Торвальд Юрген. 100 лет криминалистики
Подождите немного. Документ загружается.
Но что означали трудности Старого Света по сравнению с борьбой, которую пришлось
выдержать судебному естествознанию по ту сторону Атлантики? Как и дактилоскопия,
которая значительно позднее появилась в США и утвердилась лишь в результате
преодоления жестокого сопротивления, так и пионеры судебного естествознания
столкнулись на своем пути с непредвиденными трудностями. На рубеже столетий, то
есть в годы, когда в Европе уже насчитывалось много крупных токсикологов, в США
таких людей, как Рудольф Уитхаус из Нью-Йорка, были единицы. Да и тридцать лет
спустя Александр Отто Геттлер был еще одиночкой, значение деятельности которого
не способна была оценить ни общественность, ни служащие полиции от Нью-Йорка до
Лос-Анджелеса. И все же после второй мировой войны выросло поколение,
обеспечившее во многих областях естествознания прогресс, и в борьбе за введение
научной криминалистики появились яркие личности, но были и авантюристы, какие в
Европе встречались редко.
Из известных криминалистов США начала XX века можно назвать Августа Вольмера и
Эдварда Оскара Гейнриха. Вольмер был вначале почтальоном в Беркли, где позднее
разместился знаменитый Калифорнийский университет. В 1905 году Вольмера на улице
остановил Ричардсон, издатель газеты "Газетте", который сказал: "Слушай, Гус, мы
хотели бы, чтобы ты выдвинул свою кандидатуру на пост шефа полиции и вывел на
чистую воду всех мерзавцев, приезжающих сюда из Сан-Франциско". В том же году
Вольмер действительно стал шефом полиции Беркли и занял маленькое бюро позади
пожарной каланчи. Документы полицейского бюро состояли из записной книжки с
некоторыми данными об известных в городе бандитах.
Вольмер был таким же шефом полиции, как и тысячи других в те годы, — без
образования, обязанный своим избирателям и зависимый от их благосклонности. Но он
был полицейским по натуре. Через два года после его избрания в Беркли было
зарегистрировано преступлений меньше, чем в любом из городов Калифорнии.
С токсикологией Вольмер столкнулся впервые, когда в 1908 году в Беркли был найден
труп с бутылкой синильной кислоты в руке. Один из полицейских доложил Вольмеру,
что речь идет о самоубийстве. Вольмер же от своего приятеля химика, некоего Лёба,
случайно узнал, что здесь самоубийство исключается. "Синильная кислота вызывает
моментальную смерть. Мускулы расслабляются, и бутылка не могла остаться в руке.
Кто-то вложил ее в руку потерпевшего", — разъяснил Лёб. Позднее Вольмер
рассказывал: "Убийце удалось скрыться, и я понял, что мы в полиции представляем
собой кучу дураков".
Вольмер попросил Лёба прочитать несколько лекций о способах обнаружения и
фиксации ядов. Вскоре Вольмер стал приглашать для докладов и других специалистов:
химиков, биологов и физиков. Некоторые из них стали штатными преподавателями в
его полиции, которая тем временем переехала в собственное здание. Так, видимо,
началась история первой химической полицейской лаборатории и первой школы
судебного естествознания в Америке. Воль-мер нашел последователей и учеников, они
сами приходили к нему с Запада и Северо-Запада: шерифы, шефы полиции, студенты-
юристы. Это были представители той новой Америки, которая стала чувствовать
ответственность за все происходящее и была недовольна ни состоянием американской
полиции, ни американской юстицией, которая в силу догматического схоластического
мировоззрения больше всего придавала значение свидетельским показаниям и с
трудом признавала объективность научных доказательств. В июне 1916 года в Беркли
начался первый курс лекций. Брошенные Вольмером семена упали на невозделанную
почву, но вскоре все же дали первые всходы. В 1919 году городское правление
Левисвилля попросило Вольмера реорганизовать полицию города и оборудовать
лабораторию. В 1925 году этому примеру последовал Лос-Анджелес, в 1927 году —
Детройт.
В 1918 году в Беркли появился еще один человек, сделавший целью своей жизни
применение достижений естествознания в криминалистике, — Эдвард Оскар Гейнрих.
Ему было тридцать семь лет, и родом он был из маленького городка Клинтонвилль
(штат Висконсин). Его отец, по происхождению немец, так и не нажил состояния, и
Гейнрих зарабатывал свои первые деньги, собирая бутылки из-под виски. В 1895 году
материальное положение семьи стало столь катастрофическим, что Гейнрих был
вынужден оставить школу. Он жил тем, что работал кассиром и мальчиком на
побегушках в аптеке городка Такома (штат Вашингтон). Здесь он познакомился с
основами химии и токсикологии. Во время русско-японской войны ему удалась
небольшая спекуляция пшеницей. Заработав 18 долларов, он отправился в Беркли
стр. 261 из 292
изучать "настоящую химию". В 1908 году он вернулся в Такому городским химиком
санитарных учреждений. Наступил перелом в его жизни. Он стал другом шерифа, и
соприкосновение с уголовными делами показало ему, какую большую услугу в
раскрытии преступлений может сыграть химия. В его первом деле фигурировал
отравленный торт, подаренный сторожу, чтобы убрать его с дороги. Гейнриху удалось
довести яд до кристаллизации и определить его под микроскопом. Спустя несколько
лет он уже стал шефом полиции в Альмеда, на реке Бай, в Сан-Франциско. Прослужив
затем некоторое время в штате Колорадо, он осел в Беркли, где оборудовал
лабораторию, ставшую вскоре Меккой для шефов полиции и детективов всего
американского Запада. Многие уголовные дела, раскрытые с помощью Гейнриха,
сделали его знаменитым. Среди них — прежде всего дело Чарлза Шварца. Гейнриху
удалось одними химическими исследованиями доказать, что Чарлз Генри Шварц
поджег 30 июня 1925 года свою химическую фабрику, которой угрожала гибель,
вызванная конкуренцией, инсценировал гибель во время пожара, чтобы жена могла
получить большую страховую сумму. Чарлз Генри Шварц убил похожего на него по
комплекции своего нового ассистента Барбэ и оставил его в здании горящей фабрики.
Как эксперты по дактилоскопии, подобно грибам, появились вдруг, словно из-под
земли, и за солидное вознаграждение стали предлагать свои услуги полицейским
учреждениям и судам, так и присвоившие себе звание экспертов "специалисты по
химии, токсикологии и научному расследованию уголовных дел" вдруг наводнили всю
Америку. Среди них были способные люди, которые по мере своих возможностей
добросовестно занимались работой, но были также шарлатаны и жулики,
преследовавшие только личные корыстные цели. Если в Европе химия и токсикология
не избежали ошибок, то в Америке деятельность этих "экспертов" из-за их наглости и
беспардонности приводила к потрясающе несправедливым приговорам. Одну из таких
наглых личностей, "доктора" Альберта Гамильтона, мы еще встретим, когда
познакомимся с историей судебной баллистики. По меньшей мере два десятилетия их
деятельность не встречала препятствий. Многие из них продолжали работать и после
второй мировой войны.
В 1929 году заместитель шефа нью-йоркской полиции Джон О'Коннел создал при
Высшей полицейской школе лабораторию с современным химико-физическим
оборудованием. В том же году появилась полицейская лаборатория научных методов
расследования преступлений в Чикаго. Как мы еще увидим, развитие этой лаборатории
обязано в первую очередь крупному американскому специалисту по баллистике
Кальвину Годдарду. Многие другие лаборатории также были основаны экспертами по
огнестрельному оружию тех лет, такими, как Томас Левис, Чарлз Гунтер, Джулиан
Хачер. Но так же как и в области идентификации, лишь появление ФБР в Вашингтоне
дало решительный толчок осуществлению тех планов, о которых в Европе мечтали
такие люди, как Гейндл. Приблизительно в одно время с возникновением в Берлине
Института криминалистической техники Эдгар Гувер создал в Вашингтоне научно-
техническую лабораторию.
Задачей созданной лаборатории, оборудованной всеми современными аппаратами,
было оказание помощи полиции отдельных штатов и городов США в научной обработке
вещественных доказательств. Пришлось вести борьбу с местничеством и
ограниченностью отдельных штатов, с плохо оборудованными лабораториями, с
частными институтами, которые "породнились" с политиканами, шефами полиции и
делили с ними свои доходы.
К середине столетия эта борьба еще не была закончена. Но химики, физики и биологи
ФБР своей работой вынуждали штаты и города либо обращаться в Вашингтон, либо
реорганизовывать свои лабораторий. Этому способствовали также достижения
американских ученых после 1945 года, обеспечивших развитие естественных наук и
завоевавших международное признание. Однако в это время американские
полицейские лаборатории представляли собой картину чрезвычайной территориальной
разобщенности и по своей структуре были разнолики. Рядом с современными
лабораториями в одних городах существовали весьма примитивные лаборатории в
других. Продолжали существовать химико-токсикологические лаборатории при
некоторых медицинских инспекторах и коронерах. Все еще продолжали мешать работе
раздробленность, соперничество и влияние политиков. Но уровень деятельности даже
маленьких лабораторий нельзя было сравнить с отсталостью 30-х годов. Все чаще и
чаще появлялись люди с широким кругозором, подчас более дальновидные, чем
криминалисты Старого Света. И когда Калифорнийский университет в Беркли основал в
1950 году свой собственный факультет естественнонаучной криминалистики, то это
был, может, самый значительный факультет такого рода во всем мире. Там работали
стр. 262 из 292
шесть штатных, девять внештатных профессоров и несколько приват-доцентов.
Наиболее выдающимся среди них, известным далеко за пределами Америки, был
профессор Пауль Лилэнд Кирк.
Так выглядели главные станции того пути, по которому естествознание шло в
криминалистику. Характерно, что государства, получившие свою независимость после
второй мировой войны, при организации полиции избрали путь непосредственного
использования достижении естествознания в криминалистике. Индия основала научно-
криминалистические лаборатории в Агре, Бомбее, Калькутте, Джайпуре, Лакхнау,
Мадрасе, Патне. Бирма имеет научно-технические полицейские лаборатории в Рангуне
и Инзии. То же можно наблюдать в Таиланде, на Филиппинах и во многих других
государствах.
Япония была одной из немногих стран, которая возложила всю научно-
криминалистическую работу на институты судебной медицины. Но в Токио тоже
появился научно-исследовательский институт полиции.
стр. 263 из 292
15. Сенсационное открытие: инсулин не только лечебное средство, но и яд.
1957 год
Детектив-сержант Найлон из следственного отдела уголовной полиции английского
города Брэдфорда не мог предвидеть, какое необычное дело предстояло ему
разбирать, когда он в ночь с 3 на 4 мая 1957 года был послан в один из домов на
Торнберн-Крисент.
Найлон был одним из рядовых служащих большого аппарата уголовной полиции с
множеством отделов и отделений. Но он получил современное образование, которое
теперь требовалось даже рядовому криминалисту. Сержанту предстояло
расследование преступления, раскрытие которого явилось образцом и примером того,
каких высоких результатов могли достичь полицейские лаборатории, если в них
сотрудничали патологи и токсикологи, представлявшие себе пределы своих
возможностей и не чуравшиеся привлечения лучших экспертов извне.
Около полуночи в следственный отдел уголовной полиции Брэдфорда поступило по
телефону сообщение врача. В 11. 30 его пригласили в дом на Торнберн-Крисент, где
проживали супруги Скиннер, которые сообщили, что с соседкой Элизабет Барлоу
случился приступ, когда она принимала ванну. Врач застал ее мертвой, но странные
обстоятельства кончины этой женщины заставили его поставить полицию в
известность.
Дом, в который прибыл Найлон, был типовым строением с жилым помещением и кухней
на первом этаже, спальней и ванной на втором. На лестнице его ожидали врач, супруг
скончавшейся, мужчина лет тридцати восьми, представившийся как Кеннет Барлоу —
санитар госпиталя св. Луки, расположенного в местечке Хаддерсфилд.
Молча Барлоу следил за тем, как врач повел сержанта в ванную комнату. Вода была
спущена. В ванне находилась тридцатилетняя Элизабет Барлоу. Она лежала на боку,
руки согнуты, будто спит. По всей видимости, пока пострадавшая сидела или лежала в
ванне, ее вырвало, затем охватила слабость, голова ушла под воду, и она захлебнулась.
На трупе не было никаких следов насилии. Сержант заметил, что зрачки пострадавшей
необычно расширены. "Я предполагаю, — сказал врач, — что потерпевшая приняла
какое-то лекарство. Но это лишь предположение. Послушайте, что скажет мистер
Барлоу. Вот мой адрес. Меня ждут..."
Согласно рассказу Барлоу, у него и жены был свободный день. В пять часов Элизабет
пила чай, потом легла в постель и попросила мужа разбудить ее в 7.30, потому что ее
интересовала какая-то телепередача. Во время передачи она снова легла, так как
плохо себя чувствовала.
Ее мучила тошнота. Барлоу сменил постельное белье и тоже лег спать. Спустя
некоторое время жена захотела принять ванну. Затем Барлоу" уснул. Когда он
проснулся в начале двенадцатого, постель рядом с ним была пуста. В ванной комнате
горел свет. Барлоу поспешил в ванную и застал там утонувшую жену. Сначала он
пытался вытащить ее из воды, но тело оказалось слишком тяжелым. Тогда он спустил
воду и попробовал сделать искусственное дыхание. Но все было напрасно.
Найлон осмотрел дом. В спальне ему бросилось в глаза, что пижама, в которой Барлоу
спасал жену, была абсолютно суха. Все остальное не противоречило его рассказу.
Сержант по телефону доложил обо всем своему начальнику констеблю Прайсу и
предложил поставить в известность "людей из Херроугейта" (имелась в виду
полицейская лаборатория в Херроугейте). Прайс прибыл минут через десять, и
подробности, которые он узнал, его тоже озадачили. Например, в ванной комнате не
было следов от брызг воды. Трудно было себе представить, что Барлоу не пролил бы на
пол воду, пытаясь вытащить тело из ванны. В 3.30 ночи на место происшествия из
полицейской лаборатории прибыли шеф-инспектор Коффи и судебный эксперт Дэвид
Прайс.
Дэвид Прайс заметил, что в сгибах согнутых рук пострадавшей была вода. Это
противоречило заявлению Барлоу, что он делал жене искусственное дыхание. Шеф-
инспектор Коффи тем временем обнаружил в углу кухни два шприца. Один шприц был
стр. 264 из 292
влажным. Барлоу без смущения объяснил, что шприцы принадлежат ему как санитару,
и он вводил себе пенициллин, так как у него карбункул. В ту же ночь труп доставили в
морг.
Ранним утром Прайс приступил к вскрытию. Он не обнаружил ничего, что могло бы
вызвать приступ слабости в ванне. Сердце, как и все Другие органы, было здоровым.
Бактериологическое исследование внутренних органов не дало повода предполагать
наличие инфекционного заболевания. Пострадавшая ждала ребенка. Прайс определил
восьминедельную беременность, которая протекала нормально и едва ли могла быть
причиной слабости, приведшей к тому, что женщина утонула.
Химики и токсикологи провели анализы с целью обнаружения в организме потерпевшей
яда. Они исследовали весь пищеварительный тракт, рвотную массу, мочу, кровь,
печень, селезенку, легкие и мозг. Были испробованы все известные тесты на многие
сотни лекарств и ядовитых веществ, а также все биохимические методы исследования,
которые позволили бы установить какое-нибудь заболевание крови или нарушение
обмена веществ. Результат был отрицательным. Не удалось обнаружить ни следа яда,
ни нарушения обмена веществ, способного вызвать потерю сознания. Обследование
обнаруженных у Барлоу шприцев выявило незначительные следы пенициллина, что
подтверждало его объяснение.
Утром 8 мая Прайс раздобыл мощную лампу и еще раз с лупой осмотрел всю кожную
поверхность пострадавшей. После двухчасовой работы он увидел два точкообразных
следа от уколов на левой ягодице. Два таких же следа удалось обнаружить в складке
кожи и на правой ягодице. Со всеми предосторожностями Прайс проник в ткани жира и
мышц в местах предполагаемых уколов. Там он наткнулся на маленькие
воспалительные изменения, какие обычно оставляют свежие уколы инъекций. Более
того, уколы в левую ягодицу произведены за несколько часов до смерти. Итак, Барлоу
лгал. Он инъецировал своей жене какое-то вещество, которое, может быть, явилось
причиной ее смерти.
Прайс вырезал кусочки ткани с уколами из ягодиц пострадавшей. Изготовив три
препарата, он положил их сначала в холодильник. Если были введены вещества,
которые не удалось обнаружить при вскрытии трупа, то оставалась еще надежда
обнаружить их в местах уколов. Однако полученные препараты были слишком малы,
чтобы рисковать ими для первой же пробы. Нужно было тщательно взвесить, какие
анализы могли обеспечить наибольший успех.
Эксперты советовались со многими специалистами. Их интересовали медикаменты,
вызвавшие симптомы, которые, по всей видимости, привели к смерти Элизабет Барлоу:
чувство усталости, рвота, потливость, приступы слабости, потеря сознания, сильное
расширение зрачков. Все это напоминало гипогликемию, болезненное уменьшение
необходимого для жизни содержания сахара в крови. Гипогликемия вызывает
состояние, противоположное тому, которое бывает при известной сахарной болезни.
Так как при сахарной болезни поджелудочная железа перестает производить инсулин,
имеющий решающее значение для регулирования количества сахара в крови человека,
возникает так называемая гипергликемия, то есть перенасыщение крови сахаром. Эта
болезнь была смертельной, пока в 1921 году не научились добывать этот гормон из
поджелудочной железы животных и вводить его систематически в организм больных.
При этом выяснилось, что слишком большая доза инсулина приводит к смерти. В то
время как здоровая поджелудочная железа регулировала необходимое количество
инсулина в зависимости от количества сахара в крови, при искусственном введении
инсулина такого регулирования не происходило. Поэтому, если инсулина вводилось
больше, чем нужно, содержание сахара в крови опускалось ниже нормы. Возникала
гипогликемия. Больной испытывал чувство страха, его знобило, тошнило, становилось
жарко, появлялась потливость, и он терял сознание в гипогликемической коме, если
ему тотчас не вводили сахар. Очень часто при таком состоянии у больного наблюдалось
расширение зрачков. Эксперименты на животных и ошибочные инъекции инсулина
людям показали, что здоровый человек впадал в состояние гипогликемического шока и
умирал, если ему инъецировали обычную для больного диабетом норму инсулина. Итак,
введенный в здоровый организм инсулин вызывает смерть. Элизабет Барлоу не болела
сахарной болезнью. Это было уже известно из исследования мочи после вскрытия.
Эксперт Карри, как обычно, взял для биохимического исследования так называемую
смешанную сердечную кровь из обоих желудочков сердца и сделал анализ на сахар. Он
обнаружил при этом 210 миллиграммов сахара на 100 миллилитров крови, что даже
превышало обычную норму.
стр. 265 из 292
В результате этого мысль о гипогликемии как причине смерти Элизабет Барлоу
исключалась. Но она не давала покоя экспертам.
Снова и снова вставал вопрос, не произошло ли здесь чего-нибудь, с чем
криминалистика еще никогда не встречалась? Не пришла ли Барлоу, которому известно
действие инсулина, мысль ввести его своей жене? Не рассчитал ли он так свои
действия, что неизбежная потеря сознания настигла его жену во время купания, из-за
чего та утонула? Сначала это были слишком смелые предположения. Но ситуация
приняла более драматическую окраску, когда 23 мая судебный эксперт Прайс появился
в Херроугейте.
"Барлоу, кажется, довольно странная личность, — сообщил он. — Пострадавшая — это
его вторая жена. Его первая жена умерла в 1956 году в возрасте тридцати трех лет.
Причину смерти установить не удалось. Из показаний медсестры Алисы Лодж следует,
что в госпитале св. Луки на Барлоу возлагалась обязанность делать инъекции
инсулина",
Токсикологи едва сдерживали свое волнение, которое возросло, когда Дэвид Прайс
сказал: "Имеются странные обстоятельства. Раньше Барлоу работал в Нортфилдском
санатории. Там, разговаривая с одним пациентом об инсулине, он заявил, что если
кому-нибудь ввести достаточную дозу инсулина, то это верный путь на тот свет. А во
время рождества 1955 года, — продолжал Прайс, — Барлоу рассказывал своему
коллеге Гарри Штоку, что при помощи инсулина можно совершить великолепное
убийство". Инсулин нельзя, мол, обнаружить, потому что он бесследно растворяется в
крови. "Вам это что-нибудь дает?" — спросил Прайс у экспертов.
В тот же день препараты тканей были извлечены из холодильника. Если Барлоу ввел
инсулин, то именно здесь надо попытаться его обнаружить.
Главный вопрос заключался в том, как это сделать. Сотрудники лаборатории изучили
имевшуюся в их распоряжении судебно-медицинскую, токсикологическую и
биохимическую литературу, но, видимо, еще ни один токсиколог не ставил перед собой
задачу обнаружения инсулина в тканях человека. Наконец эксперту Карри удалось
узнать, что в 1940 году Гамильтон-Петерсон и Джонсон опубликовали доклад об
экспериментах в области определения количества сахара в крови трупов. Они пришли к
выводу, что независимо от действительного количества сахара в крови смешанная
кровь сердца обнаруживает большой процент сахара. У 38 человек, не болевших
сахарной болезнью, но умерших насильственной смертью от удушения, утопления и
других причин, в крови правого желудочка сердца было обнаружено высокое
содержание сахара, в то время как кровь других частей тела имела абсолютно
недостаточное количество сахара. Объяснение этому очень простое. Незадолго до
наступления смерти печень мобилизует все имеющиеся резервы сахара, который
успевает попасть в правый желудочек сердца. Там он и остается. Вот объяснение того,
что в смешанной крови сердца мертвой Элизабет Барлоу было так много сахара. Все это
не противоречило предположению, что Барлоу мог покончить с женой, применив
инсулин.
Химическая структура инсулина как белкового вещества была известна с 1955 года. Но
это еще не значит, что известен химический метод его обнаружения. Карри не
оставалось ничего другого, как прибегнуть к биолого-физиологическому эксперименту
на животных. Эксперимент этот со времен Тардьё очень часто применялся в
токсикологии. Из трех частей ткани пострадавшей, где находились места инъекций,
изготовили экстракты. Затем группа подопытных мышей получила инъекции инсулина
в различных дозах. Наблюдения за животными показали, что в зависимости от дозы
инсулина животные испытывали дрожь, подергивание, проявляли беспокойство,
испытывали слабость, впадая в состояние комы.
Вся лаборатория Херроугейта жила в атмосфере ожидания, когда Карри стал вводить
другим подопытным мышам экстракт, изготовленный из препаратов пострадавшей.
Результат был тот же, что и при введении натурального инсулина. Они впали в
состояние комы и сдохли. При этом экстракты из разных препаратов оказывали разное
действие. Когда Прайс обнаружил места уколов, то, как известно, он считал, что уколы
на левой ягодице были сделаны за несколько часов до смерти Элизабет Барлоу. Теперь
эксперты наблюдали, что экстракт из этого препарата оказывал более сильное
действие на подопытных животных, чем экстракт из препарата правой ягодицы.
стр. 266 из 292
Инъекции с левой стороны были действительно последними. Они оставили большее
количество нерезорбированного инсулина.
Методом сравнения удалось установить, что экстракт из всех трех препаратов
потерпевшей содержал 84 единицы инсулина. Естественно, пострадавшая получила во
много раз большую дозу инсулина, если это лишь нерезорбированный остаток
инъекций.
Для большей уверенности эксперименты повторили на морских свинках и крысах.
Результат был тот же. Но и этим эксперты не ограничились. Если нельзя было ни
химическим, ни физическим путем доказать, что именно инсулин, и ничто другое,
вызвал смерть Элизабет Барлоу, то нужно было попытаться поточнее охарактеризовать
обнаруженное вещество.
Известны препараты, разрушающие инсулин. К ним относятся аминокислота цистеин и
фермент пепсин, имеющийся в каждом нормально функционирующем желудке.
Наличие этого фермента является как раз причиной невозможности введения инсулина
больным сахарной болезнью через рот. Он разрушается в желудке пепсином. Карри
обработал экстракты из тела потерпевшей цистеином и пепсином. Тотчас исчезло их
действие на мышей, морских свинок и крыс. Известно также, что в организме морских
свинок, которым длительное время делают вливания раствора инсулина в масле,
вырабатывается иммунитет, способный разрушать инсулин. Экстракты из тела
потерпевшей обработали этой антисывороткой, и они утратили силу действия.
Можно ли было после всего этого еще сомневаться, что Барлоу ввел своей жене
инсулин с целью убийства? Имеется ли у Барлоу какая-нибудь отговорка? Не
существуют ли, кроме инсулина, еще какие-нибудь вещества, способные резко снижать
количество сахара в крови и вызывать симптомы гипогликемии?
Сотрудник лаборатории С. Рэндолл предпринял целый ряд экспериментов. Через
специалистов химико-фармацевтической промышленности и диабетологов он выявил
наличие других веществ, способных снижать сахар в крови: синталина, гарбутамида и
толбутамида. Но эксперименты Рэндолла с этими веществами показали, что они
способны снижать процент содержания сахара в крови, но не вызывают симптомов,
которые порождает инсулин. Наконец, существовала еще одна маловероятная
возможность, которую следовало исключить. Известны случаи, когда угрожающее
жизни исчезновение сахара в крови происходит по другой причине, без введения
инсулина, а именно при опухоли внутри поджелудочной железы. Это заболевание
могло привести к моментальному смертельному выделению инсулина. Но исключить
такую возможность не представляло труда. Во-первых, обследование поджелудочной
железы Элизабет Барлоу не обнаружило признаков такого заболевания, а во-вторых, в
случаях подобного самопроизвольного выделения инсулина его можно было бы
обнаружить в равных дозах по всему организму, чего не наблюдалось у потерпевшей.
Только после всех этих исследований Прайс и Карри пришли к окончательному выводу,
что Барлоу ввел своей жене инсулин, чтобы утопить ее в бессознательном состоянии и
симулировать утопление из-за потери сознания во время купания,
И все же теперь, после почти двухмесячной работы, у Карри возник вопрос, вызвавший
новые сомнения,
Если Барлоу несколько лет назад говорил, что убийство при помощи инсулина
невозможно доказать, так как инсулин полностью исчезает в потоке крови, то он
выражал этим мнение современной медицины. И если теперь в Херроугейте удалось
получить экстракты инсулина из тела пострадавшей через много дней после ее смерти,
то это положение было ложным. Карри смог найти ответ на этот вопрос, лишь вникнув
в сложнейшие процессы, происходящие в человеческом организме. Инсулин сохранялся
в "кислых" тканях тела, и в то время как ткани внутренних органов, прежде всего
органов пищеварения, после смерти под действием ферментов, расщепляющих белок,
попадали в щелочную среду, мышцы вырабатывали молочную кислоту. Молочная
кислота образовалась также в мышцах ягодиц и явилась причиной того, что введенный
инсулин сохранился так долго и его смогли обнаружить и выделить.
29 июля 1957 года, через день после окончательных исследований в Херроугейте,
Кеннета Барлоу арестовали. Он не мог скрыть своего испуга, когда суперинтендент
стр. 267 из 292
Чешир из Скотланд-ярда, который тем временем подключился к расследованию, заявил
ему при аресте, что он убил свою жену при помощи инсулина. Сначала Барлоу отрицал
свою вину и продолжал утверждать, что никогда не делал никаких инъекций. Лишь
спустя несколько дней он дал показания, что делал своей жене инъекции, но не
инсулина, а эргометрина. Элизабет не хотела иметь ребенка, а он слышал, что
эргометрин вызывает сокращение матки и может привести к выкидышу. Последнюю
инъекцию он сделал в день смерти жены.
Чешир сообщил все это в Херроугейт. Но здесь признание Барлоу не вызвало
замешательства. Эргометрин относится к ядовитым медикаментам, поисками которых и
началось токсикологическое исследование этого дела. Если бы в день смерти
потерпевшей вводили эргометрин, то, как свидетельствует многократный опыт, его
обнаружили бы в моче пострадавшей. Но Карри решил все же еще раз проверить. Он
ввел эргометрин в ткань, вырезанную из спины одной умершей женщины, которой не
вводили раньше ни инсулина, ни эргометрина, и получил экстракт. Затем повторил свои
эксперименты на мышах, морских свинках и крысах. Экстракт не дал ни одного, хотя бы
отдаленно напоминавшего симптома, которые наблюдались при инъекциях инсулина.
Хотя Карри знал, что эргометрин не влияет на содержание сахара в крови и никогда не
вызывает расширения зрачков, он все же обратился за консультацией к гинекологам
Расселу и Дину. Они придерживались того же мнения. Эргометрин не влияет на
содержание сахара в крови и не вызывает расширения зрачков. Не оставалось
сомнения в том, что запоздалое признание Барлоу было лишь попыткой избежать
обвинения в преднамеренном убийстве.
В декабре 1957 года сэр Гарри Хилтон Фостер выдвинул против Кеннета Барлоу
обвинение в убийстве Элизабет Барлоу путем инъекции инсулина. В те времена, когда
токсикологический анализ стал повседневным явлением при криминалогическом
расследовании и в судебной практике, такое всестороннее научное доказательство,
какое представило обвинение, не являлось исключением. И несмотря на это, процесс
над Кеннетом Барлоу привлек большое внимание, потому что он особенно ярко
продемонстрировал, каких результатов может достичь сотрудничество токсикологов и
судебных медиков со специалистами разных областей науки, если работа проводится
тщательно и добросовестно.
Обвинительный материал против Барлоу был достаточно убедительным, а работа
института в Херроугейте играла роль фундамента обвинения. Сколько бы Барлоу ни
отрицал свою вину, сколько бы ни делал попыток представить, что здесь несчастный
случай, анализы из Херроугейта опровергнуть не удавалось. Единственный
медицинский эксперт, которого удалось представить защите, доктор Гобсон из
госпиталя св. Луки в Лондоне, ограничился тем, что преподнес теорию, развитую им
накануне процесса после изучения некоторых публикаций.
В ней говорилось, что в моменты большого волнения или страха в организме часто
вырабатывается адреналин. А это вызывает увеличение количества сахара в крови. При
подобных обстоятельствах может произойти также выделение организмом большого
количества инсулина. Может быть, Элизабет Барлоу в тот момент, когда она в
результате охватившей ее слабости оказалась под водой, и пережила такую фазу
испуга. Ее поджелудочная железа выделила большое количество инсулина, что и
решило судьбу женщины. Для Прайса и Карри не представило большого труда
опровергнуть подобное предположение.
"Этот процесс, — заявил судья Диплок, — был очень поучительным... Никто не
допускает мысли, чтобы Барлоу было неизвестно о смертельном исходе инъекции
инсулина. Если вы убеждены, что он ввел своей жене инсулин, то нетрудно сделать
вывод, что сделано это с одним лишь намерением — убить жену". Присяжным
понадобилось для совещания всего несколько минут. Затем они вернулись и объявили
Барлоу виновным. Диплок приговорил Барлоу к пожизненным каторжным работам.
Произнося приговор, он сказал: "Вы признаны виновным в совершении холодного,
жестокого, тщательно подготовленного убийства, которое никогда нельзя было бы
раскрыть без чрезвычайно высокого уровня научной криминалистической работы..."
стр. 268 из 292
16. Заключение
К середине XX века возникло грандиозное здание судебной токсикологии, опиравшееся
на фундамент более чем столетнего опыта. Опыт научил судебную токсикологию не
останавливаться на достигнутом. Далеко позади остались времена, когда ее участие
считалось необходимым лишь при рассмотрении отдельных умышленных отравлений.
Поле ее деятельности распространилось теперь на убийства, самоубийства, на
сомнительные случаи смерти, касалось социальных проблем с повседневной
возможностью отравления миллионов людей на производстве. Более того, она
проникла в проблемы современного транспорта: научилась доказывать наличие
алкоголя как причину множества несчастных случаев на транспорте со смертельным
исходом. Без нее не обходилась повседневная деятельность сотен тысяч врачей,
которые не умели распознавать отравления и умышленные отравления.
Токсикологи знали, что их ждут новые споры, встречи с новыми явлениями, новыми
формами применения яда, своеобразие которого может быть охарактеризовано
словами немецкого токсиколога Герберта Шрайбера: "Отравление — это явление, при
котором какое-то вещество вступает во взаимодействие с каким-то организмом, в
результате чего страдает организм". Опыт научил токсикологов, что даже знакомое и
понятное чревато заблуждениями. Им стало ясно, что мост между наукой и уголовной
полицией еще не достроен, что он должен становиться все шире и шире. С одной
стороны, полицейские уголовной полиции поняли, как велики возможности науки, с
другой стороны, задача токсикологов — глубже вникать в атмосферу криминалистики и
изучать ее опыт.
Если посмотреть на столетнюю историю судебной токсикологии и на все более тесные
узы, связывающие ее с уголовной полицией, если взвесить все положительное и все
отрицательное, то чаша весов с положительным, с завоеванным и достигнутым
значительно перетянет чашу весов с ошибками и промахами, которые рождали
разочарование и неуверенность.
стр. 269 из 292
IV. БАЛЛАДА О ПУЛЕ УБИЙЦЫ, ИЛИ ПУТИ К СУДЕБНОЙ БАЛЛИСТИКЕ
1. Предыстория
В 1835 году Генри Годдард, один из последних и самых знаменитых боу-стрит-
раннеров, с которыми мы встречались в самом начале зарождения лондонской
уголовной полиции, уличил убийцу. На пуле, поразившей пострадавшего, он заметил
своеобразный "выступ". С этой "меченой" пулей Годдард и начал поиски преступника. В
мрачном жилище одного из подозреваемых он обнаружил форму для литья свинцовых
пуль. Форма имела углубление, которое совпало с выступом на пуле. Захваченный
врасплох, владелец формы признался в убийстве.
Генри Годдард, как и большинство боу-стрит-раннеров, был грубым и продажным,
жадным до денег, но хитроумным человеком. Ему и в голову бы не пришло выработать
какой-либо метод или систему раскрытия преступлений. И все же его попытка найти
преступника при помощи оружия убийства, используя пулю, была одной из первых. В
первой половине XX столетия этот метод, как и судебная медицина или токсикология,
вошел в научную криминалистику под названием "судебная баллистика", или "наука об
огнестрельном оружии и боеприпасах".
После Годдарда, в 1860 году, в делах суда в Линкольне появилось упоминание еще об
одном лице типа Годдарда. Однако имя его не называлось. Он тоже был полицейским и
нашел убийцу своего товарища. Но ему помогла не пуля, извлеченная из тела
пострадавшего, а один из пыжей, которые использовались при заряжании
огнестрельного оружия. Рядом с трупом пострадавшего ветер играл пахнувшими серой
остатками такого пыжа, сделанного из клочка газеты. Во время обыска в домах
подозреваемых в квартире некоего Ричардсона обнаружили двуствольный пистолет, из
одного ствола которого ранее был произведен выстрел. Второй ствол оставался
заряженным. Его пыж тоже был сделан из клочка газеты, а именно лондонской "Таймс"
от 27 марта 1854 года. Детектив обратился за помощью к издателю газеты, который,
"надев свои самые сильные очки", вскоре доказал, что пыж, обнаруженный на месте
преступления, также изготовлен из куска газеты "Таймс" от 27 марта. После этого
Ричардсон понял, что попался, и признался в убийстве. Этот случай также остался лишь
эпизодом.
Спустя еще 20 лет произошло опять нечто подобное. В 1879 году в США перед судом
стоял человек, по имени Мауон, обвинявшийся в убийстве. Судьей был, как писали
газеты тех лет, "прогрессивно мыслящий" человек. У Мауона был обнаружен пистолет.
Его обвиняли в том, что он двумя выстрелами из этого пистолета убил человека.
Обвиняемый в отчаянии клялся, что не пользовался оружием уже много лет. Тогда
судья приказал позвать оружейника, мастерская которого была расположена недалеко
от здания суда. Оружейник обследовал ствол пистолета. Он нашел его внутри
"заплесневелым" и "совершенно ржавым" и присягнул, что из этого пистолета не
стреляли по крайней мере месяцев восемнадцать. С точки зрения экспертов более
позднего времени, его показания показались бы слишком смелыми, но тогда они спасли
обвиняемому жизнь.
В то же время приходилось слышать, что по ту и по эту сторону океана суды все чаще и
чаще стали обращаться к помощи оружейников, которые считались "экспертами по
огнестрельному оружию". Они умели изготовлять винтовки и пистолеты, разбирались в
тонкостях стрельбы и давали заключения по таким вопросам: как, из какого вида
оружия был произведен выстрел, можно ли вести прицельный огонь из данного оружия
на большом расстоянии, можно ли из него выстрелить дробью, какова площадь ее
рассеивания.
Прошло еще 10 лет. Наконец сказал свое слово уже известный нам профессор
Лакассань из Лиона. Это было весной 1889 года; из тела убитого Лакассань извлек
пулю, на которой при тщательном обследовании он обнаружил продольные полосы, или
бороздки. Пуля имела тот же калибр, что и револьвер, обнаруженный под полом в
квартире подозреваемого. Значит, убийца мог стрелять из этого револьвера. Мог, но
так ли это было? И Лакассань стал изучать бороздки.
В течение XIX столетия ствол огнестрельного оружия претерпел значительные
изменения. Собственно говоря, оружейники уже по меньшей мере триста лет назад
стр. 270 из 292