Торвальд Юрген. 100 лет криминалистики
Подождите немного. Документ загружается.
Как бы там ни отнеслись к его методу, во всяком случае, Геттлер обратил внимание
европейцев на то, что за Атлантическим океаном появились силы, создающие основу
для американской судебной медицины.
стр. 131 из 292
17. 1922 год. Состояние судебной медицины в США
Американские журналисты любят называть десятилетие после первой мировой войны
"десятилетием беззакония". На протяжении этих десяти лет история преступности в
Соединенных Штатах отмечает целый ряд преступлений, названных журналистами
"преступлениями века".
Одно из этих преступлений было совершено 16 сентября
1922 года. Едва ли можно себе представить другое расследование убийства, так ярко
характеризующее состояние, в котором пребывала или, как сказал американец Уильям
Рикит, "дремала судебная медицина Соединенных Штатов Америки".
В тот сентябрьский день молодой рабочий Раймонд Шнайдер гулял со своей подружкой,
пятнадцатилетней Пирл Бамер, по узкой улочке, обсаженной с обеих сторон деревьями.
Было 9. 30 утра. Вдруг Пирл заметила мужчину и женщину, неподвижно лежавших в
траве. Шнайдер установил, что они были мертвы. Молодые люди прибежали в
ближайший дом, хозяин которого сообщил по телефону о случившемся в полицию. На
место происшествия прибыл полицейский Эдвард Герриген вместе с Джемсом
Гарреном.
Они застали следующую картину. Труп мужчины лежал на спине. На нем была черная,
застегнутая на все пуговицы сутана священника. Лицо его было аккуратно прикрыто
шляпой. Приподняв шляпу, полицейские увидели, что человек был в очках, глаза
закрыты. На его согнутой правой руке покоилось тело молодой женщины, лицо которой
прикрывала шерстяная шаль. Рядом с трупами было обнаружено много листов бумаги
— письма, написанные женским почерком, и визитная карточка с надписью:
"Преподобный Эдвард Холл, священник евангелической церкви святого Джона, Нью-
Брансуик, Нью-Джерси".
Полицейские Герриген и Гаррен как раз приступили к чтению писем, когда из Нью-
Брансуика показалась толпа любопытных. Мужчины, женщины и дети затоптали все
следы, которые могли бы содействовать расследованию, а полицейские ничего не
предприняли, чтобы воспрепятствовать этому. Визитная карточка переходила из рук в
руки. Если на ней и были отпечатки пальцев преступника, то теперь их уже нельзя
было бы обнаружить. Шляпу и шаль то и дело приподнимали и опускали на лица
убитых, чтобы удостовериться, что это действительно Эдвард Холл, пастор местной
церкви, и Элеонора Миллз, жена кистера церкви святого Джона. Элеонору Миллз знали
как певицу церковного хора и мать двоих детей.
Когда поступило сообщение о происшествии, дежурный полицейский лейтенант Дуайер
в Нью-Брансуике был занят решением чрезвычайной проблемы. Нью-Брансуик
относится к району Мидлесекс штата Нью-Джерси и расположен у самой границы с
соседним районом Самерсет. Место, где находились тела убитых, было в ста метрах
западнее границы, то есть на территории района Самерсет. Итак, это было делом
прокуратуры и полиции соседнего района. После некоторых размышлений Дуайер
связался со своим прокурором Джозефом Штрикером и доложил ему обстановку.
Учитывая, что расследование убийства принесет Мидлесексу одни лишь расходы и тем
самым увеличение налогов, Штрикер в свою очередь связался с прокурором Самеруила
— Азарием Бикманом и потребовал, чтобы тот взял на себя расследование
преступления. Дежурному же приказал отозвать своих полицейских.
Спустя два часа после обнаружения трупов на место происшествия прибыли шеф
уголовной полиции района Самерсет Джордж Тоттен, шериф Канклинг и врач Уильям
Лонг. Лонг был лечащим врачом и лишь иногда при случае производил для коронера
вскрытия трупов.
Англичане, приехавшие в Америку, привезли с собой систему коронеров; Коронера
района выбирали на долгие годы и, как и в Англии, на него возлагали обязанность
расследовать каждый подозрительный случаи смерти, освидетельствовать, вместе с
несколькими выбранными присяжными допросить свидетелей и установить причину
смерти. Никто не требовал, чтобы он имел медицинские или юридические познания.
Коронер сравнительно редко прибегал к помощи врача и за вскрытие трупа платил ему
двадцать, а если же труп был очень разложившимся — сорок долларов.
стр. 132 из 292
Тоттен не смог найти коронера Самеруила и приехал с врачом Лонгом. На месте
происшествия он отогнал любопытных от трупов и осмотрел их. У Элеоноры Миллз было
перерезано горло. Больше Тоттен ни на что не обратил внимания. У Холла была
маленькая ранка на правом виске, внешне напоминавшая входное отверстие пули.
Шериф наткнулся также на гильзу, чудом не попавшую в руки любопытных. Тоттен
забрал визитную карточку и приказал шерифу собрать письма и гильзы. В одном из
писем он прочитал: "Я знаю, что существуют более красивые девушки, но меня это не
волнует. Я испытываю величайшее счастье от общения с благородным человеком и от
глубокой, истинной, вечной любви. Мое сердце и моя жизнь принадлежат ему. Какой бы
я ни была, я принадлежу ему навсегда..."
Доктор Лонг ограничился констатацией факта, что в ране на горле Элеоноры уже
завелись личинки и что она, должно быть, убита день или два назад. Он не обследовал
рану и не попытался обнаружить какие-нибудь другие следы, могущие иметь значение
для расследования. Зато он поручил Самюэлю Сатфену, владельцу похоронного бюро,
перевезти трупы в Самеруил.
Придя за трупами, Сатфен застал там толпу зевак и, по крайней мере, две дюжины
репортеров. Почти каждый знал пастора Холла. Почти каждый знал, что в 1911 году он
женился на Фрэнсис Ноэль Стивенс — женщине малопривлекательной, старше его на
семь лет, но единственной дочери в семье Стивенсов, самой влиятельной семьи Нью-
Брансуика. Говоря о Стивенсах, их называли "клан Стивенсов". И вот супруг Фрэнсис
Ноэль Стивенс, пастор церкви святого Джона, лежит убитый в объятиях своей тайной
любовницы, жены кистера его церкви. Событие, как будто специально созданное для
злоязычных, жаждущих сенсаций фарисеев маленького провинциального городка.
Когда Сатфен, привезя труп пастора в Самеруил, стал раздевать его, на пол упала пуля.
Никто ее и не искал. Расстегивая манжеты рубашки, Сатфен заметил синяки на правой
руке Холла. На них доктор Лонг не обратил никакого внимания. На лице Элеоноры
Миллз Сатфен обнаружил входное пулевое отверстие. Следовательно, Элеонора Миллз
имела не только ножевое ранение, но и огнестрельное. Но не его делом было ломать
себе над этим голову, тем более что доктор Лонг сказал Сатфену, что труп Холла все
же придется отвезти в Нью-Брансуик, так как адвокат клана Стивенсов, бывший
сенатор Флоренс, дал понять прокурору, что в его же интересах замять это дело и
отправить труп пастора Стивенсам.
В 7 часов вечера появился Джон Хаббард, хозяин похоронного бюро из Нью-Брансуика,
и погрузил убитого на свою тележку. Труп Элеоноры Миллз остался у Сатфена. На
следующее утро в конторе Сатфена появился доктор Лонг и сказал, что убитую тоже
следует переправить в Нью-Брансуик. Адвокат Стивенсов придерживался теперь, по
всей очевидности, мнения, что нет больше надобности скрывать скандал, связанный с
пастором Холлом. Сатфен привык к тому, что прокуроры и коронеры преследовали
личные цели, когда речь шла о влиятельных родственниках мертвых, от которых могло
зависеть переизбрание их на занимаемые ими посты. И все же он удивился, когда
доктор Лонг разрезал живот Элеоноры Миллз, вскрыл матку, посмотрел и снова зашил.
Вскоре появился Хаббард и забрал труп Элеоноры Миллз в Нью-Брансуик. Хаббард был
одновременно коронером Мидлесекса. С незапамятных времен в Америке существовал
обычай выбирать коронерами владельцев похоронных бюро, потому что "эта должность
подходила человеку, имеющему дело с трупами". Улыбнувшись, Хаббард заявил, что
трупы разложились и "просятся уже под землю". Когда Хаббард прибыл с трупом
Элеоноры Миллз в Нью-Брансуик, он застал в своей конторе врача Мидлесекса —
Кронка, который протянул ему уже оформленное разрешение на похороны обоих
пострадавших. Хаббард понял: Стивенсы не хотят ни расследований, ни вскрытии, и он
не возражал. Он рассчитал, что похороны Холла будут самыми дорогими в Нью-
Брансуике за последние годы. Если же он настоит на расследовании, то его могут
лишить заказа на похороны и тем самым дохода. Молча он наблюдал, как доктор Кронк
вскрыл шов на животе Элеоноры Миллз. Кронк также осмотрел матку. Экс-сенатор
Флоренс, объяснил он, интересуется, была ли Элеонора Миллз беременна. Затем он
предоставил оба трупа в распоряжение коронера, и тот приступил к бальзамированию.
В понедельник 18 сентября Холл был очень торжественно похоронен в семейном склепе
Стивенсов на Гринвудском кладбище в Бруклине. Его вдова, неуклюжая женщина, с
достоинством шла за гробом. Похороны Элеоноры Миллз на следующий день были
менее пышными. Кроме ее мужа, Джеймса Миллза, тощего, "похожего на смерть"
стр. 133 из 292
человека, и шестнадцатилетней дочери Шарлотты, можно было увидеть лишь
репортеров газет.
Однако особые обстоятельства убийства вызвали большой интерес во всем Нью-Джерси
и даже в Нью-Йорке. Визитная карточка в ногах убитого, любовная связь священника и
жены кистера, а также любовные письма, содержание которых обещало много
пикантного, — вот что может надолго приковать внимание публики.
Нажим прессы был настолько сильным, что прокурор Бикман попытался избавиться от
этого неприятного дела. Он выдвинул следующую версию: тела убитых лежали
аккуратно уложенные рядышком, а из этого каждому должно быть ясно, что они убиты
в Мидлесексе и затем привезены на Рассейз-Лейн. И он отправил прокурору Штрикеру в
Нью-Брансуик весь материал расследования. Но верховный судья штата Нью-Джерси
решил теперь поручить расследование убийств прокурору Самеруила. Прокурор
Штрикер пришел тем временем к убеждению, что ему следует заняться делом лично.
Так как в США прокурору для нового переизбрания нужны голоса избирателей, то
Штрикер полагал, что совершит преступление по отношению к своей карьере, если
упустит дело Холла, вызвавшее такую сенсацию. И он приступил к самостоятельному
расследованию. Так возникло соревнование между двумя прокурорами, вызвавшее
массу повторных допросов и через двенадцать дней зашедшее в тупик.
Спустя несколько лет в Нью-Брансуике и Самеруиле дело стало постепенно забываться.
Но вдруг в июле 1926 года в новой газете, "Дейли миррор", появилось сенсационное
сообщение настройщика музыкальных инструментов по имени Артур Риль, который
десять месяцев назад женился на Луизе Гайст, бывшей служанке Фрэнсис Ноэль Холл.
В июле Риль потребовал развода и заявил в связи с этим, что убийство Эдварда Холла и
Элеоноры Миллз было организовано и совершено семьей Стивенсов. Луиза была
посвящена в убийство, и Стивенсы ее подкупили, чтобы она молчала. 14 сентября 1922
года она вместе с миссис Холл и ее братьями, Уиллом и Виллье Стивенсами, ездила на
Рассейз-Лейн и присутствовала при убийстве. Главный редактор "Дейли миррор" Фил
Пейн объявил, что ему известны еще другие случаи подкупа свидетелей убийства, и
требовал, чтобы губернатор штата Нью-Джерси снова занялся этим делом. Другие
газеты тоже подхватили эту тему. Под давлением общественности расследование было
возобновлено и поручено адвокату Александру Симпсону.
Когда Симпсон, маленький честолюбивый человечек, 2 августа прибыл в Самеруил, он
обнаружил в материалах дела "беспримерный хаос". Большая часть доказательств,
собранных в 1922 году, была утрачена. Протоколов допросов нельзя было найти. 3
августа Маркус Бикман, брат умершего к тому времени прокурора Самеруила, пытался
продать протоколы свидетельских показаний 1922 года газете "Дейли миррор". Бикман
нашел их в каком-то конверте и решил присвоить. Визитная карточка Холла
"невероятным образом" пропала: какой-то эксперт по дактилоскопии якобы взял ее.
Симпсону пришлось искать, и, в конце концов, он изъял ее из архива одной газеты.
Подлинники документов о вскрытии трупов найти не удалось.
Первое, что предпринял Симпсон, была эксгумация трупов убитых. Английский
журналист Питер Робертсон писал позднее: "Симпсон серьезно верил, что вскрытие
трупов даст ему ключ к решению запутанного дела. Ключа он не получил. Он получил
подтверждение того, что в 1922 году врачи выполнили задание поверхностно и
безграмотно". Симпсон поручил произвести вскрытие врачу из Нью-Йорка Отто Шульце,
которого и уважали и ненавидели за то, что он выступал против системы коронеров.
Адвокатура Нью-Йорка пригласила его на должность медика-ассистента. В конце
октября он уже обследовал останки Холла в Бруклине. 28 октября в Нью-Брунсуике в
помещении гаража он обследовал то, что осталось от Элеоноры Миллз.
Когда Симпсон после жарких дебатов с многочисленным жюри 5 ноября все же
возбудил дело об убийстве против Фрэнсис Ноэль Холл и ее обоих братьев, Шульце
выступил свидетелем обвинения.
Он рассказал о вскрытии трупа Элеоноры Миллз, заявив, что верхняя часть трахеи,
гортань и язык у нее отсутствовали. То есть не было тех органов, которые необходимы
при пении. Их вырезали. Симпсон вызвал в качестве свидетелей доктора Лонга и
Кронка. "Почему, — спросил он, — этот факт не был установлен вами в 1922 году? Ведь
он мог указать на преступника, ненавидевшего пение Элеоноры Миллз, предполагая,
что она очаровала Холла своим голосом". Симпсону пришлось "надавить" на врачей,
прежде чем они признались, что вообще не заглядывали в рот убитой.
стр. 134 из 292
Все это лишний раз подчеркивало отсутствие судебно-медицинского мышления, полное
отсутствие представления о том, какое значение имеет судебная медицина и ее
сотрудничество с полицией.
Симпсону ничего не удалось доказать. 3 декабря присяжные признали всех троих
невиновными. Дело Холла — Миллз, как и многие другие преступления, совершаемые в
Америке, осталось нераскрытым. Оно является ярким примером уровня развития
криминалистической науки, в том числе судебной медицины, в Соединенных Штатах
Америки в третьем десятилетии XX века.
стр. 135 из 292
18. Система коронеров в США — препятствие на пути развития судебной
медицины
В том же 1926 году, в котором так бесславно закончилось расследование дела об
убийстве Холла и Миллз, американец Уорд Мак-Нил по поручению Национального
совета научных исследовании работал над докладом о системе коронеров в Нью-Йорке.
Хотя он изучал положение дел в самом крупном городе Нового Света, все, что Мак-Нил
мог сказать о системе коронеров Нью-Йорка, еще в большей степени относилось ко
всей стране. И по мере удаления от восточного побережья страны картина становилась
все более удручающей. Если система коронеров вызывала неодобрение и критику в
Англии, где порядка было значительно больше, то в Северной Америке она
превратилась за годы своего стихийного развития в арену авантюризма. Способ
установления причин смерти человека путем опроса свидетелей доходил до гротеска.
Из ста подозрительных случаев смерти, которые с 1868 по 1890 год расследовались
коронерами в Нью-Йорке, было только восемь случаев, когда предпринималось хоть
какое-то вскрытие трупов. Так как вскрытия едва ли производились патологами, а
судебных медиков не было и в помине, то выводы зачастую были неправильными и
вводили в заблуждение. Хозяева похоронных бюро, работавшие коронерами, избегали
вскрытия трупов, потому что им дороже были интересы своего предприятия.
Заключения коронеров содержали массу сентенции, например, такого рода: "Скончался
от пистолетной раны. Каким образом — не известно, потому что никто не стрелял".
Среди коронеров, избранных в Нью-Йорке с 1898 по 1915 год, было восемь
кладбищенских служащих, семь профессиональных политиков, шесть торговцев
недвижимым имуществом, два брадобрея, два жестянщика, один мясник, один
молочник, два владельца баров и т. д. Врачи, которых в редчайших случаях выбирали
коронерами, были либо пьяницами, либо плохими врачами. О коронерах Бруклина
говорили, что они платят деньги за то, чтобы трупы утонувших, которые почти каждый
день всплывали в Ньютон-Крик между Бруклином и Квинсом, выносили на берег
Бруклина, потому что за их освидетельствование коронеры получали от 12 до 50
долларов.
Подобные явления вызвали в 1877 году в Бостоне такое возмущение населения, что от
института коронеров пришлось отказаться. На их место стали назначаться самим
губернатором сроком на семь лет медицинские инспектора, которые должны были быть
патологами и обследовать каждого умершего при подозрении на насильственную
смерть. Так как общественность (как и в Англии) была настроена против вскрытия
трупов, то медицинский инспектор мог производить его только с разрешения
прокурора. Таким образом, постепенно все подозрительные случаи смерти стали
подвергаться контролю со стороны специалиста. Какое значение это имело,
свидетельствует раскрытие массы убийств, которые раньше остались бы
нераскрытыми.
Одним из самых выдающихся медицинских инспекторов был доктор Джордж Бургис
Маргрес. Он вступил на пост медицинского инспектора в Бостоне в 1906 году. Маргрес
был эксцентриком и великолепным артистом, высоким, солидным мужчиной с ярко-
рыжими волосами, которые с годами заменил такой же рыжий парик. Во всем городе
знали его черные артистические галстуки, яркие жилеты и зеленоватые костюмы.
Будучи холостяком, он жил в старом здании на Бойлстон-стрит над своей конторой.
Маргрес ел один раз в день, но зато основательно, и утверждал, что прослушал все
симфонические концерты во всем Массачусетсе. Ездил он на древнем "Форде", к
которому приделал какое-то подобие пожарного колокольчика. Колокольчик трезвонил
на всю округу, когда Маргрес спешил на место происшествия или ехал
освидетельствовать труп. Это зрелище Маргрес устраивал с определенным
намерением. Ассистенту, токсикологу Уильяму Бусу, он говорил: "Билл, вы должны
производить впечатление на людей. Это помогает, это помогает". Если не считать
давно забытые имена американцев Штринг-Хэма и Ромена Бека, безуспешно
пытавшихся с 1815 по 1823 год преподавать европейскую судебную медицину в Нью-
Йорке, то Маргрес был первым в Америке медиком, пользовавшимся методами
европейской судебной медицины. При этом он придерживался мнения, что судебная
медицина должна опираться не только на патологию, но и на все естественные науки. В
его записной книжке можно прочесть такую мысль: "Если закон требует, чтобы ты
выступил свидетелем, то оставайся всегда человеком науки. В твои задачи не входит
отомстить за жертву, спасти невиновного или уничтожить виновного. Твоя задача
состоит исключительно в том, чтобы дать заключение в рамках твоих научных знаний".
стр. 136 из 292
Несмотря на поразительные успехи новой системы в Массачусетсе, прошло много
времени, прежде чем к 1915 году в Нью-Йорке система коронеров была заменена
системой медицинских инспекторов. В 1914 году мэром Нью-Йорка стал Джон Митчелл,
который начал "период реформ", пытаясь устранить недостатки предыдущего
правления. Митчелл поручил одному из своих служащих, Уолштейну,
проинспектировать систему коронеров в Нью-Йорке. В докладе Уолштейна было
написано: "Коронеры Нью-Йорка соединяют в себе политическую власть, бездарность и
безответственность... Как они обследуют трупы, видно из высказываний работников
кладбищ. Обследование, занимающее у коронеров больше пяти минут, — явление
чрезвычайно редкое... В районе, где действуют коронеры Нью-Йорка, без всякого риска
можно совершать такие преступления, как детоубийство или отравление..."
В результате с 1 июля 1915 года должность коронера была упразднена и введена
должность шефа медицинских инспекторов, который опирался в своей работе на
большое число ассистентов. Шефу медицинских инспекторов и всем его сотрудникам
надлежало быть опытными патологами, имеющими также знания в области
микроскопии и исследования крови. В их задачи входило обследование всех случаев
смерти, последовавших в результате "уголовного применения силы, несчастных
случаев или самоубийств", и всех случаев "скоропостижной смерти ранее здоровых
людей или людей, не обращавшихся за медицинской помощью". Шефу медицинских
инспекторов вменялось в обязанность лично осматривать "место, где произошла
смерть". Он сам должен был решать, необходимо ли вскрытие, лично производить его и
сообщать прокурору обо всех случаях насильственной смерти.
Коронеры Нью-Йорка защищались, пытаясь сохранить свои посты, и утверждали, что
система медицинских инспекторов превратит город в "бойню для врачей". Они
воспрянули духом, когда в 1917 году вместо Митчелла на пост мэра был избран Джон
Хейлен, пытавшийся "забыть" закон 1915 года. Но под давлением общественности,
требовавшей ввести закон в силу, он против своей воли назначил на пост шефа
медицинских инспекторов доктора Чарлза Норриса — одного из немногих нью-йоркских
врачей, имевших необходимые для этой должности знания.
Норрис явился тем человеком, который
первым в Новом Свете создал прочный
фундамент для развития судебной
медицины. Норрис — великан, весивший
больше ста килограммов, с глубокими
темными глазами и острой бородкой —
родился в Гобокене в 1867 году. Он изучал
медицину в Колумбийском университете,
а затем уехал в Европу, где проучился два
семестра в Киле и зимний семестр в
Гёттингене. До 1894 года Норрис работал
в Берлине у Вирхова, корифея патологии.
И, наконец, с 1894 по 1896 год он работал
в Вене у Эдуарда фон Гофмана и у
Колиско, изучив, таким образом,
европейскую судебную медицину у
истоков ее зарождения. С 1904 по 1918
год он был профессором патологии и
руководителем химико-
бактериологической лаборатории
госпиталя в Нью-Йорке. Это был
зажиточный, независимый человек.
Вступая на пост шефа медицинских
инспекторов Нью-Йорка, он лелеял мечту
осуществить идеи, привезенные им из
Вены. Трудностей на его пути было
предостаточно. Норрис не жалел даже
личных средств для оборудования
лабораторий. Будучи талантливым организатором, он основал в Манхэттене
центральное бюро с круглосуточным дежурством. Филиал этого бюро возник в
Бруклине. Молодые патологи работали в моргах нью-йоркских районов, в Манхэттене,
Бруклине, Бронксе, Квинсе и Ричмонде и всегда были готовы выехать в любое место,
где был зафиксирован смертный случай.
стр. 137 из 292
Начальник медицинских инспекторов Нью-
Йорка Чарлз Норрис (справа) и токсиколог
Александр О.Геттлер
Одним из ценнейших сотрудников, которого Норрису удалось привлечь к своей работе,
был Александр Оскар Геттлер. Он родился в 1883 году в Вене и был привезен в Нью-
Йорк пятилетним мальчиком. Необходимые ему для учебы на химическом факультете
деньги он зарабатывал ночами, работая билетером на пароме. Теперь он стал химиком
лаборатории Норриса и страстно занимался биохимией и токсикологией.
С 1918 года в контору Норриса каждый год поступало от 15000 до 20000 сообщений о
подозрительных или неясных причинах смерти. Он и его ассистенты ежегодно
производили от 4000 до 6000 вскрытий трупов. За год проверялось до 7000 случаев
насильственной смерти: 338 убийств из огнестрельного оружия, 120 удушений, 638
отравлении газом, 446 утоплении, 326 смертей от пожара. Когда Норрис вспоминал о
Вене, он невольно сравнивал ограниченные возможности практики венских
специалистов с тем потоком, который обрушился на него в Нью-Йорке, и сожалел, что
весь этот неисчерпаемый материал идет на пользу лишь его немногим сотрудникам.
Правда, он тесно сотрудничал с медицинскими факультетами нью-йоркских высших
учебных заведений; они были тогда базой американской медицины, которая вскоре
станет независимой и из ученицы превратится в учительницу. Но для судебной
медицины, для подготовки врачей, способных делать по всей стране то, что он делал в
Нью-Йорке, не было ни возможностей, ни признания ее необходимости.
В разговорах с журналистами Норрис иногда возмущался: "В нашей стране больше
интеллигенции и культуры, чем где бы то ни было в мире. У нас царит дух
предпринимательства, которому Старый Свет может только позавидовать. Но тем не
менее мы необразованны! Мы называем себя свободными, но мы свободны только
делать из себя ослов... Мы — это даже смешно — просто близоруки и глупы... В каждом
большом городе и в каждом штате должен был бы работать медицинский инспектор.
Нам следовало бы тотчас начать подготовку молодых врачей, которые посвятили бы
свою жизнь этой работе..." Норрис горько жаловался на непонимание того, что лечащие
врачи, даже патологи, не могут быть хорошими медицинскими инспекторами.
"Претендующие на должность медицинского инспектора Нью-Йорка, — говорил он, —
должны подвергаться серьезному экзамену. Молодому врачу следует произвести по
меньшей мере пятьдесят вскрытий трупов, прежде чем стать ассистентом.
Ассистентом, который первое время выполняет лишь незначительные поручения. Вот и
сравните его с простым лечащим врачом..."
Лишь за год до смерти, в 1934 году, Норрису удалось создать в медицинском колледже
при Нью-Йоркском университете что-то вроде отдела судебной медицины. Но
европейский врач Курт Ланде, приехавший в это время в Нью-Йорк и работавший в
качестве медицинского инспектора, писал в 1936 году, что в 1935 году интерес к
судебной медицине проявили только два студента, а в 1936 — один. Да и откуда мог
взяться этот интерес? Кого могла заинтересовать судебная медицина, если, кроме
Бостона и Нью-Йорка, по всей обширной стране не было ни одного учреждения
подобного рода, никаких возможностей для карьеры?
Когда в сентябре 1934 года на шестьдесят седьмом году жизни от сердечного приступа
скончался Норрис, медицинские инспектора работали только в Бостоне, Нью-Йорке и
Ньюарке да Гарвардский университет в 1932 году приступил к строительству
Института судебной медицины. Коронеры, как и раньше, были в большей части
Соединенных Штатов.
А в Старом Свете тем временем развитие судебной медицины шло своим чередом.
стр. 138 из 292
19. Проблема огнестрельных повреждений при выстрелах с дальнего и
близкого расстояния
Эдинбург. 17 марта 1926 года.
В этот день домработница семьи Мерреттов, Генриетта Зутерланд, находилась в 9. 30
на кухне, когда раздался выстрел. Незадолго до этого она заходила в гостиную
проверить камин и видела, что хозяйка Берта Мерретт сидела за столом и писала
письма, а ее сын Дональд расположился в другом конце комнаты в кресле и листал
какую-то книгу. Открыв кухонную дверь, она увидела идущего ей навстречу
восемнадцатилетнего Дональда. Без особых признаков волнения он сказал: "Рита, моя
мать застрелилась. — И добавил: — Я потратил ее деньги, и она очень это переживала".
Когда они вошли в комнату, Берта Мерретт лежала на полу между столом и
секретером. Кровь сочилась из раны на ее голове. Стул, на котором она сидела, был
перевернут. Домработница побежала к ближайшему телефону. Вскоре приехали
констебли Мидлмейс и Изат с машиной "скорой помощи". Увидев, что Берта Мерретт
еще жива, они отправили ее в королевскую больницу. Мидлмейс и Изат принадлежали
к той многочисленной группе полицейских служащих, которые и в 1926 году еще не
имели никакого представления о важности охраны места происшествия. Позднее они
не могли даже рассказать, в каком положении была обнаружена пострадавшая. Они
давали прямо противоположные показания о том, где был пистолет. Мидлмейс взял его
себе, но не мог потом вспомнить, лежал ли он на полу или еще где. Сохранность
отпечатков пальцев они не обеспечили. На столе лежало не дописанное Бертой
Мерретт письмо, несомненно свидетельствовавшее о ее мыслях и настроении. На него
не обратили внимания. Лишь в коридоре (раненую уже унесли) Мидлмейс спросил
Дональда, что произошло с его матерью. Тот ограничился ответом: "Денежные
неприятности". Так как в Шотландии самоубийство относилось к подсудным
происшествиям, то спустя некоторое время в квартире Мерреттов появился инспектор
уголовной полиции Флеминг. Он также не позаботился о сохранности следов, не
обратил внимания на письмо Берты Мерретт (его сожгли, а потом безуспешно искали) и
удовлетворился тем, что нашел разложенные на секретере письма, в которых банк
сообщал Берте Мерретт, что ее счет закрыт. Этим Флеминг объяснил причину
самоубийства. Он приказал положить раненую в палату с решетками на окнах, так как в
случае выздоровления ее ожидает суд.
Тем временем над раненой бились два врача, Бель и Холкомб. Они нашли входное
отверстие от пули за правым ухом. Рентгеновский снимок показал застрявшую в
основании черепа пулю. Операция была невозможна. Поэтому они занимались раной. На
следующий день Берта Мерретт пришла в себя и хотела знать, что с ней произошло.
Так как с самоубийцами не разрешалось говорить о случившемся, то ей ответили:
"Небольшой несчастный случай". Но она не переставала думать о своем ранении.
Доктору Холкомбу она рассказала: "Я сидела и писала письма. Ко мне подошел мой сын
Дональд. Я попросила его не мешать мне. В это мгновение раздался выстрел, и, что
было потом, я не могу вспомнить".
Рассказ пострадавшей показался врачу странным. Он передал его инспектору Флемингу
и спросил, правда ли, что здесь речь идет о самоубийстве. Состояние миссис Мерретт
настолько безнадежно, что вскоре будет невозможно спросить ее о чем-нибудь. Но
Флеминг ничего не предпринял. Своей приятельнице Берте Хилл, посетившей больную,
она сказала: "Не было никакого несчастного случая. Я писала письмо мистеру
Андерсону, и в меня кто-то выстрелил". Берта Хилл спросила: "Пистолет был у тебя в
руках?" — "Нет", — ответила та.
24 марта в больницу приехала сестра Берты Мерретт, Элиза Пенн. Больная объяснила
ей: "Я сидела за столом, и вдруг в моей голове произошел взрыв, как будто Дональд
выстрелил в меня". Потом она попросила сестру позаботиться о Дональде. Рано утром 1
апреля Берта Мерретт скончалась.
Когда Элиза Пенн стала "заботиться о Дональде", то обнаружила обстоятельства,
потрясшие ее до глубины души. Как только мать была отправлена в больницу, Дональд
привел к себе в дом танцовщицу кабаре. Каждую ночь он вылезал из окна своей
спальни и лишь к утру появлялся в доме. Он купил себе большой мотоцикл (Элиза Пенн
не могла понять, откуда он взял на это деньги) и в компании двух девушек предпринял
поездку в Лондон. Судьба матери интересовала его лишь с одной стороны: жива ли она
стр. 139 из 292
еще или уже умерла. На полу в гостиной Элиза Пенн нашла не обнаруженную
Флемингом стреляную гильзу. В спальне Дональда лежала коробка с патронами 38-го
калибра. На вопрос тетки о патронах Дональд ответил, что купил как-то пистолет и
патроны, чтобы стрелять кроликов, но мать все отобрала у него.
Элизе Пенн никогда не нравилось, как Берта Мерретт воспитывала своего сына. Но она
сочувствовала сестре, которая в 1907 году вышла замуж за авантюриста Джона
Альфреда Мерретта, оставившего ее одну с сыном. Теперь Элиза Пенн узнала, что
Дональд уже много месяцев не посещает свой колледж, а встречается с некой Бэтти
Кристи, танцовщицей из варьете, делая ей дорогие подарки. По всей видимости, Берта
Мерретт ничего не знала обо всем этом. Элиза Пенн ломала себе голову, откуда
Дональд берет на все это деньги. Ответа долго ждать не пришлось.
По завещанию Берты Мерретт все ее маленькое состояние, управление которым она
поручала общественному опекуну, должно быть употреблено на пользу Дональду.
Взявший на себя управление опекун обнаружил, что незадолго до смерти Берты
Мерретт банк выплатил Дональду 457 фунтов по чекам, на которых стояла ее подпись.
Но подписи оказались подделанными Дональдом. 15 марта банк сообщил Берте
Мерретт, что ее счет исчерпан. По всей видимости, письмо попало в руки Дональда, и
он понял, что больше обманывать не удастся. Элиза Пенн подозревала, что Дональд
убил мать, инсценировав ее самоубийство.
Осенью 1926 года накопилось много фактов, дающих основания подозревать Дональда
в убийстве своей матери, и прокуратор-фискал (в Шотландии эта должность
соответствовала главному прокурору) возбудил дело. 29 ноября Дональда арестовали и
обвинили в подделке чеков и убийстве матери.
Такова предыстория дела Мерретта до того момента, когда в него вмешалась судебная
медицина.
стр. 140 из 292