сознавая хорошо своей ошибки, но глубоко до боли
чувствуя себя виноватыми в чем-то огромном, страшном,
непростительном... Офицеры допрашивают их без стро-
гости, спокойно, но острая горечь сквозит в их словах» [85,
л. 4].
40 По словам очевидца, в Стамбуле «никогда
еще не видали такого огромного сборища... Все предвидели,
что селямлык этот будет последним для А. Гамида, и
спешили присутствовать на этом историческом зрелище.
Батальоны встретили султана восторженными криками.
Лицо его было мертвенно бледно, глаза глубоко впали и
глядели угрюмо, враждебно, в них вспыхивали и тотчас же
потухали зловещие огоньки. Вся фигура его съежилась,
сгорбилась, осунулась и, несмотря на все усилия, он не мог
скрыть дрожания сво^их худых, хищных рук.,. После
короткой молитвы начался обычный парад. Солдаты
маршировали стройными рядами, лица их сохраняли
тупое, мрачное выражение... Абдул Гамид старался овла-
деть собой, но ему это не удавалось. Для всех
присутствующих это уже не был жестокий властный
повелитель, а едва бледный спектр отжившего деспотизма.
Казалось, и клятвопреступник-султан, и продавшие свое
отечество солдаты понимали, что партия проиграна, что ни
золото, ни ложь, ни измена, ни даже реки невинной крови
не победят могучей силы грядущего... После последнего
приветствия солдат А. Гамид скрылся во внутренних покоях
Йылдыза. Никогда больше народ не должен был увидеть
своего тирана; занавес опустился на последнем акте
роковой драмы, продолжавшейся более тридцати лет...» [85,
лл. 4—5].
41 Начальником генерального штаба
«армии действия» был тогда Мустафа Кемаль-бей
(Ататюрк).
42 Абдул Хамид взял с собой в Салоники
незначительное число своих фавориток и служанок гарема.