Океан, ходивший за стенами, был страшен, но о нем не думали, твердо веря во власть
над ним командира... похожего... на огромного идола; ...гигант-командир, в
пароходной форме, появился на своих мостках и, как милостивый языческий бог,
приветственно помотал рукой пассажирам; Но тут зычно, точно в языческом
храме, загудел по всему дому второй гонг; ...надо всем кораблем восседал его грузный
водитель, похожий на языческого идола.
На основе повторов в тексте возникают образные параллели «капитан —
языческий идол», «пассажиры — идолопоклонники», «отель (ресторан) — храм».
Современная эпоха изображается Буниным как господство нового «язычества» —
одержимость пустыми и суетными страстями и порабощенность, «возвращение» к [249]
«немощным и бедным вещественным началам» (Ап. Павел. Послание к Галатам 4:9)
1
.
Именно поэтому такое большое место в рассказе занимают развернутые описания
занятий пассажиров «Атлантиды», в которых актуализируется сема «порок»: это мир,
где царят сластолюбие, чревоугодие, страсть к роскоши, гордыня и тщеславие.
«Мертвенно-чистыми» оказываются в нем музеи, «холодными» — церкви, в которых
только «огромная пустота, молчание, тихие огоньки семисвечника»; храмом становится
ресторан, а любовь заменяется игрой в нее.
Лжи и фальши современной цивилизации, погружающейся «во тьму»,
противопоставляется естественность абруццских горцев, слитых с миром природы и
связанных в тексте с образом света: Шли они — и целая страна, радостная,
прекрасная, солнечная, простиралась под ними: и каменистые горбы острова,
который почти весь лежал у их ног, и та сказочная синева, в которой плавал он, и
сияющие утренние пары над морем к востоку, под ослепительным солнцем...
Однако образы двух горцев, радостных, наивных и смиренных сердцем, связаны
скорее с прошлым, что подчеркивается деталями, указывающими на древность их
одежды и инструментов: У одного под кожаным плащом была волынка, — большой
козий мех с двумя дудками, у другого — нечто вроде деревянной цевницы...
Современную же технократическую цивилизацию символизирует
«многоярусный, многотрубный» корабль, пытающийся одолеть «мрак, океан и вьюгу»
и оказывающийся во власти Дьявола. Характерно, что само название корабля повторяет
название затонувшего когда-то острова и погибшей при этом цивилизации. Мотив
обреченности «Атлантиды», ее возможной гибели и разрушения связан в тексте, с
одной стороны, с образами, варьирующими тему смерти: «бешеной вьюги,
проносившейся, как погребальная месса», «траурными горами океана», «смертной
тоски» сирены, а с другой — с образами Апокалипсиса. Не случайно только в издании
1953 г. И.А. Бунин снял эпиграф из Апокалипсиса («Горе тебе, Вавилон, город
крепкий!»), предварявший во всех прежних редакциях текст рассказа. Источник
эпиграфа — рефрен плача «царей земных», купцов и моряков о Вавилоне.
«Вавилонской блуднице» в Апокалипсисе вменяется в вину, что «славилась она и
роскошествовала», за что ей воздается столько же «мучений и горестей»: «...придут на
нее казни, смерть и плач, и голод, и будет сожжена огнем» (Апокалипсис, 18:8). Таким
образом, рассказ И.А.Бунина «Господин из Сан-Франциско» содержит предосте-[250]-
режение и пророчество о страшных потрясениях, о суде над бездуховностью,
внутренней несостоятельностью и ложью Нового Вавилона, о его разрушении и
грядущей гибели. В сильную позицию текста вынесены три ключевые для текста слова:
мрак, океан, вьюга, — завершающие рассказ и отсылающие к этим же лексическим
единицам в первой его композиционной части. «Смерть, непознанная, непознаваемая
природа и ужасная, вышедшая из-под воли цивилизация, — вот те страшные силы,
1
Ср. со следующей записью в дневнике И.А. Бунина (от 12 (25) января 1922 г.): «Христианство погибло,
и язычество восстановилось уже давным-давно, с Возрождения. И снова мир погибнет...» (Бунин И.
Лишь слову жизнь дана. — М, 1990. – С. 133). [250]