Торкунов А.В. Внешняя политика и безопасность современной России. 1991-2002. Том 1
Подождите немного. Документ загружается.
А.Д. Богатуров
Возможно, западным политикам такой оборот событий кажется реальнее,
чем они признаются. Во всяком случае Запад спешит использовать ситуацию,
сложившуюся в международных отношениях на рубеже нового века, и закрепить
за собой как минимум на двадцать—пятьдесят лет наиболее благоприятные
позиции в мире. Обзор зарубежной литературы убеждает, что Запад в целом
удовлетворен международной ситуацией и его не слишком пугает
намечающаяся фронда Китая, России и Индии (а может быть, и каких-то
меньших стран). США, как с подкупающей откровенностью отметил один
американский коллега, добились решающего верховенства над всеми своими
соперниками и ныне смело проводят «ту же самую стратегию достижения
превосходства, которой они следовали с 1945+по 1991+годы»
42
.
Западноевропейцы же и японцы вполне довольны «просвещенным
авторитаризмом» американского лидера и лишь опасаются, как бы США не
«увлеклись» и не перестали считаться с мнениями более слабых, но лояльных
Вашингтону партнеров
43
. Между тем извне мирового общества картина
предстает менее умиротворяющей. Гармонию нарушает прежде всего
несоответствие методов и процедур управления современными
международными отношениями их объективной природе.
Действительность 90-х годов обнаружила ряд важных закономерностей. Во-
первых, изменилась и продолжает меняться структурная конфигурация мира.
После 1991+года мир можно считать биполярным условно только в военно-силовом
отношении, да и то с оговоркой относительно асимметричных возможностей США
и России. США остались единственным комплексным лидером, но классически
однополярным мир не стал. Вместе с Соединенными Штатами функции нового
полюса перешли к другим «старым» членам G 7, среди которых США, конечно,
партнер «более равный, чем остальные». Эти государства фактически
сформировали орган политического управления мировым обществом, а в той
степени, в какой то задает тон в международном сообществе, и мироуправления.
Во-вторых, не успев окрепнуть, плюралистически однополярная
структура стала испытывать заметное давление со стороны Китая и Индии,
дебютировавших в 90-х годах в роли глобальных игроков. Пекин резко нарастил
свои экономические и военные возможности, а Дели, вопреки сопротивлению
«старых» великих держав, прорвался к обладанию ядерным оружием, что
существенно изменило военно-стратегический баланс в Центральной Евразии.
И Индию, и особенно Китай беспокоит негласное стремление США
создать условия для возможного будущего расширения зоны влияния НАТО в
глубь Евразии. Речь идет об избирательном подключении центрально-азиатских
государств и России к системам парамилитарного сотрудничества с альянсом. В
ответ Пекин, желая помешать прозападному дрейфу Москвы, заключил с ней
декларативный «антиоднополярный пакт»+— Декларацию о многополярном
мире (1996), которую обе стороны толкуют в антизападном смысле.
Фактическое значение российско-китайского сближения, улучшения
китайско-индийских отношений и оживления российско-индийских связей. Не
дает оснований говорить о становлении многополярной структуры. Однако
можно констатировать, что при нынешней однополярности решения принимают
и реализуют менее централизованно, чем в условиях биполярности 1945–
1991+годов. Тенденцию к децентрализации поддерживает «рассеянная
антизападная фронда» арабо-исламского мира, а также позиция
91
А.Д. Богатуров
латиноамериканских государств, акцентирующих субрегионализм своей
политики. Есть основания полагать, что, оставаясь «плюралистически
однополярным» по методам управления, мир будет одновременно становиться
все более децентрализованным, фрагментарным.
В-третьих, в ответ на эту децентрализацию, в которой «старые» члены
«семерки» усмотрели вызов своему влиянию, Запад с 1996+года ужесточил свою
политику. Были видоизменены мотивировка американского присутствия в»
Европе и его материально-технические основы (сокращены воинские
контингенты и выведено ядерное оружие). Началось выдвижение передовых
рубежей НАТО на Восток (в Венгрию, Польшу, Чехию). Дважды были
опробованы механизмы принятия военных решений в условиях кризиса и
непосредственного использования вооруженных сил альянса в наступательных
целях за пределами национальной территории государств-членов.
Действия НАТО, в свою очередь, спровоцировали другие государства.
Осенью 1999+года Россия целенаправленно начала регулярные боевые действия
против мятежников в Чечне, к которым одно время проявляла терпимость. В
мире понизился порог применения силы, а на вооруженные конфликты
перестали смотреть как на экстраординарные явления.
В-четвертых, произошел серьезный концептуальный сдвиг в понимании
элементов международного порядка. После кризисов в Боснии и Косове мировое
общество фактически отказалось от принципа разрешительности (laissez–faire),
который со времен Вестфальского мира 1648+года считался системообразующим и
предусматривал неограниченную свободу суверенных государств во внутренней
политике, если они непосредственно не угрожали безопасности других стран.
Во время войны в Косове страны НАТО вмешались во внутренние дела
Сербии, не граничившей ни с кем из членов альянса. Стало ясно, что в своих
действиях «семерка» руководствуется новой доктриной международного
порядка+— доктриной «избирательной легитимности». В соответствии с ней
страны НАТО присвоили себе право не только определять, насколько легитимны
внутриполитические действия суверенных правительств, но и устанавливать
пределы государственного суверенитета. Отойти от устоявшегося принципа
упорядочения международных отношений им позволила демонстрация военного
превосходства НАТО над потенциальными объектами политики «избирательной
легитимности». Это увеличило потенциал недоверия и конфликтности в
международной политике.
И все же, несмотря на все противоречия, можно считать 90-е годы
временем утверждения нового международного порядка.
1. Появился+— плохой или хороший+— принцип «избирательной
легитимности», которым под давлением «семерки» начинает de facto
руководствоваться международное сообщество. ООН и другие международные
организации все чаще рассматривают вопрос о «законности» правительственной
политики в отдельных государствах. На основе таких обсуждений все шире и
увереннее практикуется введение санкций и разнообразное парасиловое и
силовое вмешательство. Раз за разом создаются прецеденты нарушения
классической нормы невмешательства во внутренние дела суверенных
государств. Это, несомненно, одна из основных характеристик современного
международного порядка.
92
А.Д. Богатуров
2. Сложилось ясное соотношение сил и возможностей, определяющих и
четкую иерархию стран в мировой политике. Все понимают, какие государства и
группировки занимают верхние ступени пирамиды, а какие теснятся у подножия.
3. Большинство стран мира, соглашаясь или не соглашаясь с фактическим
положением дел, принимают его в расчет и исходя из этого строят свою
международную политику.
4. В мире существует+— пусть слабый и несовершенный+—
согласительный механизм. Если попытки мирового общества руководить
международным сообществом рождают острые конфликты, фактические
демиурги главных международных решений могут+— при желании+— улаживать
их с помощью ООН.
5. Институты реального (неформального) регулирования международных
отношений (G 7), по крайней мере, отчасти остаются полуоткрытыми.
Формально в них может участвовать Россия, а в будущем и Китай. И хотя новые
члены группы вряд ли скоро сравняются со старыми, любое взаимодействие в
рамках «семерки» лучше отсутствия диалога и откровенной разобщенности.
Скверное управление миром не хуже полной неуправляемости. Это+— слабое
утешение: по сравнению с химерами многополярного мира, неизбежно
тяготеющего к большим войнам, однополярность, может быть, и
предпочтительней, но она неорганична, ибо не соответствует объективной
структуре мира. Это может оказаться одной из причин недолговечности нового
миропорядка.
Он не кажется надежным. Слишком многие страны отчуждены от участия
в регулировании, и слишком откровенно его поборники полагаются на силу. В
этом смысле концепция «избирательной легитимности» не внушает оптимизма,
ибо изменение правил в ходе игры редко кончается к всеобщему
удовлетворению. Стремление Запада устанавливать эти правила, полагаясь на
свой интерес, в современной ситуации рискованно. Оно терпимо лишь
постольку, поскольку у ведомых мировым обществом (остальных членов
международного сообщества нет ресурсов сопротивляться или они полагают,
что неудобная роль младшего партнера все же лучше других мыслимых
альтернатив. Но такая ситуация противоречит структуре мира-конгломерата; она
искусственна, уязвима и неизбежно противопоставляет международное
сообщество мировому обществу.
Москве современный порядок не благоприятствует, по ходу его складывания
и регулирования ей выпало играть пассивную и ограниченную роль. Россию в
мировом раскладе сил учитывают+— в силу ее огромного геополитического
потенциала и остаточной военной мощи. Но партнеры учитывают и ее
неспособность эффективно распорядиться своими ресурсами, сформулировать
цели, отвечающие ее реальным потребностями возможностям, в том числе
неумение правительства в нужный момент сосредоточить средства на
приоритетных направлениях.
По своей геополитической природе Россия, где преобладает
пространственно-ресурсное, а не инструментально-преобразовательское
начало,+— хрупкое образование. В краткосрочной перспективе нынешняя
формула включения в экономико-производительную сферу мирового общества
способна поднять материальное благосостояние российского населения. Она и
сегодня позволяет рядовым россиянам жить лучше, чем гражданам бедных
93
А.Д. Богатуров
ресурсами Болгарии, Грузии или Армении. Смущает не роль сырьевого придатка
более развитой части мира. Плохо, что нет свободы решать, хочет ли страна
выступать в такой роли, накапливая богатство в зарубежных банках, или же
предпочитает тратить меньше ресурсов, держать деньги дома и жить лучше, чем
в советские времена, но скромнее, чем по средним западным стандартам.
Втиснутая в нынешней мировой порядок, Россия не только не выбирает,
но даже теоретически не осмысливает издержек и преимуществ тех альтернатив,
перед которыми она стоит. Как продемонстрировал феномен «завещаемого
президентства», в нынешних условиях свобода выбора в России условна. Иначе
ли обстоит дело в международном сообществе?
* * *
Последнее десятилетие XX века стало самым успешным с точки зрения
экспансии мирового общества в отдаленные и закрытые для внешних влияний
уголки планеты. В момент распада биполярности внутренне спаянное
демократическое ядро международного сообщества с выгодой для себя
воспользовалось эпохальным шансом и сделало рывок к формированию
мирового общества планетарного масштаба.
Вместе с тем обнаружилось, что исходные ожидания в известной мере
исчерпаны. Долгие годы Запад руководствовался упрощенной картиной мира. В
ней как источник «неправильного» развития фигурировало политико-
идеологическое противоречие между Западом и Востоком. Теперь этот образ
обнаружил свою неполноту. Не утрачивая единства, реальный мир стал
проявлять себя как организм, склонный развиваться не только по законам
линейного восхождения. Избавившись от страха оказаться втянутыми в ядерную
схватку между двумя супергигантами, страны мира стали осмысливать
собственные реалии и пытаться капитализировать внутренние культурно-
традиционные, социальные и иные ресурсы. В них многие видят теперь шанс
устоять перед растущим давлением-соблазном «стать частью Запада».
Если эта тенденция будет нарастать и впредь, она способна затормозить
глобализацию+— по крайней мере, ее поверхностные и скоротечные формы
уподобления культурных, бытовых и поведенческих стандартов. Не будучи
концептуализована и институциализирована в организационно-политическом
отношении, эта тенденция вряд ли приостановит глобализацию как таковую. Но,
как мне кажется, она может ограничить воздействие глобализационных импульсов.
Чтобы сохранить их прежнее влияние, придется искать не просто более
изощренные, но и более адекватные формы+— прежде всего совместимые с
интересами государств, которые до сих пор оставались лишь объектами
международного влияния.
Как долго может сохраняться подобный вектор развития? Ответить на
этот вопрос захватывающе масштабная задача, встающая перед современными
аналитиками международной реальности.
Примечания:
94
Н.А. КОСОЛАПОВ
КОНТУРЫ НОВОГО МИРОПОРЯДКА
ель последующего изложения+— попытаться обрисовать контуры
системы международных отношений, с которой мир вступит в XXI век и в
которой России предстоит найти для себя место. Каждая из двух подтем «тянет»
на объемистую монографию, поэтому данная статья+— не прогноз, а скорее
поиск опорных точек и положений для более углубленного анализа
поднимаемых проблем в дальнейшем.
* * *
Система международных отношений, с которой мир проживет как
минимум первое десятилетие XXI века, уже существует и в главных ее чертах на
протяжении этого срока вряд ли успеет принципиально измениться. Начало ее
становления приходится на рубеж 80-х и 90-х годов, когда с интервалами менее
года друг за другом последовали перевороты в странах Восточной Европы, развал
социалистического содружества, завершение холодной войны, суверенизация
республик бывшего СССР и ликвидация СССР тремя союзными республиками+—
его номинальными основателями в 1922+г. Тем самым был положен конец как
политическому существованию одной из сторон в холодной войне, так и, что
гораздо более важно, главной державе-победительнице во Второй мировой войне
и всем международно-политическим итогам и последствиям ее тогдашней
победы. Перестали существовать не одна только конфронтационная система
международных отношений 60–80-х годов:+— детище холодной воины, гонки
ракетно-ядерных вооружений, стратегического паритета,+— но и ялтинско-
потсдамская, теряющая смысл и невозможная без одного из центральных ее
участников.
Было бы неверно отождествлять конфронтационную систему МО времен
холодной войны только с противостоянием СССР и США или даже Запада и
Востока в целом. На это противостояние, выполнявшее системообразующую
функцию, были «навешены» производные от него компоненты, образовывавшие
своего рода международно-политическую периферию биполярного мира:
Движение неприсоединения и «третий мир» в целом; Китай, после разрыва с
СССР ставший самостоятельным и все более весомым фактором мировой
политики; региональные схемы сотрудничества и развития и+— как их важная
составная часть,+— группа государств-«витрин» с быстро растущей экономикой;
система локальных конфликтов, объединяемая общей зависимостью от
состояния и динамики советско-американских отношений; отдельные
региональные «центры силы», сумевшие набрать вес, пока СССР и США
занимались взаимным соперничеством. Все это теперь либо повисает в воздухе,
лишившись опоры вообще (Движение неприсоединения), либо вынуждено
искать для себя новые источники политической и материальной опоры и
Опубликовано: Постиндустриальный мир: центр, периферия, Россия.
Сборник+1. Общие проблемы постиндустриальной эпохи.+— М.: МОНФ, 1999.+— С.
213-241.
Ц
Косолапов Н.А.
подпитки (локальные конфликты, более не образующие никакой системы), либо,
успев в 60–80-е гг. стать самодостаточным, так или иначе по-новому
самоопределяется в формирующейся системе международных отношений.
Иными словами, как следствие распада СССР и соцсодружества, а с ними и
всего послевоенного миропорядка, система международных отношений
вынужденно переустраивается на во многом совершенно новых началах. При этом
принципиальной трансформации подвергается система в целом. Но и всем ее
компонентам предстоит вписаться в заново формирующееся мироустройство, хотя
каждая из ее частей должна будет пройти через собственное приспособление к
меняющимся мировым реалиям. Поэтому становление новой системы
международных отношений+— не одномоментный акт, но процесс, основные
характер и тенденции которого уже определились, однако до его завершения еще
весьма далеко.
Определившимися компонентами постсоветской (этот термин, на мой
взгляд, точнее других отражает суть свершившихся перемен) системы
международных отношений на конец 90-х годов являются:
• текущие смысл и содержание международных отношений;
• формационная и цивилизационная основы миропорядка;
• его политико-организационный тип;
• политико-идеологические основы нового мироустройства.
Есть, конечно, и другие определившиеся компоненты; но для нашего
анализа они представляются существенно менее значимыми и потому здесь не
рассматриваются.
Главная, центральная из всех происшедших в мире перемен, как
представляется,+— вовсе не прекращение конфронтации (ракетные и ядерные
вооружения никуда не исчезли, напротив, расползаются по планете, и
конфронтация может вспыхнуть в любой момент, хотя и в иной ее
конфигурации) или холодной войны (она имела свои неплохие стороны, о
которых ниже). Важнейшие смысл и содержание новой, постсоветской системы
МО+— в историческом конце противостояния внутри еврохристианской
цивилизации и переходе к открытой фазе противостояния западной части этой
цивилизации и остального мира.
Еще во времена античности, в заочном споре Аристотеля и Платона, в
общественно-политической практике Афин, Спарты и Рима сложилась, обрела
теоретическое выражение дихотомия «личность или общество». Приоритет тому
или иному началу органично и неизбежно влек за собой массу выводов и
последствий для мировосприятия и мирообъяснения, способов хозяйствования и
администрирования, для этики, политики, культуры, религии+— всех сфер и
сторон жизни будущей западной цивилизации. В новое и новейшее время спор
этот достиг своей вершины в столкновении либерализма и коммунизма,
христианства и атеизма как идеологий, в расколе мира еврохристианской
цивилизации на собственные «Восток» и «Запад».
Неверно изображать дело таким образом, будто с распадом СССР и
советской системы произошли «крах коммунизма» и соответственно «победа
либерализма». На самом деле и в цитадели либерализма+— в США, и в среде
современных коммунистов (КПК; даже КПРФ) в целом противостояние «или…
или…» сменилось компромиссом «и.., и…»+— т.е. пониманием необходимости
96
Косолапов Н.А.
поиска и воплощения путей и форм гармонизации общественного и
индивидуалистического начал.
В жизни это выражается давно свершившимся принятием практики
государственного регулирования, социальных программ на Западе и
относительно недавним, но также свершившимся признанием частной
собственности и рыночных методов коммунистами (особенно в Европе и в
Китае). Конвергенция в сфере реального хозяйствования+— факт и далеко
зашедший процесс: «социально ориентированная рыночная экономика» стала
общепризнанной концепцией и всеобщей мечтой на всех континентах земного
шара, а экономика всем диктует законы и «технологии», зависящие от
достигнутого уровня развития страны, а не от идеологических пристрастий или
антипатий.
Былое противостояние в значительной степени преодолено и в сфере
идеологии. Две ветви христианства+— западная и восточная, католическая и
православная,+— не примирились окончательно, но и не враждуют с былыми
ожесточением и страстью, не настраивают друг против друга паству и часто
даже вступают в диалог. Перестал быть воинствующим атеизм, и даже
коммунисты допускают ныне в свои ряды верующих; а социально-
экономические положения некоторых папских энциклик малоотличимы от
позиций социал-демократии. Естественно, глубокие различия между
названными идеологическими системами остаются; однако они уже не служат
более водоразделом, неумолимо раскалывавшим Европу и весь
еврохристианский мир на враждующие и взаимно непримиримые группировки.
То, что когда-то было в Европе политической нормой, стало теперь уделом
фанатиков.
Идеологическое успокоение, конец политического и военного
противостояния внутри еврохристианской цивилизации означают, что Запад и
прежде всего США, вышедшие из противоборства внешне вроде победителями,
отныне лишаются «внутреннего врага» в собственном доме и остаются один на
один с прочим миром. При этом социальное и экономическое деление на
«золотой миллиард» и далеко отстоящее от него большинство человечества
практически почти совпадает с цивилизационным, этноконфессиональным,
военно-политическим размежеванием современного мира на Запад (в широком
смысле этого понятия) и остальные народы, цивилизации, страны. Граница
между Центром и Периферией, постиндустриальным и существенно менее
продвинутым мирами проходит по тому же водоразделу.
Все изложенное означает, что определились формационные и
цивилизационные основы современного миропорядка. С формационной точки
зрения это капитализм (частнособственническая формация; либеральная или же
социально ориентированная рыночная экономика+— все эти понятия означают
по сути одно и то же). Цивилизационно это складывавшийся на протяжении
двух тысяч, но особенно пятисот последних лет, мир белого человека, по
менталитету, культуре, политическим и общественным ценностям, образу
жизни+— всему.
Это не хорошо и не плохо+— просто таковы реалии современности.
Можно утверждать, что на данный момент современный мир+— вершина
развития западной (еврохристианской) цивилизации и ее влияния: по уровню
достижений, масштабам деятельности, по значимости ее для всей жизни
97
Косолапов Н.А.
человека на Планете+— как в добром, позитивном, так и в отрицательном
смыслах.
Помимо прочего, такое положение означает, с одной стороны, резкий рост
(по крайней мере, на определенный период) ожиданий, что Запад захочет и
сможет эффективно сотрудничать с остальными государствами в решении
неподъемных глобальных проблем. В конце концов, именно Запад
(еврохристианская цивилизация, капитализм) во всех смыслах создал
современный мир; следовательно, именно он в первую голову несет
ответственность за все несовершенства, проблемы, пороки этого мира. С другой
стороны, Западу с течением времени будет все сложнее оправдывать и
удерживать фактическую привилегированность своего положения, особенно
если в решении глобальных проблем не произойдет заметных изменений к
лучшему.
Причем если раньше накопление таких проблем с натяжкой, но можно
было объяснять «угрозой мирового коммунизма» или «происками
империализма», то ныне убедительного объяснения пока не видно.
Теоретически с этой вершины открываются три пути. Стремление удержать
выгоды и привилегии собственного положения рано или поздно обернется крахом
и утратой достигнутого (в какие сроки и в каких формах это может произойти,+—
отдельный вопрос). Искренняя готовность подтягивать остальное человечество к
достигнутым на Западе хотя бы нижним стандартам уже наталкивается на
сильнейшее сопротивление среды (дикости, патриархальных форм и+т.п.) и+— что
гораздо серьезнее,+— на явные пределы несущей способности Планеты и, не
исключено, диктуемую ими необходимость глубокого пересмотра сложившихся
на Западе типов потребления, образа жизни и общественного устройства.
Наконец, возможно такое закрепление качественного эволюционного отрыва
Запада от прочего мира, когда проблема даже весьма относительного
выравнивания уровней развития и качества жизни двух групп государств отпадет
сама собой: реалии и их динамика, с одной стороны, и развитие представлений
человека+— с другой, сделают самоочевидными неосуществимость такой задачи и
бессмысленность ее постановки. Более вероятной представляется пока вторая
траектория; но остальные рано сбрасывать со счета. Первый («удержать
привилегии») и третий («качественный отрыв Запада») имеют в современном
мире принципиально новую и в высшей степени специфическую материальную
опору.
Главным итогом XX века и всего развития цивилизации за все время ее
существования стало пришедшееся именно на XX столетие становление
техносферы как искусственной среды жизнедеятельности человека. В ведущих
промышленно развитых государствах население не имеет практической
возможности вернуться в случае социальной катастрофы к до-индустриальному
образу жизни, не рискуя при этом еще большим углублением потрясений,
расширением их масштабов, физическим вымиранием огромных масс людей.
Индустрия и все с ней связанное сегодня+— не дополнение к традиционному
хозяйству и не просто средство обеспечения комфорта. Сочетание современных
науки и техники, производства с необходимыми для него и им диктуемыми
инфраструктурами, урбанизацией, коммуникациями создает особую среду
обитания и активности человека+— настолько искусственную, что меняется сама
экология этой среды и, под ее влиянием, всей Планеты. Однако очаги этой
98
Косолапов Н.А.
искусственной среды распределены по миру неравномерно, а потому техносфера
сложилась не в масштабах Планеты, но лишь в местах максимальной их
концентрации. Поэтому представляется правомерным определять Центр
современного мира как зоны с максимально выраженной искусственностью
среды обитания и жизнедеятельности в них человека, а Периферию+— как
районы, где техноструктура отсутствует полностью или лишь зарождается.
Техносфера предоставляет «золотому миллиарду» и элитам
соответствующих стран огромные, многочисленные и разнообразные выгоды,
главными из которых являются сами образ и качество жизни в этой части мира.
Естественно желание удержать эти достижения, при необходимости силой. В
случае усиления в международной жизни тенденций конфликтов, сепаратизма,
хаоса может и, вероятно, будет усиливаться силовая компонента (военная,
финансово-экономическая, иная) в отношении мирового Центра к мировой
Периферии.
Рассуждая о третьем из обозначенных выше путей, мы вступаем в сферу
философии мирового развития. Тем не менее представления современной науки
крайне трудно (если вообще возможно) увязать с идеями и мечтаниями о том,
что материальный прогресс цивилизации призван всего-навсего удовлетворять
растущие потребительские запросы индивида. Развитие до сих пор носит
стихийный характер; следовательно, его конечные результаты (а)
незапрограммированы; (b) не могут ограничиваться целями нижних системных
уровней, коль скоро есть высшие, более сложные; и (с) вписываются в систему
«Человек-Планета-Вселенная», а не в одну лишь систему глобального развития
и/или международных отношений. С этой точки зрения отрыв Запада в качестве
развития, становление техносферы, медленное подчинение ей всей остальной
деятельности человека на Планете, не исключено, объективно подготавливают
человечество к наступлению того времени, когда невозобновляемые ресурсы
Земли исчерпаются, и человечество с вершин обретенного технического
могущества должно будет выплеснуть во Вселенную споры своей цивилизации в
надежде, что они сумеют где-либо прижиться, или вернуться к примитивному
образу жизни в биологической природе либо даже погибнуть. Таким образом,
картина Ноева ковчега, спасающего основы будущей жизни, может обрести
неожиданную во всех смыслах материализацию; борьба за право и привилегию
оказаться представленными на Ноевом ковчеге+— стать частью мировой
политики уже через несколько десятилетий.
Политико-организационный тип постсоветской (ведущей отсчет с распада
СССР) системы международных отношений можно в категориях современных
социальных наук (в отличие от политических лозунгов момента)
охарактеризовать как зародышево-авторитарный (бесспорное доминирование, но
не господство Центра, в нем+— Запада, а в нем+— США), закамуфлированный
под олигархический (G7/G8+или даже G15+— не суть важно). Это тип еще
зарождающийся, не оформленный до конца, потому что ни США, ни даже Запад
в целом не управляют всем ходом мировых экономики, политики, развития. Но
это и тип уже зарождающийся, потому что объективное положение Запада в
мире и США в пределах самого Запада, а также отношений по формуле Центр-
Периферия предполагают известную их структурированность по вертикали,
иерархичность, авторитарность. Происходящее в 90-е гг. усиление роли НАТО и
все более откровенное стремление США и НАТО поставить
99
Косолапов Н.А.
Североатлантический союз выше международного права, ООН и ее Совета
Безопасности также бесспорно указывают в направлении нарастающего
авторитаризма. Закамуфлированный под олигархический, но не олигархический
в чистом виде потому, что в группе G8+резко различаются вес и возможности
США, с одной стороны, и всех прочих участников группы, с другой. Равенство
же политических прав пяти постоянных членов Совета Безопасности ООН (иной
возможный состав группы олигархов) все более компенсируется размыванием
веса и роли СБ и ООН в целом по сравнению с G8+и НАТО.
Авторитарность постсоветской системы международных отношений зримо
контрастирует с парадоксальным демократизмом предшествующей системы. В
условиях советско-американской конфронтации и ядерного паритета на глобальном
уровне мировой политики в течение примерно трех десятилетий существовала
ситуация «стратегического пата», когда чаша весов не склонялась зримо ни в одну
сторону. Этот пат дал возможность и политическую нишу развитию целого ряда
процессов, объективно демократических по содержанию и направленности.
Ликвидация колониализма, появление в ООН десятков новых членов,
заметно возросшие политические вес и роль стран «третьего мира» в ООН и
международных отношениях, Движение неприсоединения, «группа 77», целая
плеяда региональных организаций+— все это стало возможно и получило
политическое значение только в ситуации пата. Нередко США и/или СССР
поддерживали соответствующие процессы, надеясь таким образом обеспечить себе
дополнительные тактические, стратегические преимущества во взаимном
соперничестве. Каковы бы ни были мотивы двух сверхдержав, объективным
итогом их действий и созданного ими миропорядка стала глубокая демократизация
мировой политики и международных отношений на протяжении 60-80-х гг. Если
бы не эта демократизация и не мера достигнутой ею глубины, мирный самораспад
одной из сторон в обстановке ядерной конфронтации СССР и США оказался бы
невозможен.
С распадом СССР и становлением постсоветской системы МО сразу же
интенсивно пошли процессы ограничения, усечения степени ранее достигнутой
демократизации МО. Фактически зависла в воздухе (если не в вакууме) ОБСЕ.
ООН столкнулась с финансовым кризисом и необходимостью поиска для себя
новой роли в изменившемся мире. О претензиях НАТО и США уже сказано
выше. Начавшаяся под занавес 90-х гг. полоса финансовых кризисов в
странах-«витринах», даже независимо от причин этого кризиса, показала
каждому государству «третьего мира» всю меру его реальной финансово-
экономической зависимости. У нынешней волны де-демократизации МО есть
множество объективных причин, что доказывает серьезность и
долговременность этого явления. Не исключено, что мы сталкиваемся со
своеобразным проявлением циклических колебаний мирового политического
процесса между временными преобладаниями авторитарного и
демократического начал (к этому аспекту проблемы мы еще вернемся немного
ниже).
Техносфера тяготеет к формированию концентрических кругов ее
обеспечения и в этом смысле объективно подкрепляет как наличие четко
выраженного авторитарного начала в системе международных и
межгосударственных отношений (МО/МГО), так и сочетание этого начала с
демократическим. Стихийно складывающаяся организация мировой Периферии
100