Розин В.М. Социальное проектирование в эпоху культурных трансформаций

Подождите немного. Документ загружается.

141

стоянное напряжение между мирным сосуществованием раз-

личных культур и границами демократии, поскольку всегда воз-

можен мятеж периферийных культурных групп.

По мнению Б.Гисена, отношение к мигрантским субкуль-

турам в западных странах сегодня напоминает один из типов

многокультурного государственного уклада – старые европей-

ские свободные города, в которых чужестранцы получали из-

вестные права и защиту государства, как и коренное населе-

ние. Однако привилегии проживания ограничивались, как пра-

вило, экономической сферой и сферой частной жизни, в

частности, вероисповедания. «Врастание» в общество в отдель-

ных случаях было возможно через культурную ассимиляцию.

В целом же они оставались гостями, которых терпят только в

«добрые времена». Проблема согласования элементарных и

универсально гарантированных прав, с одной стороны, и куль-

турно не обеспеченных гражданских прав партиципации – с

другой, актуальна и в настоящее время

Возможен и другой способ представления единства совре-

менного общества – через перспективу расширения обмена

товарами и услугами. Возникшее в результате развития миро-

вого рынка и денежных отношений культурное многообразие в

экономическом пространстве обнаруживало себя исключитель-

но как многообразие товаров. Проявившийся в этом конфор-

мизм культур сохраняется и в наши дни, обнаруживая себя в

рыночной экспансии в области искусства, музыки, дизайна, в

устройстве национальных ресторанов и многонациональных

уличных празднествах. Отношения купли-продажи низводят

любой тип культуры к функции развлечения или услуг, напри-

мер, терапевтической помощи. Освобожденное от локальной

зависимости культурное многообразие может беспрепятствен-

но и безболезненно потребляться по вкусу. Обесценивание и

распыление культурного многообразия, происходящие в про-

цессе политической, интеллектуальной и рыночной модерни-

зации, влекут за собой возникновение новой потребности в кол-

лективной идентичности. Этничность, общие родовые истоки

оказываются необходимым подспорьем в ее образовании. Ре-

лигиозный фундамент придает убедительность такому сплоче-

нию, а ритуалы опосредуют опыт принадлежности к совокуп-

142

ной силе. Вероятность угрожающего развития подобных наст-

роений, давших, очевидно, повод С.Хантингтону к известному

обобщению, едва ли нуждается в дальнейшей аргументации

Иное представление о единстве и многообразии дает мо-

дель языковой общности. Здесь возможность понимания чужой

культуры намного выше, чем в модели политического союза

власти. Эту возможность обеспечивает перевод и способность

к коммуникации. Многообразие выражается в данном случае

во множестве локальных языковых сообществ, которые под

влиянием модернизации могли бы преодолеть барьеры обще-

ния с помощью всеобщего стандартизированного языка. Со-

единение культуры с властью и организацией должно было бы

этому способствовать. Особый интерес представляет в этом

смысле анализ существующего в Европе лингвистического мно-

гообразия, поскольку именно оно бросает вызов презумпции,

встроенной в большинство теорий демократии, а именно, пре-

зумпции монолигвальности сферы публичного дискурса. Де-

мократическая политика стоит сегодня перед вопросом о том,

каким образом возможно, признавая идентичности лингвис-

тических социальных групп, в то же время гарантировать их

полноценное участие в социальной сфере.

Современные процессы, связанные с проблемами культур-

ной идентичности, международной торговли, форсированного

развития новых технологий, высветили значимость языковых

аспектов как в политике, так и в экономике и культуре. Во всех

современных политических и культурных дебатах языку как

одному из основных «носителей» культуры отводится централь-

ное место. Принимая во внимание важность языка в определе-

нии коллективной идентичности, государственного и нацио-

нального строительства, не удивительно, что при всем различии

языковой политики в тех или иных странах большинством пра-

вительств она рассматривается как центральные в формирова-

нии и поддержании культурного суверенитета той или иной общ-

ности. Несмотря на то, что правительства с помощью культур-

ной политики стараются защитить собственные символические

контексты, культурные индустрии и национальный суверенитет,

осуществить это становится все труднее по мере расширения де-

регулирования и свободной торговли. Неолиберальные эконо-

143

мические реформы усиливают зависимость многих государств

от глобальной экономики, снижая одновременно степень вли-

яния правительств на коммуникационные рынки и междуна-

родную политику. На смену автономии и известной гомоген-

ности национального государства все заметнее приходит тен-

денция к глобализации и гетерогенности не только в

культурном, но и в экономическом и политическом смыслах.

Согласно ставшей уже почти общепринятой интерпретации

осуществляющихся в последние три – четыре десятилетия

трансформаций, наблюдается не просто кризис фордистско-

кейнсианской модели государства общественного благоденст-

вия, явно не справляющегося с противоречиями позднего ка-

питализма, но и происходит крушение вестфальской системы

межгосударственных отношений под натиском глобализацион-

ных процессов. В экономической сфере глобальный «свобод-

ный рынок» постепенно замещает протекционистские нацио-

нальные экономики в рамках системы суверенных государств.

Национальные правительства все чаще и чаще демонстрируют

неспособность защитить свою национальную валюту или свои

финансовые рынки. Транснациональные компании, финансо-

вый оборот которых нередко превосходит экономические ре-

сурсы отдельных стран, действуют в условиях глобального про-

странства, часто независимо от политических границ. Тенден-

ция к конвергенции наблюдается и в сфере потребления: товары

проектируются, производятся и потребляются на глобальном

рынке. Аналогичные процессы происходят и в сфере взаимо-

действия общества и природы, поскольку экологические про-

блемы давно уже вышли за рамки интересов и озабоченности

отдельных государств и приобрели всеобщий характер. В по-

литическом поле также заметны определенные изменения, сви-

детельствующие о нарастании глобализирующих сил и тенден-

ций. Возникновение новых и рост влияния существующих меж-

дународных организаций с неизбежностью ведет к реальному

снижению роли и влияния национальных правительств, вынуж-

денных считаться с политическими стратегиями транснацио-

нальных политических, правовых и экономических институтов,

таких, как НАТО, ООН, Европейская Комиссия, ВТО, ЮНЕ-

СКО, ОБСЕ, Европейский суд по правам человека и др. Совре-

144

менная политика уже не может обойтись без участия глобаль-

ных игроков, не ограничиваясь национальными парламента-

ми, правительствами и прочими органами власти.

Подобное расширение и интенсификация транснациональ-

ных отношений стали возможными и во многом явились след-

ствиями качественных трансформаций в области техники, в

частности в сфере коммуникационных технологий, обеспечи-

вающих мгновенное распространение любой информации, будь

то экономической, политической или культурной. Такой про-

рыв в развитии информационных технологий во многом был

обусловлен новыми подходами к проблемам языка, знания и

коммуникации.

Социологические теории языка обычно рассматривают

язык как систему коммуникации и одновременно как систе-

му репрезентации

. Вполне очевидно, что для осуществления

взаимодействия индивидов необходимо и наличие общей си-

стемы коммуникации. Язык при этом, хотя и не является един-

ственной системой такого типа, выступает в качестве базовой

системы как в эволюционном, так и психологическом смыс-

лах. Тем самым он играет важную роль и в социальной интег-

рации. Кроме того, язык также выступает и в качестве систе-

мы репрезентации, обеспечивая общий для данной социаль-

ности взгляд на мир. В этом смысле язык имеет решающее

значение в конституировании самосознания данной группы

и символизации ее коллективного тождества. Таким образом,

и в своей символической функции язык вносит вклад в соци-

альную интеграцию.

Поскольку язык наряду с коммуникативной выполняет и

символическую функцию, многими социолингвистами он рас-

сматривается как один из сущностных компонентов «этнично-

сти». К интерпретации понятия этничности предлагаются раз-

личные подходы: с позиций «примордиальности» (исконнос-

ти, изначальности) (primordialism), конструкционизма и

инструментализма. В рамках первого подхода такие характери-

стики социальных групп, как территория, религия, культура,

форма социальной организации или язык, рассматриваются в

качестве «объективно» или «изначально» данных. Что касается

конструкционистских и инструменталистских теорий этнично-

145

сти, то они, стремясь избежать эссенциализма, присущего пер-

вому подходу, основное внимание уделяют субъективным ин-

терпретациям перечисленных выше объективных характерис-

тик, в том числе и языка. Так, конструкционистский подход

рассматривает этническую идентичность как результат слож-

ного социального процесса, в ходе которого символические

границы постоянно конструируются и реконструируются пу-

тем обращения к мифологиям, историческими интерпретаци-

ями общего прошлого, а также языка. В свою очередь, инстру-

менталистский подход к этничности особое внимание уделяет

тем процессам политической мобилизации и манипуляции,

посредством которых конституируются сами социальные груп-

пы. Последние два подхода не могут, однако, рассматриваться

как взаимоисключающие, они скорее взаимно дополняют друг

друга: если первый из них акцентирует социокультурное кон-

струирование этничности, то второй подчеркивает социополи-

тические и экономические факторы

Вопросы языковой политики, как уже отмечалось, нахо-

дятся в центре культурной политики всех европейских орга-

низаций. Точки зрения по этому поводу нередко имеют диа-

метральнопротивоположный характер. Одни видят в много-

образии языков проявление зла и источник непонимания и

конфликтов. Решить эту проблему можно, по их мнению, с

помощью принятия «универсального» языка или хотя бы ис-

пользования одного из языков в качестве «технического» или

вспомогательного средства общения. Другие, наоборот, счи-

тают злом языковую стандартизацию и стремление создать

своего рода оруэлловский «новояз», в то время как языковое

многообразие само по себе является ценностью так же, как и

разнообразие биологических видов. Поскольку язык «олице-

творяет культурное тождество и историческую память», лю-

бая его эрозия провозглашается «культурным геноцидом».

Третьи считают, что решением для создания «европейского

тождества» могло бы стать возрождение «универсального язы-

ка», существовавшего в прошлом, и рекомендуют обратиться

к латыни и греческому

. Очевидно, что не существует едино-

го рецепта идеальной языковой и культурной политики, спо-

собного вполне примирить «глобалистов» и «националистов»,

146

«интернационалистов» и сепаратистов, радикалов, неолибе-

ралов и консерваторов, однако очевидна необходимость най-

ти некий компромиссный вариант.

Хотя представленные выше подходы к понятию этничнос-

ти представляют интерес и могут быть успешно использованы,

для того, чтобы оценить потенциал лингвистического разно-

образия в порождении этнического конфликта, их следует до-

полнить, поместив в контекст возникновения современного

национального государства с его специфическими формами

социальной интеграции. В частности, история национального

государства на всем протяжении его становления была тесно

переплетена с идеалом монолингвизма (лингвистический мо-

нолингвизм и плюралингвизм в данном случае понимаются

не на уровне отдельного индивида, а на уровне национально-

го государства). В целом монолингвизм можно рассматривать

как один из компонентов политики культурной гомогениза-

ции, с помощью которой государства пытаются ответить на

вызовы индустриализации и бюрократизации. Стремление к

единству языка, таким образом, связано отчасти с выполне-

нием им инструментальной, коммуникативной функции. В то

же время конструирование современных национальных госу-

дарств потребовало акцентирования его символической функ-

ции как в гражданской, так и в этнической моделях

. Так, на-

пример, во Французской Республике строгий монолингвизм

означал видение французского языка как символа республи-

канской идентичности.

Подобная динамика современного национального государ-

ства в связи с идеалом монолингвизма стала причиной дискри-

минирования иных, не принадлежащих к доминирующим,

лингвистических групп. Государственная политика по отноше-

нию к языкам лингвистических меньшинств, как правило, была

направлена на снижение их влияния или полное их исключе-

ние из социальной сферы. В качестве политических инструмен-

тов использовались, к примеру, такие, как «статусное планиро-

вание» и «корпусное планирование»: первое направлено на ле-

гализацию национального языка как официального в сферах

средств массовой коммуникации, образовании, в политичес-

кой коммуникации; второе своей целью имеет модернизацию

147

и стандартизацию использования официального языка путем

кодирования его фонетических, семантических и грамматиче-

ских характеристик. Актуальность политического планирова-

ния в сфере языка приводит к формированию относительно

автономной теоретической дисциплины, тесно переплетенной

с политической и социальной практикой, – языковой полити-

ки и языкового планирования. Это во многом было обусловле-

но соответствующим уровнем развития в области некоторых

теоретических дисциплин: лингвистики, социолингвистики,

социологии и социальной и политической теорий.

К началу 1960-х гг. в целом ряде стран был уже накоплен се-

рьезный опыт в области лингвистики: в направлении графичес-

кого воплощения, стандартизации и модернизации региональ-

ных и локальных языков, в разработке грамматик и словарей,

создании и совершенствовании письменности и пр. Среди спе-

циалистов по структурной лингвистике существовал большой

интерес к разработке типологий языков и социолингвистичес-

ким аспектам, особенно связанным с областью их функциони-

рования, стимулирующим создание различных моделей языко-

вого планирования

. Это во многом было связано с потребнос-

тями становящихся «новых наций». Среди известных

исследователей данного периода, активно занимавшихся разра-

боткой типологий, классификаций и моделей языкового плани-

рования, можно назвать, например, Э.Хогена (Haugen E., 1966) –

модель языкового планирования и Х.Клосса (Kloss H., 1966) –

типологию мультилингвизма.

В центре внимания «статусного планирования» языка на-

ходилось, как правило, избрание одного из национальных язы-

ков, наиболее отвечающего требованиям модернизации и го-

сударственного строительства. Преобладающим мнением, по

крайней мере среди западных или прозападных социолингви-

стов, была целесообразность использования одного из веду-

щих европейских языков, обычно английского или француз-

ского, в формальных или узкоспециальных контекстах, тогда

как местным языкам отводились иные функции. Подобное

двуязычие уже практиковалось, например, в ранее существо-

вавших африканских странах, аналогичная модель предлага-

лась и для вновь создающихся национальных государств. По

148

мнению большинства западных экспертов, языковое разно-

образие представляло собой препятствие на пути националь-

ного развития, в то время как лингвистическая гомогенность

ассоциировалась с модернизацией, понимаемой скорее как

«вестернизация». Формула успешного формирования государ-

ственности, таким образом, включала в себя культурное и эт-

ническое единство, заключенное в географические рамки го-

сударства и объединенное лингвистической идентичностью

граждан данного политического союза. В качестве такого объ-

единяющего языка нации, как считалось, мог выступать не

всякий язык, а лишь язык либо достаточно «развитый» (то есть

имеющий письменную форму, стандартизированный и спо-

собный адаптироваться к требованиям технологического и

социального прогресса), либо язык, имеющий в этом смысле

соответствующие перспективы.

В целом можно отметить, что для первого этапа станов-

ления языковой политики и планирования были характер-

ны следующие основные характеристики: цели языкового

планирования часто ассоциировались со стремлением к объ-

единению (региона, нации, политических, религиозных или

иных групп), стремлением к модернизации, эффективнос-

ти, демократизации

, язык рассматривался как обладающий

ценностью ресурс, следовательно, подлежал планирова-

нию

. Планирование языкового статуса и языкового корпу-

са рассматривались как идеологически нейтральные и отно-

сительно самостоятельные типы планирования; языки, как

правило, исследовались изолированно от их социоисториче-

ских контекстов, на основе системного подхода. Как свиде-

тельствуют исторические исследования тех или иных линг-

вистических групп в Европе и в бывших колониальных стра-

нах, государственные границы которых часто проводились

без учета наличия или отсутствия социальной связности,

лингвистических и культурных факторов, любая попытка

монолингвальной языковой политики в данных странах со

сложной конфигурацией локальных наречий, языков межэт-

нической коммуникации и международных языков потенци-

ально вела к возникновению конфликта между теми или ины-

ми лингвистическими сообществами.

149

Второй этап развития языковой политики и планирования,

связываемый с началом 1970-х – концом 1980-х гг., характери-

зуют иногда как «неоколониальный», имея в виду доминирую-

щие в этот период социоэкономические и политические струк-

туры. Вместо ожидаемого «расцвета демократии» и «взлета эко-

номического развития» новые независимые государства

оказались во многом еще более зависимыми от своих бывших

колониальных хозяев. В усилившейся социальной иерархиза-

ции значительная роль принадлежала языкам и культуре. Для

многих стало вполне очевидным, что целый ряд поставленных

в области языковой политики и языкового образования задач и

их решений вряд ли можно было считать философски-нейт-

ральными

. Более критически настроенные авторы вообще

оценивали языковое планирование как «аморальное, непрофес-

сиональное и нереалистичное», а предложенные ранее модели,

в том числе и модели Э.Хогена и Фергюсона (Haugen 1966,

Ferguson, 1966), – как неадекватные. Поскольку языковое пла-

нирование воспринималось как одно из направлений управле-

ния ресурсами и не учитывало всей сложности и многоплано-

вости задач «социального инжиниринга», оно оказалось неспо-

собным принимать во внимание огромное количество

различных и часто не поддающихся контролю составляющих

и, соответственно, верно оценить степень эффективности про-

водимой политики. Именно поэтому оно не могло не потер-

петь неудачу. Одним из важных способствовавших этому фак-

торов были затруднения в осуществлении самой политики мо-

дернизации в целом ряде стран. Другим фактором, также

оказавшим влияние на пересмотр ряда положений языковой

политики, явилось появление новых взглядов и подходов, в

частности, критики позитивистских представлений о лингвис-

тике как автономной дисциплине, способной самостоятельно

объяснить усвоение, использование и изменение языка. Сомне-

нию подверглись прежде всего ключевые для лингвистики по-

нятия – «носителя языка», «языковой компетенции», «родно-

го языка» и т.п. Все это не могло не иметь прямых последствий

для формирования новых подходов к языковой политике и пла-

нированию: язык все чаще начинает рассматриваться в контек-

сте социального действия, не как заданная система, а скорее

150

как «стремление к сообществу». Понятие «автономной линг-

вистики», по мнению A.Пенникука, претендуя на нейтральный

дескриптивизм, по существу, ведет к прескриптивизму, то есть

вместо того, чтобы описывать «унитарный язык», по сути фор-

мирует его. Эта традиция уходит своими корнями к пост-Ре-

нессансному европейскому периоду и в своей основе отражает

политическую психологию национализма

В отличие от более раннего периода, связанного, как отме-

чалось, с решением задач графизации, стандартизации и мо-

дернизации языков и подчиненного общей цели языковой ас-

симиляции, в центре внимания представителей второй волны

теоретиков и практиков языковой политики оказываются во-

просы социальных, экономических и политических эффектов

устанавливаемых лингвистических контактов; выявление того,

какими именно способами язык, с одной стороны, отражает, а

с другой – формирует отношения социоэкономического и по-

литического неравенства. Вместо изучения языков как целост-

ностей со своими собственными социальными сферами распро-

странения и функциями, своей «ролью» и социальным стату-

сом, в центре внимания социолингвистов второго поколения

оказались проблемы статуса и отношений между языковыми

сообществами в специфических социокультурных контекстах.

В этой связи вопросы статуса, «полезности» или жизнеспособ-

ности языков рассматривались не с позиций их адекватности

или неадекватности целям модернизации и численности гово-

рящего на них населения, а в корреляции с социальным и эко-

номическим статусом их носителей. Нейтральность понятия

«стабильной диглоссии» как одного из средств национального

развития была подвергнута сомнению, поскольку, как показал

опыт многих стран, принцип функциональной дифференциа-

ции локальных и европейских «национальных» языков в боль-

шинстве случаев лишь усугубил социоэкономическую асимме-

трию, углубив историческое неравенство и конфликты.

Развитие критической социальной теории и критика струк-

турных лингвистических подходов, получившие активное раз-

витие с начала 1960-х гг., стали в значительной мере ответной

реакцией на широкие социополитические перемены и процес-

сы, такие как национальное строительство, глобализация ка-