
ратно в XIX век. Детская смертность достигала невообразимых размеров. Рождаемость
катастрофически падала. Массовое обнищание привело к появлению таких явлений, как
массовый алкоголизм и психическая неуравновешенность. Впрочем, в Третьем рейхе
рабочие стали жить гораздо лучше. Многие продолжали постоянно конфликтовать с
полицией и властями, но вовсе не по политическим, а скорее бытовым причинам. В глазах
нацистов обедневшие, опустившиеся семьи, которые вынуждены передавать своих детей
на попечение государства, рассматривались как «асоциальные».
Круг людей, к которым нацистский режим решил применить (по «социальным»
соображениям) стерилизацию, неограничен: гомосексуалисты, алкоголики, наркоманы,
евреи, просто недовольные Гитлером. Несмотря на весь шовинистический порыв
нацистов, воспевавших боевую доблесть, инвалиды Первой мировой войны оказались
ненужными нацистскому государству — они являлись бременем для общества. Нацистов
вообще мало интересовало, были ли получены травмы и увечья во время войны или на
работе в мирное время. Они клеймили всех инвалидов как «общеизвестных симулянтов»,
«невротиков», «проныр, получавших пенсию».
Стерилизовать могли и тех, кто «не был в состоянии вести рентабельное хозяйство, кто не
осознавал ответственности за воспитание детей, пригодных для народного сообщества».
Люди, не готовые принять роли и поведенческие стандарты, предписанные нацистами,
попадали в категорию «наследственно негодных», очень быстро получая диагноз
«моральное слабоумие». Немецкая исследовательница Христиана Ротмалер полагала, что
основными жертвами программы массовой стерилизации стали выходцы из низших слоев,
которые пытались зарабатывать себе
254
на жизнь случайными приработками. Они, как правило, происходили из больших семей,
где господствовала нищета, а потому дети не могли получить достойного образования.
Для осуществления программы стерилизации при немецких судах создавались
специальные подразделения — «Суды наследственного здоровья» (ЕГГ). Нацизм,
положивший в основу идеи, презиравшие права человека, взял на вооружение разработки
Гуго де Фриза, Альфреда Плётца и других поборников евгеники, которые жаждали
провести проверку «уровня размножения» отдельного человека. В этих судах об-
рабатывались заявления, предоставляемые ночлежками для нищих, биржами труда,
тюрьмами и союзами по борьбе с алкоголизмом. В принципе с подобными заявлениями
могли выступать и медики. Но врачи в большинстве случаев предпочитали не обращаться
в ЕГГ. Дело было не в их гуманистических принципах или клятве Гиппократа. Все было
проще: они боялись за свою практику — пройди слушок, что тот или иной врач
направляет своих пациентов на стерилизацию, и к нему просто перестали бы ходить.
После поступления в «Суд наследственного здоровья» заявления на определенную
личность проводилось краткое дознание — опрашивались работодатели этого человека,
его друзья, родственники, функционеры местной ячейки НСДАП. Сам суд был простой
формальностью. Нередко за 15 минут рассматривалось по три-четыре дела. В первые годы
осужденные на стерилизацию могли опротестовывать такое решение и в качестве
собственной защиты привлекать медиков, в данной ситуации выполнявших роль адвока-
тов. Но в 1936 году имперский руководитель медиков, Герхард Вагнер, лишил врачей
возможности выступать на стороне «асоциальных личностей». Апеллировать можно было
только к членам «Суда на-
255
следственного здоровья». Попавшие в этот суд были, по сути, обречены — даже в
сомнительных случаях предписывалась стерилизация. Представшие перед
наследственными судьями фактически не имели никакой возможности спасти свое
будущее потомство. Единственный путь избежать стерилизации заключался в том, чтобы
доказать невозможность контактов с противоположным полом. Однако это было возмож-
но только в монастыре, и то в редком случае.