Великобритании с 58,8 до 49,7% и с 12,9 до 4,9% соответственно; во
Франции - с 59,3 до 40,1% и с 19,1 до 3,4%.
С целью освобождения рабочих мест для трудящейся молодежи
правительства многих стран прибегали к открытому превозношению
преимуществ предварительного ухода на пенсию и, само собой
разумеется, полного прекращения работы после обязательного
пенсионирования. Этим достигалась экономия в заработной плате, так
как известно, что последняя увеличивается во много раз в связи с
возрастанием трудового стажа; давало возможность освободиться от
трудящихся, отдача которых уменьшилась, а переподготовка их либо не
стояла на повестке дня, либо обходилась слишком дорого. В этом
случае официальный уход на пенсию выступал как наиболее простое и
наименее дорогое средство управления рабочей силой. В конце концов
это привело к существенному увеличению доли пенсионеров при
неизменном или незначительно возрастающем количестве работающих.
Выявился дефицит ресурсов пенсионных фондов, так как они
вынуждены были выплачивать пенсии растущему числу пенсионеров в
течение более продолжительного времени в связи с увеличившейся
продолжительностью жизни населения. Следствием этой политики во
многих странах право на пенсионное обеспечение превратилось в
обязанность ухода на пенсию по достижении пенсионного возраста, а
иногда и в обязанность досрочного ухода на пенсию. В результате
сложилась ситуация, когда институализация пенсионного возраста и
срока профессиональной деятельности стала ключевым элементом
социального определения старости. Пенсионный возраст явился
главным инструментом структуализации отношений между
наступающим старением и обществом. Начался процесс “возрастной
сегрегации”, который постепенно превратил старых людей в
социальных изгоев. К концу первой трети XX века пожилые и старые
люди не только утратили экономическую независимость и были
вытеснены с рынка рабочей силы, они оказались лишенными
традиционного ореола мудрости, который служил охранной грамотой