Торкунов А.В. Внешняя политика и безопасность современной России. 1991-2002. Том 1
Подождите немного. Документ загружается.
Хроника внешней политики Российской Федерации (1991–2002)
Так или примерно так выглядит ядро Русской идеи в ее традиционной
интерпретации
203
. Никаких политических планов и стратегических установок,
никаких социальных и экономических проектов и задач, никакой официальной
или полуофициальной идеологии+— только общие принципы бытия России в
мире, общие представления о ее миссии и судьбе, общие характеристики и черты
народа, живущего на российской земле.
Что же это за феномен? Быть может, наши философы, богословы и
литераторы описывали под именем Русской идеи то, что другие называли
«национальным характером» и «национальной психологией»? Или то, что ныне
именуют «менталитетом» («ментальностью»)? Очевидно, что в Русской идее
имеются элементы и первого, и второго, и третьего. Но в целом она не может быть
сведена ни к одному из названных феноменов. По сути своей она есть не что иное,
как современный общенациональный социально-политический миф. И это роднит
Русскую идею с Американской мечтой, которая имеет ту же мифологическую
природу.
Миф+— вымысел. Но вымысел особого рода. Рождаемый коллективным
творчеством на основе коллективного опыта, он являет собой своеобразный
идеализированный, эмоционально окрашенный слепок с реальности. Миф не
предлагает рациональных объяснений описываемого им мира. Он строится на
вере и апеллирует к вере, выступая тем самым как антипод научного знания.
Рационалистическая традиция прошлого связывала существование мифов
с историческим детством человечества. Однако последующий ход социальной
эволюции, и в частности функционирование современного массового общества,
показали, что на всех стадиях своего развития человечество испытывает
неизбывную потребность не только в научном знании, но и в социальной
мифологии, элементы которой составляют существенный ингредиент
обыденного сознания и важнейший элемент идеосферы
204
.
Миф берет на себя функции, которые не может выполнить наука, но в
которых человек всегда испытывал и будет испытывать потребность и которые
лишь частично выполняются религией и искусством. Миф формирует у членов той
или иной общности представление об их общей исторической судьбе; сплачивает
вокруг общих ценностей и целей+— подлинных или мнимых; способствует
социальной и (на более поздних ступенях) национально-государственной
самоидентификации этой общности. Миф задает смысл существованию данного
народа среди других народов земли и оправдывает его пребывание в этом мире.
При этом миф оказывает огромное+— как правило, амбивалентное+— влияние на
формирование и развитие общества, на какой бы стадии развития оно ни
находилось.
Отражая глубинные, устоявшиеся свойства психологии социума,
социальные мифы, особенно общенациональные, сами обладают повышенной
устойчивостью и живучестью. Традиционная Русская идея+— не исключение.
Пережив крушение Российской империи и Октябрьскую революцию, она
продолжала существовать в советском обществе вплоть до его распада, лишь
видоизменив свои формы и растворившись в советской культуре, советском
общественном сознании и советской официальной идеологии. Последние
ориентировали государство и народ на выполнение «исторической миссии»
построения социалистического и коммунистического общества как воплощения
«светлого будущего человечества». Они пели гимны «советскому человеку» и
520
Хроника внешней политики Российской Федерации (1991–2002)
«советскому народу» как передовому отряду борцов за это будущее. Они
пропагандировали коллективизм как высшую социальную ценность и высшую
гражданскую добродетель. Они ставили целью построение самого
справедливого общества на земле, глобальное распространение которого
знаменовало бы фактически «конец истории» (признаки которого привиделись
Фрэнсису Фукуяме десять лет назад)
*
.
А как обстоит дело сегодня? Не имеющая ощутимой поддержки со
стороны православия, как то было в дореволюционной России, лишенная опоры
в виде официальной идеологии, как это было в Советском Союзе, не
подпитываемая внутренней и внешней политикой государства, что имело место
при всех политических режимах, Русская идея, казалось бы, должна была
погибнуть вместе со всей советской идеосферой. Однако этого не произошло. И
не могло произойти. Общенациональный социальный миф, складывавшийся
веками, обладает+— не грех повторить+— высокой степенью устойчивости, и
даже лишенный внутренней подпитки, он способен в течение длительного
времени сохраняться в латентном состоянии на уровне социальных архетипов,
оказывая при этом не всегда заметное, но, тем не менее, ощутимое влияние на
все стороны жизни общества. Именно так обстоит дело в современной России.
Однако и мифы меняются со временем. Причем процесс их
трансформации (как способ выживания) оказывается сопряженным с крутыми
переменами в жизни народов, породивших эти мифы. Резонно предположить,
что и процессы, переживаемые в последние десятилетия Россией, найдут
отражение в Русской идее. Так не попытаться ли направить этот процесс в
желаемое русло+— в частности, путем интеграции в эту идею определенных
элементов Американской мечты, как и предлагают некоторые отечественные
реформаторы?
АБРИС АМЕРИКАНСКОЙ МЕЧТЫ
Прежде чем попытаться ответить на этот вопрос, посмотрим, что
представляет собой эта самая МЕЧТА, к которой+— как аналогу Русской
идеи
205
+— обращены взоры ряда отечественных политиков и обществоведов.
Это действительно аналог+— но аналог своеобразный. Ибо различие
между двумя общенациональными мифами, фиксируемое уже в их
определениях+— ИДЕЯ и МЕЧТА,+— не ограничивается содержанием,
распространяясь также на форму и другие измерения.
Идея+— понятие многозначное, получившее за время своего существования
множество философских интерпретаций. Но в любом случае оно апеллирует
больше к знанию, разуму, обобщению, к абстрактному и всеобщему, в то время как
мечта+— это скорее апелляция к чувству, конкретному, частному. Носителем идеи
может быть и человек, и Бог, а мечтать может только тварь Божья. Конечно, по
сути своей Русская идея+— это тоже мечтания, но мечтания в большей степени
философские и надличностные. В этих различиях+— один из ключей к постижению
родовых истоков ИДЕИ и МЕЧТЫ, равно как и их сущностных характеристик.
«В депрессию конца 20-x+— начала 30-х годов,+— пишет историк
В.+Соколов,+— американцам было похуже нашего. Америку тогда из кризиса
вывел знаменитый «новый курс» Рузвельта, опиравшийся на мощный фундамент
*
См.: «США+— ЭПИ», 1990.+— №+5-6.+— Ред.
521
Хроника внешней политики Российской Федерации (1991–2002)
МЕЧТЫ+— вот что было ключом к его успеху. Разумеется, мечта была сугубо
американская+— дом, семья, автомобиль. Никаких утопий типа мирового
господства или блага всего человечества. Государство обязывалось «всего-
навсего» создать условия, чтобы эти ясные и привлекательные цели стали
осуществимы для каждого гражданина»
206
.
Конечно, расхожая формула «дом-семья-машина» не чужда
Американской мечте. Но она никак не может рассматриваться в качества ее
«знака» или «визитной карточки»
207
, ибо скрадывает суть мечты
208
. Да и более
общие однозначные ее определения+— «мечта об успехе», «мечта о свободе»
и+т.п.,+— раскрывая реальные и подчас весьма существенные аспекты МЕЧТЫ,
не дают целостного представления об этом многомерном феномене.
Американская мечта
209
родилась как мечта о лучшей жизни, как Утопия. И
произошло это далеко от берегов Нового Света и задолго до его открытия. «Как
состояние ума и как мечта, Америка существовала задолго до того, как ее
открыли,+— пишет Дж. Чайнард.+— С самых ранних дней западной цивилизации
люди мечтали о потерянном Рае, о Золотом веке, где было бы изобилие, не было
бы войн и изнурительного труда. С первыми сведениями о Новом Свете
возникло ощущение, что эти мечты и стремления становятся фактом,
географической реальностью, открывающей неограниченные возможности»
210
.
Попав в Новый Свет, европейская Утопия не только сменила название,
превратившись в Американскую мечту (что, впрочем, произошло с большим
опозданием), но и преобразилась по сути. Не утратив утопического нерва, она
обрела черты общенационального мифа
211
, фиксирующего в рациональных и
иррациональных формах социальные архетипы, проросшие сквозь толщу
американского национального опыта и порождаемые последними массовые
жизненные ожидания, представления и ориентации.
Надо сразу заметить, что Русская идея и Американская мечта различаются
не только по генезису, но и по структуре, по задаваемым ими ценностным
ориентациям, степени общественной осознанности. Русская идея+— понятие
скорее философское, обыденному сознанию чуждое. Спросите простых россиян,
что это такое+— они в лучшем случае пожмут плечами. Об Американской мечте,
напротив (это подтверждает, в частности, исследование Стадса Теркела, о
котором речь ниже), готовы рассуждать многие рядовые граждане США, хотя
при этом никто не гарантирует, что в этих рассуждениях не будет много
субъективного.
И тем не менее оба концепта фиксируют реальные, сложившиеся
изначально в народном сознании представления и ориентации, имеющие
мифологическую природу и оказывающие ощутимое воздействие на
общественную государственную жизнь.
Американская мечта лишена четких предметных и содержательных
границ. Но именно это качество, позволяющее представителям различных
социальных, этнических и культурных групп, живущих в Америке или
обращающих к ней взор из-за рубежа, интерпретировать ее с большой долей
свободы, усиливает притягательность МЕЧТЫ и повышает ее
жизнеспособность.
И все же, как подтверждают исследования многих историков и
культурологов, есть все основания говорить об относительно устойчивом и
конкретном содержании, ядре Американской мечты. Отправной точкой анализа
522
Хроника внешней политики Российской Федерации (1991–2002)
этого ядра можно считать определение, данное самим Дж. Адамсом в его книге.
По словам автора, Американская мечта+— это «мечта о стране, в которой жизнь
каждого человека будет лучше, богаче и полнее и в которой перед каждым
открываются возможности, соответствующие его способностям или
достижениям»
212
. В этом незатейливом высказывании сформулировано по сути
одно из принципиальных представлений, лежащих в основе МЕЧТЫ. А именно
представление о Соединенных Штатах как стране равных и неограниченных
возможностей. Точнее+— ограниченных лишь внутренними, личностными
пределами индивида, его способностью воспользоваться той свободой, за
которой он, собственно и отправлялся в Новый Свет. Как пишет Дж. Адаме,
Американская мечта+— это «мечта о таком социальном порядке, при котором
каждый мужчина и каждая женщина смогут подняться до таких высот, которых
они только способны достичь благодаря своим внутренним качествам, а другие
признают их такими, каковы они есть, независимо от случайных обстоятельств
их рождения или положения»
213
.
Из высказываний Дж. Адамса вытекает и другое фундаментальное
представление: кузнецом своего счастья является сам индивид. Он, и только он,
несет ответственность за свои успехи и неудачи, а в конечном итоге и за то
положение, которое он занимает в обществе.
Органическая и весьма существенная часть Американской мечты+—
представление об индивиде как центре социума
214
, о его самодостаточности и
самоценности, о недопустимости посягательства на его приватностъ, не говоря
уже о покушении на жизнь и собственность.
Возможно, самые проникновенные слова об этих важнейших для
американца ценностях сказал Уильям Фолкнер. Его слова тем весомее и ярче,
что они пронизаны чувством ностальгии и горечью, порожденными
ощущением распада старых дорогих идеалов. «Была американская мечта:
земное святилище для человека-одиночки; состояние, в котором он был
свободен не только от замкнутых иерархических установлений деспотической
власти, угнетавшей его как представителя массы, но и от самой этой массы,
сформированной иерархическими установлениями церкви и государства,
которые удерживали его, как личность, в рамках зависимости и бессилия…
Мечта, сливающаяся в едином звучании голоса индивидов+— мужчин и
женщин: «Мы создадим новую землю, где каждая индивидуальная личность+—
не масса людей, а индивидуальная личность+— будет обладать неотчуждаемым
правом индивидуального достоинства и свободы, основывающимся на
индивидуальном мужестве, честном труде и взаимной ответственности»
215
.
Американская мечта, как и всякий общенациональный миф, включает в
себя не только представление о стране, ее людях и существующих в ней
принципах, но и определенные жизненные ориентации, поведенческие и
нравственные установки. Это установка на личностную самореализацию и
самоорганизацию. Это ориентация на индивидуальный и индивидуалистический
образ действий, не исключающий сотрудничества с другими, но и не
допускающий растворения себя в других, в массе, о чем говорил Фолкнер. Это
ориентация на успех, тесно связанная с установкой на предпринимательскую
инициативу. Это+— последнее по счету, но отнюдь не по значению+— ориентация
на личностное самосозидание, итогом которого является знаменитый
американский «self-made man»
216
.
523
Хроника внешней политики Российской Федерации (1991–2002)
Таковы основные моменты внутреннего аспекта Американской мечты.
Разумеется, она включает в себя, о чем уже говорилось, лежащее на
поверхности, наглядное, материально-бытовое измерение, воплощенное в
формуле «дом-семья-машина». Но, строго говоря, в этой самой триаде, равно как
и в символизируемых ею мечтаниях о богатстве, стабильности, житейской
обустроенности и+пр., нет ничего специфически американского. Так что сводить
феномен МЕЧТЫ к этой расхожей формуле, как делают некоторые публицисты
и политики,+— значит проглядеть за деревьями лес.
Американская мечта проникнута духом национального морального
превосходства, избранности и проистекающего отсюда мессианизма. Янки
убеждены, что Соединенные Штаты+— «Град на холме», путеводная звезда, по
которой должны сверять свой исторический маршрут другие народы, а Америка
имеет моральное право при необходимости корректировать его. Ибо для того
она и послана провидением, чтобы «указать человечеству в каждом уголке мира
путь к справедливости, независимости и свободе… Америка должна быть готова
использовать все свои силы, моральные и физические, для утверждения этих
прав (прав человека.+— Э.Б.) во всем мире».
Высказывание принадлежит Вудро Вильсону+— политику, отнюдь не
относящемуся к породе «голубей». Но подобного рода заявления,
утверждающие «освободительную миссию» Америки, можно было услышать в
разное время едва ли не от всех президентов США. И не только от президентов.
«Мы, американцы,+— избранный народ… Израиль нашего времени». Так сказал
классик американской литературы Герман Мелвилл. И слова эти могли бы
повторить (и повторяли) вслед за ним многие его собратья по цеху, включая тех,
кто подобно Уильяму Фолкнеру с горечью констатировал кризис Американской
мечты. Да и рядовые американцы в массе своей убеждены, что живут в стране,
которой Богом предопределено служить примером для остального мира. Но как
служить?
«Наша судьба предначертала нашу политику,+— уверял (в 1897+г.)
американский сенатор А.+Беверидж.+— Американский закон, американский
порядок, американская цивилизация и американский флаг прочно утвердятся на
берегах, которые пока еще погружены в кровавые войны и мрак невежества, но
будут превращены руками божьего провидения в прекрасные и светлые».
Миссия оказывается, таким образом, предприятием, которое должно обернуться
для страны успехом+— политическим, коммерческим, военным. Это не
деятельность ради некой абстрактной идеи: это, как того и требует этика
достижений,+— бизнес, пусть и своеобразный.
Так что мессианизм мессианизму+— рознь. «Православно-христианский
мессианизм в той форме, в какой он складывался в России,+— писал один из
исследователей русской идеи М.+Маслин,+— не похож на индивидуалистический
мессианизм протестантизма. Христианскому универсализму Русской идеи вообще
чужд партикуляризм протестантского типа»
217
. И не только партикуляризм: ему
чуждо и стремление к непосредственной материальной выгоде как следствию
мессианской деятельности. Отсюда вовсе не следует, что один мессианизм лучше
или хуже другого. Но за ними стоит разная психология. И разная стратегия.
Легко заметить (об этом писалось и говорилось не раз)+— Американская
мечта несет на себе отчетливую и глубокую печать либеральной философии и
протестантской этики. Иного и быть не могло в стране, где в силу исторических
524
Хроника внешней политики Российской Федерации (1991–2002)
причин либерализм и протестантизм определяли не только идейный
«мэйнстрим», но и общественное, в том числе массовое, сознание, как, впрочем,
и повседневный быт граждан.
Естественно, что эволюция американского либерализма, отражающая
происходящие в стране процессы (ограничение пределов и форм проявления
предпринимательской деятельности, изменение типа и характера отношений
между государством и обществом и+т.п.) не могла не породить представления о
«кризисе», «распаде» и даже «гибели» Американской мечты
218
. Однако МЕЧТА
жива. Она, конечно, меняется (об этом+— чуть ниже), стихийно
приспосабливаясь к новым обстоятельствам. Но социальные архетипы,
воплощающие опыт и нравы индивидуалистической Америки, по-прежнему
оказывают воздействие на психологию и поведение американцев. А это значит,
что МЕЧТА сохраняет и свои идеологические функции, определяющие ее
важное место в национальной идеосфере. «Мы (американцы.+— Э.Б.)
придерживаемся разных убеждений и при этом расходимся во взглядах
относительно многих вещей,+— констатируют видные американские историки
Дж. Бернс, Дж.+Пелтасон и Т.+Кронин. Но у нас есть некий общий комплекс
идей и ценностей, которые выступают в качестве грубого, но устойчивого
руководства к нашим гражданским и политическим действиям. Эти идеи и
ценности помогают охарактеризовать нас как народ и как нацию»
219
. Остается
добавить к сказанному, что МЕЧТА как общенациональный миф, не
исчерпывает всего «комплекса идей и ценностей», которыми руководствуются
американское государство и гражданское общество. Но без этого мифа
невозможно представить себе ни национальную идеосферу как целое, ни
американскую нацию, ни Соединенные Штаты как страну, к которой обращены
алчущие взоры миллионов людей за пределами Нового Света.
ПОМОЖЕТ ЛИ МЕЧТА ИДЕЕ?
И вот вопрос,+— не может ли Американская мечта немного поработать на
Россию? Конкретно: нельзя ли использовать те или иные ее элементы при
конструировании современной Русской национальной идеи, как предлагают
некоторые наши реформаторы?
Замысел тем более не беспочвенный, что протагонисты Русской идеи
всегда видели в ней открытую систему, способную впитывать ценности,
создаваемые другими народами. «Мы знаем, что не оградимся уже теперь
китайскими стенами от человечества,+— утверждал Достоевский.+— Мы
предугадываем, и предугадываем с благоговением, что характер нашей будущей
деятельности должен быть в высшей степени общечеловеческий, что русская
идея, может быть, будет синтезом всех тех идей, которые с таким упорством, с
таким мужеством развивает Европа в отдельных своих национальностях; что,
может быть, все враждебное в этих идеях найдет свое применение и дальнейшее
развитие в русской народности»
220
.
К такого рода синтезу вроде бы предрасполагает и то, что современное
российское общество пребывает на такой стадии эволюции, когда степень
пластичности социума и его сознания все еще достаточно велики, чтобы
целенаправленно придать (или попытаться придать) нашим национальным
идеалам, ценностям, ориентациям новые формы и новое содержание.
525
Хроника внешней политики Российской Федерации (1991–2002)
Вопрос, однако, в том, возможно ли в принципе целенаправленное
синтезирование общенационального мифа? И не менее важный вопрос:
совместима ли Американская мечта (полностью или частично) с российским
менталитетом и традиционной Русской идеей?
По мнению многих наших сограждан (их численность в последние годы
зримо возросла), Россия столь существенно отличается от Соединенных Штатов
в цивилизационном, в том числе ментальном, отношении, что всякие попытки
трансформировать ее идейный, а тем более духовный, мир путем
целенаправленных заимствований у Запада, особенно у Америки, в лучшем
случае бесполезны, в худшем+— вредны. Об этом едва ли не с момента начала
дискуссии о Русской идее говорили и писали Ю.+Бородай, Г.+Гачев, С.+Кургинян,
другие деятели культуры и обществоведы
221
.
Особо следовало бы выделить в этом ряду философа и писателя
Александра Зиновьева, не раз обращавшегося в последние годы к проблеме
Россия (СССР)+— Запад (США). «Чтобы превратить советское
коммунистическое общество в общество западнистское… нужен человеческий
материал, какого в России нет и не предвидится… Нужны тысячи и тысячи
всякого рода условий, каждое из которых по отдельности кажется выполнимым,
а все вместе не будут в России выполнены никогда и ни при каких
обстоятельствах. А без перерождения общества на уровне микроструктуры
Россия никогда не станет страной западнизма. Она может стать лишь сферой
колонизации для Запада, как это происходит на самом деле в результате
разрушения коммунистической системы сверху (усилиями власти) и извне
(усилиями Запада)»
222
.
Любопытно, что близкие к описанным позиции занимают и некоторые из
американцев, которые следят за событиями в современной России. Они
утверждают, что, хотя Соединенные Штаты и производят сегодня впечатление
процветающего общества, Американская мечта клонится к упадку, и Россия
совершила бы большую ошибку, если бы попыталась ее копировать
223
.
Но есть, повторю, иная позиция, приверженцы которой полагают, что
равнение на ценности и установки Американской мечты помогло бы России
решить проблему формирования нового социально-политического идеала и
национальной идентичности.
Для начала, полагают некоторые из них, было бы недурно… научиться
мечтать так, как это делают янки. «…Нынешние Штаты, эталон благополучия,
силы и уверенности в себе, разве стали бы таковыми без Великой Американской
Мечты?.. В чем же наша-то+— Великая Российская Мечта? Ведь нет сегодня и не
может быть важнее этого вопроса для будущего России. Если человек “живет не
хлебом единым”, сегодня он просто обязан обдумывать личную версию Великой
Мечты. О ней пора толковать на кухонных посиделках и орать в микрофоны на
митингах, ее настало время обсуждать в печати»
224
.
Предлагается обратить внимание и на конкретные элементы
Американской мечты. Речь идет об отношении к личной свободе как высшей
ценности и о психологической установке на автономные действия,
ориентирующей граждан на решение личных и частных проблем без оглядки на
государство и ожидания помощи с его стороны (как это имеет место в России).
526
Хроника внешней политики Российской Федерации (1991–2002)
Об уважении к частной жизни, частной собственности и частному
предпринимательству (у нас такое уважение прививается с трудом) как
гарантиях свободы и независимости индивида.
О развитой способности и готовности людей к самоорганизации (ее нам
катастрофически не хватает), позволяющей поддерживать существование
сильного, стабильного, инициативного гражданского общества,
контролирующего государство и сдерживающего его экспансионистские
поползновения.
Об уважении к закону (где его видели в России?) как правовой основе
обеспечения равных возможностей всех и каждого.
О вере в неограниченные и равные возможности индивидуального
жизнетворчества (такой веры у нас на массовом уровне никогда не было и нет), а
конечном счете+— в личный успех…
Речь идет, как видим, о качествах, благодаря которым американцы
добились таких успехов, которые делают их одной из самых, если так можно
сказать, несколько перефразируя историка Л.+Гумилева, «пассионарных» и
удачливых наций. Почему бы и в самом деле не попытаться обогатить и Русскую
идею, и наши реальные жизненные отношения, а в итоге, возможно, и
российский менталитет путем заимствования этих качеств? Ну разве русские+—
люди без воображения? Разве они не умеют мечтать или делают это хуже
американцев?
Да таких мечтателей, каких породила Россия, еще поискать! Только вот
в мечтаниях своих русские любят возноситься к планетарным и космическим
высотам. (А потом удивляемся, почему социализм начали строить в России, а
не в Англии или Соединенных Штатах!) Так может, самое время спуститься
на грешную землю и поставить в центр мечтаний маленькое личное счастье+—
то самое, которое наши революционные «горланы-главари» публично
клеймили как «мещанское»?
Попытки подобного рода заимствований и целенаправленных
трансформаций в России+— историки подтвердят это+— предпринимались не
раз. Последняя из попыток относится к началу 90-х годов, причем ее
инициаторами и проводниками выступали как раз те из младореформаторов,
которые избрали в качестве Мекки именно Соединенные Штаты. Результаты
известны: судить о них позволяет драматическая история «второго
пришествия» либерализма Россию
225
.
Можно по-разному объяснять, почему либеральный посев дал на российских
просторах слабые всходы и скудные плоды. Но, думается, далеко не в последнюю
очередь это произошло по той тривиальной причине, что постулаты и этос
классического либерализма плохо уживаются с принципами и духом традиционной
Русской идеи. Предпринимательский и этический индивидуализм, подкрепляемый
протестантской версией христианства, не ложится на архетипы российского
менталитета, складывавшиеся веками и воплощающие опыт национального
выживания в условиях, существенно отличных от североамериканских. Если бы
было иначе, ориентация на собственные силы и личный успех, дистанцирование от
государства и стремление к ограничению его функций и+т.п. давно могли бы стать
органической частью Русской идеи. А пытаться оперативно изменить
национальные архетипы искусственным путем, будь то путь просвещения или
психологического насилия (манипулирования)+— дело бесперспективное.
527
Хроника внешней политики Российской Федерации (1991–2002)
Проблема в том, что формирование и трансформация общенациональных
мифов были и остаются в основе своей стихийным, естественно развивающимся
процессом, растягивающимся на десятилетия и века. А его динамика,
направленность и содержание определяются не благими пожеланиями и
намерениями, но, прежде всего, национальным опытом, складывающейся на его
основе традицией и реальными условиями+— природными и социальными+—
общественной жизни. Да и синтез, о котором говорил Достоевский,+— он ведь
тоже происходит не в лабораторной пробирке. И никакие технологии, даже
самые современные, ускорения социальных и политических процессов не
срабатывают, когда дело касается глубинных установок и представлений,
воплощающих многовековой опыт десятков поколений людей, обосновавшихся
в определенной геополитической и цивилизационной нише планеты.
Конечно, Русская идея меняется по ходу времени, как меняется и
Американская мечта. Причем в тенденции их эволюция идет в
противоположных направлениях. В МЕЧТЕ усиливаются социальное и
социентальное измерения (вспомнить хотя бы об идее «великого общества»
как одном из воплощений социального государства). А в Русскую идею
начинают проникать+— пусть пока робко+— индивидуалистические черты,
находящие воплощение в мечтаниях о собственном доме, личной автомашине,
частном бизнесе и персональной ответственности за личную судьбу. Поэтому
в принципе не исключено, что со временем социоцентрическая по сути
Русская идея интегрирует в себя (в преобразованном виде, разумеется) какие-
то, в том числе упомянутые выше, элементы индивидоцентрической
Американской мечты и тем самым приблизится к ней. Но если даже это и
произойдет+— чему должны сопутствовать благоприятные обстоятельства на
международной арене и социально-экономические изменения внутри России,
то лишь в более или менее отдаленной исторической перспективе.
ТРИ «УРОКА» У ЯНКИ
И тем не менее опыт функционирования существующей в США
идеосферы (органической частью которой является Американская мечта) может
оказаться достаточно поучительным для отечественных реформаторов.
Вот уже на протяжении десяти с лишним лет в России слышатся
настойчивые призывы сформулировать государственную (национально-
государственную) идеологию, в которой многие обеспокоенные
соотечественники видят одно из самых эффективных средств сохранения России
как независимой страны и вывода ее из тотального кризиса. Именно
государственная идеология способна, по мнению известных философов
В.+Ильина, А.+Панарина и А.+Рябова, выразить «веру народа в свои исторические
судьбы», мобилизовать его на созидательную деятельность, придать смысл его
творчеству
226
. «Россия остро нуждается в распространении новой
государственной идеологии, которая уже вызрела в ней,+— утверждает
экономист М.+Делягин.+— Россия беременна этой идеологией, и то, какая из
политических сил выступит в качестве повивальной бабки, определит развитие
нашей страны»
227
.
Без государственной идеологии, убеждены ее апологеты, не может
обойтись ни одно сильное государство, ни одно успешно развивающееся
528
Хроника внешней политики Российской Федерации (1991–2002)
общество, в том числе демократическое
228
. Именно в качестве основы такой
идеологи нынешней России и должна, по замыслу части нашей элиты,
выступить Русская идея. Перспектива тем более заманчивая для некоторых, что,
согласно статье 13+Конституции Российской Федерации, «никакая идеология не
может устанавливаться в качестве государственной или обязательной».
Складывается впечатление, что тем самым нам предлагают (в который раз!)
обойти закон и действовать по привычной формуле двоемыслия: говорим+—
Русская (Национальная идея, Общероссийская идея и+т.п.), подразумеваем+—
государственная (национально-государственная) идеология.
Примечательно, что в хоре сторонников последней слышатся ныне голоса
не только давних твердых державников, но тех, кто еще вчера требовал
«очистить общество от марксистско-ленинской догматики» и чьи усилия
сыграли не последнюю роль в появлении конституционной нормы,
запрещающей официальную государственную идеологию.
Впрочем, причины подобных метаморфоз и мотивы, которыми
руководствовались новые «державники», понятны. Люди устали от «разброда и
шатаний» во властных «верхах» и безвластных «низах», от анархии и беспредела,
разрушающих современное российское общество. Они опасаются распада страны,
и им кажется, что установление государственной идеологии может существенно
поправить положение дел в России. Но понимают ли они, что такое идеология и в
частности идеология государственная? Отдают ли себе отчет в том, к каким
последствиям может привести ее введение в такой стране, как Россия, граждане
которой+— бывшие советские граждане (!)+— с таким трудом адаптируются к
непривычной для них духовной и идейной свободе? И не шутят ли, утверждая, что
в демократических странах существует идеология, освященная авторитетом
государства?
Судя по высказываниям участников дискуссии о Русской идее, многие из
них имеют неадекватное представление об идеологии, видя в ней совокупность
ценностно-нейтральных идей, дающую объективное представление о
реальности. На самом деле идеология (любая!) не имеет ничего общего с
объективным, свободным от ценностных суждений знанием, раскрывающим
истинное положение вещей в обществе. Об этом не раз говорили философы и
социологи самых разных направлений+— от Маркса до Мангейма и Белла,
видевшие в идеологии механизм оправдания и защиты частного интереса
определенных социальных и политических групп.
Идеология играет двойственную роль в обществе. Она действительно
организует и сплачивает общество (или какую-то его часть), задает цель его
деятельности и смысл+— существованию. Но за это приходится расплачиваться
дорогой ценой. Как справедливо отмечал философ М.+Мамардашвили, «всякая
идеология разрушает поле кристаллизации мысли… Есть закон, по которому
всякая идеология стремится дойти в своем систематическом развитии до такой
точки, где ее эффективность измеряется не тем, насколько верят в нее люди и
как много таких людей, а тем, что она не дает думать и не дает сказать»
229
.
Тем не менее идеология существует в любом развитом обществе. И все
попытки деидеологизации последнего+— а таковые предпринимались не
единожды+— оканчивались неудачей. Как неудачными оказывались и попытки
(сегодня к этому призывают сторонники государственно-идеологического
строительства в России) сконструировать некую «современную», «новую»,
529