Установлено, что ни один вид исследованных низших обезьян (капуцины, макаки,
павианы, мартышки, гелады, саймири) без специальной дрессировки не способен
использовать какой-либо предмет для целенаправленного действия (например, палку для
доставания пищевой приманки). Павианы (гамадрилы) в опытах действовали с помощью
палок только после достаточно продолжительного обучения, причем по подражанию они
осваивали навык использования палки быстрее. Шимпанзе в возрасте 2—2,5 лет в
условиях лаборатории систематически проявляет способность использования предметов в
самых различных ситуациях, выбирая при этом наиболее подходящие предметы из
множества имеющихся. Шимпанзе используют природные объекты (палки, стебли травы,
камни, раковины и т.п.) для увеличения естественной длины своих конечностей, для
усиления некоторых действий (орудуя палкой, например, как рычагом), для
самообслуживания (почесывания, очищения, доставания до того места, куда не
дотягиваются свои конечности). Предметы могут быть достаточно точно брошены в цель.
Еще при И.П. Павлове в опытах с шимпанзе наблюдались их действия по составлению
длинной палки из двух коротких (чтобы достать через решетку до банана). Шимпанзе
выбирают подходящие ветки, обламывают, очищают их от сучков и коры. У шимпанзе
отличный глазомер, и обезьяна, еще не взяв предмета в руку, большей частью определяет,
следует это делать или нет.
Л.А. Фирсов на основании собственных многолетних исследований предметной
деятельности обезьян в лабораторных и природных условиях делает вывод о «качественно
новом уровне этой деятельности только у антропоидов, т.е. об орудийном характере этой
деятельности. По-видимому, ее можно рассматривать как основу животнообразных форм
труда. Последовательный эволюционный, этологический и онтогенетический анализ
способности животных к использованию природных объектов, думается, будет полезен
для дальнейшей разработки гипотезы о становлении трудовой деятельности древнейшего
человека. Сложные формы операций антропоидов, в особенности шимпанзе, с
предметами, широкое их обобщение, а также обобщение ситуаций, в которых они
применяются, целенаправленность этих действий и несомненное владение следовым
образом и планом (инициацией) предстоящего использования, убедительно говорят о том,
что орудийная деятельность возникла задолго до появления древнейшего человека и даже
до австралопитеков и ныне живущих антропоидов».
Одновременно с этим Л.А. Фирсов предупреждает о необоснованности
расширительного толкования понятия «орудийная деятельность». Он пишет: «К
сожалению, в работах наших и зарубежных авторов под видом орудийной деятельности
животных часто описывается поведение низших и высших обезьян и даже других
позвоночных, сформированное у них в направленном эксперименте. Орудийной
деятельностью считаются также такие генетически запрограммированные формы
поведения, как устройство плотин бобрами, употребление галапагосским вьюрком
колючек кактуса для выковыривания личинок и т.д. Нам представляется, что подобное
смешение форм использования предметов, основанное на чистейшей аналогии, нельзя
признать корректным».
Если основным орудием продолжал оставаться естественный орган, то процесс
эволюции орудийной деятельности мог прекратиться, стать тупиковым. Примером
подобного рода как раз и служит образ жизни тех животных, у которых эволюция самим
строением их органов закрепила и ограничила их узкую специализацию только одним
видом деятельности, сохраняющим целесообразность лишь в строго определенных
условиях (именно такова строительная деятельность бобров). К человеку же эволюция
пришла по пути такого совершенствования организмов, которое обеспечивало им
способность действовать как можно более разнообразно и, в конце концов, по мерке
любого вида, что в принципе и присуще человеку (и только человеку).
Совершенствование орудийной деятельности шло вместе с развитием сигнальных
систем, способов общения. По этому пути эволюция, в конце концов, пришла к