9
с глубочайшей древности – внимание к ней мы отмечаем и в
мифологическом сознании древних сообществ; в религиозном
сознании; в поисках смысла жизни, как отдельной личности, так и
общества в целом.
Такое внимание закономерно объясняется многими
факторами и определяет позитивную актуальность исследований
будущего, что в научном поиске, что в художественном творчестве,
что в «житейской мудрости» обыденного сознания. Без
представлений о будущем невозможно осуществлять управление не
только человеческим обществом, но и собственной жизнью. Это
справедливо отмечалось не только в научных дискуссиях, но и
неоднократно в художественном творчестве. Так, М.А. Булгаков
вложил в уста Воланда фразу: «Виноват, - мягко отозвался
неизвестный, - для того, чтобы управлять, нужно, как-никак, иметь
точный план на некоторый, хоть сколько-нибудь приличный срок.
Позвольте же вас спросить, как же может управлять человек, если
он не только лишен возможности составить какой-нибудь план хотя
бы на смехотворно короткий срок, ну, лет, скажем, в тысячу, но не
может ручаться даже за свой собственный завтрашний день?» [15].
В этом смысле исследование будущего приобретает не только
теоретическую, но и вполне практическую прикладную
актуальность.
Вместе с тем дискурс будущего может порождать уродливые
социальные феномены – кризисные мировоззрения
эсхатологического характера, спекуляции на поиске человеком
смысла жизни и истории, которые производят как тоталитарные
секты, так и общественные и политические движения контр-
культурного характера. Страх перед возможной в будущем ядерной
войной преследовал настоящее человечества на протяжении почти
пятидесяти лет «холодной войны»; рецидивы его мы наблюдаем и
сегодня. «Прогнозы» будущего демографического развития
используются националистическими движениями для актуализации