Панченко А.М., Живов В.М., Николаев С.И., Плюханова М.Б. и др. Из истории русской культуры. Том III (XVII

Подождите немного. Документ загружается.

534 В.М. Живое

сующем нас плане инновациям относится здесь отмена обря-

да шествия на осляти в Вербное Воскресение. Обряд был

отменен в 1697 г., т.е. еще при жизни патриарха Адриана,

и эта отмена обнаруживала вполне четкое идеологическое

задание. Во второй половине XVII в. данный обряд воспри-

нимался как прямая манифестация нормативного соотно-

шения духовной и светской власти. Патриарх восседал на

осляти (это был конь с подвязанными длинными ушами),

являя образ Христа, входящего в Иерусалим, а под узцы его

вел царь (во время соправительства Петра и Иоанна оба

монарха), что и символизировало смирение светского могу-

щества перед божественной властью, представляемой патри-

архом (описание этого обряда см.: Никольский, 1885, с. 45-

97; о его истории см. подробно: Живов и Успенский, 1987,

с. 107-115; Фляер, 1991; Фляер, в печати)

мя восемнадцатилетнего) и было своеобразным ответом на завеща-

ние патриарха Иоакима, в котором тот предупреждал царей против

общения православных с инославными (см.: Богословский, I, с. 107;

Устрялов, II, с. 472 — «да никакоже они, государи, попустят кому

христианом православным в своей державе с еретики иноверцами, с

Латины, Лютеры, Калвины, безбожными Татары... общения в содру-

жестве творити, но яко врагов Божиих и ругателей церковных, тех

удалятися»). Сближение Петра с иностранцами в это время как раз

и начинается. Перед нами, таким образом, одно из первых сущест-

венных действий Петра в области культурной политики, и показа-

тельно, что оно относится именно к церковной сфере и затрагивает

церковные обряды. Замечу кстати, что изменения в тексте архиерей-

ского обещания являются весьма важным историческим источни-

ком, до сих пор практически не введенным в научный оборот (см.

о его значимости для ряда других вопросов: Живов, 1987).

Именно такое восприятие зафиксировано в решениях Собора

1678 г. В них говорилось, что «благочестивЪйшш Самодержци наши

благоволить въ немъ [в обряде шествия на осляти], показания ради

народу православному образа смирешя своего и благопокорешя

предъ Христомъ Господемъ, ибо обычай всесмиренный пршша, еже

возсЪдшу Патриарху на жребя, въ память въЪхатя Господня во

1ерусалимъ, смиряти высоту свою царьскую и скипетрокрасныма

рукама си уздЬ того осляти прикасатися и тако ведуще то даже до

храма соборнаго служителствовати Христу Господу: за ciie убо дбло

есть похвално, ибо мнози толикимъ смирешемъ Царя земнаго предъ

Царемъ Небеснымъ умиляются и внутрь себе духъ сокрушешя стя-

жавше отъ Бога, ко глубинЪ душеспасеннаго смирешя нисходятъ и

отъ сокровищъ сердечныхъ теплое ко Христу Господу испущаютъ

Культурные реформы в системе преобразований Петра I 537

разного чина и воспринимались как свидетельство особой

власти патриарха и митрополитов, а следовательно, и в це-

лом того традиционного порядка, который ограничивал

власть монарха

. Так с 1702 г. царь начинает жаловать сак-

косом отдельных епископов (Амвросий, 1807, с. 352), а в

1705 г. распоряжается, чтобы саккос стал общим епископ-

ским одеянием (Лебедев, 1890, I, с. 134). В этом же году

Петр распространяет на архимандритов ношение митры (О

священных одеждах 1848, с. 344). Вмешательство царя в эти

обрядовые подробности обусловлено, несомненно, не ревно-

стью о церковном благолепии, а ненавистью к тому симво-

лическому содержанию, которое было этим подробностям

присуще. И точно так же, как отмена шествия на осляти

Иерархическое упорядочение как манифестация церковной вла-

сти было основной мыслью, стоявшей за решениями Собора 1675 г.,

регламентировавших характер священных облачений. Об отношении

патриарха к другим архиереям здесь говорится: «Глава убо по

первой, безначальной, и присносущнЪй и безмърносильнЪй главъ,

Господ* нашемъ ГисусЪ ХристЪ святЬйипя Церкве, духовный тоя

жених, во своей его Епархш СвятЬйгшй Патршрхъ: прочш же ов!и

убо очи, ов!И же руки, овхи же ино что удесъ тЬлесе...» (Амвросий,

1807, с. 325). Этим и определяется решение, согласно которому «о

древнихъ предзаконшхъ Патр1аршескихъ, Митрополическихъ,

Арх1епископскихъ и Епископскихъ, и прочихъ священнаго чина оп-

редЪлися и утвердися, да не сливаются святыхъ Церквей предза-

кошя чести отъ древнихъ данныхъ праведныхъ Патр1'аршескому ве-

личию, и да не прелагаются предЪлы, яже положите отцы» (там

же, с. 326). Здесь в частности устанавливалось, что патриарх и мит-

рополиты в отличие от прочих архиереев носят саккос и митру, при-

чем саккос патриарха в противоположность саккосу митрополитов

украшается нашивной епитрахилью (расшитой жемчугом), а на мит-

ре патриарха в противоположность митре митрополитов водружается

крест (Определения, 1864, с. 438-439). И здесь прослеживается

некоторая связь с повествованием о вене Константиновом, посколь-

ку саккос с нашивной епитрахилью может восприниматься как то

царское одеяние, которое Константин подарил папе Сильвестру. Что

же касается устроения патриаршей митры, то в Определении Собора

1675 г. прямо говорится, что она создается «по уставу Равноапо-

стольнаго Святаго великаго Царя Константина, бывшему ко святому

Сильвестру» (Амвросий, 1807, с. 328). Таким образом, и в регламен-

тации священных одежд проступает идея превосходства священства

над царством и особого статуса патриарха как образа Небесного Вла-

дыки, столь ненавистная для царя-преобразователя.

538

В.М. Живое

предзнаменует упразднение патриаршества, отмена отличии

в одеяниях предвосхищает уничтожение митрополичьего чи-

на после учреждения Синода.

Утверждая и пропагандируя свое единовластие, Петр по-

следовательно искореняет обрядовые моменты, отсылающие

к симфоническим отношениям светской и духовной власти,

и по мере возможности замещает их указаниями на абсо-

лютный характер собственной власти. Показательно, что в

присяге членов Синода они исповедуют «с клятвою Крайня-

го Судию Духовной сей Коллегии быти самаго всеросскаго

Монарха, Государя нашего всемилостивейшего» (Верхов-

ской, II, с. 11). Наименование «крайнего судии», которое

могло восприниматься как кощунственное (например, мит-

рополитом Арсением Мацеевичем — см.: Попов, 1912, с. 97,

140, 390, 430), ассоциировалось, видимо, с наименованием

патриарха «крайним святителем», известным по тому же

сказанию о вене Константиновой и по многим документам,

оговаривавшим прерогативы патриарха (ср. выше цитату из

Кормчей, 1653 г.). Стоит, наконец, вспомнить и о том, что

одним из первых указов Петра после учреждения Синода

было распоряжение о запрете поклоняться патриаршим ме-

стам в Успенском соборе и в церкви Двунадесяти Апостолов

и об отдаче в ризницу патриарших посохов, которые также

могли выступать как объект поклонения (ПСПР, I, № 148,

с. 165). Чуть позже Петр приказывает «в Москве, в сино-

дальной крестовой полате учинить Его Императорскаго

Величества место и над ним балдахин из добраго бархата, с

золотыми позументы» (ПСПР, II, N° 348, с. 17). И в этом

случае Петр изничтожает знаки патриаршей власти и заме-

няет их знаками власти собственной.

Естественно, что в богослужении получают дальнейшее

развитие и те моменты, которые связаны с идеями богоуста-

новленности царской власти, особой харизмы царя, могуще-

ства страны как осуществление особого Божиего попечения

о ней и о правящем в ней монархе и т.п. При Петре начи-

нают складываться в особую эортологическую систему так

называемые высокоторжественные (табельные) дни, в кото-

рые входили тезоименитства и дни рождения членов правя-

щей династии, а также день восшествия на престол и коро-

нации самого государя. «Реестр торжественным и виктори-

альным дням, какие были празднуемы в Санкт-Петербурге

в 1723 г. с молебствием или без оного» включал 44 таких

540 В.М. Жилое

по д-Ьлш^ ир»» (Феофилакт Лопатинский, 1709, л. 16 об.—17);

ср. еще стихиру по 50-м псалме: «...да вос^валАТСА нн«й съ ва-

ми х;ел\нТи аГгли, не прил-ЬпиБшТнсл д1авол# крал\олннк!/, да почт^т-

СА мкоже аплн, не согласившТнсА со вторыл\ъ Щою лха^епою, но

дшы предавали ^а своего кАк#» (там же, л. 19 об.). Называет

Мазепу «втары! Июда» и приказывает придать анафеме сам

Петр сразу же после измены гетмана (см. письмо Петра Сте-

фану Яворскому от 31 октября 1708 г.: ПиБ, VIII, с. 261). Свя-

тость самым непосредственным образом отождествляется

здесь с преданностью монарху, а неповиновение ему — с веро-

отступничеством, причем эта идея утверждается самим царем.

Как можно видеть, культурно-политические установки

Петра вполне выразились даже в тех немногих изменениях,

которые он внес в обрядовую сферу русской церковной жиз-

ни. Они однозначно свидетельствовали — наиболее внятным

для современников образом — о кардинальном пересмотре

самой традиционной концепции власти. Идея, стоявшая за

перечисленными инновациями, была в основном негатив-

ной: устранялась та духовно-нравственная составляющая,

которая ограничивала всевластие царя, тогда как сама иде-

ология секулярного правления не раскрывалась. Эта задача

должна была решаться другими формами пропаганды, не

стесненными традицией. Создание этих форм последователь-

но осуществлялось в течение всего петровского царствования

и принадлежит, пожалуй, к наиболее радикальным иннова-

циям царя-преобразователя.

3. Такой инновацией является в первую очередь форми-

рование своеобразного гражданского культа, ритуалами ко-

торого были многочисленные и разнообразные торжествен-

ные церемонии типа триумфальных въездов, спусков кораб-

лей и т.п. Элементы этих ритуалов сами по себе легко

опознаваемы и находят прямое соответствие в западноевро-

пейском или античном обиходе. В России, однако, они на-

кладываются на культурный фон, во многом не схожий с за-

падноевропейским и получают вследствие этого новую зна-

чимость. Сама идея триумфа как награды за личную

доблесть, как свидетельства заслуги (на триумфальных воро-

тах 1696 г. было написано «достоин делатель мзды своея» —

Устрялов, II, с. 300) для традиционного русского культурного

сознания была непривычной и чуждой, благодарственные

молебны, служившиеся по случаю побед, этой идеи не содер-

Культурные реформы в системе преобразований Петра I 541

жали, сосредоточивая внимание не на подвигах монарха или

его воинов, а на Божием благословении, данном всему наро-

ду (ср.: Анисимов, 1989, с. 55-60). Петр, понятным образом,

не стремился в данном случае к уничтожению традицион-

ных представлений, но в новом контексте они более не под-

черкивали зависимость победы и благополучия от веры и

стояния народа (а не от человеческих усилий). В рамках са-

мого церковного действа традиционный обряд дополнялся

проповедью» в которой, как правило, превозносилась храб-

рость и сила царя и воинства, в рамках же торжества в

целом молебен дополнялся гражданской церемонией, также

сосредоточенной на этой последней идее. При этом на рус-

ской почве и гражданские церемонии получали своеобраз-

ную религиозную значимость.

В самом деле, в религиозном плане новая государствен-

ность выступает прежде всего как особый гражданский

культ монарха, параллельный его церковному культу, но

связанный с иным комплексом идей. Религиозные коннота-

ции соответствующих церемоний были очевидны для совре-

менного им культурного сознания. В 1704 г. Петр I возвра-

щался в Москву после довольно успешной кампании против

шведов. Его торжественный въезд в Москву осуществляется

по образцу триумфов императорского Рима, однако его сим-

волика и значимость непривычными к подобным зрелищам

москвичами прочитываются в совершенно ином культурном

коде. Именно в силу этого сразу же издается брошюра,

написанная префектом Московской академии Иосифом Туро-

бойским, в которой не только разъясняется смысл изображе-

ний на триумфальных арках, но говорится и об общем зна-

чении подобных торжеств,

Туробойский пишет: «Яко мню, удивишися православ-

ный читателю, яко торжественная сия врата (якоже и в

прошлых летех) не от божественных писаний, но от мир-

ских историй, не святыми, но или от историков преданны-

ми, или от стихотворцев вымышленными лицами, и подоби-

ями от зверей, гадов, птиц, древес, и прочих вещь намерен-

ную изобразуем. Ведати же тебе подобает. Первее: яко сия

не суть храм, или церковь во имя некоего от святых создан-

ная, но политическая, сиесть гражданская похвала тружда-

ющимся о целости отечества своего и труды своими, Богом

поспешествующими, враги победившим от древних лет

542 В.М. Живое

(якоже царю Константину в Риме победившему Максентиа)

во всех политичных, а не варварских народах установле-

ная... Сего ради в сия времена во всех христианских от ига

варварскаго свободных странах преславным победителем, от

брани с торжеством возвращающымся, благодарни поддан-

нии... от обоих писаний похвалныя венцы составляти обы-

коша. От божественных убо писаний в церквах..., от мир-

ских же историй, на торжищах, улицах и прочиих местах

всенародному зрению приличных, да всякому от них досто-

лепая и достойная честь воздается... На явленном же и

всенародном указанном месте от мирских и гражданских

историй торжественными враты, аки венцы победоносными,

словесныя сия дражайшыя кладязи, Божиим пособствием

источающыя отечеству своему отраду, здравие, свободу и

славу от живыя воды пота своего, его царское пресветлое ве-

личество и всех его победоносных подвигоположников, обра-

зом и обыкновением древних римлян... почитаем» (Гребе-

нюк, 1979, с. 154-155).

Итак, Туробойский специально отмечает, что триумфаль-

ные врата не являются «храмом». Ясно, что он имеет при

этом в виду традиционное восприятие, для которого подо-

бное ритуальное сооружение не могло выполнять иной фун-

кции, кроме религиозной. Поскольку же это сооружение

явно не было христианским храмом, оно могло быть только

языческим капищем, противным христианству и свидетель-

ствующим о наступлении антихриста

. Туробойский специ-

ально предостерегает против такого восприятия: «Ты убо,

благочестивый читателю, написанным нами не дивися, ни-

же ревнуй невегласом, ничтоже ведущим, ничтоже нигде не

видевшим, но яко желв под своею клетию неисходно пребы-

Таково было вообще восприятие мифологических изображений,

поскольку мифологические персонажи отождествлялись с нечистой

силой. Известен эпизод столкновения Петра I с воронежским святи-

телем Митрофаном, протестовавшим против статуй античных богов,

украшавших воронежскую резиденцию Петра (см.': Голиков, XV,

с. 41-44; ср.: Живов и Успенский, 1084). Почитание же нечистой

силы рассматривалось, естественно, как примета антихриста и сое-

динялось с теми представлениями о Петре как антихристе (или

предтече антихриста), которые имели весьма широкое распростране-

ние в разных социальных слоях общества и отчасти провоцирова-

лись самим Петром (см.: Успенский, 1976).

Культурные реформы в системе преобразований Петра I 543

вающым, и егда ново что у себя видят, удивляющимся и

различния блядословия отрыгающим» (там же, с. 156). Со-

держанием «блядословий» и были, очевидно, указания на

антихристову или бесовскую природу соответствующих тор-

жеств. Существенно вместе с тем, что Туробойский не пол-

ностью отрицает любые ассоциации триумфальных церемо-

ний с церковными обрядами, но говорит об их параллелиз-

ме, который не может не сообщать «гражданскому культу»

определенную религиозную значимость. Туробойский указы-

вает, что у него свои источники, своя традиция, но совпада-

ющая с церковным культом цель — прославление сражаю-

щегося за веру и отечества монарха; тем самым, «граждан-

ский культ», хотя и обладает автономией, но православию

не противоречит и на традиционные ценности не посягает.

Читателю внушается, что новые идеи не противостоят ста-

рым. Трудно сказать, насколько сознательным был этот

обман для воспитанника киево-могилянской академии — в

любом случае для носителей традиционной культуры две со-

ответствующих системы ценностей никак не сочетались.

Каковы же были те новые представления, которые вну-

шал «благочестивому читателю» гражданский культ? Три-

умфы Петра сознательно строятся по образцу триумфов

императорского Рима. Эту римскую основу легко увидеть,

например, в триумфальных торжествах 1703 г. Об этом сви-

детельствует как общий замысел, так и различные детали.

Например, «на капителях по обоих странах от приезда че-

тыре аггелы цветы мещут, образом древле торжествующих,

имже входящым в Капитолий Аппийский путь, различны-

ми цветы постилашеся...» (Гребенюк, 1979, с. 142). Петр

сравнивается с Юлием Цезарем: «В низу тояжде картины,

карабелная орудия с кругом морским, на парусе положеная,

верху лодка в след звезды идущия, с надписанием: поп

timet caesaris fortunam vehit, сиречь: не боится кесарево бла-

гополучие везет. Знаменает же мужественное дерзновение

его царскаго пресветлаго величества, и храбрых его воинов,

иже малыми лодками на устье моря не устрашися ударити

на болшия карабли, надеющееся на помощь божию и его

царскаго пресветлаго величества благополучие. Сие же над-

писание взяхом от слове Иулия кесаря римскаго, иже пло-

вущ по морю в малой лодке, егда виде востающым волнам

Панченко А.М., Живов В.М., Николаев С.И., Плюханова М.Б. и др. Из истории русской культуры. Том III (XVII - начало XVIII века)

Подождите немного. Документ загружается.