Соколов О.В. Аустерлиц. Наполеон, Россия и Европа 1799-1805 гг. Том 1

Подождите немного. Документ загружается.

183

со всеми полагающимися подробностями; этот приказ был написан на восьми страницах,

в которых нельзя было бы найти ни одной лишней строчки. Понятно, что он поглотил все

мое внимание и мои мысли... (!)»

Все это происходило в то время, когда неприятель отбивал переправы, как раз

необходимые для «ночного форсирования»! Удивительно то, что австрийский

главнокомандующий позже оценил захват французами мостов у Гюнцбур-га как событие,

«действительно ужасное, решительно роковое» (!), и, несмотря на это, он не оторвался от

аккуратных строчек приказа...

10 и 11 октября можно поистине назвать днями всеобщей путаницы. Вступившие

повсюду в боевой контакт армии стали куда менее ясно различать контуры расположения и

действий неприятеля. Растерявшийся после боя у Гюнцбурга. Макк отвел значительную

часть своих войск к Ульму. Наполеон также на некоторое время потерял точное видение

противника. Дело в том, что император, как уже говорилось, судил о противоборствующей

стороне на основании строгой логики, вполне применимой к действиям умелого и храброго

полководца. Поэтому он предполагал, что поставленные в опасное положение обходом

превосходящих сил австрийцы будут выходить из него только тремя возможными способами:

1. прорываться назад, на восток, напрямую через Аугсбург;

2. уходить из-под удара на юг или юго-восток, в Тироль;

3. прорываться на северо-восток по левому берегу Дуная.

Первый путь казался Наполеону самым предпочтительным. Избрав его, Макк имел

некоторую надежду, конечно, при условии немедленных, слаженных и решительных

действий, соединиться в перспективе с русской армией. Он сохранял при этом

коммуникации, связывавшие его со столицей, и мог впоследствии заслонить ее от

наступления французов. Поэтому французский император готовился прежде всего к

противодействию подобному движению австрийской армии.

Второй, куда боле безопасный для армии Макка, был крайне невыгоден в

стратегической перспективе. Он уводил австрийскую армию в горы, в сторону от театра

военных действий. При этом Макк терял связь с русскими и не мог более прикрыть Вену.

Наконец, третий путь Наполеон считал слишком дерзким, и потому не особенно

опасался, что австрийцы выберут его для своего отступления.

10 и 11 октября никаких новостей о движении австрийцев на прорыв не поступило.

Равным образом спокойствие Нея на левом берегу и тем более достаточно легкое овладение

мостами под Гюнцбургом подтверждало, что неприятель безразличен как к левому берегу

Дуная, так и к переправам, за которые он должен был бы стоять до последнего в случае

принятия им третьего варианта. Отсюда с очевидностью вытекало, что противник принял

второй, самый осторожный вариант, и что он уходит в Тироль. Он выскользнул из-под

удара...

Приказы, отданные императором 10—11 октября, можно резюмировать следующим

образом. Великая Армия делится на три группы корпусов. Первая, из корпуса Бернадотта

и баварцев, должна преследовать Кинмайера и освободить столицу Баварии — Мюнхен.

Вторая, из корпусов Ланна, Нея и части резервной кавалерии под общим командованием

Мюрата, должна «держать шпагу в спину» отступающего, как казалось Наполеону, в

сторону Тироля Макка. Третья, самая большая, из корпусов Сульта, Даву, Мармона, двух

дивизий пешей кавалерии и гвардии, должна занимать центральное положение до

дальнейшего выяснения обстановки.

Что касается Ульма, то император считал, что австрийцы, уходя на юг, оставили там

лишь гарнизон. Это вполне явствует из приказа Нею, отданного 10 октября: «Теперь

осталось овладеть Ульмом... Его Величество оставляет за

184

Вами право действовать, как Вы сочтете нужным для достижения этой цели...

Непосредственно после взятия Ульма... Вы направитесь на Мемминген или в любое

другое место, куда будет отступать неприятель, следуя за ним по пятам. Так как

император отправляется в Мюнхен, куда наши войска прибывают этим вечером, он

поручает командование всем правым крылом, состоящим из корпуса Ланна, Вашего и

кавалерийского резерва, принцу Мюрату...»

Этот документ неопровержимо доказывает, что никакой мысли об окружении

австрийской армии в Ульме у императора не было даже 10 октября 1805 г., тогда, когда

его дивизии уже повсюду столкнулись с австрийскими частями. Тем более речи быть не

может о каком-то волшебном предвидении хода кампании во время диктовки Дарю в

Булонском лагере.

Известный русский военный историк и теоретик Леер очень верно заметил, говоря о

Макке: «...если на войне трудно разгадать противника толкового, то еще труднее

относительно бестолкового...»

. Наполеону и в голову не могло прийти, что австрийцы

топчутся в Ульме, не предпринимая экстренных мер в катастрофической ситуации.

Но Макк, который именно в эти дни получил от императора Франца подтверждение

своих фактических полномочий главнокомандующего, именно это и делал. 10 октября его

войска сконцентрировались в Ульме, а в ночь на 12-е он решил их вновь

перегруппировать и начать новый маневр, на этот раз опять по левому берегу...

Так, 11 октября 1805 г. произошло событие, которого ни Наполеон, ни Макк не могли

предвидеть. Выполняя распоряжение императора, Ней в ночь на 11 октября послал приказ

своей первой дивизии (генерала Дюпона) двинуться прямо на Ульм по северному берегу и

взять город штурмом, если это потребуется. Маршал, не сомневаясь в верности концепции

императора, написал Дюпону: «Враг поражен ужасом, которому мало примеров, он

отступает на Биберах, чтобы спастись в Верхнем Тироле... Поэтому вероятно, что

эрцгерцог Фердинанд оставил только слабый гарнизон в Ульме с приказом держаться до

последнего. Без сомнения, наша решительность и угроза штурма вынудят коменданта

сдаться, не вступая в бой»

Ней настолько не сомневался в том, что австрийцев на левом берегу не осталось, что

отдал распоряжение 2-й и 3-й дивизиям своего корпуса перейти на правый берег у

Гюнцбурга и идти на Ульм с юга. Сюда же маршал направил драгунскую дивизию Бурсье,

которая находилась в его оперативном подчинении, и свою собственную легкую

кавалерию. Единственным отрядом, которым Ней решил подкрепить Дюпона, была

дивизия спешенных драгун Барагэ д'Илье.

В три часа утра в полной темноте из штаба корпуса в Гюнцбурге выехал адъютант Нея

капитан Риппер. Он должен был сначала добраться до местечка Стоцинген, где находился

штаб Барагэ д'Илье, а затем направиться в Альбек, где располагался Дюпон. Обратим

внимание, что, так как генерал Дюпон находился совсем близко от крепости (деревня

Альбек расположена в 11 км от Ульма), адъютант должен был сначала передать приказ

драгунам, которые располагались примерно в 16 км позади дивизии Дюпона. Хотя Ней

почти не сомневался в отсутствии крупных сил австрийцев в Ульме, но, как опытный

командир, он предпочел подстраховаться и двинуть как можно раньше драгун Барагэ

д'Илье, чтобы те в случае чего помогли дивизии Дюпона.

Можно себе представить задачу, которая стояла перед адъютантом, которого в глухую

ночь послали по раскисшим от грязи дорогам через леса и болота передать срочный приказ!

Ему, правда, дали местного провожатого, но тот, не особенно желая попасть, чего доброго,

под пули, улизнул при первой возможности, скрывшись в непроницаемой тьме. Как не

вспомнить здесь слова одного из адъютантов

185

маршала Нея: «...Сколько сложностей, сколько трудностей приходилось испытывать нам,

исполняя наши обязанности. Было мало того, что день и ночь в любую погоду, несмотря на

усталость, лишения и страдания, мы отправлялись в путь с пакетами, самое главное то, что

нас мучило сознание, что мы можем не исполнить задание... Нас не спрашивали, есть ли у

нас лошадь, которая в состоянии передвигаться, в то время как нам нужно скакать галопом,

знаем ли мы край, где нам нужно будет проехать, есть ли у нас карта (а у нас ее никогда не

было). Приказ должен был быть исполнен, и никто не задумывался о средствах»

Случилось то, что должно было случиться: капитан Риппер совершенно заблудился,

проплутал всю ночь и только утром смог хотя бы примерно сорентировать-ся. Оказалось

так, что он находится недалеко от Альбека. В результате капитан подумал, что будет проще

передать приказ сначала Дюпону, а потом только отвести его Барагэ д'Илье. Сказано —

сделано. Примерно в восемь утра Риппер вручил генералу Дюпону приказ, а затем поскакал

в Стоцинген. Ясно, что лошадь капитана совсем выбилась из сил, и он оказался на месте

лишь где-то около половины одиннадцатого, преодолев 16 км за два с половиной часа.

Таким образам. Барагэ д'Илье прочитал приказ о выступлении лишь около 11 часов утра.

В результате Дюпон выступил с бивака в 11 часов утра, а дивизия Барагэ д'Илье,

которая была рассеяна на огромном пространстве, собралась только к трем часам дня и, не

торопясь, направилась в сторону Альбека.

Эти, казалось незначительные, подробности приведены здесь потому, чтс они сыграли

важную роль в дальнейших событиях и послужили предметом тщательного

разбирательства, проведенного через несколько месяцев после окончания войны.

Пройдя примерно 6 км в сторону Ульма, Дюпон вдруг с удивлением увидел

австрийские полки, идущие ему прямо навстречу. У Дюпона было только 6 200 человек и

14 пушек*. Силы австрийцев французский генерал определил примерно в 10—12 тыс.

человек. На самом деле это были только передовые части. За ними появлялись все новые и

новые полки. Всего австрийцы соберут на поле у деревни Хаслах, где столкнутся

противоборствующие войска, почти что 23 тыс. человек.

Дюпон правильно оценил обстановку: австрийская армия не уходит в Тироль, она

прорывается на северо-восток. Отступить — значит открыть для нее дорогу на

Нордлинген. Генерал решает дать бой, и не просто бой, а самому атаковать неприятеля! Он

надеялся, что за ним следом где-то поблизости идет Барагэ д'Илье, а может, и другие

отряды корпуса Нея, и что он сможет своей дерзостью ошеломить врага...

Командир французской дивизии развернул в линии три пехотных полка между

небольшими рощицами перед деревнями Обер и Унтер Хаслах, поставив в резерве драгун,

а левое крыло прикрыл гусарами. Едва головные части австрийцев прошли деревню

Юнгинген и попытались развернуться против правого крыла французов, как Дюпон

бросил на них в атаку 96-й линейный полк, удар которого был поддержал наступлением 9-

го легкого.

Неприятель смешался и обратился в бегство... «Батальоны Людвига, Райне-ра и

Кауница повели себя жалким образом и были взяты в плен горстью стрелков»

, — с

горечью будет вспоминать об этом эпизоде австрийский офицер.

Дюпон избрал единственно возможную тактику: не дать неприятелю изготовиться к

общему наступлению, бить его войска по частям стремительными

* По состоянию на начало кампании: 9-й легкий — 1 763 человека, 32-й линейный — 1 662

человека, 96-й линейный — 1 721 человек, 15-й и 17-й драгунские — 673 человека, 1-й гусарский —

375 человек, 250 артиллеристов и солдат обоза — итого 6 444 человека, с учетом маршевых

потерь — около 6 200 человек.

186

контратаками. В течение двух-трех часов это удавалось. Но к австрийцам подходили все

новые и новые батальоны и эскадроны, отброшенные полки собирались вокруг своих

знамен, артиллерия начинала наносить серьезный урон французской пехоте. Пушки

Дюпона частично были сбиты с лафетов, лошади во многих упряжках убиты.

Однако французы дрались как сумасшедшие. На правом фланге 9-й легкий полк вновь

и вновь бросался в контратаку, на левом 32-й линейный полк бился насмерть с

наседающей пехотой и кавалерией. Однако австрийцы развернули, наконец, в боевые

порядки большую часть своих сил, и сдерживать их стало физически невозможно. А от

дивизии Барагэ д'Илье, на которую так надеялся Дюпон, не было никаких вестей.

Австрийская пехота, ведомая Лаудоном, кавалерия во главе с генералами

Шварценбергом и Кленау бросились в атаку. Сам Макк вел в бой кирасир своего имени,

кирасир эрцгерцога Альберта и знаменитых шеволежеров Латура. Восемнадцать эскадронов

австрийцев обрушились на правое крыло Дюпона. Шесть эскадронов французских драгун

отважно бросились в контратаку, на какое-то мгновение им удалось остановить

австрийцев, но силы были слишком неравны.

Поток людей и коней захлестнул ряды французов. Полковник 17-го драгунского полка

Сен-Дизье, окруженный дюжиной врагов, не сдался и пал, зарубленный палашами. Его

солдаты, поражаемые со всех сторон, хлынули назад, к лесу...

187

На левом фланге знаменитая австрийская конница также компенсировала

нерешительность своей пехоты. Австрийские эскадроны охватили горстку пехотинцев и

гусар, дравшихся здесь. Лейтенант Керморван, командир маленькой батареи из двух

орудий, стоял до последнего, защищая картечью пехоту, ;: его канониры пали,

изрубленные на лафетах своих пушек. Старые гусарь: 1-го полка, знаменитого еще до

революции под именем «полк Бершени», исступленно дрались, но и здесь врагов было

слишком много... В результате австрийские всадники прорвали фланги и вышли в тыл

дивизии Дюпона, рубя обозников, отдельных артиллеристов и пехотинцев.

Однако в этой, казалось, безвыходной ситуации, французы не пали духом. Пехотинцы

Дюпона, кто построившись в каре, кто сгрудившись в группы по несколько десятков

человек, проложили себе дорогу среди разбушевавшегося урагана конной атаки и вышли с

честью с поля битвы. Более того, отразив огнем австрийских всадников, не подпуская к

себе вражескую пехоту, французы сумели увести с собой даже значительное количество

пленных*, взятых в бою.

С наступлением темноты сражение прекратилось. Его итог довольно труднс

охарактеризовать одним словом. С одной стороны, победа осталась за австрийцами: они

заняли поле боя, взяли 800—900 пленных, 2 орла драгунских полков, 9 орудий,

значительную часть обоза и даже личные экипажи Дюпона.

С другой стороны, малый по численности отряд задержал движение целой армии,

сражаясь, по самым скромным подсчетам, с троекратно превосходящими силами.

Французам удалось нанести неприятелю не меньший урон, чем они понесли сами.

Австрийцы потеряли около 1000 убитых и раненых и, вероятно, несколько сот пленных.

Сам Дюпон рассматривал или, по крайней мере, хотел, чтобы этот бой рассматривали

как победу. В рапорте Нею он писал: «Я не могу Вам выразить все восхищение, которое

вызывает во мне храбрость наших войск: результат битвы показывает, что не было боев,

столь дерзких и столь решительных: 5 100 человек сражались с армией в 25 000 человек и

полностью ее разбили»

Объективный анализ показывает, однако, что ситуация была не совсем такой, как

говорится в рапорте Дюпона. В своем отчете императору Барагэ д'Илье говорит о том, что,

когда, обогнав на марше свои части, он в 16 часов прискакал в Альбек, его глазам

предстала картина, мало похожая на победное ликование. Он «нашел дорогу, покрытую

повозками, багажами, испуганных солдат и женщин {маркитанток), а прямо на улицах

Альбека ему вместе с адъютантом пришлось выхватить саблю, так как они были атакованы

вражескими легкоконными»

. Конечно, Барагэ д'Илье тоже не следует безоговорочно

доверять. Его войска вследствие нерасторопности их генерала так и не прибыли на

помощь Дюпону. Поэтому Барагэ д'Илье пришлось долго оправдываться в ходе начатого

разбирательства этого дела. Разумеется, что ему выгодно было несколько сгустить краски,

доказывая, что прибытие его дивизии не могло спасти дивизию Дюпона в постигшей ее

катастрофе.

Со всеми оговорками, рассматривая итоги этого дня, его нужно квалифицировать все-

таки как успех австрийской армии, хотя он и принес славу Дюпону. Нет сомнения, что

после боя под Хаслахом моральный дух, совсем было упавший в австрийских войсках,

был в определенной степени восстановлен.

«Сего числа получил я известие о победе, одержанной императорско-коро-левскими

союзными войсками при городе Ульме сего месяца 11 числа нового стиля над

французскою обсервационного армиею под командою фельдмаршала

* Почти во всех французских рапортах говорится о четырех тысячах пленных австрийцев.

Даже если в ходе боя действительно удалось захватить такое количество пленных, нет сомнения,

что сохранить удалось лишь малую часть из них.

188

Нея, — сообщил Кутузов через несколько дней русским войскам, шедшим на помощь

австрийцам. — В сем сражении два французских конных и два пехотных полка

австрийскою кавалериею наголову порублены... Разбитый неприятель преследуется...»

Впрочем, «преследовать» австрийский полководец не торопился. Весь следующий день

его полки простояли на месте близ Ульма. «12 октября мы провели, чистя наши ружья и

объедая ульмских мещан»

, — писал австрийский офицер. Многие из генералов указывали

на крайнюю усталость войск, и главнокомандующий назначил выступление только на

следующий день, 13 октября.

В приказе по армии было объявлено, что цель марша — преследование разбитого

неприятеля! Выдвижение должно было осуществляться несколькими колоннами. На

северо-восток по дороге на Хайденхайм был отправлен корпус Вернека (25 батальонов, 28

эскадронов, 3 роты тирольцев — всего 10 000 человек). Почти параллельно ему по берегу

Дуная шел корпус Риша (32 батальона и 11,5 эскадрона): по правому берегу в восточном

направлении (на Вайсен-хорн) был отряжен корпус Шварценберга, для того чтобы

произвести здесь разведку боем, вернуться в Ульм ночью на 14-е и далее проследовать за

остальными войсками. Наконец, на юг двигался отряд Иелачича (8 батальонов, 4 эс-

кадрона, 3 роты стрелков).

В то время как войска Макка готовились «преследовать» французов, Наполеон начал,

наконец, различать сквозь туман, окутывавший действия неприятеля, подлинные контуры

дислокации австрийцев. Уже 12 октября, еще не получив сведений о бое под Хаслахом,

император начал предполагать, что австрийская армия стоит под Ульмом. Но ему

представлялось, что она располагается на правом берегу Дуная.

В своем письме Мюрату от 12 октября император писал: «Если неприятель будет

оставаться на своих позициях и будет готовиться к битве, я желаю дать ее

189

не завтра, а послезавтра, чтобы маршал Сульт и его 30 000 человек обош." правое крыло

неприятеля и сделали успех верным и решительным... Помните что это не стычка, это

даже не атака вражеской колонны на марше, а битва : армией, которая может быть более

многочисленна, чем Вы думаете о ней. Ог успеха этого сражения зависит многое. Я буду

находиться там лично»

Однако, концентрируя войска на правом берегу Дуная западнее Ульма, Наполеон

понимал, что в этих условиях невозможно пренебрегать левым берегом, и потому

приказал Мюрату поддерживать связь с «отрядом у Альбека» (т.е. Дюпоном и Барагэ

д'Илье), навести новые мосты, словом, сделать все возможное, чтобы обезопасить

маневры французской армии и здесь.

Но распоряжения императора относительно левого берега остались без внимания.

Дивизии Дюпона и Барагэ д'Илье были отведены назад, открыв тем самым для австрийцев

дорогу на Нордлинген вдоль Дуная. В это время французскш! полководец находился в

Аугсбурге, откуда он руководил общим ходом операции.

В ночь на 13-е маршал Ланн адресует Мюрату письмо, в котором яснс указывает на

допущенную ошибку: «...Вражеская армия находится на левом берегу Дуная, силы

неприятеля на правом берегу малозначительны. Все, кажется, подтверждает, что

противник собирается отступать во Франконию (в северо-восточном направлении), и я не

сомневаюсь, что он начнет движение этой ночью. Я надеюсь, Монсеньер, что Вы, без

сомнения, посчитаете необходимым прийти на помощь дивизии Дюпона и перевести

значительную часть Ваших сил на левый берег Дуная...»

Однако Мюрат упорствовал в

решении оставить свои войска на правом берегу. «Несмотря на то, что бой, данный

позавчера генералом Дюпоном, открыл нашу слабость на левом берегу, ...я не разделяю

мнение маршала Ланна...»

— написал он в письме Наполеону.

Зато с мнением Ланна полностью согласился император, прискакавший 13 октября

утром из Аугсбурга в Гюнцбург. Он был поражен расхлябанностью, воцарившейся в его

отсутствие. «...От Гюнцбурга до Пфаффенгофена армия предстала перед ним в страшном

беспорядке. Разбитые грязные дороги были усеяны завязшими эльзасскими телегами... и

павшими лошадьми... Справа и слева наши солдаты ходили по полям в поисках

пропитания, другие охотились в этих полных дичи равнинах. По их беспрерывным

выстрелам и свисту пуль можно было подумать, что находишься на аванпостах, а нужно

сказать, что опасность здесь была не меньшая»

, — рассказывал Филипп де Сегюр.

Нужно отметить, что немалую роль в тяжелом состоянии армии сыграла погода.

Начиная с самого момента перехода Дуная, сильно похолодало и начались почти

непрерывные дожди. Временами дождь сопровождался мокрым снегом. Войска и обозы

вязли в непролазной грязи на проселочных дорогах. Фезенсак, тогда лейтенант 59-го

линейного полка, вспоминал: «Эта короткая кампания была для меня как бы обзором всего

того, что я должен был претерпеть впоследствии: ужасная усталость, нехватка

продовольствия, жестокая непогода, беспорядки, чинимые мародерами — ничего не было

в недостатке, и за один месяц я испытал все, что потом я испытывал последовательно в

течение моей карьеры. Бригады и полки были так рассеяны на биваках, что приказ

собраться в условленном месте приходил поздно, так как его передавали через несколько

командных звеньев. В результате полк шел день и ночь, и что меня больше всего удивило,

это то, что я первый раз видел, как люди спали на ходу, до этого я не мог в это поверить»

Сержант Рави из 32-го линейного полка полностью подтверждает эти слова: «Полк шел днем

и ночью, но что меня больше всего утомляло, это марш в темноте. Самая сильная

потребность человека — это сон. Я видел, как люди спали, продолжая идти — то, что я

считал невозможным. Неверный шаг приводил к тому, что спящие падали в канаву как

колода карт»

190

В ходе форсированых маршей огромной массы людей было совершенно невозможно

обеспечить правильные выдачи рационов. В результате солдаты разбредались по

окрестным деревням, переворачивая их вверх дном в поисках продовольствия. Как всегда

бывает в подобных случаях, там, где начиналось мародерство с целью добыть пищу, оно

вскоре перерастало и в банальный грабеж. Офицерам было сложно что-либо сделать, так

как на все был неотразимый ответ: «Я голоден, я ищу хлеб».

К несчастьям, с которыми справиться было невозможно, добавились ошибочные

распоряжения Мюрата, который попался под руку разгневанному императору. Узнав, что

один из важных мостов через Дунай остался без всякой охраны, Наполеон воскликнул,

обращаясь к своему шурину: «Ну вот, повсюду одно и то же. Вы видите, как выполняются

наши приказы!» Сегюр написал: «Не знаю, к кому относился этот упрек —к Нею или

Мюрату, но что очевидно, император увидел, что во время его пребывания в Аугсбурге вся

энергия словно потухла...»

Получив сведения, что на левом берегу почти нет французских войск, что в

Эльхингене аванпосты столкнулись с крупными силами австрийцев, что мосты толком не

охраняются, Наполеон самым нелицеприятным образом выказал свое неудовольствие Нею

и Мюрату. Теперь обстановка на «шахматной доске» была ему полностью ясна, и он брал

дело в собственные руки.

Вечером 13 октября император отдал ясный приказ: необходимо было снова

переправить на левый берег значительную часть войск, отрезать австрийцам дорогу вдоль

Дуная и окончательно загнать их в Ульм. Так как идти на Ульм через Гюнцбург означало

сделать большой крюк через Стоцинген, Лангенау и Альбек по проселочным дорогам,

необходимо было найти переправу ближе к городу. Единственным мостом в подходящем

месте был мост у монастыря и деревни Эльхинген. Но позади этой переправы как раз

находился австрийский корпус Риша. Значит, мост надо было отбить у неприятеля. Эту

задачу должен был выполнить маршал Ней с дивизиями Луазона и Малера. За ним

следовали гвардия, корпус Ланна и резервная кавалерия. Мармон должен был замкнуть

окружение Ульма на правом берегу, Сульт — отрезать последнюю возможность

отступления неприятеля на Биберах.

На рассвете 14 октября под холодным осенним дождем Ней в полной парадной форме

был уже неподалеку от Эльхингенского моста. На противоположной стороне Дуная, за

полуразрушенной переправой находилась мощная позиция: обрывистый склон, на

вершине которого раскинулась деревня Обер Эльхинген и аббатство с толстыми

каменными стенами. От реки до плато простиралась низина шириной около километра. К

счастью для дивизии Луазона, австрийские генералы пренебрегли охраной разрушенного

моста. Они оставили здесь лишь два батальона с двумя орудиями. Остальные силы Риша

находились позади деревни.

Император со штабом прибыл к месту будущей переправы, чтобы проследить за ходом

атаки. Прежде чем начать бой, Ней подскакал к блестящей группе всадников и

приблизился к Мюрату, в котором он видел главного виновника ошибки двух прошлых

дней. Говорят, будто бы знаменитый командир конницы на замечания Нея ответил, что

привык составлять свои планы в присутствии врага, а не на бумаге. Теперь, подъехав к

Мюрату, Ней дернул его за руку и громко воскликнул так, чтобы слышал весь штаб: «Ну

что же, принц! Поедемте со мной составлять Ваши планы в присутствии врага!» И с этими

словами, дав шпоры коню, маршал ускакал к мосту, чтобы лично руководить боем...

Одиннадцать французских пушек уже вовсю грохотали, осыпая маленькую

австрийскую батарею ядрами. Однако Ней не стал дожидаться, пока неприятельские

орудия замолчат. Встав рядом с мостом, он приказал начинать.

191

192

Капитан Куазель, адъютант Луазона, вместе с сапером 6-го легкого полка бросились

на балки переправы, чтобы прибить первую доску. В этот момент картечь оторвала ногу

саперу, но элитные роты уже устремились к мосту. В то время как одни собирали

разбросанные повсюду доски и наскоро прибивали их к балкам, другие, перепрыгивая с

перекладины на перекладину, в мгновение ока очутились на другом берегу и рассыпались

в цепь, чтобы своим огнем прикрыть товарищей, работавших на мосту.

В этот момент встревоженные австрийцы выводили на склон холма войска,

разворачивали артиллерию. Канонада загремела по всему фронту.

Едва первые доски скрепили шаткую переправу, как вперед ринулись французские

гусары и конные егеря, которые, рискуя сломать себе шею на едва держащемся помосте,

повисшем над бурлящим внизу холодным Дунаем, проскакали по мосту. За ними пошли

батальон 39-го линейного полка и два батальона 6-го легкого полка. В сомкнутых

колоннах, с рассыпавшимися впереди стрелками французская пехота под градом ядер

двинулась в атаку на плато. Маршал Ней и генерал Луазон шли в первых рядах.

Видя с холма наступление французов, Риш приказал генералам Мессери и Лаудону

немедленно возвращаться в Эльхинген. Свою пехоту Риш расположил по склону холма,

разместив два батальона в лесу, справа от Эльхингена, и еще два батальона он поставил в

деревне. Семь эскадронов кавалерии прикрыли левое крыло.

Под градом ядер и пуль французы бесстрашно поднимались по склону холма. Первый

батальон 6-го легкого полка с ходу овладел аббатством Эльхинген, ворвавшись через

небольшой, плохо защищенный проход. Австрийский батальон полка Спорка,

окруженный во дворе и кельях аббатства, сложил оружие. Вторая колонна 6-го легкого

полка штурмом взяла деревню Обер Эльхинген, выбивая австрийцев из каждого дома.

Наконец, 1-й батальон 39-го линейного полка попытался обойти аббатство справа, но

встреченный огнем трех батальонов неприятеля, атакованный кавалерией, он с потерями

откатился назад.

В этот момент мост перешла вторая бригада (генерала Роге) из дивизии Луазона — 69-

й и 76-й линейные полки в густых полковых колоннах. Наконец, на помощь подоспели и

три драгунских полка (18, 19 и 25-й) из дивизии Бур-сье. Маршал Ней бросил эти силы

против левого крыла неприятеля между Унтер Эльхингеном и аббатством.

«Марашал Ней прибыл в тот же момент, что и я, — рассказывает участник боя генерал

Роге. — Я первый раз видел этого воина перед лицом врага и в опасной ситуации. С

великолепным порывом он сочетал спокойную методичность, словно он был на маневрах в

Булонском лагере, а его решения были полны отваги»

Для того чтобы разбить неприятеля между аббатством и деревней Унтер Эльхинген,

Ней приказал произвести опасный маневр, который могли исполнить только войска,

готовые на все. Он приказал построить в глубокую колонну повзводно батальон 69-го

линейного полка, пройти влево прямо перед фронтом австрийцев, затем повернуть на 90°

направо и стремительной атакой в лоб прорвать их боевые порядки поблизости от

аббатства, а затем еще раз принять вправо и «скатать» ударом во фланг линию

неприятеля.

«Этот блистательный и отважный маневр был исполнен так же методично,

организованно и четко, как можно было бы потребовать только на парадном плацу, —

пишет Роге. — Он увенчался полным успехом, который заслуживало благородное

вдохновение маршала, преданность и беззаветная отвага 69-го линейного под

командованием полковника Лажонкьера. Мой конь был убит, мой адъютант г-н Мелль

получил пулю в голову, из четырех моих гусар-ординарцев под тремя были убиты кони, а

четвертый погиб от пушечного ядра. Но на-