«богопротивного» Запада и в конечном счете отказаться от преобразований.
Петру надобен был не противник преобразовательных планов, а активный
помощник, целиком разделявший его намерения. Такого помощника он среди
духовных иерархов не обнаружил, и потому, чтобы не обрести второго Никона,
решил вместо избрания патриарха назначить местоблюстителя патриаршего
престола. Выбор пал на Стефана Яворского, проникновенная проповедь
которого на похоронах боярина Шеина обратила внимание царя. Эта речь и
решила карьеру сына мелкого украинского шляхтича, в течение года
проделавшего путь от настоятеля монастыря до рязанского митрополита и,
наконец, высшего церковного иерарха.
Петр, умевший угадывать таланты у своих помощников, на этот раз
ошибся. Хотя Стефан Яворский не отваживался на открытое осуждение
преобразований, но несомненно был тайным их недоброжелателем и иногда
позволял себе высказывать суждения, не вызывавшие одобрения царя. Так,
местоблюститель не одобрял насильственное пострижение первой супруги Петра
Евдокии Лопухиной, его женитьбы на безродной Екатерине. Но особенно
обострились отношения между царем и местоблюстителем в 1712&г., когда
Стефан Яворский в день ангела царевича Алексея назвал его «единой надеждой
России» и обрушился на введенный Петром институт фискалов.
Стефан Яворский был прав, когда выступил против безнаказанности
фискалов за неправый донос. По его мнению, фискал, не доказавший вины,
должен подлежать такому же наказанию, которому мог быть подвергнут
обвиняемый. Проповедь вызвала гнев царя. Он запретил местоблюстителю
произносить проповеди в своем присутствии и потребовал от него письменного
объяснения.
Одновременно с учреждением должности местоблюстителя был круто
изменен уклад жизни черного духовенства. Монахам было запрещено держать в
кельях чернила и бумагу, ограничивался переход их из одного монастыря в
другой. Но главное новшество состояло в том, что Монастырский приказ взял
на учет владения монастырей и духовных владык и поделил их на две
категории: доходы с одних, так называемых определенных, шли на
удовлетворение нужд монастыря из расчета на каждого монашествующего,
независимо от чина, по 10 руб. и 10 четвертей хлеба в год; другие вотчины,
«заопределенные», управлялись чиновниками, назначаемыми Монастырским
приказом. Все доходы с этих вотчин поступали в казну. За первые 11 лет
своего существования Монастырский приказ перечислил в государственный фонд
свыше 1 млн. руб.
У царя сложилось устойчиво негативное отношение к монашествующим. В
указе от 30 декабря 1701&г. он ставил в пример древних монахов, которые
«сами себе трудолюбными своими руками пищу промышляли и, общежительно
живяше, и многих нищих от своих рук питали». Нынешние же монахи, рассуждал
царь, «сами чуждые труды поедоша, и начальные монахи во многие роскоши
впадоша». Спустя 23 года царь высказывал те же мысли: большая часть
монахов «тунеядцы суть», ибо ведут праздную жизнь («корень всему злу
праздность»), заботятся только о себе, в то время как до пострижения они
были «троеданниками: то есть дому своему, государству и помещику».
Эти высказывания царя наводят на мысль о его безверии или отсутствии
у него твердой религиозности. Подобное суждение ошибочно&— Петра с детских
лет обучали церковному благочестию, он усвоил порядок церковной службы,
участвовал во всех церковных церемониях и оставался до конца дней своих
глубоко верующим человеком, полагая, что все доброе, выражавшееся,
например, в победах на театре войны, и злое, происходившее от