Шлезингер-младший А.М. Циклы американской истории

Подождите немного. Документ загружается.

торговли, тогда как у Индии и Пакистана — беднейших стран — показатель этот наиболее

низок»

. «В Индо-Америке, — заявил Хайа де ла Торре, основатель радикальной партии АПРА в

Перу, — иностранный капитал создал все; без него не было бы ни механизированного сельского

хозяйства, ни промышленности, ни культурного развития, ни рабочего класса»

Если рассмотреть колониализм в долгосрочном плане, то также выяснится, что он не стал

тормозом для развития. «Стали бы Индия, Пакистан или Бангладеш более развитыми, если бы

туда не пришли британцы? — спрашивает Джон Кеннет Гэлбрейт. — А Индонезия, если бы там

никогда не было голландцев? А Северная Африка без французов?» Как выразилась однажды

Джоан Робинсон, экономист-радикал, «страдания тех, кого эксплуатируют ка-

180

питалисты, — ничто по сравнению со страданиями тех, кого вообще не эксплуатируют»

. Она

имела все основания добавить: по сравнению со страданиями тех, кого эксплуатируют местные

тираны, начиная от Чингисхана и кончая Бокассой и Иди Амином.

В настоящее время наиболее отсталые страны — это в основном те, которые в наименьшей

степени интегрированы в мировой рынок. Конор Крюз О'Брайен в 1971 г. называл западный

империализм «одной из величайших и наиболее опасных сил в мире». Но, рассмотрев в 1985 г.

положение дел в Африке еще раз, он пришел к выводу, что «все достигшие (сравнительного)

успеха государства были капиталистическими. «Африканский социализм» не может похвастать

никакими успехами»

. Отнюдь не скорбя по поводу развитой внешней торговли и крупных

инвестиций, бедные страны чаще выражают недовольство тем, что богатые страны недостаточно у

них покупают и недостаточно в них инвестируют. И не только лишь несоциалистический «третий

мир» стремится к доступу на мировой рынок. Коммунистические страны столь же охочи до

внешней торговли и инвестиций: взгляните на Восточную Европу или на Фиделя Кастро, который

в течение многих лет пытается добиться от Соединенных Штатов отмены их торгового эмбарго.

«Широкомасштабные инвестиции и техническая помощь, — писал Франц Фанон, идеолог

революции в «третьем мире», — должны быть предоставлены слаборазвитым регионам. От ответа

на этот вопрос зависит судьба мира»*

Да и Советский Союз никогда не сомневался в том, что иностранные инвестиции поспособствуют

росту советской экономики. Декрет 1920 г. о концессиях, по словам Э.Карра, подтверждал, что

«возрождение российской экономики могло бы «многократно усилиться» благодаря привлечению

иностранных фирм и учреждений "для эксплуатации и разработки природных богатств России"»

Вот почему в 20-е годы Арманд Хаммер, Бернард Барух и Аверелл Гарриман были приглашены в

Россию. И сегодня (в 1986г.) мало найдется более горячих сторонников мирового рынка, чем Дэн

Сяопин, руководитель коммунистического Китая. Китайский народ более всего страдал тогда,

заявил Дэн, когда его правительство закрывало дверь в мир, как это сделала династия Минь в XIV

в. и

181

повторил Мао Цзэдун во время «культурной революции». «Ни одна страна не может сейчас

развиваться, закрыв эту дверь, — продолжал Дэн. — ...Мы заявляем, что Китай намерен в

будущем продолжать привлекать иностранный капитал, проводя «политику открытых дверей» в

течение долгого времени»*.

Утверждение, что бедные страны, окажись они предоставленными самим себе, продвинулись бы

далеко вперед по пути модернизации, выдает крайне неглубокое понимание природы массовой

нищеты. Истоки нищеты лежат гораздо глубже, чем это осмеливаются признать полемисты-

обвинители, находясь на позициях теории зависимости. Сама по себе концепция материального

прогресса была привнесена и даже навязана Западом. Карл Маркс пока-зал

как религия, культура

и кастовая система Азии вместе взятые противодействуют развитию. Мюрдаль вскрыл внутренние

препятствия на пути роста в бедных странах и крайнюю трудность преодоления социальной

инерции, которая вызывается «порочным кругом кумулятивной взаимосвязанности и

причинности» . «Ведущая тенденция в бедной стране, — пишет Гэлбрейт, — это равновесие ни-

щеты»

Концепция «неоколониализма» на поверку оказывается не более, чем драматическим или

мелодраматическим ярлыком, навешенным на явно неравные экономические отношения между

богатыми и бедными нациями. Конечно, политическая независимость меняет положение. Незави-

симые страны свободны претендовать на прибыли, могут в соответствии со своей волей

национализировать отрасли промышленности. Канонерки больше не используются, чтобы

наказать непослушные бедные нации. Тайные операции, хотя и проводятся при случае (Гватемала,

1954), оставаясь эффективным инструментом капиталистического господства, вызывают тем не

менее растущее осуждение в метрополии. Владение жизненно важными сырьевыми материалами,

которое когда-то отдавало бедные нации на милость Запада, сейчас потенциально может, как это

См.: «New York Times», 2 January 1985. Xy Яобан, Генеральный секретарь Коммунистической партии Китая,

вскоре добавил, что Китайская Народная Республика в своей борьбе за модернизацию «потеряла двадцать лет» из-

за радикальной левацкой чепухи Мао.—См.: «New York Times», 21 February 1985.

182

показал периодически обостряющийся нефтяной кризис, напротив, отдать Запад на милость

бедных наций. Что касается сырьевых материалов, то условия торговли в этой сфере для

индустриализированного мира постепенно ухудшаются. Отнюдь не препятствуя

индустриализации бедных стран, мировой рынок сегодня изымает у Запада его тяжелую

промышленность и перемещает ее в «третий мир». Запад не может даже взыскать с «третьего

мира» его долгов, не ставя при этом под угрозу свои собственные банковские системы.

Теория зависимости отвечает политическим и психологическим потребностям националистов в

странах «третьего мира». Она также отвечает психологическим потребностям тех на Западе, кто

при виде потрясающей нищеты «третьего мира» испытывает чувство вины. Способность видеть

нищету в бедных странах как следствие эксплуатации их богатыми странами, по ироническому

замечанию Гэлбрейта, становится «проверкой политической непредвзятости ученого из мира

изобилия»

. Но, несмотря на всю ее внешнюю модность, у теории зависимости еще меньше

оснований претендовать на роль серьезной концепции, чем у доктрины Ленина. В конечном счете

Маркс был явно прав, предсказывая, что империализм экономически больше поможет

неразвитому миру, нежели повредит.

Был ли империализм выгоден империалистам? Попытка подвести баланс наталкивается на

непреодолимые трудности с подсчетом. Некоторые отдельные лица и корпорации получили от

империализма большую пользу. С другой стороны, правительства потратили на создание местной

администрации, инфраструктуры, обороны и прочие общественные усовершенствования в

колониях больше, чем получили взамен. С течением времени соотношение издержек и выгод

стало явно не в пользу метрополии. «Существует весьма странное, хотя и распространенное за-

блуждение, — отметил историк-радикал А.Дж.П. Тейлор, — что колонии обеспечивают

функционирование капиталистической системы. Напротив, именно они привели ее к краху».

Конечно, продолжает он, они принесли неслыханное богатство кое-каким негодяям и являлись ка-

кое-то время тем полезным местом, куда спихивали выпускников общественных школ, которые

иначе причиняли бы слишком много беспокойства дома. «Но подведите

183

полностью национальный баланс любой из стран за последние 50 лет, создавших империи, и вы

обнаружите, что ее обществу остро не хватает средств». Если коммунисты добьются своего «и

восстание в колониях станет всеобщим, то капитализм в результате будет стоять на своих ногах

прочнее, чем когда-либо»

Многообразные трудности, с которыми столкнулась экономическая интерпретация империализма,

стали причиной появления альтернативных гипотез. В 1919 г. Йозеф Шумпетер, по профессии

экономист, выступил с весьма плодотворным исследованием «Социология империализма».

Пользуясь выражением Берта Хоузлица, Шумпетер перевел дискуссию по вопросу о том, что

такое империализм, в плоскость выяснения вопроса, кто такие империалисты и что гнало их в

дальние края,

Не ставя знака равенства между капитализмом и империализмом, Шумпетер объяснял

империализм как сохранившееся в буржуазном обществе проявление докапиталистического

воинского склада ума, побуждающего, как и во времена классических империй, к экспансии ради

расширения рубежей, к войне ради войны, к господству ради того, чтобы править. Империалисты

— это люди, которые, унаследовав кодекс доблести и безрассудного риска, неспособны найти себе

твердую Опору в новом обществе коммерции. Джеймс Милл, историк Британской Индии, описал

империю как «обширную систему для снятия напряженности в высших классах путем

предоставления выхода вовне»

. В буржуазную эпоху империя дала новую основу правомерности

существования аристократии и как бы обеспечила ему продление общественного договора.

Величайшим орудием империализма, добавлял Шумпетер, была институционализация воинского

склада ума в виде «военной машины» путем создания профессиональной военной касты.

«Порожденная войнами, для которых она и создавалась, ныне эта машина сама порождает войны,

которые требуются ей». Присущий капитализму дух рационализма и осмотрительности, как

предполагал Шумпетер, со временем покончит с анархизмом, каковым яв-184

ляется класс воинов, «хотя любые воинственные действия, какими бы неимпериалистическими

они ни были по своему характеру, имеют склонность возрождать империализм»

Если Ленин видел в империализме реакцию на нарушения на рынке капиталов, а Шумпетер видел

в нем реакцию на нарушения в социальной структуре, то геополитическая школа относила

империализм на счет нарушений в балансе сил. Ибо империи и колонии существовали задолго до

капитализма, а история говорит, что нации, так же как и индивиды, движимы, по выражению

Гоббса, «вечным и неустанным желанием власти». Желание власти — самостоятельный мотив

поведения, не зависящий от внутри-экономического положения. Так, во всяком случае, считают

политологи Ганс Моргентау и Арнольд Вольф ер с, историки Уильям Л, Лэнджер, А.Дж.П.

Тейлор, Д.К. Филдха-уз и Дэвид Лэндз, а также социолог Макс Вебер.

Первейшая с геополитической точки зрения обязанность государства — самосохранение. Оно

озабочено тем, как ему защитить своих граждан и свои границы от врагов. Оно стремится

контролировать те стратегические точки, которые враг может использовать против него. Оно дела-

ет все для приумножения своего собственного престижа и славы. Если в погоне за

международным статусом оно окажется позади других наций, то его собственное влияние сойдет

на нет. Сила продолжает оставаться решающим мотивом поведения. Баланс сил, неравенство в

силах, вакуум силы, иллюзия силы должны постоянно приниматься во внимание.

Геополитическая интерпретация дает возможность широко учитывать экономические факторы. Но

она разграничивает экономические потребности государства и корыстные интересы частных

собственников. Какой бы ни была система собственности или идеологическая система,

государству в его стремлении к усилению нации неизменно требуются богатство, сырье, и не

потому, что все это обогащает частные корпорации, но прежде всего потому, что благодаря этим

факторам усиливается само государство. Макс Вебер предлагал в порядке «умственного экспе-

римента» представить капиталистические государства в качестве социалистических. По его

словам, в основе своей ситуация почти не изменится. Социалистические го-

185

сударства столь же озабочены проблемой доступа к сырьевым источникам и рынкам, в той же

степени готовы к применению силы ради получения этого доступа; они столь же

предрасположены к тому, чтобы «выжимать дань из более слабых сообществ»

, столь же склонны

к империализму.

С геополитической точки зрения оживление империализма в конце XIX в. имело мало отношения

к поискам капиталистами рынков или точек приложения избыточно^ го капитала. В период, когда

система союзов породила в Европе застойное равновесие сил, явление это, скорее, представляло

собой тенденцию распространения соперничества между европейскими государствами на

неразвитый мир. Колонии, как это сформулировал историк Д.К. Фил-дхаус, были «активами в

борьбе за мощь и статус»

. Нации захватывали чужую территорию не из-за ее экономической

ценности, а для того, чтобы она не досталась соперникам. Пользуясь выражением Лэнджера, это

был «превентивный империализм». «Деловые круги могут быть заинтересованы в приобретении

территории, а могут и не быть, — писал Лэнджер. — Но военные и бюрократия заинтересованы в

этом почти всегда»

Если приверженец взглядов Ленина считает, что государство начинает проводить

империалистическую политику по воле капиталистических кругов, то геополитик обнаруживает

гораздо больше случаев, когда капиталистические круги начинают осваивать экономически

малопривлекательные для них области по воле государства. «Никоим образом нельзя утверждать,

что торговля всегда указывала направление для политической экспансии, — писал Вебер. —

Причинно-следственная связь очень часто была противоположной»

. «Дело заключалось далеко

не в том, что коммерческая экспансия требовала расширения территориальных притязаний, —

отмечают исследователи истории британского присутствия в Тропической Африке, — а в том, что

расширение территориальных притязаний со временем потребовало коммерческой экспансии»

Лорд Кромер поощрял британские капиталовложения в Египте, но делал он это,-как пишет

А.Дж.П. Тейлор, «для усиления британского политического контроля, причем последовательность

была именно такой, а не наоборот». Схожим образом «французских финансистов при-

186

нудили вкладывать капиталы в Марокко — во многом «ро-тив их воли — для создания

предпосылок к французскому политическому контролю. Они знали, что потеряют деньги, и так

оно и произошло. Но Марокко стало французским протекторатом»

. Не столько торговля и

инвестиции повелевали государственным флагом, сколько флаг повелевал торговлей и

инвестициями.

Таким образом, классические теории, призванные объяснить империализм, видели за европейской

экспансией следующие побудительные мотивы: бескорыстное служение человечеству, нужды

европейской экономики, социальная фрустрация в Европе и потребность европейских государств в

своем усилении.

Американский опыт I

Классические теории империализма были созданы для объяснения вторжения Европы в

неразвитый мир. Теперь зададимся вопросом, насколько какая-либо из этих теорий или все они

вместе взятые объясняют внешнюю политику Соединенных Штатов.

Соединенные Штаты — экспансионистская страна. За два столетия после принятия Конституции

национальная территория США увеличилась более чем в четыре раза. Захват континентальных

земель не нуждается в сложном анализе. Энергичными людьми с сильными собственническими

наклонностями двигали их наследственные черты характера и уровень их технологического

развития, заставляя их неустанно продвигаться на запад, углубляясь в обширные пространства,

заселенные редкими кочующими племенами аборигенов. Это было, скорее, проявление инстинкта.

Путь империи, о котором говорил епископ Беркли, вел на запад; Торо шагал на восток через силу,

а на запад — свободно; Горас Грили советовал молодым людям двигаться на запад; Гек Финн

загорался идеей относительно земель на западе. Причины, объясняющие это, были придуманы

политиками, публицистами и профессорами уже задним числом.

В вышедшей полвека назад мастерски написанной книге «Предначертанная судьба» Альберт

К.Уайнберг, иронизируя, выстраивает длинный ряд выдвинутых уже после

187

того, как все свершилось, обоснований. Здесь и нравственное право, и географическая

предопределенность, и естественный рост, и политическое тяготение, и другие факторы, которыми

якобы сопровождался весь долгий пыльный путь к «мировому лидерству». Но все это были

конъюнктурные объяснения на злобу дня, а не истинные побудительные причины, которые

удовлетворили бы историка. И если продвижение через континент еще как-то более или менее

удовлетворительно объяснялось, то дальнейшее продвижение в бассейны южных и западных мо-

рей вызывало вопросы и требовало ответов.

Американцы, как отмечал Токвиль, склонны оперировать либо крайне общими и расплывчатыми,

либо крайне частными и определенными идеями. Объясняя экспансию вдали от собственных

берегов, историки вплоть до недавнего времени не находили для аналитической теории золотой

середины между красивыми общими выражениями вроде «предначертанной судьбы» и

конъюнктурными объяснениями частных случаев. Вот почему Джеймс А.ФИЛД-МЛ. своему

остроумному эссе по данному предмету смог дать название «Американский империализм: наи-

худшая глава почти в любой книге»

На протяжении жизни последнего поколения тем не менее кое-какая аналитическая теория, пусть

даже и не делающая название труда профессора Филда устаревшим, все же появилась. Она

утверждает, что еще до завоевания независимости у американцев было почти нечто большее, чем

изначальный инстинкт экспансии: у них было цельное видение империи. К 1783 г. Вашингтон уже

назвал новорожденную республику «поднимающейся империей». «Расширять сферу» призывал и

Мэдисон в 10-м номере «Федералиста»; в 14-м номере он говорил о «расширенной в своих

пределах республике» как о «единой великой, уважаемой и процветающей империи». Как бы ни

расходились между собой Гамильтон и Джефферсон, Джон Куинси Адаме и Джексон в других

вопросах, они сходились в одном — необходимости экспансии. Соединенные Штаты,

«зародившиеся как империя, — писал Р.У. Вэн Элстайн, — по самой своей сути расширяющаяся

имперская держава»

Профессор Вэн Элстайн, хотя и не отрицал наличия экономических мотивов, считал американский

империа-

188

лизм вполне предсказуемым поведением амбициозного и динамичного национального

государства. В последние годы интерпретация империализма с позиций так называемой теории

«открытых дверей» дала американской империи объяснение, опирающееся в основном на

экономические аргументы. Уильям Эплмэн Уильяме, «крестный отец» этой теории, является

одним из немногих современных американских историков, о которых можно говорить как об

основателях научной школы. И его собственные страстно написанные книги, и растущее число

исследований его учеников в последнее время стали оказывать заметное влияние на мысли

историков младшего поколения, занятых изучением американской внешней политики.

Термин «открытые двери» относится, безусловно, к политике, провозглашенной в конце XIX в.

государственным секретарем Джоном Хэем и направленной на сохранение в мире «принципа

равной и беспрестанной торговли». Разумно допустить далее, что эта доктрина подразумевает

необходимость открыть двери для американской торговли и капитала повсюду в мире. Согласно

теории «открытых дверей», эта решимость проистекает из структурных потребностей

экономической системы. «Капиталистическая политическая экономия, — говорит Уильяме, — ор-

ганически империалистична»

. Американская внешняя политика всегда руководствовалась

«твердым убеждением и даже догматической верой в то, что от настойчивой и постоянно

усиливающейся экономической экспансии за рубеж зависит внутреннее благополучие Америки»

Капитализм постоянно вынужден стремиться к завоеванию новых миров, с тем чтобы избежать

угрозы фундаментальных изменений в самом американском обществе.

Хотя тезис «открытых дверей» имеет внешнее сходство с ленинской теорией, его сторонникам,

похоже, в целом неизвестно о спорах европейцев о природе империализма. Школа «открытых

дверей» — доморощенный продукт, полученный в духе интеллектуальной традиции Чарльза

А.Бирда, хотя и без присущих последнему внешних эффектов*. Поскольку вплоть до первой

мировой войны Соединенные Штаты оставались страной, ввозившей

* Эта школа особенно много взяла из работы: С. А.В е а г d. The Open Door at Home. New York, 1934.

189

капитал, сторонникам тезиса «открытых дверей» трудно было возлагать, в стиле Ленина, вину за

американский империализм на избыточный капитал, ищущий сферы приложения за рубежом. В

том, что касается американской истории, историкам приходится обращать внимание, скорее, на

избыточную продукцию, ищущую зарубежные рынки сбыта.

В своих ранних работах Уильяме выводил мотивы экспансии из промышленного

перепроизводства. В работе «Трагедия американской дипломатии» он утверждал, что взрыв

империализма на рубеже столетия был вызван тем, что промышленники в условиях тогдашней

депрессии искали рынки сбыта за рубежом. Позднее, в «Корнях современной американской

империи», он объяснял тягу к экспансии перепроизводством сельскохозяйственной продукции,

что имело место в первой половине XIX в. К середине прошлого века экспорт продукции стал для

американского коммерческого сельского хозяйства делом привычным. Депрессия начала 70-х

годов усилила потребность во внешних рынках. А к концу десятилетия экспортный бум закрепил

веру сельскохозяйственных производителей в благополучное разрешение всех их проблем с по-

мощью вывоза продукции. Давление с их стороны, по утверждению Уильямса, немало

способствовало тому, что рынком для Америки стал считаться мировой рынок, и как следствие

были выработаны новые направления американской внешней политики. Наконец, в 90-е годы

новая депрессия в сочетании с закрытием западной границы не только вновь объединила

фермеров, но и встревожила городских бизнесменов, которые столкнулись с собственными

проблемами перепроизводства, а также с'экономическими противоречиями и классовой

напряженностью, грозившими социальным взрывом,

В результате возник национальный консенсус в пользу расширения рынка; по возможности

мирными средствами, но если необходимо, то и военным путем; посредством территориальных

приобретений — в краткосрочном плане, и методом экономического проникновения — в дли-

тельной перспективе. «Контроль промышленников и финансистов над формированием политики»,

.как писал Уолтер Лафебер в своей оказавшей сильное влияние книге «Новая империя»

, имел

своим результатом создание не-

190

официальной американской империи, в рамках которой Соединенные Штаты, после недолгого

увлечения колониями, использовали экономическое превосходство для обеспечения своей

гегемонии, не позоря себя при этом традиционным колониализмом.

Тяга к экспансии, имеющая столь глубокие корни в экономической структуре, обеспечила в XX в.

преданность всех американских администраций делу строительства империи. Нации,

стремившиеся защититься от американской экономической агрессии, объявлялись угрожающими

американской свободе. Отсюда война с Испанией, отсюда первая и вторая мировые войны, отсюда

«холодная война», отсюда война во Вьетнаме. Стремление к завоеванию мировых рынков,

согласно тезису «открытых дверей», объясняет все в американской внешней политике.

Историки давно признали, что экспорт сыграл решающую роль в стимулировании американского

экономического развития. Правда н то, что отцы-основатели вначале рассматривали внешнюю

торговлю как угрозу американскому эксперименту. «От коммерции получаются деньги, от денег

— роскошь, а все эти три вещи несовместимы с республиканизмом», — сказал Джон Адаме.

Джефферсон как-то раз высказал пожелание, чтобы Атлантика стала «океаном огня между Новым

и Старым Светом». Но американцы, с сожалением отмечал Адаме, «чувствуют себя в воде как

морские черепахи», а «любовь к коммерции с ее удобствами и удовольствиями» — их

пристрастие, («столь же не поддающееся изменению, как и их натуры»

. По мере того как любовь

к коммерции росла, она ускоряла переход от республиканизма к либерализму, свободной

конкуренции и вырабатывала восприятие того, что А.О. Хиршман называет «принципом

беспрепятственной торговли»

Утверждалось, что коммерция прибавляет ума, смягчает нравы, обеспечивает взаимную выгоду,

снижает предрассудки и способствует процветанию. Если бы мировая торговля была освобождена

от своих оков, заявил Джефферсон, будучи государственным секретарем, «то тогда была бы

произведена громадная масса тех вещей, которые

191

идут на пользу человеку и делают его счастливым»

011

. Торговля — носитель цивилизации.

«Историк увидит, — сказал Эмерсон, — что торговля была принципом свободы; что торговля

утвердила Америку и разрушила феодализм; что она приносит мир и мир хранит и что она унич-

тожает рабство»

. «Под благотворной властью гения коммерции, — размышлял, глядя на доки

Ливерпуля, мел-вилловский Редберн, — соединяются все земли и страны, и нок-рея касается нок-

реи в братской любви»

«Дух коммерции» объединил некоторое относительное преимущество с идеалистической

надеждой, а дух его пронизывал дипломатию молодой республики. «Главным правилом» в

отношении других наций, сказал Вашингтон в своей прощальной речи, «является то, чтобы при

развитии наших коммерческих отношений иметь с ними настолько малую политическую связь,

насколько это возможно». Этому правилу следовали с такой неукоснительностью, что в 1826 г.

Теодор Лимэн-мл. написал в «Дипломатии Соединенных Штатов», первом руководстве по

данному предмету: «В целом нашу дипломатию можно определить как имеющую коммерческий

характер». Стремясь максимально расширять экономические связи и сводить к минимуму

политические, американское правительство предпочитало посылать в другие страны консулов, но

не посланников. Джефферсон воевал с берберскими пиратами, защищая американское

судоходство. Он купил территорию Луизиана для приобретения порта Новый Орлеан и стал, как

напомнил нам Джеймс А.Филд-мл. в работе «Америка и средиземноморский мир 1776 — 1882»,

тем американским президентом, который израсходовал больше средств на военно-морской флот,

чем на сухопутную армию. «Американский государственный корабль оставался торговым судном,

— писал об этом периоде Филд, — потребность в коммерческих связях и в доходах от торгового

флота не уменьшалась, а сорок пять лет, последовавших после Гентского договора [об окончании

войны 1812 г.], стали величайшей эпохой американского мореплавания»

Эти годы явились также и величайшей эпохой, укрепившей веру в «явное предначертание».

Соединенные Штаты аннексировали Техас, Калифорнию и Орегон. В ходе войны с Мексикой

родилось движение за захват «всей

192

Мексики». Отказ Испании продать Кубу побудил американских дипломатов в Европе к

составлению «остендско-го манифеста», где ставился вопрос о завоевании ее силой. Движение

«Молодая Америка» соединяло в себе освободительное рвение в духе революций 1848 г. с требо-

ваниями свободы торговли, завоевания внешних рынков и экспансии на юг. Североамериканские

авантюристы — печально известные флибустьеры — совершали вторжения на Кубу, в Никарагуа,

Гондурас, Эквадор и в ряд мексиканских штатов

Здесь поражает то, что энтузиазм по поводу расширения внешней торговли и территориальной

экспансии возник еще до того, как в стране образовались излишки сельскохозяйственной

продукции (постоянное исключение — хлопок; но крупнейшим рынком сбыта хлопка была Вели-

кобритания), а до промышленного перепроизводства ждать оставалось и того дольше. Более того,

когда после Гражданской войны Соединенные Штаты вступили в эпоху перепроизводства, страсть

к расширению торговли и экспорта товаров заметно спала, вместо того чтобы возрасти, как это

должно было бы произойти согласно тезису «открытых дверей».

Консульская служба пришла в упадок. «На всю Южную Америку, — жаловался в 1874г.

конгрессмен, ранее служивший консулом в Бразилии, — нет ни одного консульского работника»

Торговый флот потерпел крах. При администрации Маккинли тоннаж морских внешнеторговых

перевозок Соединенных Штатов был фактически меньше, чем при второй администрации

Джефферсо-на. «Мы почти полностью потеряли свою восточную торговлю, — заявил один из

командиров эскадры, в ведении которой находилось обеспечение торгового мореплавания в этом

регионе, — и американские суда стали такой же редкостью, как черные лебеди»

. После того как

паруса уступили место пару, американский флот пришел в негодность. «У нас уже нет того, что

заслуживало бы звания флота»

, — заявил в 1885 г. морской министр Уильям С.Уитни. Радиус

действия ВМС резко сократился. А когда на флот стали поступать новые стальные корабли, то они

были приданы не тихоокеанской или азиатской эскадре, что требовалось, если следовать логике

«открытых дверей», а североатлантической эскадре

. Короче говоря,

193

вопреки тезису «открытых дверей» эпохе перепроизводства сопутствовало не всемерное

совершенствование инструментария коммерческих завоеваний, а явное пренебрежение им.

III

Почему как раз в то время, когда Соединенные Штаты вступили в эпоху перепроизводства,

страсть к завоеванию внешних рынков явно пошла на спад? Ответ заключается в расширении

внутреннего рынка. Капитал, заработанный в экспортном секторе, к 40-м годам прошлого века

начал обеспечивать самостоятельный экономический рост Соединенных Штатов. Переключение

активности с сельского хозяйства на промышленность ослабило зависимость американской

экономики от мирового рынка. Доля внешней торговли в валовом национальном продукте упала с

10 % в 1850 г. до 6 % в 1860-м. Внутренний рынок, при соответствующем подходе к нему,

представлялся способным к бесконечному расширению. Гарантом внутреннего рынка была

покровительственная пошлина. Этот протекционистский тариф был также одним из главных

препятствий на пути американского проникновения на внешние рынки.

Значение тарифа принижается современными историками примерно в той же степени, в какой оно

преувеличивалось политиками прошлого, Однако тариф заслуживает внимания. Генри Ч.Кэри,

подводивший интеллектуальную базу под протекционизм, отвергал принцип свободной торговли

как уловку, с помощью которой Великобритания, ведущая промышленная держава, подавляет и

эксплуатирует остальной мир. Свободная торговля, утверждал Кэри, затормозит индустриальное

развитие Америки и оставит республику под колониальным гнетом. Только после того, как

протекционизм обеспечит Соединенным Штатам промышленную независимость, будет возможна

свободная и равная коммерция.

Роет промышленного производства после Гражданской войны заставил некоторых людей думать,

что промышленная независимость гарантирована и что Америка теперь способна конкурировать

на мировом рынке. Те, кто более других стремился на внешние рынки, были и наиболее ре-

шительно настроены в пользу снижения тарифа. «Те, кто

194

желает видеть продукты американского мастерства и изобретательности на каждом рынке мира и,

как результат этого, возрождение американской торговли»,—заявил Гроувер Кливленд конгрессу

в своем послании о положении страны в 1888 г., должны объединиться, с тем чтобы добиться

снижения тарифа. «Если мы хотим рынков, — сказал Генри Адаме государственному секретарю

Джону Хэю, — нам надо позволить ценам снизиться»

Из всех министров финансов, которых знал Генри Адаме, он считал Хью Маккьюлоха из

администрации Эндрю Джонсона «наилучшим» и с любовью вспоминал в автобиографии дни,

полные надежд, наступившие после Гражданской войны, когда вокруг Маккьюлоха «собрались

наиболее активные и мыслящие молодые люди страны»

. «Тариф, — писал Маккьюлох в 1888 г.,

— постепенно отрезает внешние рынки от наших промышленных товаров». Европейские нации, за

исключением Великобритании, «следуют нашему примеру и для самозащиты проводят

протекционистскую политику... Что сейчас нужно крупным производствам в Соединенных

Штатах, так это не защитные пошлины, а рынки». Снижение тарифа, по словам Маккьюлоха, было

крайне необходимо, «чтобы открыть внешние рынки для наших промышленных товаров и нашей

сельскохозяйственной продукции. Без этих рынков наши крупные производства никогда не смогут

стабильно процветать»

Хью Маккьюлох и Фридрих Энгельс, вероятно, имели мало общего во взглядах, но в этом они

соглашались. «Протекционизм в той форме, которую придал ему Мак-Кинли, — писал Энгельс,

после введения в силу в 1890 г. тарифа Маккинли, — превратился в невыносимые оковы».

Введение высоких тарифов «закрыло для американской промышленности большую часть

мирового рынка, между тем как внутренний рынок уже страдал от избытка изделий американской

промышленности... Этот перманентный внутренний промышленный кризис, порожденный про-

текционистской системой, Америка может преодолеть, лишь открыв себе двери на мировой

рынок, а для этого она должна освободиться от протекционизма... Если Америка введет свободу

торговли, то через десять лет она побьет Англию на мировом рынке»

Согласно тезису «открытых дверей», поиски внешних

195

рынков становились господствующим мотивом американской внешней политики. Для их

открытия требовалось снижение тарифных барьеров. На деле же снижения тарифов не

происходило. Протекционисты, такие, как пенсильванский Уильям ДКелли по прозвищу Чугунная

Чушка, презрительно отвергали «надуманные утверждения... школяров и органов разных

иностранных коммерческих агентов, что [мы] страдаем от «перепроизводства»». Генри Джордж

тоже считал этот аргумент «надуманным, так как в действительности значительная часть

населения живет в нужде»

. «Давно прошли те времена, — заявил сенатор Джастин С.Моррилл,

— когда нации могли колоссально обогащаться благодаря чрезмерным прибылям от внешней

торговли... Сейчас и в дальнейшем национальное богатство должно создаваться трудом внутри

страны; сейчас только внутренний рынок и представляет из себя ценность как рынок, над которым

нация осуществляет полный контроль»

. Республиканская платформа 1896 г., принятая в разгар

депрессии, провозгласила приверженность республиканцев внутреннему рынку и «политике

протекционизма в качестве бастиона американской промышленной независимости и фундамента

американского развития и процветания». С 1861 г., когда был принят закон Моррилла, и до 1930 г.

(Акт Смута—Хаули) уровень пошлин постепенно возрастал.

Если бы завоевание внешних рынков было, согласно утверждениям теоретиков «открытых

дверей», преобладающим мотивом, то покровительственная пошлина не удержалась бы. Но

протекционизм пользовался сильной поддержкой деловых кругов и одобрением большинства фер-

меров. То, какой жесткой хваткой зажал он конгресс и страну, показывает, насколько мало в

действительности беспокоились тогда насчет внешних рынков. Экспорт составлял 6,2% валового

национального продукта в 1869 — 1873 гг. и 5,8% —в 1907 — 1911 гг. В эти годы наивысшая

точка — 8,2% — была достигнута в период сельскохозяйственного бума в 1877 — 1881 гг.

Короче говоря, внешние рынки занимали весьма низкое место на шкале приоритетов и в сознании

американских бизнесменов.

Столкнувшись в 90-е годы прошлого века с депрессией, руководители сталелитейной

промышленности, например, для сохранения прибылей занялись не освоением

196

внешних рынков, а рационализацией рынка внутреннего. Они заключали джентльменские

соглашения, создавали пулы и холдинг-компании для контроля над производством и ценами.

Высокие издержки производства тем не менее в любом случае делали американскую сталь некон-

курентоспособной на международном рынке. Американские производители не могли также

приспособиться к зарубежным требованиям. Компания Карнеги в 1896 г. начала было подумывать

о создании торгового представительства в Лондоне, но отказалась от этой идеи, как только

начался подъем

. «Меня изумляет, — заметил Вудро Вильсон, — ...что деловых людей Америки

так мало заботит мировая торговля в отличие от торговли внутри Америки»

Превращение Америки во время второй мировой войны из должника в государство-кредитора

окончательно сделало протекционизм смертельным врагом иностранных рынков. Ибо, если другие

страны не могли зарабатывать доллары на американском рынке, каким образом могли они платить

за американские товары? Тем не менее деловые круги и республиканская партия, оставаясь

глухими к требованиям, предъявляемым к ним теорией «открытых дверей», ответили

установлением в 1922 г. самых высоких за все время существования Америки тарифных ставок,

еще более повысив их в 1930 г. К 1932 г. экспорт сократился до 2,8% валового национального

продукта.

В следующем году к власти пришла администрация Рузвельта. Государственным секретарем стал

сторонник «открытых дверей» Корделл Хэлл. «Для меня, — писал Хэлл, — свободная торговля

полностью ассоциируется с миром, тогда как высокие тарифы, торговые барьеры и нечестная

экономическая конкуренция — с войной»

. Исходя из этого, администрация Рузвельта

предложила понизить тарифы путем заключения взаимных торговых соглашений, открывающих

доступ на зарубежные рынки. Деловые круги вместо одобрения этого законопроекта Дружно

выступили против него. «Это предложение, — заявил сенатор Артур Х.Ванденберг,

консервативный политический деятель, — является фашистским по своей фи-

197

лософии и фашистским по своей цели». В палате представителей за законопроект проголосовали

только два республиканца; в сенате — только трое

С самого начала рост американской экономики базировался на внутреннем рынке. Когда во время

Великой депрессии внутренний рынок потерпел крах, на помощь пришел Кейнс, показавший,

каким образом дефицитное финансирование может восстановить внутренний спрос. После второй

мировой войны капиталисты продолжали выступать против либерализации торговли. В 1947 г.

Трумэн пытался добиться от сената ратифицирования устава Международной торговой

организации. В своей речи в Бэйлорском университете он прибег к самой изощренной риторике,

восхваляя свободное предпринимательство, в надежде убедить бизнесменов в достоинствах мира,

открытого для торговли. Эту речь цитировали (и беззастенчиво искажали как свидетельство того,

что капиталисты контролируют политические решения. В действительности же, хотя призывы

Трумэна к свободному предпринимательству и привлекли внимание историков школы «открытых

дверей» в последующие годы, в первые послевоенные годы они не могли соблазнить деловые

круги. В результате сенат отказался ратифицировать устав, и МТО так и не была создана.

Если не считать годы второй мировой войны, то за полвека, начиная с 1920г., экспорт только

дважды превышал 6% валового национального продукта (в 1921 и в 1947 гг.) и направлялся, что

удивительно, не в слаборазвитый мир, а в другие развитые государства. И даже в 1970 г. экспорт и

импорт вместе взятые составляли толь-

Ноэм Хомски в книге «Американская мощь и новые мандарины», вышедшей в Нью-Йорке в 1969 г.. дважды

утверждал, что Трумэн сказал: «Вся свобода зависит от свободы предпринимательства... Весь мир должен

принять американскую систему... Американская система может выжить в Америке, если только она станет

мировой системой». Стивен Э.Эмброуз в книге «Подъем к глобализму: американская внешняя политика за период

с 1938 г.», вышедшей в 1971 г. в Балтиморе, утверждал, что Трумэн сказал: «Весь мир должен принять

американскую систему. Американская система может выжить, если только она станет мировой системой». Трумэн

не говорил ничего подобного ни в Бейлоре, ни еще где-либо. Это высказывание сфабриковано. Сторонники

теории «открытых дверей» не отличаются точностью.

198

ко 8,5% валового национального продукта. Известен контраргумент, что самая малая толика чего-

то, как бы мала она ни была, может быть жизненно важной, что железо, например, составляет

только 0,0004% человеческого тела, однако оно крайне необходимо для функционирования

организма, и т.п. Но даже теоретики «открытых дверей», прибегая к такой физиологической

аналогии, соглашаются, что она «несколько притянута» в применении ее к эко-

И только в 80-е годы внешняя торговля приобрела подлинную значимость для американской

экономики. Тогда на нее приходилось почти 20% валового национального продукта. Дефицит

товарной торговли — разрыв между импортом и экспортом — стал, самым высоким в истории

Америки. Внешние рынки теперь стали необходимы. Отвергаемые в прошлом задачи завоевания

иностранных рынков должны были теперь определять американскую внешнюю политику.

Внешняя политика действительно приобрела агрессивную форму, но, похоже, ее целью так и не

стали внешние рынки. Может быть, речь шла о емких рынках Никарагуа? Для исправления

положения американцы, как всегда на протяжении всей своей истории, обратили взоры на

внутренний рынок и потребовали повышения тарифов на ввозимые товары. Тем временем адми-

нистрация Рейгана за счет бюджетного дефицита в размере 200 млрд. долл. возродила внутренний

рынок.

Со времен Гамильтона и Клея и по сей день большинство руководителей бизнеса и их

политические союзники остаются непреклонными в своем убеждении, что экономическое

спасение заключается не во внешних рынках, а в рынке внутреннем.

Историки школы «открытых дверей» — это ученые, одержимые догмой. Всемогущая роль

внешних рынков в определении американской внешней политики является сутью их учения.

Догма вырывает внутренний рынок и защитные тарифы из их поля зрения. По выражению Лафе-

бера, у них не остается никаких сомнений в том, что «контроль за политическими решениями

осуществляется промышленниками и финансистами». Их не обескураживает

199

отсутствие каких-либо документов, которые доказывали бы, что промышленники и финансисты

действительно контролируют принятие конкретных решений. Как сказал Уильям Эплмен

Уильяме, если отсутствуют доказательства, то это лишь потому, что политики «сговорились и

принимают на веру теорию, необходимость и моральность активной политики «открытых дверей».

Поэтому они редко думают о необходимости объяснить или защитить свой подход»

. Короче, чем

меньше доказательств, тем лучше.

Историки обычно не исходят в качестве аргумента ех silentio (из молчания (лат.). — Перев.). В

своем стремлении удовлетворить своих коллег историки школы «открытых дверей»

руководствуются догмой, я уверен, неосознанно, чтобы исказить исторические свидетельства для

укрепления своего тезиса. Например, они усиленно обыгрывают использование отцами-

основателями слова «империя» в качестве доказательства неизлечимой американской болезни

экспансионизма. Так, Вэн Элстайн приводил выражение Вашингтона «восходящая империя» для

доказательства того, что Соединенные Штаты по своей сути являются экспансионистской

имперской державой. Так, из выражений Мэдисона «расширить сферу» и «одна великая,

уважаемая и процветающая империя» Уильяме вывел заключение, что Мэдисон «ясно понимал,

что внешние рынки — часть той сферы, которую следовало увеличить, чтобы обеспечить

долговечность республиканских институтов и процветание»

Все это, возможно, было, а возможно, и не было. Но приведенные свидетельства не указывают с

точностью на это. Вышеупомянутые высказывания заставляют взяться за выяснение значения

слова «империя» как оно понималось в 80-е годы XVIII в. Если обратиться к одному из словарей

того времени — скажем, к первому изданию «Британской энциклопедии» 1771 г., — то там слово

«империя» определяется как «обширное пространство земли под юрисдикцией или управлением

императора». Слово «император» толкуется как «почетный титул у древних римлян... принятый в

настоящее время для обозначения суверенного или верховного правителя империи». В качестве

примера из истории Европы упоминается Карл Великий, о котором «Британская энциклопедия»

говорит: «Сле-200

дует заметить, что императорское звание не давало права ни на фут земли или территории»

Если же мы обратимся к книге Ричарда Кебнера «Империя» — обычной современной работе по

этому предмету, — то обнаружим, что латинское слово imperium означало командование,

управление, суверенитет, осуществление власти и что в XVIII столетии слово «империя» никоим

образом не подразумевало территориальной экспансии. Как писал в 1885 г. британский историк

ЭА. Фрид-мэн: «Только гораздо в более поздние времена, как я сам помню, слово «империя»

получило расхожее употребление в качестве обычного термина, означавшего что-то более

обширное, чем королевство»

. Во всяком случае, изучение контекста, в котором Вашингтон

употребил свою фразу, делает ясным, что, говоря о «восходящей империи», он имел в виду не

более чем становление новой нации, обеспечивающей свой национальный суверенитет. Что

касается высказываний Мэдисона, якобы разоблачающих его, то А.К. Уайнберг был, безусловно,

прав, когда он написал в «Явном предначертании», что Мэдисон подразумевал «не экспансию, а

лишь объединение тринадцати штатов»

Эксплуатацию школой «открытых дверей» слова «империя» можно назвать только беспринципной

филологической подтасовкой. К сожалению, для историков «открытых дверей» характерно

усиленное привлечение на службу своей догмы конкретных доказательств. Снова и снова в своей

работе «Корни современной американской империи» Уильяме повторял, манипулируя своими

утверждениями, надуманные факты заинтересованности во внешнем рынке, выискивая их там, где

они почти не ощущались или где их не было вовсе. Так, он писал, что 5 декабря 1870 г. Грант в

своем ежегодном обращении «первым многократно повторил свой довод, что Санто-Доминго

следует аннексировать в силу ценности его как рынка для сбыта излишков сельскохозяйственной

продукции»

. Однако довод, выдвинутый в обращении Гранта относительно необходимости

аннексии того, что он называл «Санто-Доминго», был превентивного порядка: то есть имелось в

виду, что если Соединенные Штаты не будут действовать, то это сделают европейцы. Грант

использовал в качестве аргументов и вопросы стратегии, и пробле-

201

мы сырья, прежде чем поднять с той же целью проблему рынка, но даже тут он в равной мере

заботился как о промышленной, так и сельскохозяйственной продукции.

В 1895 г. пограничный спор между Венесуэлой и Британской Гвианой привел к тому, что Гроувер

Кливленд направил сердитое послание в конгресс. Это послание, по мнению Уильямса, было

«вполне определенным отражением рыночной концепции мира»

, В действительности же в

послании ничего не говорилось о рынках — каким это, интересно, образом венесуэльский

пограничный спор мог повлиять на американский или британский доступ на латиноамериканские

рынки? — а высказывалась решимость не допускать британского политического и военного

присутствия в этой части света, но никак не британского экспорта или инвестиций. Генри Кэбот

Лодж излагал этот вопрос так: «Если Великобритания сможет расширить свою территорию в