гроза, огонь, луна, солнце. Отметим, например, повторяющийся образ солнца, которое
плавится: (ломается, разбивается) в стеклах домов (образ стекла выполняет в этом
случае функцию, аналогичную образу зеркала, и служит сигналом границы двух миров
— потустороннего и посюстороннего), см., например, описания Москвы: Он остановил
взор на верхних этажах, ослепительно отражающих в стеклах изломанно и навсегда
уходящее от Михаила Александровича солнце...; Бесчисленные солнца плавили стекло
за рекою; В верхних этажах громад зажигалось изломанное ослепительное солнце;
...соткался в ...недавно покинутый город с монастырскими пряничными башнями, с
разбитым вдребезги солнцем в стекле. «Город с раздробленным солнцем — это
гибнущий город»
1
.
Особенно разнообразны в тексте тропы, характеризующие луну и магический
лунный свет (лунная лента, лунная дорога, лунная река, лунные ковры и пр.): Лунный
путь вскипает, из него начинает хлестать лунная река и разливается во все стороны.
Луна властвует и играет, луна танцует и шалит. Как отмечает Е.А. Яблоков, «в
аспекте проблемы Истины, которая проходит через все творчество Булгакова...
"солнечному пути экстраверсии, рационального [56] знания" здесь предпочтен "лунный
путь интроверсии, созерцания, интуиции" (Юнг). Характерно, что истина открывается
героине "Мастера и Маргариты" именно в лунном свете... Все явления Мастера связаны
с луной»
2
.
При помощи повторов выделяются и противопоставляются друг другу основные
сущностные координаты «ведомства»: «свет» и «тьма», реальный и ирреальный мир, —
причем образы «света» и «тьмы» носят сквозной характер в творчестве Булгакова
вообще. В то же время посредством повторов и размываются границы между разными
мирами.
С противопоставлением реального и иллюзорного планов в тексте связаны
повторяющиеся лексические единицы: «обман», «казаться», «мерещиться», «марево»,
«галлюцинация», «туман» (см. устойчивую образную параллель туман — обман).
Одновременно регулярно повторяются слова и словосочетания, варьирующие мотивы
зеркала, сна, «испорченного телефона», которые служат метафорой неоднозначного
отношения слова к реальной действительности, к другим «возможным мирам»,
«парадоксального соединения в слове функции отражения реальности и выражения
мнимости... герои романа пребывают в пограничье между реальным миром и миром
сказочного»
3
. Таким образом, повторы подчеркивают множественность миров,
представленных в тексте романа, подвижность границ между ними, неоднозначность
выражаемых смыслов.
Для этической же проблематики романа значим повтор слов семантического поля
«пороки/добродетели» (зависть, трусость, жадность, милосердие, скаред и др.).
Отмеченные повторы дополняются повторами единиц особой тематической группы,
формирующейся в тексте романа и связанной с мотивом творчества как поисков
истины: в нее входят существительные записи, роман, хроника, тема, видение, сон,
глаголы написать, описать, угадать, видеть и др. Этой группе противопоставляются
лексические единицы, обозначающие точную (или неточную) передачу, установление
или внешнюю фиксацию «фактов»: следствие, разъяснение, слухи, шепот, объяснение
и др., см., например: ...в течение долгого времени по всей столице шел тяжелый гул
самых невероятных слухов... Шепот «нечистая сила»... слышался в очередях, стоящих
у молочных, в трамваях, в магазинах, в квартирах, в кухнях, в поездах... Концентрация
именно этих единиц в эпилоге романа создает комический эффект: Еще и еще раз
нужно отдать справедливость следствию. Все было сделано не только для того,
1
Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы. — М., 1994. — С. 45. [56]
2
Яблоков Е.А. Художественный мир Михаила Булгакова. — М., 2001. — С. 389.
3
Виноградова Е.М. Правда о слове и правда слова в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита» //
Человек. Язык. Искусство. — М., 2001. — С. 34 — 35. [57]