Торвальд Юрген. 100 лет криминалистики
Подождите немного. Документ загружается.
далеко за границы Вормса. Если же яд не обнаружат, то можно с уверенностью
предположить, что попал он в конфету по пути из магазина в кухонный шкаф вдовы Ру.
Ареной главных событий стала университетская клиника в Майнце, где Курт Вагнер и
его ассистенты в поисках яда, вызывающего судороги, производили сначала анализы на
стрихнин, затем на другие алкалоиды. Но все анализы дали абсолютно отрицательные
результаты.
В это время лишь немногие токсикологи занимались препаратом под названием Е-605.
Относился он к химическим средствам защиты растений от насекомых.
Между 1934 и 1945 годами немецкий химик Герхард Шрадер выделил на предприятиях
Байера в Леверкузене органические соединения фосфора, которые в экспериментах
биолога Кюкенталя обнаружили чрезвычайно сильные ядовитые свойства в отношении
вредителей растений. Исследования закончились к началу 1945 года. Препарат получил
название Е-605. Апробирование препарата в полевых условиях началось как раз к
моменту вступления американских войск в Германию. Препарат конфисковали, и он был
сначала применен в США. Там он получил название паратион (тиофос). Через несколько
лет производство паратиона достигло невероятного размаха. Только в 1950 году во
Флориде для очистки апельсиновых плантаций от вредителей было израсходовано
несколько тысяч тонн препарата. Под различными названиями — от фолидола до
тиофоса-3423 — средство это распространилось по всему миру и в 1948 году
возвратилось в Германию. Здесь его производили в больших количествах и свободно
продавали во всех аптеках и москательных магазинах. Он снова назывался Е-605, и на
нем была этикетка, предупреждавшая об опасности отравления "при неумелом
пользовании".
До 1953 года в США было известно всего 168 случаев отравлений, 159 из них протекало
легко. Причиной отравления каждый раз являлось небрежное обращение с ядом.
Американцы установили смертельные дозы препарата Е-605 и симптомы отравления
им. Они совпадали с симптомами отравления синильной кислотой:
наблюдались судороги и паралич органов дыхания. Никогда яд не применялся в
качестве средства убийства или самоубийства. Поэтому не было судебно-медицинского
метода определения отравления препаратом Е-605. Американцы Аверелл и Норрис в
1948 году выработали тест для определения Е-605, но он годился только для
растительного материала. Путем различных химических процессов преобразования и
соединения со смоляной краской получали сине-фиолетовую реакцию, если в
исследуемом материале содержался Е-605. В 1951 году появился тест, при помощи
которого удавалось обнаружить препарат в моче отравленных. Им пользовались для
проверки состояния здоровья рабочих, которые соприкасались по роду работы с Е-605.
Курт Вагнер, вспомнив некоторые публикации о Е-605, особенно описания
предсмертных судорог, вызываемых отравлением Е-605, по наитию напал на след этого
яда. Так как Е-605 еще никогда не использовали в качестве яда при умышленном
убийстве, то даже сам Вагнер не питал больших надежд на успех. Часть содержимого
желудка Анни Хаман подверглась дистилляции, и вскоре Вагнер и его ассистенты
получили неожиданный сюрприз. Описанные в специальной литературе методы тестов
и реагенты привели к цветовым оттенкам, которые, согласно существовавшему до сих
пор опыту, свидетельствовали о наличии Е-605.
В первый момент Вагнер засомневался в правильности результата и продолжил
анализы на яд, чтобы проверить, не имеет ли он дело еще с каким-нибудь ядом. Но все
анализы указывали на наличие яда Е-605. Вагнер подверг проверке конфеты,
конфискованные в магазине, но в них яда не оказалось.
Вагнер все же сомневался. Если речь шла об убийстве с помощью Е-605, то это было
первое убийство такого рода. Можно ли в самом начале изучения судебной медициной
Е-605 обнародовать результат исследования, который должен послужить научной
уликой обвинения в умышленном отравлении? Решив, в конце концов, сообщить
прокуратуре и уголовной полиции о результатах своих исследований, он подчеркивал
лишь "вероятность" наличия Е-605 и говорил о необходимости подкрепить это
предположение результатами дальнейшего расследования.
стр. 251 из 292
Когда с таким нетерпением ожидаемое известие о результатах токсикологического
исследования прибыло в полицию Вормса, Дамен, Штайнбах и Эрхард не сидели сложа
руки. Они решили проверить версию о причастности Кристы Леман к смерти подруги.
Криста Леман выросла в тяжелой обстановке и, по существу, без родителей. Мать,
душевнобольная, уже много лет находилась в психиатрической больнице, отец — Карл
Амбруаз, столяр, был несчастлив и со второй женой. Окончив школу, Криста Леман
работала сначала на кожевенной, потом на красильной фабрике Хёхста. За
совершенное там воровство она была осуждена условно. В Хёхсте она встретилась с
Карлом Францем Леманом, хромым, страдавшим заболеванием желудка и поэтому во
время второй мировой воины освобожденным от военной службы. В 1944 году она
вышла за него замуж и переехала к его родителям в Вормс. Леман открыл частную
мастерскую по облицовочным работам, процветавшую с 1945 по 1948 год, в годы
нужды и голода. Денежная реформа в Западной Германии положила конец временам
легкой наживы. Но Кристе Леман не хотелось расставаться с веселой жизнью времен
"черного рынка". Начались дикие скандалы и драки с мужем, конфликты с родителями
мужа, многочисленные непродолжительные связи с американскими солдатами и
другими мужчинами. Леман спился. Драки с мужем становились все ожесточеннее, но
вдруг 27 сентября 1952 года он скоропостижно скончался.
Эта неожиданная смерть Карла Лемана после получасовой болезни и озадачила Дамена
и его коллег. 27 сентября утром Леман был у парикмахера, а вернувшись домой,
скончался в жестоких судорогах. Вызванный доктор Ваттрин считал причиной смерти
прободения желудка в результате язвы, что было вполне логичным, если учесть
заболевание желудка пострадавшего и его пристрастие к спиртному. Но так ли это? Не
напоминают ли судороги обстоятельства, при которых скончалась Анни Хаман?
Криста никогда не отрицала, что смерть мужа была для нее облегчением. Ее квартира
превратилась в притон. Скандалы с мужем сменились скандалами со свекром
Валентином Леманом. И тут Дамен узнал, что 14 октября 1953 года, через полчаса
после завтрака, Валентин Леман замертво упал со своего велосипеда во время поездки
по городу. Врач поставил диагноз: смерть от сердечного приступа. Этот диагноз
соответствовал обстоятельствам. А может быть, в этом случае имелась другая причина?
Смерть Валентина Лемана освободила Кристу Леман от последнего препятствия в ее
собственной квартире. После его смерти Криста со своей подружкой Анни Хаман
беспрепятственно наслаждалась жизнью, как она это понимала.
Дамену было трудно найти у Кристы Леман мотив убийства Евы Ру, зато у нее было
предостаточно мотивов убийства своего мужа и свекра: оба стояли на пути к ее
любовным утехам. Когда Дамен с сотрудниками изучили все дело, перед ними встал
вопрос, не была ли вдова Ру тоже препятствием для Кристы Леман?
Тот факт, что яд Е-605 изготовлялся на предприятиях Байера в Хёхсте, невольно снова
ставил под подозрение Кристу Леман. Она работала в Хёхсте на красильной фабрике.
Может быть, она там слышала о смертельном действии Е-605 на человека?
Когда 19 февраля хоронили Анни Хаман, по всему Вормсу уже распространился слух,
что здесь имело место умышленное отравление сильным ядовитым средством для
защиты растений от насекомых. Во время похорон было много любопытных. Среди них
удалось остаться незамеченным и Дамену, который наблюдал за Кристой Леман,
стоявшей с заплаканным лицом перед открытым гробом своей подружки. Он арестовал
ее, как только она покинула кладбище.
Дамен, Штайнбах и Эрхард два дня почти непрерывно допрашивали арестованную. Е-
605? Она утверждала, что не знает такого яда. Так же непоколебимо она встретила
обвинение в том, что отравила Анни Хаман, желая, однако, отравить ее мать, и заявила:
"Это не я". На обвинение в отравлении мужа и свекра она ответила иронической
усмешкой.
Обыск в ее квартире не дал доказательств того, что у нее имелся когда-либо яд Е-605.
Необходима была эксгумация трупов Карла Франца и Валентина Леманов, так как это
единственная возможность путем токсикологического анализа получить
дополнительный обвинительный материал. Но решить этот вопрос было совсем не
просто. Оба трупа уже долгое время пролежали в земле. Еще не было известно, можно
ли после этого обнаружить в трупе яд Е-605. Профессор Вагнер не мог сообщить ничего
стр. 252 из 292
определенного о шансах на успех токсикологического анализа. И все же эксгумация
была необходима.
Но во вторник 23 февраля произошла первая неожиданность. В 10 часов утра Криста
Леман потребовала позвать к ней в камеру отца, Карла Амбруаза, и священника,
которым неожиданно рассказала, что действительно начинила шоколадный гриб ядом
Е-605. Она призналась в этом и следователю, к которому ее сразу же отвели. Да, она
хотела отравить вдову Ру, но только для того, чтобы та заболела. Она утверждала, что
в ее беспорядочной жизни виновата Анни Хаман. Поэтому ей в голову пришла мысль
сделать мать Анни больной, вынудив тем самым Анни ухаживать за матерью и оставить
ее, Кристу, в покое. Она не знала, что Е-605 смертельный яд.
Этими показаниями Криста пыталась спастись от обвинения в убийстве. Но Дамен,
допрашивая арестованную в течение нескольких часов, вынудил ее рассказать всю
правду. Она призналась, что Ева Ру была препятствием, от которого она хотела
избавиться. Вдова Ру называла ее злым гением своей дочери и делала все, чтобы Анни
порвала с ней. После этого предварительного признания сотрудники уголовной
полиции до позднего вечера допрашивали ее об обстоятельствах скоропостижной
смерти ее свекра 14 октября 1953 года. Но все их усилия казались напрасными, пока не
произошла вторая неожиданность. Кристу Леман повели в камеру после допроса, но
тут, уже стоя в дверях, она обернулась и сказала: "Вообще-то свекра я тоже отравила".
Итак, она призналась. В кефир, который ел во время завтрака свекор, она влила целую
ампулу Е-605 и добавила сахару. Валентин Леман съел кефир, сел на свои велосипед и
через двадцать минут из-за паралича органов дыхания умер.
Но показания Кристы Леман все еще были неполными. Дальнейшие допросы проходили
в бесплодной попытке побудить арестованную к признанию в отравлении мужа, но она
оставалась хладнокровной и насмешливой. После окончания очередного допроса,
открыв дверь в коридор, Криста Леман задержалась на несколько секунд, посмотрела
на полицейских и мимоходом бросила: "Мужа я тоже отравила".
Карл Франц Леман получил яд в молоке, которое он выпил за завтраком. Но откуда она
брала яд? В 1952 году в витрине москательного магазина Майера в Вормсе ей
бросилась в глаза коробочка с надписью: "Яд". Она купила коробочку с несколькими
ампулами Е-605. Никто не воспрепятствовал этой покупке. Действие яда она испытала
на собаке.
Вот и вся история. Она казалась столь невероятной из-за обыденности, возможности
легко приобрести яд, совершить убийства, обмануть двух врачей, что прокуратура не
хотела и не могла поверить в это без специальной проверки.
12 марта были эксгумированы останки Карла Франца и Валентина Леманов, взяты
необходимые для анализов на яд Е-605 части тела и отправлены в Майнц. Тот факт, что
в трупе Валентина Лемана удалось обнаружить остатки содержимого желудка, а в
трупе Карла Франца Лемана — части стенки желудка, вселяло в профессора Вагнера
надежду найти следы яда. Через день надежды профессора оправдались. Удалось в
обоих трупах обнаружить яд Е-605 и тем самым замкнуть цепочку доказательств.
История знает много периодов, когда в качестве средств убийства или самоубийства "в
моду" входили те или иные яды. Они распространялись как бактерии инфекционного
заболевания. Но что произошло с Е-605, начиная с февраля 1954 года, когда он впервые
был упомянут в связи с делом Кристы Леман, трудно себе представить. Уже в том же
месяце в Западной Германии, да и в Австрии, началась целая серия самоубийств при
помощи яда Е-605. Один газетный заголовок следовал за другим: "Вормский яд унес
еще одну человеческую жизнь", "Еще пять самоубийств ядом Е-605", "Шесть новых
самоубийств средством защиты от вредителей растений", "Семья из четырех человек
отравилась Е-605".
Когда 20 сентября 1954 года Криста Леман предстала перед судом, подтвердила свои
показания и без малейшего раскаяния и печали выслушала приговор к пожизненному
заключению, по стране прокатилась новая волна самоубийств.
Судебно-медицинским институтам и химико-токсикологическим лабораториям
пришлось иметь дело с обнаружением яда Е-605. Не обошлось при этом без сюрпризов
стр. 253 из 292
и ошибок. Снова сомнению подверглись методы, которые еще совсем недавно
считались абсолютно надежными. Особенно это коснулось метода Аверелла и Норриса.
Фиолетовая окраска при этом методе возникала благодаря тому, что, как выражаются
химики, "ароматические нитротела" яда Е-605 переводятся в "ароматические амины и
подвергаются диазотированию и проявлению анилинового красителя". Теперь же
выяснилось, что и другие ароматические нитротела и ароматические амины производят
такую же краску. Не только барбитураты, но, прежде всего, сульфонамиды (те
медикаменты против бактериальных инфекций, которые получили со времен второй
мировой войны колоссальное распространение) могли быть приняты при
токсикологическом исследовании за яд Е-605, если потерпевшие перед смертью
лечились этими лекарствами.
Токсикологи вспомнили времена разногласий по вопросам трупных алкалоидов, когда
Ф. Фретвурст и Г. Кайзер обратили внимание на то, что продукт гниения трупной крови,
в которой нет и следа Е-605, может при реакции Аверелла — Норриса привести к
ошибочным результатам, дав яду подобную окраску.
Снова прилагались все усилия для выработки надежных методов. Они привели к
методу, которым яд Е-605 можно было установить путем спектрофотометрии в
ультрафиолетовых лучах, измерив притом его количество.
Токсикология превратилась в не знающее границ между отдельными странами и
континентами здание, фундамент которого заложило не одно поколение. Но для
судебной токсикологии еще в большей степени, чем для судебной медицины, была
законом постоянная готовность к самоусовершенствованию и к решению поставленных
перед ней задач. Она должна была идти в ногу с химией и фармакологией, которые не
переставали создавать новые вещества, необходимые для человечества в эпоху
развития индустрии, но дающие в руки широких масс различные яды в таких
количествах, которые не могли даже прийти в голову Орфиле или Стасу.
Если говорить о криминалистическом значении судебной токсикологии, то, прежде
всего, нужно сказать о возникшем в начале XX столетия сотрудничестве между
криминалистической и уголовной полицией, с одной стороны, и токсикологией,
выросшей на базе судебной медицины, химии и фармакологии, — с другой.
Это был союз, который не только породил более или менее тесное сотрудничество
уголовной полиции с токсикологическими лабораториями и институтами, но и привел к
тому, что почти во всех странах мира токсикологические лаборатории стали
неотъемлемой частью отделов уголовной полиции, слились с ними.
стр. 254 из 292
14. Химико-технические лаборатории полиции
Еще раз мы возвратимся на несколько десятилетий назад, во времена и в мир пионеров
и одиночек, прокладывавших первые тропы, как Бертильон, или открывших путь
криминалистике к науке.
По всей вероятности, Рудольфу Арчибальду Райсу принадлежит идея придать
уголовной полиции естественнонаучные лаборатории, а ученых-естествоиспытателей
сделать криминалистами. Раис не был токсикологом. Но так как наука о ядах, как часть
естествознания, вросла в криминалистику, то основание общих естественнонаучных
криминалистических лабораторий означало также начало ее полного слияния с
криминалистикой.
То, что Альфонс Бертильон называл криминалистической лабораторией, было лишь
мастерской, в которой он изготовлял фотографические приборы, чтобы испытывать и
улучшать возможности фотографии в целях идентификации. Раис тоже в первую
очередь был заинтересован в фотографии и научной идентификации. Но он был
слишком разносторонним и изобретательным человеком, чтобы не понять значения для
полиции общенаучной химической лаборатории.
Райс был высоким человеком с чертами лица,
напоминающими героя романа Конан Дойля — Шерлока
Холмса. Он родился в Германии. В 1895 году
девятнадцатилетним молодым человеком он начал свои
занятия химией в Лозанне. Рассказывали, что уже в годы
учебы с ним происходили странные истории. Из-за
врожденного дефекта кровообращения с Раксом
случился однажды глубокий обморок. Его сочли
мертвым, собирались уже хоронить, но, когда гроб
поставили на катафалк, он проснулся и пережил шок,
который так и не смог преодолеть всю жизнь. Однако
болезнь не помешала ему сделаться страстным
курильщиком. Он выкуривал каждый день столько сигар,
что, если их сложить, образовалась бы линия в несколько метров. В 1900 году он ездил
в Париж, чтобы познакомиться с Бертильоном, и вернулся в Лозанну убежденным
поклонником идеи превращения криминалистики в науку. В тесном сотрудничестве с
уголовной полицией швейцарского кантона Ваад и кантональным правительством он на
свои личные деньги основал в Лозанне Институт научной полиции и добился, чтобы его
институт при университете Лозанны был признан научным учреждением еще новой, не
совсем ясно ограниченной области научной криминалистики. Он всего себя отдавал
своей идее. Однажды, будучи приглашенным в гости, он прочитал хозяйке дома такой
длинный доклад о полицейских проблемах, что его больше никогда в этот дом не
приглашали. Вскоре его институт стали посещать русские, сербские,
южноамериканские криминалисты. Он тоже ездил в Санкт-Петербург и в Рио-де-
Жанейро, где оборудовал полицейские лаборатории. После первой мировой войны он
снова появился в Лозанне и передал своему двадцативосьмилетнему ассистенту,
ставшему впоследствии Профессором научной криминалистики, Марку Бишофу
руководство местным институтом. А сам он переехал в Сербию и до конца своих дней
жил в Белграде, в доме, который ему в знак благодарности подарил якобы король
Югославии Петр. Для многих было загадкой, почему он стал жить в Белграде.
В 1928 году Райс умер от сердечного приступа. Сколь бы странным он ни был в жизни,
его работа и особенно основание Института научной полиции в Лозанне обеспечили ему
место в истории криминалистики.
Почти в те же годы на юге Франции, в Лионе, работал
доктор Эдмонд Локар. Лионец по происхождению, он
родился в 1877 году и изучал в своем родном городе
медицину и право. Долгие годы он работал ассистентом
Лакассаня: за это время ему стало ясно, что
криминалистические возможности, прежде всего,
гарантируют химия, микроскопия и биология и что
патологу, каким бы разносторонним он ни был, не под
силу овладеть всеми этими науками. Его не
удовлетворяло, что химические институты университета
стр. 255 из 292
Арчибальд Райс
Эдмонд Локар
производят исследования ядов в судебных целях. Он мечтал об объединении
криминалистических и научных методов исследований поз одной крышей, а именно под
крышей полиции. Как и Райс, он встречался с Бертильоном. Затем он посетил Вену,
Берлин, Нью-Йорк, Чикаго, где знакомился с состоянием уголовной полиции,
устанавливая, в каких масштабах используются там научные методы. В 1910 году он
основал полицейскую лабораторию" Лионе, которая размешалась в двух жалких
чердачных комнатах здания юстиции. В центре внимания полиции все еще стояла
борьба за улучшение методов идентификации. Но Локар, который давно уже стал
приверженцем дактилоскопии, не терял из виду своей основной цели. Он начал с
химических исследований следов пыли и распространил свою работу на всю область
судебной химии и техники. Исследуя химическим путем чернила и бумагу, он охватил
также область экспертных заключений по документам, что с годами все больше и
больше его интересовало.
Изящный, почти хрупкий в молодые годы, человек среднего роста, с черными усами,
орлиным носом и блестящими светлыми глазами Локар был, видимо, первым, кто
объединил в своей лаборатории химиков и патологов для обеспечения быстрого
решения всех вопросов совместными усилиями разных ученых. Его преподавательская
деятельность во французской полицейской школе способствовала в значительной мере
тому, что в Сюртэ впервые стали проявлять большой интерес к естественным наукам.
Но не только во Франции и в Швейцарии работали новаторы естественнонаучной
криминалистики. Они трудились во многих странах. Почти всегда это были одиночки. В
противоположность большинству знаменитых химиков, токсикологов и фармацевтов,
работа которых для нужд криминалистики составляла лишь незначительную часть их
деятельности, эти энтузиасты посвящали криминалистике большую часть своей жизни.
Чаще всего они работали в тесных вспомогательных лабораториях и интересовались
всеми вопросами, которые впоследствии станут называться судебными науками, — от
токсикологии и определения крови до графологии и баллистики. Наиболее
заслуженные из них пользовались большим авторитетом.
Одного из самых
оригинальных ученых
дала Голландия накануне
XX столетия. Ван Ледден
Гульзебош жил и работал
в Амстердаме. Много
поколений Ледденов были
аптекарями,
проживавшими в старом,
хорошо сохранившемся
здании больницы, первый
этаж которого занимала
аптека. От отца сын
унаследовал жажду познания и талант аналитика. Еще молодым химиком ван Ледден
Гульзебош столкнулся с несколькими уголовными делами и понял, какую большую роль
в раскрытии преступления играют химические анализы. Услышав о Локаре и Райсе, он
поехал в Лион и Лозанну и вернулся с твердым намерением посвятить свою жизнь
задаче оказания помощи уголовной полиции в применении ею химии для раскрытия
уголовных дел. Вскоре его лаборатория была завалена поручениями.
Известной и своенравной фигурой среди так называемых судебных химиков был на
рубеже столетий Пауль Езерих из Берлина.
В германской столице и ее окрестностях не проходило ни одного более или менее
крупного процесса, в котором в качестве эксперта-химика не выступал бы Езерих. Он
основательно изучил судебную химию и токсикологию у профессора Зонненшайна,
после смерти которого унаследовал его лабораторию. Позднее он работал в своем
собственном доме в Берлине на Фазанен-штрассе. Это было многоэтажное здание, на
первом этаже которого располагалась лаборатория, а второй занимала семья Езериха.
Вскоре Езериху стали помогать ассистенты. Езерих работал в основном с аппаратами,
созданными своими руками. Ассерваты, получаемые им для токсикологических
исследований, хранились в задней комнате у вытяжного шкафа; холодильных
установок в то время еще не было. В жаркие дни трупный запах распространялся по
всему дому, достигая даже верхних этажей.
стр. 256 из 292
Марк Бишоф (первый ряд, первый слева), Георг Попп (первый
ряд, четвертый слева), Ледден Гульзебош (первый ряд,
пятый слева), Август Брюнинг (второй ряд, третий слева),
Гарри Зёдерман (второй ряд, шестой слева)
Но в этой с точки зрения более поздних времен примитивной обстановке он выполнял
работу, которая сделала его среди служащих уголовной полиции, прокуроров и судей
большим авторитетом, а среди берлинцев — очень популярной личностью. Особенно
большое внимание он уделял применению фотографии в судебной химии. Кроме
лаборатории, его интересовали только яхты и моторные лодки. У него были своя яхта и
моторная лодка; он был членом Королевского клуба яхтсменов. Хотя уже перед первой
мировой войной Езерих мог считаться миллионером и был женат на дочери богатого
берлинского коммерсанта, им с годами все больше овладевала жадность, а характер
становился все более деспотичным. К концу жизни он встал на пути прогресса даже в
той области науки, пионером которой в свое время являлся. Однако после его смерти в
1927 году он остался в памяти людей как личность, которая установила необходимую
взаимосвязь между криминалистикой, химией и естественными науками.
К тому же поколению относится и доктор Георг Попп из Франкфурта-на-Майне. Родился
он в 1861 году. Годы изучения им химии тоже падают на вторую половину XIX столетия.
Он учился в Марбурге, Лейпциге и Цюрихе. В 1888 году он основал в Висбадене
химическую лабораторию. Одним из объектов его исследований был табак. Когда же
уголовная полиция южных областей Германии стала обращаться к нему с просьбами
исследовать различные вещества, подозревая в них яд, он проявил интерес к судебной
химии и токсикологии. По своей инициативе основал во Франкфурте новую
лабораторию, в которой занимался преимущественно токсикологическими и
родственными с ней научными исследованиями в интересах уголовной полиции. Это он
предпринял первую в истории попытку обнаружить яд в пепле сожженных трупов,
выступая в нашумевшем в 1913 году во Франкфурте деле Хопфа. Хопфа обвиняли в
отравлении мышьяком двух жен, родителей и двух детей и в попытке отравить
мышьяком третью жену. В пепле матери Хопфа Попп обнаружил приблизительно "0,075
миллиграмма мышьяка на 100 граммов субстанции" и попытался установить опытами
на животных, какое количество мышьяка нужно принять, чтобы после смерти остались
в пепле на 100 граммов вещества 0,075 миллиграмма яда. Попп был одним из первых,
если не первым, немецким судебным медиком, которого в 1924 году официально
назначили профессором судебной химии во Франкфурте-на-Майне.
На этом назначении настоял Роберт Гейндл, известный
нам по истории создания службы идентификации,
ставший врачом министерства иностранных дел в
Берлине. Сорокалетний Гейндл, энергичный человек,
полный идей, предвидел необходимость сотрудничества
уголовной полиции с химиками и представителями
других естественных наук в целях использования
возможностей наук для раскрытия преступлений. Он был
убежден, что токсикология и прочие естественные
науки, особенно химия, со временем выработают такие
способы доказательств, что рано или поздно просто
невозможно будет обойтись без значительного числа
химиков, химиков-пищевиков в государственных
учреждениях, институтах судебной медицины,
занимающихся токсикологическими и другими
исследованиями в судебных целях. Он видел, что
приближается момент, когда использование достижений
естественных наук при расследовании станет
повседневным явлением и потребностью полиции. В
первые годы после первой мировой войны много убийств
осталось нераскрытыми, потому что не было
возможности основательно расследовать их. Тысячи дел
вообще не расследовались, потому что неопытные врачи не ставили в известность
полицию, а полицейские и сотрудники уголовной полиции не имели подчас
представления о достижениях токсикологии и химии; они успели лишь понять ценность
отпечатков пальцев и сохранения следов на месте преступления. Они лишь начали
разбираться, какое значение имеет участие судебно-медицинских экспертов при
осмотре мест преступлений. Химия же и токсикология были для большинства
полицейских служащих, вплоть до самых высоких рангов, чуждыми понятиями. Тем
более, считал Гейндл, сама полиция нуждается в химиках, которые круглые сутки были
бы готовы не только произвести нужные исследования, но могли бы также обучать
приемам работы служащих полиции, а в некоторых случаях даже выезжать с ними на
место происшествия, чтобы обеспечить сохранность необходимых для их исследований
субстанций.
стр. 257 из 292
Роберт Гейндл
Став в 1911 году начальником уголовной полиции Дрездена. Гейндл оборудовал там
химическую лабораторию. Начало первой мировой войны парализовало ее работу.
Не лучше обстояло дело и с другой лабораторией в рамках полицей-президиума в
Берлине, носившей название: "Химик для нужд уголовной полиции". Ее возглавлял
ученик Георга Поппа из Франкфурта-на-Майне, двадцатипятилетний химик Август
Брюнинг. Двадцать лет спустя Брюнинг станет одним из самых выдающихся
естествоиспытателей на службе немецкой уголовной полиции.
Лишь после первой мировой войны Гейндлу удалось вновь создать полицейскую
лабораторию. Волна преступлений, захлестнувшая всю Германию после окончания
войны, заставила германское министерство внутренних дел подумать о реорганизации
уголовной полиции. Министерство внутренних дел обратилось к Гейндлу, который и
разработал в 1919 году Имперский закон об уголовной полиции. Он не ограничился
объединением полиции отдельных земель и городов в единую общегерманскую
уголовную полицию, а продолжал бороться за привлечение естественных наук на
службу криминалистики. Он считал, что центральное управление германской уголовной
полиции должно иметь свою большую лабораторию, в которой химики и другие ученые
могли бы применять для расследования все имеющиеся в науке и технике достижения.
Специалисты в постоянном контакте с уголовной полицией должны были скорейшим
образом осуществлять все необходимые исследования, которые раньше, если и
предпринимались, то поручались отдельным лицам, частным или общественным
институтам, имевшим или не имевшим достаточной квалификации. В подчинении этой
лаборатории должны были находиться, как представлял себе Гейндл, множество более
мелких лабораторий, разбросанных по всей территории государства. В их задачу
входило: обеспечение на месте происшествия сбора и хранения подлежащих
исследованию субстанций, производство простых анализов и исследований на месте и
отправка в Берлин материалов для более сложных исследований.
Однако планам Гейндла не суждено было осуществиться. Хотя под впечатлением от
убийства министра иностранных дел Германии Вальтера Ратенау 22 июня 1922 года
Имперский закон об уголовной полиции и был одобрен германским рейхстагом,
провести его в жизнь не удалось. Этому препятствовали отдельные германские земли,
в первую очередь Бавария и Саксония.
Но жизнь остановить было невозможно; предсказанная Гейндлом тенденция развития
брала свое. Быстро росло число поручений уголовной полиции судебным химикам,
химикам-токсикологам, работавшим в судебно-медицинских и фармакологических
институтах, а в маленьких местечках — отдельным судебным медикам или аптекарям.
Криминалистика, а вместе с ней и токсикология представляли собой печальную
картину. Не было сотрудничества, постоянно допускались ошибки, потому что в
маленьких лабораториях не следили за развитием науки. Но были и исключения. Так, в
1930 году Август Брюнинг возглавил довольно солидную лабораторию в Берлине. Он
получал от своей работы большое удовлетворение. К нему обращались за помощью
сотрудники полиции не только Берлина.
И все-таки самые надежные результаты токсикологических исследований давали, как и
прежде, институты судебной медицины. Среди фармакологов и токсикологов немецких
университетов особый авторитет как эксперт полиции и прокуратуры в большом
количестве трудных дел об умышленном отравлении завоевал Герман Георг Фюнер,
работавший в Лейпцигском, а позднее (с 1925 года) в Боннском университете.
Такая картина наблюдалась вплоть до 1937 года, когда вторично, и на этот раз
успешно, была предпринята попытка организовать большую естественнонаучную и
техническую лабораторию. Предпосылкой этого была идея, изложенная Гейндлом два
десятилетия назад в его проекте Имперского закона об уголовной полиции. Гейндл
давно уже не был одиноким в своих требованиях. Когда с 1923 по 1929 год в
Дюссельдорфе действовал убийца на сексуальной почве, который насиловал, калечил и
убивал женщин (число их так и не удалось установить), то многие служащие
криминальной полиции стали бороться за централизацию уголовной полиции. В том,
что этого убийцу, Петера Кюртена, долгие годы не могли задержать, виновата и
раздробленность полицейских учреждений Германии. И то, что его все же задержали
29 мая 1930 года, можно отнести за счет случайности, а не планомерности работы. Во
всяком случае, берлинскому криминальрату Эрнсту Геннату в феврале 1926 года
удалось, пока только в Берлине, объединить раздробленные комиссии в центральную
стр. 258 из 292
берлинскую инспекцию по расследованию убийств. А дело Кюртена привело к созданию
центральной комиссии по расследованию убийств в Рурской области. Но в остальном
все осталось по-прежнему. Чтобы иметь возможность объединиться, германской
уголовной полиции пришлось пережить уничтожение Веймарской республики в
Германии и крушение нацистского режима.
В октябре 1938 года был создан центральный Уголовно-криминалистический институт,
превратившийся вскоре в самую большую и самую технически оснащенную
полицейскую лабораторию мира.
В дни поражения фашистской Германии в мае 1945 года погибло также Имперское
управление уголовной полиции, а вместе с ним и просуществовавший семь лет
Уголовно-криминалистический институт на площади Вердера в Берлине.
После 1945 года появились новые естественнонаучные и технические лаборатории
уголовной полиции. В Германской Демократической Республике возникла
централизованная лаборатория с периферическими лабораториями на местах. В
Федеративной Республике Германии — нечто среднее между централизованным
порядком и автономией полиции отдельных земель и городов, входящих в Федерацию,
что привело к созданию самостоятельных управлений уголовной полиции в землях и
городах ФРГ, например в Мюнхене, Киле, Бремене, Дюссельдорфе, Гамбурге,
Ганновере, Кобленце, Саарбрюккене и Штутгарте.
Когда в 1951 году сначала в Гамбурге, а затем в Висбадене возникло Управление
федеративной уголовной полиции, оно фактически не имело исполнительной власти,
так как отдельные земли отстояли самостоятельность полиции в расследовании
уголовных дел. Но нас интересует лишь тот факт, что созданные этим управлением
научно-криминалистические лаборатории по подбору научных кадров и своей
технической оснащенности вскоре стали одними из лучших в мире. Они были, однако,
разрознены и не всегда принимали участие в раскрытии сложных уголовных дел,
потому что земли и города строили свои лаборатории — большие или малые,
оснащенные или нет — с претензией на самостоятельность.
Шестидесятитрехлетнему Роберту Гейндлу, который всю жизнь боролся за единую
централизованную уголовную полицию, было поручено заняться созданием в Мюнхене
Управления идентификации, полицейской техники и связи Баварии. Еще полный
энергии седовласый старик взял на себя это поручение. В 1946 году создание такой
лаборатории казалось ему большим прогрессом. Гейндл начал оборудование
лаборатории в старом доме разрушенного бомбардировками Мюнхена, а когда в 1949
году лаборатория переехала в свое бывшее здание, она уже имела два аппарата для
спектрального анализа — по тем годам большую ценность.
С годами росла роль научно-технической криминалистики в Западной Германии. Но
долгое время успешной работе мешали недостатки организации, текучесть кадров
полиции, соперничество и бессмысленное дублирование в работе. Нужно было
вырастить новое поколение криминалистов. Долгие годы работу уголовной полиции
усложняли неправильные или поверхностные экспертизы, ставившие под сомнение
престиж научной криминалистики, но жизнь все больше толкала к необходимости
централизованной лаборатории, и все чаще полиция отдельных земель обращалась за
помощью в центральную лабораторию в Висбадене.
Плохая организация работы в эти годы приводила к тому, что прокуратура и
полицейские учреждения стали снова обращаться в судебно-медицинские, химические
и фармацевтические институты университетов, в промышленные лаборатории и к
химикам-пищевикам. Не умерла еще идея включения в институты судебной медицины
научно-технической криминалистики. Что же касается токсикологии, то судебная
медицина была так близка к естественнонаучной криминалистике, что действительно
возникал вопрос, не лучше ли включить токсикологию в судебную медицину, чем
отдать ее на попечение полицейской лаборатории. В институте судебной медицины ею
будут заниматься специалисты-токсикологи, но медики смогут рассматривать каждый
отдельный случаи в его совокупности с медицинской точки зрения. В перспективе
появилось такое решение проблемы: полицейские лаборатории должны осуществлять
все токсикологические исследования в той области, где имеются уже надежные
методы, а университетские институты будут в первую очередь заниматься дальнейшим
исследованием ядов и разработкой методов их определения. Кроме того, их можно
будет использовать в качестве высшей инстанции в тех особых случаях, когда
стр. 259 из 292
полицейская лаборатория сама не сможет обеспечить надежность результата
исследования или когда во время работы или в суде возникают сомнения в
правильности результатов.
Однако нельзя обойти молчанием тот факт, что в полицейских лабораториях работало
теперь все больше и больше ученых, которые, преследуя научные цели, подчас
благодаря своей всесторонней образованности, вносили существенный вклад в
развитие токсикологии. Во многих полицейских лабораториях работали теперь
судебные медики или даже возглавляли их.
В 1924 и 1925 годах в Лондоне пришли к выводу, что среди имеющихся преподавателей
университетов, среди судебных медиков, химиков, физиков и биологов как
государственных, так и частных институтов невозможно найти достаточное число лиц,
которые были бы в состоянии выполнять постоянно растущие задания уголовной
полиции и прокуратуры.
В Англии тоже кончились времена судебных медиков-энциклопедистов типа
Стивенсона, Линча или Уилсокса, времена аналитиков министерства внутренних дел. В
полицейской лаборатории Скотланд-ярда постоянно ощущалась нехватка экспертов.
Некоторые полицейские управления страны обходились собственными силами. В
Ноттингеме Этельстен Попкесс создал свою лабораторию. В Шеффилде подвижную
лабораторию под руководством молодого патолога и токсиколога Джеймса Вебстера
создал шеф-констебль Перси Силлитоу.
Франция со своей знаменитой полицейской лабораторией в Париже, а также со
множеством полицейских криминалистических лабораторий в Тулузе, Лилле, Марселе и
многих других городах играла ведущую роль. В Италии тоже, помимо многочисленных
институтов судебной медицины, работала полицейская лаборатория в Риме. Она
называлась Высшая школа научной полиции. В Швейцарии возникли научно-
криминалистические службы (как, например, при полиции Цюриха, Женевы) или
технические криминалистические отделы (как при прокуратуре Базеля). Швеция
создала техническую полицейскую лабораторию и государственную лабораторию
судебной химии в Стокгольме. В Дании существовала полицейская техническая
лаборатория в Копенгагене. В Финляндии имелась центральная полицейская
лаборатория в Хельсинки.
В 1928 году заместитель президента лондонской полиции Арче Бай и профессор Сидней
Смит из Эдинбурга пытались убедить министерство внутренних дел Британии в
необходимости полицейской лаборатории. Но враждебное отношение к науке
большинства полицейских служащих, так мешавшее введению научных методов
идентификации, не было еще изжито. Прошло немало времени, пока двум выдающимся
личностям удалось устранить сопротивление. Это были лорд Трэнчард, президент
лондонской полиции тех лет, и сэр Артур Диксон, заместитель помощника
государственного секретаря министерства внутренних дел. Трэнчард основал
полицейский колледж и в 1936 году — школу для служащих уголовной полиции, в
которой систематически преподавалась методика полицейского расследования и
постоянно подчеркивалось значение научно-технических и вспомогательных средств.
Наконец Трэнчарду. удалось добиться создания большой химико-физической
лаборатории и привлечь к сотрудничеству ученых, которые всегда были в
распоряжении полиции.
Первая английская полицейская лаборатория получила название Государственной
полицейской лаборатории, резиденцией которой стал Скотланд-ярд. Уже в 1935 году
возникло еще шесть крупных лабораторий. Их назвали региональными лабораториями
министерства внутренних дел. Они находились в Ноттингеме, Бирмингеме, Бристоле,
Кардиффе и в Вакефилде. Людям, создавшим эти лаборатории, предстояли тяжелые
годы испытаний, так как им не доверяло старое поколение криминалистов, которые по-
прежнему придерживались мнения, что их молодые коллеги потеряют всякое
криминалистическое чутье, потому что полагаются только на естественные науки. Как
и в Германии, перед ними возникла проблема взаимодействия с токсикологами
университетов, с судебными медиками и частными химическими и токсикологическими
лабораториями. Однако необходимость крупных лабораторий была очевидна, и
понадобилось немного времени, чтобы наладить тесное сотрудничество.
стр. 260 из 292