учитывая
дальнейших судеб славянофильской политической мысли. В конечном счете
это отношение к народу вытекало из консервативных тенденций. Для
Хомякова, например, основным критерием народности была традиция,
«устойчивость в преданиях и обычаях своей старины». Наибольшая
верность преданию сохранилась только в простом народе, а отсюда уже
1
А. Н. Пыпин, Характеристики литературных мнений от двадцатых до пятидесятых годов,
изд. 2, СПБ, 1890, стр. 344.
2
Из позднейших историков литературы и общественных движений на этих моментах
особенно останавливался Ч. Ветринский, который предлагал даже заменить термин
«славянофилы» термином «национальные прогрессисты». «Славянофилы,— пишет он,—
подобно защитникам официальной народности, противополагали миру Запада
славянство, но в своих построениях, не лишенных туманной и величественной поэзии,
имели в виду не вообще славянство, а по преимуществу Россию, и даже одну
Великороссию. Формально они сходились во многом с уваровским «петербургским
славянофильством»; девизом и у них были те же самодержавие, православие, народность,
но в действительности в эти лозунги вложено было совершенно своеобразное содержание»
(Ч. Ветринский, Герцен, СПБ, 1908, стр. 119).«Они не мирились с порабощением России
всесильною бюрократиею, с рабством государству церкви, с рабством слова и мысли,
наконец, особенно с крепостным рабством, не мирились во имя высоких, идеальных
представлений о русском народе и о началах его быта, выработанных им в своей истории.
Это был настоящий русский мессианизм, выросшая на глубоком чувстве любви к народу
идея высшего призвания, которое должны осуществить этот народ и вся страна» (там же).
Эта характеристика, конечно, чересчур обща и вместе с тем затушевывает ряд
противоречий: отношение славянофилов к основным проблемам крепостной
действительности было гораздо сложнее той идеалистической формулы, которую
предлагает автор.