Тузовский И.Д. Светлое завтра? Антиутопия футурологии и футурология антиутопий

Подождите немного. Документ загружается.

работы с источником или новой концептуализации исторического

процесса также способно в будущем фальсифицировать любой

результат исторической науки. Прошлое не существует в силу

необратимости физических процессов, а, следовательно, также не

верифицируемо окончательно. «Поскольку прямое наблюдение за

тем, что уже произошло, в принципе невозможно, неоднократно

ставился вопрос о том, что историю нельзя считать научной

дисциплиной, так как её конструкции условны, умозрительны по

своей природе и субъективны», - отмечают И.К. Калимонов и Д.Е.

Мартынов [122, с. 7].

Таким образом, мы приходим к выводу о том, что разница

между знанием о прошлом и образом будущего заключается, по

большому счету, лишь в методах его формирования: научные

исторические методы против методов прогнозирования. И те, и

другие в значительной (но неисключительной) степени базируются

на личном таланте исследователя и его когнитивных способностей.

Логика рассуждения, фантазия и пр. столь же необходимы

историку, сколь и футурологу. Но человеческий социум больше

привык доверять прошлому, чем будущему…

1.2.4. Образ будущего, образ настоящего и физическая

картина мира, или правы ли «физики» в обвинениях

«переписываемой» истории? Однако наше рассуждение не было

бы оконченным, если бы мы не добавили еще два понятия – образ

(картина) настоящего и образ (картина) реальности в естественных

науках.

Очевидным становится, что с обозначенных выше критериев

разница между образом настоящего и между образом и прошлого, и

будущего также не существует. Образ реальности также

фрагментарен, при этом одновременно завершен и открыт к

изменениям, недоказуем и неопровержим… к тому же образ

настоящего с течением времени превращается в образ прошлого.

Собственно, линия превращения будущего в настоящее, а

затем в прошлое определяет и наследование упомянутых нами

характеристик этих образов в человеческом сознании.

Наконец, образ реальности, или физическая картина мира,

страдает такими же «грехами». Она фрагментарна и

неокончательна (хотя длительное время наука претендовала на

скорое окончательное постижение мира). Принципиальное отличие

естественных наук и картины мира, которую они рождают,

заключается в том, что эти науки, а точнее – их представители – в

большинстве случаев признают, что естественнонаучное знание

принципиально незавершенно.

«…Какое место занимает картина мира физиков-теоретиков

среди всех возможных таких картин? Благодаря использованию

языка математики эта картина удовлетворяет наиболее высоким

требованиям в отношении строгости и точности выражения

взаимозависимостей. Но зато физик вынужден сильнее

ограничивать свой предмет, довольствуясь изображением наиболее

простых, доступных нашему опыту явлений, тогда как все сложные

явления не могут быть воссозданы человеческим умом с той

точностью и последовательностью, которые необходимы физику-

теоретику. Высшая аккуратность, ясность и уверенность — за счет

полноты. Но какую прелесть может иметь охват такого небольшого

среза природы, если наиболее тонкое и сложное малодушно и

боязливо оставляется в стороне? Заслуживает ли результат такого

скромного занятия гордое название “картины мира”?...» [197].

С нашей точки зрения, безусловно, заслуживает. Собственно,

такая общность фрагментарности и прочих характеристик между

образами будущего, настоящего, прошлого и физической

реальности не является коллективной трагедией науки. Это

закономерный результат человеческого мышления, границ его

возможностей и осознания этого. То есть то самое, что Илья

Пригожин окрестил «цивилизацией неопределенности» [167].

Однако не будучи коллективной трагедией, революционные

изменения любого из перечисленных образов могут стать личной

трагедией отдельного человека или исследователя. От краха

научного мировоззрения и карьеры вследствие смены парадигм до

кризиса переоценки прошлого вследствие смены доминирующей

идеологии. Примеров и того и другого в истории прошедшего XX

столетия беспрецедентно много.

Проблема прогнозирования – научно-футурологического или

на основании обыденного опыта – упирается в личный талант

прогнозиста. Однако и этот аспект не делает образ будущего

отличным от образа прошлого или настоящего, от физической

картины мира. Открытия в любой из этих «отраслей» знания также

зависят от таланта (в данной ситуации – суммы определенных

личных качеств) исследователя. Их общее отличие принципиально,

скорее, от сферы искусства.

Как отмечал А. Эйнштейн, творения Ван Гога, Босха и т.д.

уникальны и ни один иной художник не создал бы их полотен. Но

если бы не родился Исаак Ньютон, то это не означало бы, что

проблема падения тел никогда бы не привлекла внимания

исследователей

Однако из проблемы зависимости научного открытия или

формирования образа будущего не только и не столько от научного

инструментария (получив доступ к которому человек может стать, а

может и не стать ученым) вытекает и иное следствие.

Верифицируемый и фальсифицируемый лишь с течением времени

прогноз (результат осмысления образа будущего) может

принадлежать и человеку, не принадлежащему научному

сообществу.

1.2.5. Таланты прогнозиста, или Оракул против Машины

Тьюринга. Раз уж образ будущего в большей степени зависит от

личных качеств (эрудированности, способностей к анализу

информации и логическим рассуждениям в целом, фантазии и пр.)

прогнозиста, то необходимо, наверное, определить: способности в

какой области требуется для такого прогнозирования?

Необходимость соответствия таким – очень высоким критериям

отмечает В.В. Деркач: «Без преувеличения можно сказать, что

прогнозирование – это сверхнаука, требующая энциклопедических

знаний и исключительного уровня эрудиции и интеллекта.

Эффективность ее решения определяется рядом факторов, среди

которых весьма заметную роль играет интуиция» [109, с. 163]. А.И.

Молев, проводя принципиальное различение между

футурологическим прогнозов и творческим предсказанием,

называет следующие определяющие факторы разработки

релевантного научного прогноза: «интуиция [здесь и далее

выделение мое – И.Т.], саморефлексия познающего и воображение

<…> философское мышление и философская интерпретация

социальных феноменов <…> сценарный метод, основанный на

художественном вымысле и импровизации [55, с. 18, 20, 23]. Для

нас очевидно, что при такой «методологии» научный прогноз не

имеет принципиальных отличий от творческого, либо автор

чрезмерно акцентирует внимание на творческой составляющей

прогнозирования.

Ответ на этот вопрос будет прост: необходимо опыт в

моделировании реальности от концептуальных основ до отдельных

межличностных отношений. Не опыт анализа настоящего. Это в

большинстве случаев поставит исследователя перед стеной

тенденциального прогноза, или написания сценариев для хорошего,

плохого и катастрофического вариантов. К тому же это

ограничивает исследователя парадигмой социального знания.

Будущее же флуктуативно. Мы бы скорее указали, что априори

больше «опыта» в области создания «достоверного» образа

будущего у писателей. Строго говоря, по числу сбывшихся

прогнозов Г. Уэллс, Ж. Верн и А. Беляев способны дать фору

любому признанному футурологу.

Наконец, по степени влияния на массы людей писатели опять

же превосходят «ученых»-футурологов.

В силу этих обстоятельств нам представляется, что изучение

образа будущего, созданного писателями в жанре утопий-дистопий-

антиутопий не менее, а то и более целесообразно, чем изучение

аналогичного образа будущего, созданного усилиями футурологов.

Тем большую актуальность принимают эти рассуждения, если мы

признаем тезис о том, что образ будущего в настоящем способен

влиять на будущее. Или, иными словами реальность второго

порядка – на реальность первого.

1.3. Футурология и антиутопии – место феноменов в

системе прогностического знания

В рамках исследования феномена ментального образа

будущего мы не можем обойти проблему основного

«производителя» таких образов. Можно выделить несколько

уровней формирования образа будущего. Они будут связаны, как и

исторические формы сознания, с доминирующими отношениями к

окружающему миру, способам познания окружающей реальности.

Но главное основание такой классификации – это основание

воспринимаемой релевантности прогноза

, ответ на вопрос:

«почему субъект доверяет именно этому

прогнозу\предсказанию\пророчеству?».

1.3.1. Структурная иерархия прогнозов или в поисках

места футурологии и антиутопий. Первый уровень

прогнозирования – мистико-прогностический, или религиозный.

Невзирая на принципиальную разницу в семантической нагрузке

мистических и религиозных прогнозов их можно вывести на общее

основание – они принципиально не зависят от верификации.

Постоянно возобновляющийся интерес к пророчествам Ванги или

Нострадамуса, к библейской эсхатологии или тематике Рагнорёка в

скандинавской мифологии – все это производная этого уровня

«псевдознания» о будущем. Производная чистой веры.

Второй уровень – мы условно можем назвать его

авторитетным. Он зависит уже от аналитических и творческих

способностей конкретного индивида, и его результаты, как

правило, снабжаются минимально необходимой аргументацией.

Здесь и далее под релевантностью мы подразумеваем информационную релевантность –

соответствие результата запросу; релевантность прогноза – это его «достоверность» (то есть

вероятная реализация основных положений в будущем) для воспринимающего субъекта, который

всегда имеет некоторые собственные ожидания относительно грядущего развития.

Наконец, третий уровень можно определить как научный.

Здесь используются те или иные научные методы (статистический

анализ, экстраполяция, корреляция прогноза и т.д.).

В использовании термина «уровень прогнозирования» нет

намека на ценность или достоверность прогноза. Невзирая на то,

что теория вероятности показывает нам, как мала вероятность того

или иного события, она же доказывает, что это событие

принципиально может произойти. Под иерархическим уровнем мы

подразумеваем скорее близость к научным методам изучения

настоящего и прошлого.

Естественно, что конкретные прогнозы и авторы могут

«кочевать» из одной области в другую. Например, прогноз

сингуляристов о технологической сингулярности

иначе как

мистическим не назовешь (и в этом сингуляристы не согласятся с

автором), хотя базировались они скорее на околонаучном анализе

технологического прогресса человечества. Аналогичным образом

околонаучные прогнозы наиболее известных прогнозистов второй

половины XX века – Д. Белла, Э. Тоффлера, З. Бжезинского и пр.

перешли на второй уровень. Благодаря их социальному или

политическому реальному авторитету (равно как и номинальному

научному)

большую роль играет уже не научность методики

построения прогноза, а имя-брэнд. Аналогичным образом

спекуляция на имени, например, пророчицы Ванги переводит

временно любую глупость на уровень авторитетного прогноза.

Смешение уровней прогнозирования приводит к появлению

спекулятивных прогнозов. Это некачественные и изначально

обладающие низкой релевантностью фантазии, объясняющиеся

уверенностью прогнозиста в собственном авторитете, который

играет роль «провокатора». Переход научного прогноза на уровень

Ниже мы будем подробно говорить о том, что такое «технологическая сингулярность»

Относительно будущего реальным авторитетом будет считаться только авторитет действительной

модуляции\изменения реальности. Научный авторитет будет играть номинальную роль – большими

знаниями о будущем обладает не тот, кто собрал «в копилку» больше знаний, а тот, кто создает это

будущее.

авторитетного также играет печальную роль в судьбе иных

исследований. Некритически воспринятые идеи превращаются в

магические формулы, наукообразные заклинания, которые уже не

нуждаются в верификации (с точки зрения сторонников

авторитетной концепции) и повторяются из работы в работу. Одной

из такой формул для теории «информационного общества» стала

фраза: «информационное общество впервые в истории ставит

вопрос о необходимости непрерывного образования в течение всей

жизни». По моральным соображениям мы опустим список авторов,

забывших поговорку «век живи – век учись» и максимы многих

мыслителей эпохи Просвещения. Г. В. Телегина, обобщая схожую

логику рассуждений, отмечает, что термины «информация»,

«знания» и «образования» все больше утрачивают свою смысловую

аутентичность, «приобретая инструментальную функцию

“магических формул” и привлекательных ярлыков…» [174, с. 38].

Эти феномены позволило Я.Ю. Васильеву сделать резонный вывод

о том, что «можно говорить о кризисе прогнозирования» - и дать

этому столь же резонное обоснование, которое отсылает нас к

проблемам низкой релевантности и откровенной спекулятивности

прогнозов: «в чем он [кризис прогнозирования – И.Т.] проявляется?

Прежде всего, обращает на себя внимание негативный опыт

западной футурологии» [91, с. 20].

Впрочем, естественно, что классификация, предложенная

нами, не единственно верная. Возможны и иные варианты

типологии прогнозов. Например, И.В. Бестужев-Лада в цикле

лекций, посвященных прогностике как науке и методу, определяет

такую классификацию прогнозов:

1. предвидение (предсказание и предуказание)

2. предчувствие (простое предвосхищение)

3. предугадывание (сложное предвосхищение)

4. прогнозирование

Предуказание выступает в формах целеполагания,

планирования, программирования, проектирования, текущих

управленческих решений [81].

Впрочем, эта классификация не является изолированной от

представленной нами выше логики. И.В. Бестужев-Лада также

выделяет, например, религиозное предвидение, а в предчувствии и

предугадывании выделяет роль личного жизненного опыта.

Последнее известным образом может определять и авторитетность

прогнозиста. Мы охотнее поверим относительно развития

экономической ситуации в период кризиса доктору наук, нежели

безусому юнцу. Авторитет и больший жизненный опыт доктора –

выраженный вполне реально в морщинах и бороде – будут при

личном, даже одностороннем «общении» значить больше. Хотя Ж.

Аттали отмечал и возможность обратной ситуации [75].

Собственно, в нашем исследовании нас более всего будет

интересовать проблема одного соотношения, которое кратко было

выражено в том же курсе лекций Бестужева-Лады: «теоретически

взаимосвязь между предсказанием и предуказанием никогда не

равна нулю…» [81]. С нашей точки зрения такая возможность

логически обоснована – например, исходя из схемы воздействия

образа будущего в экономики: изменение общественных ожиданий

влияет на объем спроса.

1.3.2. Прогнозирование, планирование и предопределение

будущего. В научной фантастике в жанре

утопии\дистопии\антиутопии обозначенная выше проблема

соотношения предсказательной и предопределяющей компонент

прогноза нашла свое выражение в «заочной дискуссии» двух

романов-эпопей – «Основания» Айзека Азимова [10] и «Дюны»

Фрэнка Херберта [см., например, 37, 36, 38]. В первом случае автор

«Основания» склонялся к мысли о том, что знание будущего

массами искажает его черты. То есть прогноз, известный массам,

делает невозможным реализацию прогнозированной ситуации. Во

втором случае герой эпопеи Пауль Атрейдес, наделенный даром

«абсолютного предвидения», говорит: «Знание будущего загоняет

тебя в его ловушку» - предсказание становится жестким

предуказанием. Как нам представляется, этой проблеме,

сформулированной в фантастике, в науке до сих пор уделялось

недостаточно большое внимание при всей ее актуальности.

Можно выделить и другие ситуации и типологии

прогнозирования. Однако нас будет интересовать все же авторский

вариант, поскольку он позволяет максимально простым способом

включить в систему прогнозирования литературные,

кинематографические или компьютерно-симуляционные прогнозы \

предсказания.

В связи со всем сказанным выше возникает два вопроса:

1. К какому из уровней прогнозирования отнести феномен

литературной (да и любой иной) антиутопии,

2. В сравнении с каким из двух других уровней следует

изучать этот феномен?

Мы будем исходить здесь из следующего рассуждения:

сравнение антиутопии с мистическим или религиозным прогнозом

нецелесообразно. Во-первых, основная функция антиутопии (по

крайней мере, номинально): предупреждение социума о негативных

вариантах развития. Мистическое или религиозное пророчество

также может нести функцию предупреждения, однако в силу

самого характера религиозной совершённости времени в

«пространстве» абсолютной божественной вечности, таким

пророчествам приходится привлекать инструментарий

синкретичного объединения фаталистического провиденциализма и

тезиса о свободе воли, дарованной Богом человеку.

Приблизительно аналогичную цель – предупреждения – в

большинстве случаев имеет футурологический прогноз. Как иной

вариант – футурология может дать оптимистический прогноз,

развеивающий тревожные ожидания. Однако этот вариант