Ревуненков В.Г. Очерки по истории Великой французской революции. Часть 1. Падение монархии. 1789-1792

Подождите немного. Документ загружается.

Едва конститунровавшись, она спешит потребовать от Соб-

рания самых строгих мер против спекуляции звонкой монетой.

11 августа Коммуна принимает следующее постановление:

«Принимая во внимание, что часть бедствий Франции должна

быть приписана декрету Учредительного собрания, превратив-

шему серебряные монеты в предмет торговли, собрание поста-

новляет просить у Национального собрания издания декрета,

предписывающего наказывать торговцев серебром смертной

казнью».

Секция Французского Пантеона постановила 22 сентября об-

ратиться ко всем другим парижским, секциям с предложением

представить петицию в Конвент, чтобы просить его «уполномо-

чить муниципальных служащих во всем государстве,, в случае

чрезмерных цен и явного и постоянного злоупотребления сво-

бодой и правом собственности в торговле зерном, мясом и ви-

ном, устанавливать во всех местах общественных рынков твер-

дые цены на эти товары в размере, который должен опреде-

ляться обстоятельствами, разумом и справедливостью».

Это решение послужило началом многочисленных выступле-

ний парижских секций с требованием максимума, за которыми

последовал известный демарш Коммуны в Конвенте 28 ноября

1792 г.

Но «люди 10 августа» не ограничивались только тем, что тре-

бовали смертной казни для «скупщиков» и таксации- цен на

продовольствие. Они поднимали также вопрос о более справед-

ливом распределении богатств. Оратор предместья Сент-Анту-

ан, рисовальщик по материи Гоншон говорил 18 августа

у решетки Собрания: «Создайте такое правление, которое по-

ставило бы народ выше его скромных ресурсов, а богатых —

ниже их средств. Тогда будет достигнуто полное равновесие».

Член Клуба кордельеров, типографщик Моморо и его сото-

варищ Дюфур, посланные в качестве комиссаров Временного

исполнительного совета в департаменты Кальвадос и Эр, рас-

пространяли ' там составленную Моморо новую Декларацию

прав, в которой имелись следующие пункты: «26. Нация при-

знает только промышленную собственность, которой она гаран-

тирует неприкосновенность; 27. Нация обеспечивает также

гражданам гарантию и неприкосновенность того, что неправиль-

но называют земельной собственностью до того момента, пока

на этот счет не будут изданы соответствующие законы».

Столь явная пропаганда идеи передела земли обеспокоила

местных буржуа. В Бернэ парижским комиссарам угрожали

«отрубить головы и отправить их к границам». Местный муни-

ципалитет задержал 8 сентября обоих комиссаров и препрово-

дил их в собрание избирателей, председатель которого Бюзо

пригласил их'«быть осмотрительнее и ограничиться прямой за-

дачей своей миссии».

200>

Попытку Моморо и Дюфура пропагандировать «аграрный

закон» осудила также столичная буржуазная пресса. Жирон-

дист Карра писал 19 сентября в газете «Патриотические анна-

лы»: «Всякий, кто говорит об аграрном законе, о переделе зем-

ли, есть явный аристократ, враг общества, злодей, которого

нужно уничтожить». Столь же гневно обличал проповедников

«аграрного закона» и Анахарсис Клоотс, который писал 22 сен-

тября в газете «Парижская хроника»: «Только сумасбродам или

предателям нравится вселять ужас в души собственников; хо-

тят посеять раздор между французами, которые живут на дохо-

ды со своих земель, и французами, живущими на доходы от

индустрии. Этот дезорганизаторский проект исходит из лавочки

Кобленца».

Но именно те социальные идеи, которые представлялись

«дезорганизаторскими» даже «оратору рода человеческого» (как

называл себя Клоотс), отстаивали парижские санкюлоты и их

вожаки. Сильвен Марешаль формально осуждал «аграрный за-

кон», но... отстаивал необходимость уравнения имуществ. «Мы

уже говорили и мы снова повторяем, что аграрный закон неосу-

ществим, что это безумное требование,— писал он в газете „Па-

рижские революции" 15—22 сентября,—- Но необходимо (и без

этого нет равенства, а без равенства нет свободы), чтобы было

произведено известное смягчение имущественного неравенства...

Нельзя допустить, чтобы гражданин имел больше определенно-

го количества арпанов земли».

В этой же статье Марешаль заявлял: «Наши враги будут

торжествовать победу, когда они узнают, что Париж сделался

ареной восстания против собственности... Не пришло еще время

сокрушить аристократию богатых, но настанет день, и он уже

недалек, он наступит тотчас же после наших войн,— когда все

состояния будут уравнены на основании закона».

Парижская санкюлотерия, совершившая «революцию 10 ав-

густа» и создавшая в лице Повстанческой коммуны свой зача-

точный орган власти, воодушевлялась идеей равенства. Но под

равенством она понимала не только формальное равенство-

перед законом, но и «фактическое равенство» (l'egalite de fait).

Санкюлоты хотели не только уравнять граждан в правах, но

и уравнять имущества граждан.

Яростно обличали социальные идеи Коммуны 10 августа

жирондисты. В обращении-памфлете Бриссо «Ко всем республи-

канцам Франции» (октябрь 1792 г.) мы читаем: «Дезорганизато-

рами являются те, кто после уничтожения деспотизма низвер-

гают или пытаются низвергнуть установленные народом власти,

попирают ногами законы, облекают один муниципалитет всей,

национальной властью, возбуждают между ним и представите-

лями нации недостойную борьбу... Дезорганизаторами являются

те, кто... наводняют армии и департаменты эмиссарами, кото-

рым поручено проповедовать поджоги, грабеж, аграрный закон...

201>

Дезорганизаторами являются те, кто хочет все уравнять, соб-

ственность, достаток, цены продуктов, различные услуги, ока-

зываемые обществу и т. д.; кто хочет, чтобы рабочий в лагере

получал столько же, сколько законодатель».

Однако агитация в пользу «аграрного закона» обеспокоила

не только жирондистов, за которыми все больше закреплялась

репутация защитников интересов богачей. Эту агитацию поспе-

шили осудить также и монтаньяры, которые во многих других

вопросах шли вместе с санкюлотами.

«Первый террор»

30 июля 1792 г. герцог Брауншвейгскнй покинул Кобленц

и повел войска -коалиции к французской границе. Ядро его

войск составляла прусская армия, насчитывавшая 42 тыс. чело-

век. Эта армия двигалась .к приграничным французским крепо-

стям Лонгви и Вердену с тем, чтобы, взяв их, начать наступле-

ние прямо на Париж. На ее правом фланге находились войска

австрийского генерала Клерфэ (15 тыс. австрийцев и около

5 тыс. французов-эмигрантов), наступавшее на Седан. На ле-

вом фланге союзной армии действовал корпус князя Гогенлоэ

(14 тыс. австрийцев и около 6 тыс. гессенцев), наступавший на

Мец и Тнонвиль. Кроме того, австрийцы имели еще 25 тыс.

человек в Бельгии и 16 тыс. человек на Рейне. Это был как бы

резерв той 80-тысячной армии, которую герцог Брауншвейгскнй

повел во Францию.

Герцог Брауншвейгскнй был полководцем старой школы.

Он уклонялся от крупных сражений, в которых можно было бы

решить судьбу всей кампании, и предпочитал осаду крепостей

и медленное продвижение по всему фронту.

Французские войска, стоявшие на границах (армии Люкне-

ра, Лафайета и Бирона), не уступали войскам коалиции ни

в численности, ни в вооружении, но были дезорганизованы от-

ступлением из Бельгии и особенно бегством Лафайета. Новым

командующим (Дюмурье, Келлерману) требовалось время, что-

бы перегруппировать свои силы и навести в частях хотя бы

элементарный порядок.

19 августа прусская армия вступила на французскую терри-

TQpnio и уже на другой день осадила крепость Лонгви. Эта кре-

пость имела мощную артиллерию. Ее гарнизон насчитывал

2600 человек. Но как только пруссаки начали бомбардировку

города, местный муниципалитет, «фейяиский» по своему соста-

ву, предложил коменданту крепости Лаверню капитулировать.

Тот с готовностью согласился. 23 августа крепость сдалась.

29 августа прусская армия подошла к Вердену, который защи-

щал еще более сильный гарнизон. Пруссаки подвергли город

бомбардировке, а затем предложили гарнизону сложить ору-

202>

жие, дав на размышление 24 часа. Патриотически настроенный

комендант Вердена Борепер требовал отклонить прусский уль-

тиматум, но большинство членов муниципалитета стояло за

капитуляцию. Утром 2 сентября Борепер был найден мертвым

в своей канцелярии (либо его убили, либо он сам покончил

с собой), а город капитулировал. Однако гарнизон Вердена не

сложил оружия и (по условиям капитуляции) ушел из города,

крича пруссакам: «До свидания на полях Шалона!»

Сдача Лонгви и Вердена создала непосредственную опас-

ность для Парижа. Жирондистские министры растерялись.

Ролан предложил даже перенести местопребывание правитель-

ства и Собрания из Парижа в Тур или Блуа, туда же увезти

короля и членов его семьи, и там же созвать Конвент, выборы

в который уже начались. Но этим планам решительно воспро-

тивился Дантон. «Ролан, берегись говорить о бегстве! Страшись,

чтобы народ тебя не услышал!» — сказал он ему. Свой разго-

вор с коллегами-министрами Дантон заключил такими слова-

ми: «Не забывайте, что сейчас Франция здесь, в Париже. Если

вы оставите этот город врагу, вы погубите и себя, и родину.

Париж надо удержать любыми средствами». Эта, столь ярко

сформулированная Дантоном линия и взяла верх как в прави-

тельстве, так и в Собрании. Париж решили защищать во что" бы

то ни стало. Такую же позицию заняла и Коммуна Парижа, сде-

лавшая очень много для организации отпора врагу.

26 августа в Собрании было объявлено о сдаче Лонгви. Не-

медленно декретируется смертная казнь для каждого, «кто, на-

ходясь в осажденном городе, заговорит о сдаче». Одновременно

Собрание призвало Парижский департамент и соседние депар-

таменты «немедленно выставить 30 тыс. человек, вооруженных

и экипированных».

27 августа Коммуна Парижа постановила произвести обыски

у «подозрительных граждан» и изъять имеющееся у них ору-

жие. На Другой день жирондистский журналист Жире-Дюпре

заявил в газете «Французский патриот» протест против домаш-

них обысков и резко напал на Коммуну как «узурпаторскую

власть». Однако меры, намеченные Коммуной, энергично под-

держал Дантон.

Выступая в этот же день, 28 августа, в Собрании, Дантон при-

звал к народной войне против интервентов. «Враг угрожает

государству, но он взял лишь Лонгви,— говорил трибун.— Надо,

чтобы Собрание показало себя достойным нации. Мощной кон-

вульсией нам удалось сбросить деспотизм. И только великим

напряжением всех сил нации мы отбросим деспотов. До сих пор

велась лишь показная война в стиле Лафайета. Нужно вести

более грозную войну. Пора сказать народу, что он должен всей

своей массой броситься на врага». Дантон предложил, чтобы

Собрание вменило в обязанность всем муниципалитетам стра-

ны собрать всех способных носить оружие граждан, снарядить

203>

их и немедленно отправить к границам. Дантон потребовал

также, чтобы муниципалитетам было разрешено задержать «по-

дозрительных» и изъять у них оружие. Собрание сразу же дек-

ретировало все меры, предложенные Дантоном.

В Париже домашние обыски и аресты «подозрительных»

были проведены в ночь с 29 на 30 августа. В операции было

занято до 60 тыс. национальных гвардейцев и федератов. Ору-

жия нашли немного — около 2 тыс. ружей. Арестовано было до

3 тыс. человек. Арестованных развели по секциям, допросили

и на другой день почти всех отпустили. Не было обнаружено

ничего, что свидетельствовало бы об опасности какого-либо

контрреволюционного выступления в Париже.

Тем не менее атмосфера в столице продолжала накаляться.

Утром 2 сентября разнесся слух, что пал Верден. Известие бы-

ло преждевременным. Верден еще держался, но действительно

в тот же день был сдан. Немедленно собирается Генеральный

совет Коммуны под председательством Югенена. Единодушно

принимается обращение к жителям столицы: «Граждане, не-

приятель у ворот Парижа!... Сегодня же, сию минуту все друзья

свободы должны стать под знамена. Соберемся на Марсовом

поле, сформируем немедленно армию в 60 тыс. человек и тот-

час же пойдем на врага, чтобы либо пасть под его ударами,

либо уничтожить его».

Ровно в полдень был дан сигнал тревоги выстрелом из пуш-

ки на Новом мосту. Ударили в набат и пробили генеральный

сбор. На улицы высыпали тысячи людей, спешивших в свои сек-

ции. В Собрание явилась депутация Коммуны и доложила

о принятых мерах. На трибуну бросается Дантон. Звучат обес-

смертившие его слова: «Звон набата, который раздается, это не

сигнал тревоги, а призыв к борьбе с врагами отечества. Чтобы

их победить, господа, нужна смелость, еще раз смелость, всегда

смелость, и Франция будет спасена!» (II nous faute de l'audace,

encore de l'audace, toujours de l'audace, et la France est sauvee.)

В секциях шла напряженная работа. Каждая из них спеши-

ла как можно скорее собрать своих волонтеров, вооружить и эки-

пировать их. Ежедневно тысячи парижан отправлялись на

фронт. Но одновременно начались разговоры о том, что если

патриоты уйдут на фронт, то заключенные в тюрьмах «заговор-

щики» вырвутся на свободу и перебьют их жен и детей. Секция

Пуассоньер разослала 2 сентября всем остальным парижским

секциям свое постановление, гласившее, «что граждане, уходя-

щие на границы, не могут и не хотят оставить позади себя вра-

гов, которые, храбрые лишь в вероломстве, не упустят случая,

чтобы открыть тюрьмы и внести в весь Париж опустошение

и смерть; что нет иного средства избежать этих опасностей

и увеличить рвение граждан для отправки на границы, как не-

медленно осуществить скорое правосудие над всеми злоумыш-

ленниками и заговорщиками, заключенными в тюрьмах».

204>

Это постановление секции Пуассоньер отразило широко рас-

пространенные тогда настроения. Заседавшая в тот же день сек-

ция Кенз-Вэн потребовала «предать смерти заговорщиков перед

уходом граждан в армию». На собрании секции Попенкур было

предложено «прежде чем уйти, очистить Париж от изменников,

которые заключены в Аббатстве». Волонтеры секции Люксем-

бург заявили на заседании Коммуны о своем требовании, «что-

бы перед их отправкой на границы пролилась кровь виновных

заключенных в тюрьмах». А в секции Терм Юлиана один быв-

ший портной предложил предать смерти не только заключенных

в тюрьмах, «но и всех дворян и судейских крючков».

Еще 26 августа Собрание приняло закон о высылке непри-

сяжных священников. Коммуна ревностно исполняла этот закон.

Каждый день в Париже производились аресты священников,

которых подвергали короткому допросу в ратуше, а затем от-

правляли либо в Аббатство, либо в Кармелитский монастырь,

либо в Сен-Фирмен. 2 сентября, около половины третьего дня,

к Аббатству направлялись пять или шесть карет с арестован-

ными священниками, которых сопровождал эскорт конных

федератов. За священниками увязалась толпа, которая быстро

росла. Раздавались возгласы: «Их нужно всех убить, это зло-

деи, аристократы!» Эскорт оттеснял толпу, но явно разделял ее

чувства к священникам. Внезапно один из священников просу-

нул руку в дверцу кареты и ударил палкой ближайшего к нему

федерата. Тот, не долго думая, выхватил саблю и прикончил

своего обидчика. После этого другие федераты также выхватили

сабли и стали рубить священников. Когда печальный кортеж

въехал во двор Аббатства, то в последней карете были лишь

трупы.

Толпа ворвалась в Аббатство. Священников, которые пыта-

лись выпрыгивать из роковых карет, тут же приканчивали.

Вслед за тем народ стал врываться в камеры, где сидели другие

заключенные.

Ни Коммуна, ни Собрание, ни Временный исполнительный

совет не решились пойти против течения. Когда около 4 ч дня

Генеральному совету Коммуны сообщили, что народ перебил

священников, которых везли в Аббатство, а теперь вторгается

в тюрьмы, то совет постановил: «Направить комиссаров в раз-

личные тюрьмы, чтобы взять под защиту тех заключенных,

которые сидят там за долги, за месяц, недоплаченный кормили-

це, а также по другим гражданским проступкам».

Но если Коммуна ограничилась лишь тем, что пыталась спа-

сти хотя бы заключенных за долги, женщин и т. п., то министр

юстиции Дантон предпочел вообще не вмешиваться. Около 11 ч

вечера того же 2 сентября к Дантону подошел инспектор тюрем

Гранпре, умоляя его принять какие-то меры, чтобы оградить

заключенных. Но Дантон воскликнул: «Мне наплевать на за-

ключенных! Пусть с ними будет все, что угодно!» Также посту-

205>

пил и тогдашний мэр Парижа Петион. Когда к нему явилась

группа тех, кто убивал заключенных в тюрьме Форс, и спроси-

ла его, что же делать с оставшимися там еще заключенными,

Петион махнул рукой: «Поступайте как знаете!»

Робеспьер осуждал и убийства арестантов в тюрьмах, и без-

действие властей. Его сестра Шарлотта рассказывает в своих

мемуарах: «Спустя несколько дней после событий 2—3 сентября

Петион пришел к моему брату. Максимилиан не одобрял бой-

ни в тюрьмах... Я слышала, как мой брат упрекнул Петиона

в том, что последний не употребил своей власти для предот-

вращения прискорбных эксцессов 2—3 сентября. Петион, каза-

лось, был обижен этим упреком и сухо ответил: Я могу Вам

сказать лишь то, что никакие человеческие силы не были в со-

стоянии им помешать».

Такая позиция властей развязала руки народной стихии. Тол-

пы народа, преимущественно ремесленники, мелкие лавочники,

служащие, врывались в дни 2—5 сентября в тюрьмы Парижа

и творили там скорый суд и расправу. По улицам ходили патру-

ли Национальной гвардии, но они не вмешивались в происхо-

дящее. В Аббатстве заседал назначенный толпой «народный

трибунал» под председательством Станислава Майяра, героя

взятия Бастилии и дней 5—6 октября. Этот трибунал произво-

дил беглый опрос -заключенных: одних отпускал, других от-

правлял на казнь, которая совершалась тут же, во дворе мона-

стыря: осужденных приканчивали ударами пик, сабель, выстре-

лами из пистолетов и ружей. Такой же трибунал заседал

в тюрьме Форс. В других тюрьмах обходились без трибунала.

Толпа сама решала, кого казнить, кого миловать. Кое-где уби-

вали всех заключенных подряд. В Кармелитском монастыре

содержались неприсяжные священники. Ворвавшаяся толпа

сначала предложила им принести гражданскую присягу, а ког-

да заключенные отказались, то их вытащили в монастырский

сад и перестреляли из ружей; последних, еще остававшихся в жи-

вых священников зарубили саблями, так как присутствовавшие

здесь женщины заявили, что первый способ был «слишком шум-

ным». В здании монастыря Бернардинов, превращенном (как

и Аббатство) в тюрьму, перебили уголовников, ждавших отправ-

ки на галеры. В Бнсетре перебили обитателей тюремного госпи-

таля для бедных, бродяг и лунатиков.

В тюрьме Форс находилась вместе с другими придворными;

дамами" принцесса Ламбаль, подруга королевы. Других жен-

щин комиссарам Коммуны удалось спасти, но принцессе Лам-

баль отрубили голову, воткнули ее на пику и пытались подойти

к замку Тампль, чтобы показать этот кровавый трофей нена-

вистной «австриячке»'.

Что же получилось в итоге? На 2 сентября в девяти париж-

ских тюрьмах, подвергшихся нападению возбужденных толп

народа, насчитывалось 2750—2800 заключенных. Но дворяне*

206>

священники, солдаты-швейцарцы и вообще политические заклю-

ченные составляли совершенно незначительную их часть. По-

давляющее большинство заключенных — воры, фальшивомонет-

чики, бродяги, проститутки. Они-то и стали главной жертвой

народной ярости, вызванной нашествием пруссаков и сдачей

Лонгви и Вердена. Перебили от 1100 до 1400 заключенных, ос-

тальных пощадили. Среди перебитых на долю «политических»

пришлось от 353 до 392 человек, на долю «неполитических» —

от 737 до 1003 человек, т. е. почти три четверти.

3 сентября, в разгар «избиений» (massacres), Наблюдатель-

ный комитет Парижской коммуны обратился ко всем другим

коммунам Франции с адресом, в котором была сделана попыт-

ка оправдать то, что происходило тогда в столице. «Часть жес-

токих заговорщиков, заключенных в тюрьмах, предана смерти

народом,— говорилось в адресе.— Этот акт правосудия казался

народу необходимым, чтобы путем террора сдержать легионы

изменников, укрывшихся в стенах города в момент, когда народ

готовился двинуться на врага. Нет сомнения, что вся нация,

после длинного ряда измен, которые привели ее на край про-

пасти, поспешит одобрить эту меру, столь необходимую для

общественного спасения, и все французы воскликнут, как и пари-

жане: „Мы идем на врага, но мы не оставим позади себя раз-

бойников, которые перережут наших жен и детей!"»

Этот адрес представляет собой характерный документ эпо-

хи. В нем ярко сказались настроения «сентябристов» (septemb-

riseurs), которые были твердо убеждены в том, что, избивая

заключенных в тюрьмах, они спасают отечество. Но эти на-

строения быстро рассеялись под тяжестью содеянного. Тем бо-

лее, что Коммуна наконец-то заговорила так, как она должна

была заговорить еще 2—3 сентября. В обращении Генерального

совета Коммуны к гражданам Парижа от. 19 сентября говори-

лось: «Отбросьте прочь, граждане, эти вероломные и кровожад-

ные советы, пригодные лишь на то, чтобы запятнать ваши

руки... Наоборот, поклянемся все и никогда не забудем эту

священную клятву, поклянемся охранять свободу и равенство,

безопасность личности и собственности, поклянемся защищать

всеми нашими силами заключенных в тюрьмах или умереть на

своем посту; поклянемся уважать и заставить уважать закон

и его применение».

Марат был самым ревностным пропагандистом террора.

С первых лет революции он призывал к народным расправам

со всеми ее врагами. Призывал он к ним и после 10 августа.

Но то, что разбушевавшаяся народная стихия совершила в сен-

тябрьские дни, потрясло и его. Именно под влиянием этих собы-

тий Друг народа стал подчеркивать необходимость «организован-

ного террора». «Кровавые сцены 14 июля, 6 октября, 10 авгу-

ста, 2 сентября спасли Францию,— писал он.—О, почему они

не были направляемы искусными руками? Опасаясь этих

207>

страшных, стремительных движений толпы, глубоко огорченный

при виде того, что топор поражает без различия всех виновных,

смешивая мелких преступников с крупными злодеями, стараясь

направить его только на головы главных контрреволюционеров,

я стремился подчинить эти бурные и беспорядочные движения

мудрости вождя, который сумел бы найти и предать казни глав-

ных заговорщиков, чтобы одним ударом отрезать нить всех коз-

ней... Только с этой целью я требовал, чтобы народ назначил

диктатора, военного трибуна».

Чисто народное происхождение событий 2—5 сентября в Па-

риже несомненно. Несомненно и то, что они • представляли

собой колоссальной силы стихийный взрыв, столь характерный

для французской революции. Эти события, как ничто другое, во-

плотили в себе крайности мелкобуржуазной революционности,

мелкобуржуазного бунтарства, наложивших столь сильный от-

печаток на народное движение той эпохи.

События 2—5 сентября в Париже не были к тому же изоли-

рованным явлением. Они стали как бы кульминационным пунк-

том всей той волны стихийных народных расправ, которая про-

катилась по стране в августе-сентябре 1792 г. («первый тер-

рор») и которая пошла на убыль лишь в октябре.

Историкам известны 65 случаев народных расправ в депар-

таментах в период с июля по октябрь 1792 г.: в июле— 11, в ав-

густе— 23, в сентябре — 26, в октябре — 5. Общее количество

жертв—-201. Разумеется, эта статистика не является полной.

3—4 сентября, при известии о падении Вердена, на улицах

Реймса были убиты 9 «подозрительных» (два почтовых чинов-

ника, один дворянин, шесть неприсяжных священников). Бур-

ные сцены народного террора разыгрались 9 сентября в Верса-

ле, куда были доставлены 53 заключенных, подлежавших, суду

Национального Верховного трибунала в Орлеане. На обоз

с заключенными напали местные жители и крестьяне из окрест-

ных деревень, а также волонтеры и перебили почти всех: из

53 арестантов уцелели лишь трое.

Сентябрьские «избиения» в парижских тюрьмах широко ис-

пользовались в дальнейшем различными политическими группи-

ровками во взаимной борьбе. Жирондисты пытались предста-

вить эти «избиения» делом не народа, а «наемных банд», дей-

ствовавших по приказу «триумвирата» Робеспьер—Дантон—

Марат, которому приписывалось намерение терроризировать

и Париж, и всю страну, чтобы установить свою «диктатуру».

Напротив, монтаньяры доказывали, что «избиения» арестантов

в парижских тюрьмах организовали именно жирондисты, чтобы

скомпрометировать этим актом Париж и поднять против него

департаменты во имя осуществления проектов «федерализма».

208>

Созыв Конвента и провозглашение республики

20 сентября 1792 г. состоялось последнее заседание Законо-

дательного собрания, деятельность которого составила важный

этап в развитии французской революции. В тот же день, после

полудня, собрался и Национальный конвент (Convention natio-

nale), чтобы избрать свой президиум и свои рабочие органы.

Председателем Конвента на первые две недели (а именно на

этот срок избирались его председатели, как и предшествующих

Собраний) был избран бывший мэр Парижа, жирондист

Петион.

В Конвент было избрано 749 депутатов от собственно Фран-

ции (от 83 департаментов) и 34 депутата от колоний (фактиче-

ски места в Конвенте заняли лишь 18 депутатов от колоний).

Кроме того, было избрано 298 заместителей депутатов, из чис-

ла которых замещались места, ставшие вакантными по причи-

не смерти, отставки или ареста и казни депутатов. Характерно,

что замещать пришлось почти 120 таких мест. Состав Конвента

не был совершенно новым. Из числа его депутатов 89 человек

являлись членами Учредительного собрания и 181 человек —

членами Законодательного собрания. Почти все депутаты, из-

бранные впервые, занимали до того различные посты в депар-

таментской, окружной и муниципальной администрации.

Конвент избирался на основе всеобщего избирательного пра-

ва (для мужчин), но это мало сказалось на его социальном

составе, тем более, что была сохранена двухстепенная система

выборов. Людей из народа среди его депутатов было, правда,

несколько больше, чем среди депутатов Законодательного соб-

рания, но все же еще очень немного. Подавляющее большинст-

во Конвента составляли представители буржуазии, помещиков

и буржуазного чиновничества. 29 депутатов Конвента принад-

лежали к старому, родовому дворянству, в том числе принц

крови, герцог Филипп Орлеанский, именовавший себя теперь

Филиппом Эгалитэ, 8 маркизов, 2 графа, виконт, барон, 18 нети-

тулованных дворян. В Конвент были избраны также 62 священ-

ника, в том числе конституционных епископов —' 16, еписко-

пальных викариев — 10, католических кюре и монахов — 26,

протестантских пасторов — 10. Крупных землевладельцев-бур-

жуа среди депутатов Конвента насчитывалось 26 человек,

крупных торговцев и предпринимателей — 56 человек. Но самую

многочисленную прослойку в Конвенте (как и в предшествую-

щих Собраниях) составляли служащие, юристы и лица свобод-

ных профессий — свыше 500 человек, причем многие депутаты

этой группы владели еще какой-либо земельной или иной соб-

ственностью.

Собственно народную прослойку среди депутатов Конвента

составляли: крестьяне — 24 человека, мелкие торговцы и ремес-

ленники— 18 человек, солдаты, сержанты, жандармы — 6 чело-

14 4338

209