Вега Г. История государства инков. Книга 1 и 2
Подождите немного. Документ загружается.
и пахучими травами, которые могли собрать, и на них ставили трон (silla) Солнца, и
они говорили, что в тот день Солнце со всем своим светом целиком и полностью
усаживалось на те колонны. В связи с этим они в тот день особенно, с самым большим
проявлением радости и ликования поклонились Солнцу и преподносили ему большие
дары из золота, и серебра, и драгоценных камней, и других уважаемых вещей. И
нужно отметить, что короли инки и их амауты, которые были философами, по мере
того как они завоевывали [новые] провинции, убеждались, что, чем ближе
становилась экваториальная линия, тем меньше в полдень становилась тень от
колонны, в связи с чем колонны, расположенные ближе к городу Киту, пользовались
все большим и большим уважением; а наибольшим уважением у них пользовались
колонны, которые они поставили в самом городе [Киту] и его окрестностях вплоть до
берега моря, [и], поскольку солнце там стоит во весь рост (как говорят каменщики), в
полдень не было какого-либо признака тени [от этих колонн] . По этой причине они
ценили их выше всего, ибо говорили, что те [колонны] являлись самым приятным
ложем для солнца, так как оно восседало на них прямо, а на других сбоку. Эту и
другую подобную наивность те люди сочиняли в своей астрологии, ибо в своем
воображении они не могли пойти дальше того, что материально видели своими
глазами. Колонны в Киту и во всем том районе весьма разумно разрушил губернатор
Себастьян де Бельалькасар, превратив их в обломки, ибо индейцы поклонялись им,
как идолам. Остальные [колонны], имевшиеся во всем королевстве, разрушались
другими испанскими капитанами, как только они обнаруживали их.
Глава ХХIII
ИМ БЫЛИ ВЕДОМЫ ЗАТМЕНИЯ СОЛНЦА, И О ТОМ. ЧТО ОНИ ДЕЛАЛИ ПРИ
[ЗАТМЕНИИ] ЛУНЫ
Они считали месяцы по лунам, от одного новолуния к другому, и поэтому называли
месяц килъа, так же как и луну. Каждому месяцу они дали свое имя; полумесяцы
исчисляли по их росту и по убыванию; недели считали по четвертям [месяца], хотя у
них не было названийJ[123]Jдля дней недели. Им были ведомы затмения солнца и
луны, однако они не познали [их] причины. О солнечном затмении они говорили, что
Солнце было разгневано каким-то преступлением, совершенным против него, ибо
лицо его становилось мутным, как у разгневанного человека, и предсказывали
(наподобие астрологов), что их постигнет тяжелое наказание. О затмении луны — при
виде, как она чернеет, — они говорили, что луна заболевает, и что, если она совсем
потемнеет, она должна умереть, упасть с неба, и поглотить всех, кто [находится]
внизу, и убить их, и что она должна прикончить мир. Из-за этого страха, когда
начиналось затмение луны, они гудели в трубы, рожки, раковины, били в литавры и
барабаны и [использовали] все доступные инструменты, которые производили шум;
они связывали маленьких и больших собак, [и] сильно били их палками, чтобы они
выли и звали бы луну, ибо, согласно одной сказочке, которую они рассказывали, они
говорили, что луна любила собак за какую-то службу, оказанную ими, и что она,
услыша их плач, должна была пожалеть их и выйти из забытья, которое причиняла ей
болезнь.
О лунных пятнах они рассказывали иную сказку, более простую, чем о собаках,
которой можно было бы даже пополнить [легенды], которые придумало и сложило
античное язычество о своей Диане, превращенной в охотницу.
Однако та, что следует ниже, является глупейшей. Они говорят, что одна лиса
влюбилась в луну, видя такую ее красоту, и, чтобы похитить ее, она взобралась на
небо, и, когда она хотела прикоснуться к ней рукой, луна обняла лису и прижала ее к
себе, и что от этого на ней появились пятна. В этой сказке, столь простой и столь
путанной, можно увидеть простоту тех людей. [Во время лунного затмения] они
приказывали юношам и детям плакать, и громко голосить, и кричать, называя ее
Мама Кильа, что означает мать луна, умоляя ее не умирать, чтобы не погибли бы все
[люди]. Мужчины и женщины делали то же самое. Поднимался такой шум и такое
великое смятение, что невозможно себе представить.
В соответствии с тем, было ли затмение большим или малым, они определяли болезнь
луны. Но если оно было полным, то и определять было нечего, [ибо] она была мертва
и какое-то мгновение они боялись падения луны и своего конца; тогда плач и стоны
становились более естественными, как случилось бы с людьми, которые своими
глазами увидели бы смерть всех и конец мира. Когда же они замечали, что луна мало-
помалу начинала обретать свой свет, то говорили, что она выздоравливает от своей
болезни, ибо Пача-камак, который был опорой вселенной, дал ей здоровье и приказал,
чтобы она не умирала, чтобы мир не скончался. А когда она вся становилась светлой,
ее поздравляли с выздоровлением и долго благодарили за то, что она не упала. Все
это я видел своими глазами. День они называли пунчау, а ночь тута,
рассветJ[124]J—Jпакара;Jу них были слова для обозначения рассвета и всех остальных
частей дня и ночи, как-то: полночь и полдень.
Им были ведомы молния, гром и удар молнии (гауо), и все эти три [явления] вместе
они называлиJильапа;Jони не поклонялись им, как богам, а оказывали им честь и
уважение, как слугам Солнца; они считали, что они обитают в воздухе, а не на небе.
То же почтение они оказывали радуге за красоту ее красок и потому что считали, что
она происходит от Солнца; а короли инки изобразили ее на своем гербе и знаках
отличия. В доме Солнца они отвели каждому из них свое помещение (ароsento), как
мы в должном месте расскажем. В пути, который астрологи называют Млечным, в
некоторых черных пятнах, которые вдут вдоль него, они желали видеть фигуру ламы
со всем ее телом, которую сосет ягненок. Они хотели показать ее мне, говоря:
«Видишь, там голова ламы, видишь там-то [голова] ягненка, сосущего [ее вымя],
видишь тело, передние и задние лапы одной и другого». Однако я не видел фигуры, а
только пятна, должно быть из-за неумения вообразить их себе.
Однако они не составляли изображения (саudal) тех фигур для своей астрологии [и]
даже не стремились рисовать их по воображению; приметы по солнцу, луне или
кометам не использовались для простых суждений или предзнаменований, а только
лишь по весьма необычным и очень большим делам, как-то: смерть королей или
разрушение королевств и провинций; дальше в должных местах мы расскажем о
некоторых кометах, если доберемся до них. В отношении обычных вещей они делали
свои предсказания и суждения скорее по сновидениям, которые им снились, и по
жертвоприношениям, а не по звездам и не по знакам в небе (senales del аire). И просто
ужасно слушать то, что они говорили и предсказывали по сновидениям, однако, чтобы
не возмущать простых людей, я не буду говорить то, что можно было бы рассказать
об этом. В отношении звезды Венеры, которую они иногда видели в вечерних
сумерках, а иногда на рассвете, они говорили, что Солнце, как господин всех звезд,
приказывало ей, поскольку она была самой красивой из всех, быть рядом с ним,
иногда впереди него, иногда сзади.
Когда солнце садилось, видя, как оно опускается в море (ибо вдоль всего Перу на
западе находится море), они говорили, что оно входит в него, и что своим огнем и
теплом оно высушивало значительную часть вод моря, и, как великий пловец, оно
ныряло, [проплывая] под землей, чтобы на следующий день выйти на востоке, давая
понять, что земля стоит на воде. О заходе луны или других звезд они ничего не
говорили.
Все эти глупости имели место в астрологии инков, из чего можно увидеть, сколь
малого они в ней достигли, и на этом хватит об их астрологии. Мы расскажем о
лекарствах, которыми они пользовались при своих болезнях.J[125]
Глава XXIV
МЕДИЦИНА, КОТОРОЙ ОНИ ДОСТИГАЛИ, И СПОСОБЫ ЛЕЧЕНИЯ
Так случилось, что они угадали, что очищение [организма] путем кровопускания и
промывания желудка было полезным и даже необходимым делом, и поэтому они
пускали кровь из рук и ног, не умея применять кровопускания и не зная
расположения вен, которые следует вскрыть при том или ином заболевании, а
вскрывали ту, что находилась ближе всего к больному месту, причинявшему
страдания. Когда они испытывали сильную головную боль, они пускали кровь из
[места] соединения бровей над носом. Ланцетом служил каменный наконечник,
который они вставляли в расщепленную палочку и завязывали, чтобы он не выпадал,
и тот наконечник они ставили на вену и сверху давали по нему щелчок, и так они
вскрывали вену с меньшей болью, чем обычным ланцетом. Они также не знали, что
перед применением очищения желудка нужно изучить мочевую жидкость (humores
рог la urina); они даже не смотрели на нее [и] не знали, что такое желчь, слизь и
черная желчь (melancolia).
Обычно они очищали желудок, когда чувствовали себя отяжелевшими и
наполненными, и делалось это чаще у здорового, нежели у больного. Они принимали
(помимо других трав, которые служили слабительным) белые корни, подобные
маленьким репам. Говорят, что те корни бывают мужскими и женскими (macho у
hembra); они принимали как одни, так и другие в количестве около двух унций, а
приняв их, они вставали под солнце, чтобы его тепло помогло бы [их] действию. По
прошествии часа или немного больше они чувствовали себя столь ослабленными
(descoyuntados), что больше нельзя было терпеть (tener). [Это состояние] похоже на
морскую болезнь, когда снова выходят в море; голова испытывает сильное
головокружение и обморочное состояние; кажется, что по рукам и ногам, венам и
нервам и по всем суставам тела бегают муравьи; очищение почти всегда происходит
обоими путями: рвота и экскременты. Пока оно продолжается, пациент полностью
ослаблен и страдает от головокружения так, что человек, не ведающий по опыту
результаты действия того корня, будет считать, что он умирает от расстройства
желудка (purgado). Ему не хочется ни есть, ни пить; он выбрасывает из себя всю
имеющуюся в нем жидкость; из него выходят черви, и глисты, и все насекомые,
которые там внутри жили. Как только дело сделано, он оказывается в таком
прекрасном состоянии, и ему так хочется есть, что он съест все, что ему дадут. Меня
два раза очищали так из-за боли в желудке, которая была у меня в разное время, и я
испытал все то, о чем рассказал.J[126]JЭти очищения [желудка] и кровопускания
приказывали делать самым опытным в них [людям], особенно старухам (как здесь [в
Испании] повивальные бабки) и великим знахарям, среди которых были очень
знаменитые во времена инков, знавшие целебную силу многих трав и по традиции
обучавших [своему искусству] своих сыновей, и этих считали врачами, но не для того,
чтобы лечили всех, а только лишь королей и [людей] его крови, и курак, и их родных.
Простые люди лечили друг друга лекарствами понаслышке. Грудных детей, когда
чувствовали, у них какое-то расстройство, в частности, если болезнью был жар, по
утрам купали в моче, чтобы [потом уже] запеленать их (embolerlos), а когда у них
имелась моча ребенка, они давали ему проглотить ее немного. Когда у
новорожденного ребенка отрезали пупок, они оставляли кишечку длиной с палец,
которую, после того как она отвалится, хранили с великой заботой и давали им ее
пососать при любом недомогании, которое они испытывали. А чтобы удостовериться в
недомогании, они смотрели на лопаточку языка и, если они видели, что она
покрылась налетом (desblanquecida), они говорили, что он болен, и тогда давали ему
кишечку, чтобы он пососал ее. Это должна была быть его собственная [кишка], ибо
они говорили, что чужая не приносила ему пользу.
Природные тайны подобных вещей они не раскрывали мне, [и] я не спрашивал о них,
а лишь видел, как они совершались. Они не умели прощупывать пульс и не следили за
мочой; о жаре они узнавали по излишнему теплу тела. Их очищения желудка и
кровопускания применялись скорее к стоящему, чем к тому, кто уже свалился. Когда
они были повергнуты болезнью, они не применяли какое-либо лекарство; они
отдавали себя действию природы и соблюдали свою диету. Они не достигли общего
применения лекарства; которое называется очистительным (рuгgadera), каковым
является клизма (сristel) [и] не умели пользоваться пластырем и втираниями, а знали
лишь очень немногое и общее (По-видимому, Гарсиласо не был знаком с индейскими
врачами. Древнюю перуанскую медицину он явно недооценивает. Перуанцы имели
весьма развитую хирургию, в частности, делали трепанацию черепа. На высоком
уровне была военная хирургия и способы залечивания ран и ушибов (в том числе с
применением пластырей). При лечении болезней широко применялось кровопускание
(стр. 125). Индейские врачи применяли лекарственные (например, при лечении
дизентерии) и наркотические (для погружения пациента в сон) клизмы. Древние
перуанцы делали клизмы в виде баллона из кожи или пузыря (такие клизмы найдены
в древних погребениях, есть статуэтки, изображающие врача с клизмой в руке).
Индейцы долины Амазонки делали аналогичные резиновые клизмы, которые (через
португальцев) получили всеобщее распространение. Некоторые перуанские
лекарства (напр., хинин) стали общеизвестными.). Простые и бедные люди, заболев,
вели себя почти как животные. Озноб трехдневной или четырехдневной лихорадки
они называютJчукчу,что означаетJдрожать;Jжар называютJрупа —JсJрJпростым, — что
означаетJобжечься.JОни очень боялись подобных заболеваний по причине их
крайностей, как при ознобе, так и при жаре.
Глава XXV
ЛЕКАРСТВЕННЫЕ ТРАВЫ, КОТОРЫЕ ОНИ ПОЗНАЛИ
Они постигли целебное свойство сока и смолы дерева, которое они называютJмулъи,Jа
испанцыJмолъе.JВызывает огромное восхищение результат его воздействия на свежие
раны, что похоже на сверхъестественное явление. Трава или кустарник, которую они
называютJчилъка,[127]Jразогретая в глиняном горшке, дает великолепные
результаты [при лечении] суставов, в которые проникла лихорадка, а у лошадей при
вывихах суставов передних и задних ног. Один корень, подобный корням злаковых,
хотя намного крупнее и с более мелкими и густыми узлами, который я не помню, как
они называли, служил для укрепления и заживления зубов. Они разжаривали его на
углях, и, когда он был уже изжарен [и] очень сильно раскален, они разрывали его
зубами в длину и так, кипящим, прикладывали одну половину к одной десне, а другую
половину — к другой, оставляя их там, пока они не остынут, и таким путем они
обрабатывали все десна к великому горю пациента, потому чадо у него зажаривался
рот. Сам пациент накладывает корень и производит все лечение (medicamento); это
делается в первую ночь; на следующий день они просыпаются с деснами белыми,
словно обваренное мясо, и в течение двух или трех дней они ничего не могут есть из
того, что нужно жевать, и употребляют лишь то, что едят с ложки. По их прошествии
у них с десен отваливается сожженное мясо и под ним открывается другое, очень
красное и красивое. Я видел, как они таким образом много раз обновляют свои десны,
и я попробовал сделать это, не нуждаясь в том, но не будучи в состоянии вытерпеть
страдания от ожогов, от жары и огня корней, я оставил то [занятие].
Травой или растением, которое испанцы называютJтабако,Jа индейцыJсайри,Jони
пользовались много [и] для многих целей. Они нюхали порошок [табака], чтобы
освободить от усталости голову. Над целебными свойствами этого растения много
экспериментировали в Испании и поэтому прозвали его именемJсвятой травы.JОни
познали другую чудеснейшую для глаз траву: они называют ееJматеклъу.JОна растет
в маленьких ручьях; это — одноножка, а на каждой ножке имеется только один
круглый лист. Она подобна тому [растению], которое в Испании называютJухо
аббата,Jрастущее зимой на черепичных крышах (texados); индейцы едят ее сырой, и
она хороша на вкус; эта [трава], если ее разжевать, а сок выпить в первую ночь
[лечения] на больные глаза, а саму разжеванную траву положить, как пластырь, на
веко, а сверху завязать, чтобы трава не упала бы [с глаз], за одну ночь снимет любое
бельмо, которое имелось на глазах, и успокаивает любую боль или [залечивает]
ранение.
Я положил ее одному мальчику, у которого один глаз должен был вывалиться из
черепа. Он был воспален, как перец, [и] не было возможности различить, где белок, а
где радужная часть, [ибо] все было сплошным мясом, а глаз уже наполовину
вывалился на щеку, а [после] первой ночи, когда я положил ему траву, глаз вернулся
на свое место, а [после] второй он был во всем здоровым и хорошим. Потом здесь, в
Испании, я видел этого юношу, и он сказал мне, что видит тем глазом, который был
болен, лучше, чем другим. Мне сообщил об этом же один испанец, который поклялся
мне, что был совершенно слеп отJ[128]Jбельма и что за две ночи он обрел зрение в
результате целебных свойств [этой] травы. Где бы он ни встречал ее, он обнимал и
целовал ее с огромнейшим уважением и клал ее на глаза и на голову в знак
благодарности за благодеяние, которое при ее содействии совершил господь наш,
восстановив ему зрение. Мои родственники-индейцы использовали многие другие
травы, о которых я не помню.
Такой была медицина, которую сообща достигли индейцы инки Перу и которая
заключалась в использовании простых трав, а не составных лекарств, и дальше они
не пошли. И раз в делах такой важности, как здоровье, они изучили и познали так
мало, можно поверить, что в вещах меньшего для них [значения], как-то:
естественная философия и астрология они знали [еще] меньше, и еще меньше в
теологии, ибо не сумели подняться к пониманию вещей невидимых; вся теология
инков замкнулась на имени Пача-камака. Потом уже здесь испанцы
экспериментировали над многими лечебными свойствами (соsas) главным образом
маиса, который они называютJсара,Jи произошло это отчасти благодаря совету,
который им дали индейцы на основе того немногого, чего они достигли в лекарствах,
и отчасти благодаря тому, что сами испанцы размышляли над тем, что они видели;
так они пришли к [мысли], что маис, помимо того, что он является пищевым
продуктом такого питательного содержания, весьма полезен при болезни почек,
болях в подвздошной впадине, страданиях от камня, при задержании мочи, болей в
мочевом пузыре и в мужском половом органе (саnо), и они пришли к такому
заключению, видя, что очень немногие индейцы или почти никто из них не имел этих
страданий, что испанцы приписывают их обычному напитку, который является
напитком из маиса, и поэтому его пьют многие испанцы, которые имеют подобные
заболевания. Индейцы также пользуются им, как пластырем, при многих других
бедах.
Глава XXVI
О ГЕОМЕТРИИ, ГЕОГРАФИИ, АРИФМЕТИКЕ И МУЗЫКЕ, КОТОРЫЕ ОНИ
ПОСТИГЛИ
О геометрии они знали много, потому что она была необходима им, чтобы измерять
свои земли, уточнять и делить их между собой, но это делалось материально, не по
высоте градусов или по какому-либо другому умозрительному счету, а с помощью
своих шнуров и камушков, которыми они ведут свои счета и [передают] сообщения, о
которых я, поскольку я не решился посвятить себя им, расскажу лишь то, что знаю о
них. (Гарсиласо неоднократно утверждает, что перуанцы не знали письма. Индейцы
кечва и аймара до настоящего времени пользуются местным иероглифическим
письмом для записи католических молитв. Однако ни одной записи доколониального
периода до сих пор не опубликовано. Имеются сведения о запрещении письма
основателем государства инков царем Пача-кутеком. Письмо было запрещено будто
бы, чтобы прекратить начавшуюся эпидемию, по указанию оракула бога Вира-кочи.
Следует отметить, что основатель государства инков Пача-кутек был весьма
заинтересован в прекращении исторической традиции, по которой дикарями были
скорее инки, чем их предшественники аймара.
В качестве мнемотехнических средств, как указывает Гарсиласо, широко
употреблялись разноцветные зерна несъедобной фасоли (чуй) или камешки
(«фишки»), а также связки разноцветных шнурков (кипу), которым Гарсиласо
посвятил специальные главы. Использование зерен фасоли с естественными узорами
и символическими знаками восходит к древней культуре мочика. Так, на сосудах
встречаются изображения двух персонажей, сидящих друг против друга с
фасолинами в руках; между ними кучки песка и фасолины с различным узором,
Некоторые персонажи имеют голову и хвост хищного зверя и отождествляются о
божествами мочика. В этих сценах фасолины с различными узорами и знаками .явно
имели важный символический смысл; возможно, изображено ритуальное гадание.
Перуанский археолог Хулио Тельо открыл некрополь Паракас (III—II вв. до н. э.) с 429
мумиями умерших, завернутых в хорошо сохранившуюся яркую шерстяную ткань. На
41 куске ткани (из 13 погребений) есть изображения фасолин с различными узорами и
знаками, расположенные группами. Изображения фасолин с символическими знаками
обнаружены на тканях и керамике культур паракас и наска и почти синхронной им
культуре мочика (в последнем случае ткани почти не сохранились по климатическим
условиям). В более поздней культуре тиауанако изображения 'символических
фасолин не встречаются. Перуанская исследовательница Виктория де ла Хара
опубликовала изображения 298 различных символических фасолин из Паракаса.
На одежде и сосудах времен государства инков часто встречаются символические
знаки, обычно вписанные в квадрат и довольно сильно отличающиеся от древних
узорных фасолин. Виктория де ла Хара опубликовала каталог 294 символических
знаков. На деревянных сосудах (керо) времен инков встречаются большие группы
символов в несколько рядов, часто сопровождающие сцены. Виктория де ла Хара
считает некоторые знаки символами богов и т. д.
Перуанцы, как указывает Гарсиласо, широко применяли географические карты я
макеты. Художественные изображения представлены керамическими статуэтками и
рисунками на сосудах (большие статуи и картины не сохранились)) Географию они
знали хорошо; каждый народ рисовал и создавал макеты и чертежи своих селений и
провинций, ибо это было тем, что они видели. Они не совались в чужиe [провинции];
было вполне доJ[129]Jстаточно того, что они делали у себя. Я видел макет Коско и
часть его провинции с ее четырьмя главными дорогами, сделанную из глины,
камушков и палочек, вычерченную с помощью их счета и размеров, со своими
маленькими и большими площадями, со всеми своими широкими и узкими улицами, со
своими городскими кварталами и домами вплоть до самых забытых, с тремя ручьями,
которые бегут по нему; вид его вызывал восхищение.
То же самое испытываешь, глядя на [макет] сельской местности с ее высокими и
низкими горами, равнинами и ущельями, реками и ручьями, с их поворотами и
разворотами, ибо даже лучший космограф мира не мог бы сделать лучше. Они
сделали этот макет, чтобы с ним познакомился ревизор (visitador), которого звали
Дамиан де ла Ван-дера, который имел поручение от канцелярии королей [Испании]
выяснить, сколько селений и сколько индейцев было в области Коско; другие
ревизоры направлялись в другие части королевства за тем же. Макет, о котором я
говорил, что видел его, сделали в Муйна, которую испанцы называют Моина, в пяти
лигах на юг от города Коско; я находился там потому, что во время того посещения
обследовалась часть селений и индейцев репартимьенто Гарсиласо де ла Вега, моего
господина.
Об арифметике они знали много и восхитительным образом, ибо узелками,
завязанными на нитях различных цветов, они вели счет всему тому, что имелось в
королевстве инков по обложению и освобождению от налогов и контрибуций. Они
суммировали, вычитали и умножали теми узелками, а чтобы знать, что приходится на
каждое селение, они осуществляли деление зернами маиса и камушками, [и] таким
образом у них получался точный счет. И, поскольку по каждому делу в мире и на
войне, по вассалам, налогам, скоту, законам, церемониям и всему остальному, что
требовало счета, у них имелись самостоятельные счетчики, и они занимались в своих
министерствах и со своими счетами, они с легкостью вели [счет], потому что счет
каждого из тех предметов (соsа) находился в самостоятельных нитях и связках
[нитей], словно в отдельных тетрадях, и, если даже один индеец отвечал бы (как
старший счетчик) за два, или три, или более предметов, счет по каждому предмету
велся бы отдельно. Дальше мы дадим более подробное сообщение о способе счета, и
как они понимали друг друга с помощью нитей и узлов.
В музыке они познали некоторые аккорды, которыми умели пользоваться индейцы
кольа или те, кто жил в их области, когда играли на некоторых инструментах,
сделанных из трубок тростника — четыре или пять трубок, связанных парами; каждая
трубка звучала на ноту выше наподобие органа. Этих связок трубок было четыре; они
отличались одна от другой. Одни из них звучали на низких нотах (рuntos), а другие—
на более высоких, а другие—выше и выше, как четыре природных голоса: сопрано,
тенор, контральто и контрабас. Когда один индеец играл наJ[130]Jодной связке
трубок, ему отвечали созвучно пятой или любой другой [нотой] и затем другой в
другом созвучии, и другой в другом, и одни из них поднимались к высоким нотам, а
другие опускались к низким, всегда в такт. Они не умели играть вариации с
полунотами; все они были полными и в одном ритме. Исполнителями были индейцы,
обученные исполнять музыку для короля и господ вассалов, однако, поскольку музыка
была такой тяжелой (гustica), она не была общим [явлением] и ее изучали и осваивали
каждый своим собственным трудом. У них были флейты четырех или пяти нот, как
пастушечьи; они не были созвучны друг с другом, а каждая звучала сама по себе, ибо
они не умели настраивать их на один лад. Для них они сочиняли свои песни,
сложенные на размерные стихи, которые в своей большей части были о любовных
страстях, либо о наслаждении, либо о, страданиях, о милости или немилости дамы.
Каждая песня имела свой известный самостоятельный мотив, и нельзя было петь
(decir) две разные песни на один мотив. И было это так, потому что влюбленный
кавалер, играя ночью музыку на своей флейте, своей мелодией говорил даме и всему
миру о радости или печали своей души в соответствии с милостью или немилостью,
которую она ему оказывала. А если бы пелись две различные песни на один мотив, не
было бы известно, какую из них хотел исполнить кавалер. Таким образом, можно
сказать, что он разговаривал флейтой. Один испанец встретился однажды вечером в
неурочный час в Коско с индианкой, которую он знавал и хотел вернуть в свой дом;
индианка сказала ему: «Сеньор, позволь мне идти, куда я иду; знай, что та флейта,
которую ты слышишь на том холме, зовет меня с великой страстью и нежностью,
принуждая меня идти туда. Оставь меня, ради своей жизни, ибо я не могу не пойти
туда, потому что любовь силой влечет меня, чтобы я стала его женой, а он моим
мужем».
Песни, которые они слагали о своих войнах и подвигах, они не сопровождали игрой
[на инструменте], потому что их не нужно было петь дамам или, с помощью флейты
давать им знать о них. Они пели их на своих главных праздниках, после своих побед и
триумфов, в память своих героических дел. Когда я выехал из Перу, что было в 1560
году, я оставил в Коско пять индейцев, которые играли самым искуснейшим образом
на флейтах но любой певческой книге для органа, какую бы ни поставили перед ними:
они принадлежали Хуану Родригесу де Виль-ялобос, жителю того города. В
настоящее время, т. е. в тысяча шестьсот втором году, мне рассказывают, что
имеется так много столь искусных в музыке индейцев, играющих на инструментах,
что их можно повсюду встретить [в Перу]. В мои времена голоса индейцев не
использовались, потому что они не были столь хорошими — причиной тому могло
быть то, что, не умея петь, они не упражняли их, — и, наоборот, было много метисов с
очень хорошими голосами.J[131]
Глава XXVII
ПОЭЗИЯ ИНКОВ АМАУТОВ, ЯВЛЯЮЩИХСЯ ФИЛОСОФАМИ, И АРАВИКОВ,
ЯВЛЯЮЩИХСЯ ПОЭТАМИ
У амаутов, которые были философами, не было недостатка в умении
cочинять комедии и трагедии, которые в дни торжественных праздников
представлялись перед их королями и господами, которые посещали королевский
двор. Исполнители были не из низших [сословий], а инками и благородными людьми,
детьми курак и самими кураками и капиталами, дажеJмастерами боя,Jибо
аллегорические сюжеты (аutos) трагедий воспроизводились точно, [а] их содержание
всегда касалось военных событий, триумфов и побед, подвигов и величия прошлых
королей и других героических мужей. Содержание комедий касалось деревенской
жизни, поместий, домашних и семейных дел. Исполнители, как только заканчивалась
комедия, занимали свои места в соответствии со своим рангом и занятием. Они не
сочиняли непристойных, гнусных и низких интермедий: все они были о серьезных и
благородных делах, с сентенциями и изяществом, допустимыми в таком месте. Того,
кто выделялся в изяществе даваемых [в честь королей] представлений, они
одаривали драгоценностями и весьма ценимыми милостями.
В поэзии они достигли также немногого, ибо умели слагать короткие и длинные стихи
со слоговым стихотворным размером; в них они вкладывали свои любовные песни с
различными мелодиями, как об этом говорилось. Они также слагали стихи о подвигах
своих королей, и других знаменитых инков, и главных курак, и они обучали им по
традиции своих потомков, чтобы они помнили о добрых делах своих предков и
подражали бы им. Стихи были короткими, чтобы память [легче] хранила бы их, однако
они были весьма содержательны (соmpendido), словно цифры. Они не пользовались
рифмой, а [сочиняли] все свободным стихом. В большинстве своем они походили на
простые испанские сочинения, которые называются редондильями. Память дарит мне
одну подобную песню, сложенную из четырех строк; по ним будет видно искусство
стихосложения и сокращенное, сжатое значение, которое они в своей неотесанности
хотели передать. Они сочиняли короткие любовные стихи, чтобы их было бы легче
исполнить на флейте. Я хотел бы также положить мелодию на ноты для органа, чтобы
стало очевидным и одно и другое, однако излишняя щепетильность освобождает
меня от [этой] работы.
Песня следует далее с ее переводом на испанский язык:
Кайльа льапи Сауllа llарi С гимном
Пуньунки Pununqui Ты заснешь,
Чавпи тута Chaupituta В полночь
Самусак Samusac Я придуJ[132]
А точнее следовало бы сказатьJпридуJбез личного местоимения я, как это делает
индеец, который не называет лицо, а включает его в глагол посредством [самого]
стиха. Многие другие стихотворные формы были достигнуты инками поэтами,
которых называлиJаравеками, чтоJв подлинном значении
означаетJсочинительJ(inventador). В бумагах отца Блас Валера я нашел другие стихи,
которые он называет спондеическими (spondaico): в отличие от других, которые
состоят из четырех и из трех [слогов], все они состоят [только] из четырех слогов. Он
пишет их по-индейски и по-латыни; они касаются астрологии. Инки поэты сложили их,
философствуя о вторичных причинах, которые бог поместил в сфере воздуха, чтобы
они вызывали гром, молнии и удары молний и чтобы шел град, снег и дождь, давая
все это понять в стихах, как будет видно [из дальнейшего]. Они сочинили их в
соответствии со сказкой, которая имелась у них и которая следует далее: говорят, что
творец оставил на небе одну благородную девушку, дочь короля, у которой был
кувшин, заполненный водой, чтобы она выливала бы ее, когда земля нуждается в ней,
и что ее брат в нужное время разбивает его и от удара возникают гром, молнии и
удары молний. Говорят, что породил их мужчина, ибо они являются деяниями
свирепых мужчин, - а не нежных женщин. Говорят, что град, дождь и снег вызывает
девушка, ибо дела эти более мягкие и нежные и столь полезные. Говорят, что один
инка, поэт и астролог, сочинил и прочел стихи, воспевая превосходства и
добродетели дамы, и что бог дал их ей, чтобы она ими приносила добро созданиям
земли. Отец Блас Валера говорит, что сказку и стихи он обнаружил в узлах и отчетах
одних древних анналов и они были заключены в нитях разного цвета, а что о
традиции стихов и легенд ему рассказали индейцы-счетчики, которым были поручены
узлы и исторические отчеты, и что он, восхищенный тем, что амауты смогли достичь
такого, записал стихи и заучил их на память, чтобы знать их. Я вспоминаю, что в
детстве слышал эту сказку вместе со многими другими, которые мне рассказывали
мои родичи, но, будучи ребенком и мальчиком, я их не попросил [рассказать] ее
значение, а они сами не передали его мне. Для тех, кто не понимает ни индейский
[язык], ни латынь, я набрался смелости перевести стихи на испанский, исходя больше
из их содержания на языке, который я впитал вместе с материнским молоком, нежели
от чужого латинского [языка], ибо то малое, что я знаю о нем, я усвоил в самый разгар
войн на моей земле, среди оружия и лошадей, пороха и аркебузов, о которых я знал
больше, чем о буквах. Отец Блас Валера имитировал на своей латыни четыре слога
индейского языка, [имеющихся] в каждой строке, и имитировал очень хорошо; я
вышел за их пределы, ибо на испанском [языке] их невозможно сохранить, потому что
необходимость передачи полного значения индейских слов требует в одних случаях
большего количества слогов, а в других — меньшего.JНьустаJозначаетJдевушка
королевской кровиJи не меньше, ибо, чтобы назвать обычную девушку,
ониJ[133]Jговорили тоске;JчинаJони называли молодую девушку-служанку.JИлъа-
пантак —Jглагол; он включает в себя значение трех глаголов, которыми обозначаются
[действия, совершаемые] громом, молнией и ударом молнии, и именно так применил
их в двух стихах отец учитель Блас Валера, ибо предыдущая строка —кунуньунун
—JозначаетJгрохотать,Jи ее поставил тот автор, чтобы выразить все три значения
глаголаJильа-пантак. У ну — вода, параJ—Jидет дождь, чичи — идет град, рити — идет
снег. Пача КамакJозначаетJтог, кто делает со вселенной то, что душа делает с
телом.JВира-коча — имя одного тогдашнего бога, которому они поклонялись, с
историей которого мы познакомимся дальше весьма подробно.JЧураJозначаетJвласть;
камаJозначаетJвселить душу, жизньJв существо и материю. В соответствии с этим мы
скажем по крайней мере то, что знали, не выходя за собственное значение
индейского языка. Далее идут стихи на трех языках:
Сумак ньуста Pulchra Nympha Красавица-принцесса,
Торальайк'им Frater tuus Это твой брат.
Пуйньуй кита Urnam tuam Он твой кувшин
Пак'ир кайан Nunc infringit Разбивает
хина мантара Cujus ictus И по этой причине
Кунуньунун Tonat, fulget Гром и молнии,
Ильапантак Fulminatque: Ударяют молнии.
Камри ньуста Sed tu Nympha Ты, девушка-принцесса,
Унуйк'ита Tuam Limpham Свои прекрасные воды
Пара мунк'и Fundens pluis: Дашь нам в дожде;
Май ньимпири Interdumque Иногда также
Чичи мунк'и Grandinem, feu [Шлешь] нам град,
Рити мунк'и Nivem mittis Снег точно так же.
Пача рурак Mundi factor Творец мира,
Пача камак Pachacamac Бог, оживляющий его,
Вира-коча Viracocha Великий Вира-коча,
Кай хинапак Ad hoc munus Для этой службы
Чурасунк'и Те su’ecit Тебя вознесли
Камасунк'и Ас praefecit И дали тебе душу.
Я внес сюда его, чтобы обогатить мою бедную историю, ибо действительно без какой-
либо лести можно сказать, что все то, что отец Блас Валера написал, было жемчугом
и драгоценными камнями. Моя земля оказалась недостойна увидеть себя в таких
украшениях.
Мне говорят, что в настоящее время метисы слагают много таких стихов по-индейски,
а другие во многих [других] манерах, как о божественном, так и о земном (humano).
Пусть господь даст им свое покровительство, чтобы они служили ему во всем.
Столь ограничены и столь недалеки, как мы видели [из изложенного], были познания
инков Перу в науках, о чем мы говорили, хотя, если быJ[134]Jони имели письмо, оно
мало-помалу повело бы их вперед, и они получили бы в наследство друг от друга
[знания], как это делали первые философы и астрологи. Только в философии морали
они проявили усердие, как в ее обучении, так и в применении законов и обычаев,
которые они соблюдали [и] не только среди вассалов, как им следовало обращаться
друг с другом в соответствии с естественным законом, но так же, как им следовало
вести себя в послушании, служить и поклоняться королю и старшим и как королю
следовало править и оказывать благодеяния куракам и остальным вассалам и низшим
подданным. В применении этой науки они проявляли столько усердия, что никакая
похвала не может поставить точки надJи,Jибо их опыт заставлял их идти дальше,
усовершенствуй ее день ото дня, от хорошего к лучшему; этого опыта им не хватало в
других науках, ибо они не могли управлять ими столь материально, как [нормами]
морали, да и они сами не умели должным образом заниматься умозрительными
построениями, как [другие науки] требуют того, ибо они удовлетворялись
естественной жизнью и законом, подобно людям, которые по своим природным
данным более склонны не причинять зла, чем приносить добро. Однако при всем этом
Педро де Сиеса де Леон, глава тридцать восемь, говоря об инках и их правлении,
пишет: «Они совершили столь великие дела и имели столь хорошее правление, что
мало кто в мире имел перед ними преимущество», и т. д.
А отец учитель Акоста, книга шестая, глава первая, говорит следующее в пользу
инков и мексиканцев: «Рассказывая о том, что касалось религии, которую
исповедовали индейцы, я намерен в этой книге описать их обычаи и порядки и
правление с двумя целями. Одна [из них] — разрушить ложное мнение, которое
повсюду сложилось о них, как о тупых и звероподобных людях без понятия или с
таким ничтожным [понятием], что оно едва достойно этого имени; и на основе этого
заблуждения им продолжают приписывать многие и весьма значительные
оскорбления, считая их чуть ли не. животными и отвергая какое бы то ни было
уважение, которого они достойны, что является весьма распространенным и таким
пагубным заблуждением, как об этом знают те, кто с каким-либо усердием и
уважением пребывал вреди них и увидел и узнал их тайны и сообщения об их делах; и
вместе с тем [индейцам] уделяют так мало внимания те, кто думают, что знают много,
хотя обычно они являются самыми невежественными и самыми самоуверенными.
Чтобы лучше разрушить это столь пагубное мнение, я не вижу [иного] средства, как
познакомить с порядком и образом действий, которые эти [индейцы] имели, когда они
жили по своему закону, в котором хотя и было много варварских вещей и без
[разумного] основания, однако имелись также многие другие, достойные восхищения,
которые прекрасно дают понять, что они имели природные способности, чтобы быть
хорошо обученными, и даже в значительной части они имеют преимущества перед
многими [людьми] наших государств. И нечего удивляться,J[135]Jчто они были
замешаны в тяжелых грехах, ибо даже с самыми тщеславными законодателями и
философами случалось такое, хотя среди них [были] Ликург и Платон. И даже в самых
мудрых государствах, какими были Римское и Афинское, мы видим невежество,
достойное улыбки, [и] несомненно, что, если бы государства мексиканцев и ингов
относились бы ко временам римлян и греков, их законы и правление пользовались бы
уважением. Однако, поскольку мы, ничего не зная о них, приходим [к ним] с помощью
меча, не слушая и не понимая их, нам не кажется, что дела индейцев достойны
[хорошей] репутации, а что они, словно наша [добыча] на охоте в горах, и созданы,
чтобы служить нам и [удовлетворять] нашу прихоть. Самые любознательные и ученые
мужи, которые проникли и постигли их тайны, обычаи и древнее правление, судят о
них совсем другим образом, восхищаясь тем порядком я разумом, которые
существовали среди них». И т. д.
До этого из отца учителя Хосефа де Акоста, авторитет которого столь велик, что его
хватит на все, что мы до сих пор сказали и скажем дальше об инках, об их законах и
правлении и способностях, одной из которых было умение сочинять в прозе так же,
как и в стихах, короткие и емкие благодаря поэтической форме сказки, чтобы
заключить в них моральную доктрину или хранить некоторые традиции своего
идолопоклонства или знаменитые деяния своих королей и других великих мужей,
многие из которых испанцы хотели бы считать не сказками, а правдивыми историями,
поскольку они в чем-то сходны с правдой. Многие другие они превращают в шутку,
поскольку они кажутся им плохо сочиненной ложью, ибо они не понимают их
аллегорию. Многие другие были глупейшими, как некоторые, которых мы коснулись.