Микешина Л.А. (Сост.) Философия науки. Хрестоматия
Подождите немного. Документ загружается.
Таким образом, те процедуры, которые исторически рассматривались в философии и науке как способы
решения проблемы обоснования, хотя действительно имеют определенное отношение к решению этой
проблемы, однако в другом смысле, чем это предполагалось. Эти процедуры вовсе не обеспечивают
«абсолютного» обоснования, а являются лишь моментами исторического процесса обоснования,
совпадающего с развитием самого знания. К реально осуществляемому обоснованию поэтому относятся
также и такие моменты научного исследования, которые не рассматривались в классической
домарксистской и немарксистской философской и методологической литературе в контексте данной
проблемы (например, процесс возникновения новых теорий). Если обоснование знания совпадает с его
развитием, а теоретическая рефлексия — это лишь один из моментов последнего, то, значит, реальное
обоснование не сводится к рефлексии, а гораздо шире последней. (1, с. 264-265)
Коллективный субъект, индивидуальный субъект
До сих пор мы обращали внимание на далеко идущее сходство объективированных видов знания и тех
знаний, которые неотделимы от индивидуального субъекта. И в том и в другом случае наряду с явным
знанием существует знание неявное, которое переводится в явное лишь в результате рефлексии. Что
касается последней, то и рефлексия над объективированным знанием (условно назовем ее объективной), и
рефлексия над знаниями, неотделимыми от индивидуального субъекта (назовем ее субъективной),
обнаруживают в принципе одинаковое отношение к своему объекту.
Называя рефлексию «объективной», мы имеем в виду лишь тот факт, что она относится к
объективированным формам знания, и при этом отвлекаемся от вопроса о том, насколько адекватно она
воспроизводит свой объект. Объективная рефлексия может не соответствовать предмету и в этом смысле
быть субъективной по содержанию. Субъективная по форме рефлексия тоже может быть как объективной,
так и субъективной по содержанию. Таким образом, принятое нами наименование рефлексии в качестве
«объективной» или «субъективной» касается лишь формы их осуществления, а не их содержания.
Отметим, что в целом ряде важных моментов объективированное знание не похоже на то знание, которое
присуще индивиду. Если индивидуальный субъект обладает каким-то неявным знанием (например, знанием
языка, на котором он говорит, знанием своего Я и т.д.), то он, хотя и не владеет этим знанием в
расчлененной и отрефлектированной форме, все же так или иначе сознает его. Что же касается
объективированного знания, то в нем могут существовать и такие элементы, которые в настоящий момент
не сознаются ни одним индивидуальным субъектом. В самом деле. Допустим, что какой-то ученый выявил
до сих пор неизвестные науке зависимости и написал об
102
этом статью. Статья была принята и опубликована в научном журнале. Ее прочитало несколько десятков
человек, специалистов в данной области. Однако никакого воздействия на дальнейший ход исследований
статья не оказала и вскоре была забыта. Прошло около столетия. За это время умерли и автор статьи, и те
немногие люди — редакторы и читатели, которые в свое время знали ее содержание. Сейчас ни один
человек не только нe знает того, о чем написана статья, но даже не догадывается о самом факте ее
существования. Означает ли это, что объективированное в статье знание вообще не существует? Вряд ли мы
решимся на такое утверждение. Ведь статья не исчезла. В комплекте старых журналов она покоится на
полках библиотек и только временно не включена в актуальный познавательный процесс. Однако вполне
возможно, что исследователь истории науки обнаружит ее, прочтет и придет к выводу, что ее идеи
исключительно актуальны. И тогда опредмеченное в статье знание начинает вторую жизнь: оно станет
предметом обсуждений, споров, на него начнут ссылаться в научной периодике, ученые будут размышлять
над выраженными в ней идеями.
Рассмотрим другой пример. Допустим, что в данный момент времени никто из людей не думает над
содержанием теории Ньютона. Означает ли это, что в данный момент знание, объективированное в этой
теории, не существует и что оно вновь начнет существовать лишь тогда, когда кто-либо подумает об этой
теории? С подобным утверждением согласиться трудно.
Обратим внимание также и на то, что, как правило, в любом объективированном знании имеется такое
содержание, которое в данное время неизвестно никому из тех, кто пользуется этим знанием. Это
содержание может не осознаваться и тем, кто произвел это объективированное знание — творцом научной
теории, автором художественного произведения. Выявляется это содержание лишь в ходе исторического
развития познания. Так, например, термодинамика и атомно-молекулярная теория разрабатывались
первоначально независимо друг от друга. Но это не значит, что пока связи между этими теориями не были
выявлены и осознаны, эти связи объективно не существовали. <...> (1, с. 272-274)
Но следует ли из всего этого, что мир объективированного знания должен и может быть понят
безотносительно к субъекту?
Для подобного вывода нет никаких оснований. Дело в том, что хотя объективированное знание и
сознаваемое знание, т.е. знание, присущее тому или иному индивидуальному субъекту, — не одно и то же,
между тем и другим знанием существуют очень тесные связи.
Прежде всего отметим, что творцом объективированного знания может быть лишь человек, конкретный
индивидуальный субъект. А это значит, что, по крайней мере, в момент своего возникновения любое
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
61 of 513
Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.
61
объективированное знание должно в какой-то степени осознаваться, т.е. быть достоянием субъекта.
Возможность создания компьютером отдельных фрагментов объективированного знания, о котором говорит
Поппер, вовсе не противоречит сказанному. Ведь результаты деятельности компьютера лишь до тех пор
могут рассматриваться как знание, пока за машиной стоит человек, задающий ей программу и способный
интерпретировать произведенный ею продукт. Для самого компьютера никакого знания не существует.
103
Тем более знание не может существовать «в себе», совершенно безотносительно к его использованию в
познавательное деятельности конкретных людей. Конечно, это использование может быть лишь
возможным. Однако важно, чтобы эта возможность сохранялась. Последнее обеспечивается тем, что
продукт, в котором объективировано знание, даже в том случае, если он не входит в актуально совершаемый
познавательный процесс, остается включенным в такие социально-культурные связи, которые делают
возможным в любой момент времени использование его в деятельности конкретных субъектов. А это
значит, что даже те фрагменты объективированного знания, которые в данный момент не сознаются,
сохраняют тем не менее тесную связь с тем, что сознается и используется в актуальной деятельности. Если
связь между фрагментами знания, включенными в познавательный процесс и не включенными в него,
прерывается, то последние вообще перестают быть каким-либо знанием.
Допустим, что данная цивилизация погибла и никто не знает языка, на котором говорили ее представители.
Хотя сохранились книги, написанные на этом исчезнувшем языке, никто не в состоянии расшифровать их,
т.е. утеряна связь между погибшей культурой и актуально совершающимся социально-культурным, в
частности, познавательным процессом. А это значит, что сохранившиеся книги не содержат более никакого
знания. Собственно говоря, это уже даже не книги, а просто некоторые предметы со странными черточками.
Познание совершается реальными людьми, конкретными индивидуальными субъектами. Знание в
субъективной или же в объективированной форме существует лишь постольку, поскольку прямо или
опосредованно соотносится с этой деятельностью. Вместе с тем саму познавательную деятельность следует
рассматривать в социально-историческом измерении: как деятельность связанных друг с другом субъектов
— прошлых, настоящих и будущих. Поэтому, если какие-то фрагменты объективированного знания в
данный момент времени не сознаются ни одним из существующих субъектов, то это не значит, что эти
фрагменты вообще целиком находятся вне сознания субъектов, ибо последние могут относиться как к
субъектам прошлого, так и будущего (во всяком случае, отношение к прошлому обязательно, ибо лишь
человек может производить знание).
Социально-исторический характер познавательного процесса, его коллективность выражаются не только в
том, что этот процесс осуществляется множеством взаимодействующих между собой индивидом. Само это
взаимодействие предполагает существование особых, специфических законов коллективного процесса
развития знания, законов, отличных от тех, которые характеризуют индивидуальное познание. Таким
образом, носителем коллективного познавательного процесса не является индивидуальный субъект, так же
как и простая совокупность последних. Этим носителем можно считать коллективного субъекта, понимая
под ним социальную систему, несводимую к конгломерату составляющих ее людей. <...> (1, с. 278-280)
Индивидуальный субъект, его сознание и познание должны быть поняты, учитывая их включенность в
различные системы коллективной практической и познавательной деятельности. Но это не означает, что
индиви-
104
дуальный субъект каким-то образом растворяется в коллективном. Во-первых, сам коллективный субъект не
существует вне конкретных людей, реальных индивидов, взаимодействующих между собой по
специфическим законам коллективной деятельности. Коллективный субъект нельзя уподоблять
индивидуальному. Первый не является особой личностью, не обладает собственным Я и не совершает актов
познания, отличных от тех, которые осуществляют входящие в него индивиды. Во-вторых, познание,
неотделимое от индивидуального субъекта, хотя и тесно связано с объективированными системами знания и
в конечном счете определяется последними, непосредственно с ними не совпадает. Индивидуальные
особенности моего восприятия, мои воспоминания, мои субъективные ассоциации относятся к знанию,
важному лично для меня и доступному только мне. Оки не входят в систему объективированного знания,
являющегося достоянием всех индивидов и включенного в структуру коллективного субъекта. А это значит,
что знания, присущие индивидуальному и коллективному субъекту, не совпадают полностью и не
растворяются друг в друге, а взаимно предполагают друг друга. (1, с. 281-282)
Научное и вне-научное мышление: скользящая граница
Культ науки, научности, идея о том, что именно развитие научного знания позволяет поставить под
контроль внешние, подавляющие человека стихийные силы природы и общества и что в этой связи прогресс
науки является одним из главных факторов возрастания человеческой свободы — все эти установки
входили как необходимые составные части в «Проект Просвещения». В соответствии с этими установками,
все то, что мешает прогрессу свободы, подлежит радикальной критике. Это относится, в частности, и к
разным формам вне-научного постижения мира: начиная от мифологии и религии и кончая отжившими
метафизическими системами, предрассудками здравого смысла и обыденными представлениями.
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
62 of 513
Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.
62
Нужно, правда, заметить, что такое понимание науки, которое принципиально противопоставляет научное
мышление философскому, сложилось далеко не сразу в рамках данного проекта. Первоначально философия
выступала как некоторый необходимый компонент общей научно-рациональной установки (и в этом
контексте метафизика рассматривалась как некая «общая наука»), и только лишь в XIX веке начинает
становиться все более и более популярным мнение о том, что подлинная наука и философия не имеют
между собою ничего общего. В XX веке этот способ понимания научности привел к формулированию
тезиса о том, что в сущности все проблемы традиционной философии являются псевдопроблемами и что
поэтому одна из задач современных просветителей состоит в разоблачении и искоренении всякого рода
философских пережитков из системы знания, ибо никакое подлинное знание вне науки и помимо науки
невозможно.
Я хотел бы сделать некоторые уточнения для того, чтобы сциентистская установка, которая имеется в виду,
была правильно понята. Согласно этой установке, речь не идет об отрицании самого факта существования
разного рода вне-научных мыслительно-духовных форм, претендующих на знание различных аспектов
реальности: обыденный здравый смысл, практи-
105
ческие и технические знания, мифологические, религиозные, философские системы и т.д. Дело в другом: в
соответствии с идеологией сциентизма все эти мыслительные образования не являются знанием в
подлинном и точном смысле слова, так как не отвечают тем критериям обоснованности, которые в полной
мере выполняются только в науке. Так называемые вне-научные формы «знания» имеют другие функции в
обществе: способствуют ориентации в простейших жизненных ситуациях (там, где участие науки не
необходимо, хотя в принципе и возможно), служат средствами выражения эмоций, способствуют
сплоченности социальных групп и т.д. Сциентизм отнюдь не отрицает и факт глубокого взаимодействия
науки, философской метафизики и религии в процессе становления современного научного знания (да и как
можно отрицать влияние религиозно-мистических изысканий Кеплера на его научные открытия,
метафизических размышлений Декарта на картезианскую программу в физике или алхимических
исследований Ньютона на понимание им механики?). В соответствии с позицией сциентизма, имевшие
место в истории науки факты такого рода свидетельствуют лишь об исторически случайных
обстоятельствах генезиса современного научного знания в конкретной культурно-исторической ситуации и
вовсе не означают, что из существа научного отношения к миру вытекает необходимость взаимодействия
науки с иными, вне-научными способами истолкования действительности. Да, говорят представители
данной точки зрения, исторически наука была связана и с религией, и с философской метафизикой. Но все
это послужило лишь своеобразными строительными лесами при возведении здания современной науки.
Когда здание построено, леса больше не нужны. Сама по себе наука самодостаточна, и лишь на нее можно
рассчитывать, если мы хотим обладать подлинным знанием.
Но так как именно с помощью научного знания могут быть решены основные проблемы, с которыми
сталкивается современное человечество, очень важной становится проблема отделения научного знания от
знания вне и псевдонаучного. Как известно, в ходе развития логического позитивизма и разного рода
постпозитивистских школ выдвигались различные критерии, с помощью которых можно было бы
произвести подобное отделение: верификация Карнапа, фальсификация Поппера, «позитивный сдвиг
проблем» Лакатоса и др. Проблема эта так и не была решена, так как граница между научным и вне-
научным знанием оказалась достаточно размытой. Проще указать на примеры того, что в данное время в
нашей культуре признается в качестве бесспорно научного знания и что к таковому явно не относится.
Если пойти по этому пути, то легко обнаружить, что в качестве эталона научного знания в европейской
культуре последних двухсот лет неизменно фигурировала опирающаяся на эксперимент
математизированная физика, а в качестве примера изысканий, не имеющих ничего общего с наукой в таком
ее понимании, — философия, занятая глубинным исследованием сознания, т.е. изучением сознания не в его
эмпирической данности и фактуальности (это дело эмпирической психологии), а в его трансцендентальных
измерениях. Предпосылки, из которых исходят эти два типа исследований, а также результаты, к которым
они приходят, представляются не
106
только разными, но несовместимыми друг с другом, взаимно друг друга отрицающими. Можно показать,
что эксперимент, лежащий в основе того типа науки, которая возникла в Европе в Новое время, в качестве
необходимого условия своей возможности (используя кантовский способ выражения) предполагает
принятие установки на реальность изучаемой действительности. В этом смысле реалистическая установка в
ее разных модификациях органически присуща научному мышлению. Ученый при таком понимании науки
получает воспроизводимые факты, используя соответствующие приборы и объективные способы измерения
величин, строит математизированные теории для объяснения эмпирических данных и излагает результаты
своего исследования в общезначимой форме. С другой стороны, то направление в европейской философии,
которое во многих отношениях задавало тон всему ее развитию в последние триста лет и которое можно
назвать «философией сознания», или «философией субъективности», исходит из самоочевидной данности
мира сознания, субъективных феноменов, и не очевидности внешнего сознанию мира. Способы анализа
феноменов сознания весьма специфичны, не похожи на приемы математизированного естествознания, и, как
показал опыт развития западной философии, получить общезначимые результаты в этой области весьма
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
63 of 513
Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.
63
затруднительно.
В последующей части данного раздела я попытаюсь показать, что тот способ понимания науки и научного
мышления, который сложился в европейской культуре в Новое время и который как будто бы является
прямым отрицанием «философии субъективности», в действительности разделяет с последней некоторые
исходные позиции, которые вполне вне-научны и научными быть не могут, ибо определяют сам характер
научной практики. Европейская наука последних столетий и философская мысль, которой отказывают в
статусе научности, в действительности оказываются двумя сторонами некоего единого целого, разрабатывая
две формы приложения единой ценностно-познавательной установки: к исследованию природы, с одной
стороны, и к изучению человека, мира его сознания, его ценностей, его свободы, с другой. От смены этой
установки зависит изменение взаимоотношения научных и вненаучных форм мышления, их места в системе
культуры, способов их взаимодействия. На некоторых попытках изменения указанной установки я
остановлюсь во второй части данного раздела. (2, с. 38-40)
Я считаю, что переосмысление ценностно-познавательной установки, о которой идет речь, связано с новой
онтологией «Я», новым пониманием отношения «Я» и другого, существенно иным пониманием отношения
человека и природы. Конечно, Декарт прав в том, что если я мыслю, то существую (в его широком
понимании мышления как, по сути дела, сознания) Но сам факт моего сознания предполагает выход за его
собственные пределы, отношение к сознанию «со стороны»: со стороны другого человека, со стороны той
реальности, которую я сознаю. Другими словами, существование индивидуального Я предполагает
ситуацию «вне-находимости», о которой писал выдающийся русский философ М.Бахтин. (2, с. 45-46)
<...> Согласно М. Бахтину, я существую не просто потому, что мыслю, сознаю, а потому, что отвечаю на
обращенный ко мне призыв другого чело-
107
века. Диалог — это не внешняя сеть, в которую попадает индивид, а единственная возможность самого
существования индивидуальности, т.е. то, что затрагивает ее внутреннюю сущность. Поэтому диалог между
мною и другим предполагает целую систему внутренних диалогов, в том числе: между моим образом самого
себя и тем образом меня, который, с моей точки зрения, имеется у другого человека (диалектика: «Я для
себя», «я для другого», «другой для себя», «другой для меня» и т.д.). Коммуникация не предопределена и не
запрограммирована. Вместе с тем лишь через отношения с другими индивидуальность формируется и
свободно само-реализуется.
Подобное переосмысление Я, сознания и отношения Я и другого ведет к новому пониманию свободы.
Свобода мыслится уже не как овладение и контроль, а как установление равноправно-партнерских
отношений с тем, что находится вне человека: с природными процессами, с другим человеком, с ценностями
иной культуры, с социальными процессами, даже с нерефлексируемыми и «непрозрачными» процессами
моей собственной психики. В этом случае свобода понимается не как выражение проективно-
конструктивного отношения к миру, не как создание такого предметного мира, который управляется и
контролируется, а как такое отношение, когда я принимаю другого, а другой принимает меня. (Важно
подчеркнуть, что принятие нe означает простого довольствования тем, что есть, а предполагает
взаимодействие и взаимоизменение.) При этом речь идет не о детерминации, а именно о свободном
принятии, основанном на понимании в результате коммуникации. В этом случае мы имеем дело с особого
рода деятельностью. Это не деятельность по созданию предмета, в котором человек пытается запечатлеть и
выразить самого себя, т.е. такого предмета, который как бы принадлежит субъекту. Это взаимная
деятельность, взаимодействие свободно участвующих в процессе равноправных партнеров, каждый из
которых считается с другим и в результате которой оба они изменяются. Такой подход предполагает
нередуцируемое многообразие, плюрализм разных позиций, точек зрения, ценностных и культурных систем,
вступающих друг с другом в отношения диалога и меняющихся в результате этого взаимодействия.
Этой новой онтологии человека соответствует новое понимание отношения человека и природы, в основу
которого положен не идеал антропоцентризма, а развиваемая рядом современных мыслителей, в частности
нашим известным ученым Н.Н.Моисеевым, идея ко-эволюции, совместной эволюции природы и
человечества, что может быть истолковано как отношение равноправных партнеров, если угодно,
собеседников в незапрограммированном диалоге.
Может ли подобная новая онтология каким-либо образом выразиться в новом понимании научности и
научного мышления или же она остается чисто философской конструкцией, сосуществующей с
традиционной научной практикой? Я думаю, что главный смысл новой онтологии, о которой идет речь,
состоит именно в том, чтобы повлиять на ту ценностно-познавательную установку, которая лежит в основе
понимания научности, возникшего в XVII столетии. В связи со сказанным я хочу сделать два существенных
замечания. Первое. Попытки по-новому понять науку, научное мыш-
108
ление и его отношение к мышлению вне-научному, которые будут рассмотрены ниже, не являются чем-то
общепризнанным и бесспорным. Вокруг их истолкования ведутся большие дискуссии, многие специалисты
в тех областях знания, в которых эти попытки предпринимаются, не принимают их. Дело, следовательно, не
в том, Б какой степени попытки, о которых идет речь, будут ассимилированы наукой и смогут повлиять на
трансформацию научного мышления, а в самом их наличии, демонстрирующем, по крайней мере,
возможность противостоять проективно-конструктивной установке не извне, а изнутри науки, возможность
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
64 of 513
Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.
64
альтернативного развития научности и научного мышления. Второе. Даже принятие того альтернативного
понимания научности, которое связывается с этими попытками, вовсе не означает отказа от той формы
научной практики, которая традиционно характерна для современной науки с ее ценностно-познавательной
установкой. Речь идет лишь об ограничении действия этой установки, которая оказывается неуниверсальной
и поэтому теряет свой мировоззренческий статус. (2, с. 46-47)
<...> Научное мышление — один из способов познания реальности, существующий наряду с другими и в
принципе не могущий вытеснить эти другие. Но разные способы мышления не просто сосуществуют, а
взаимодействуют друг с другом, ведут постоянный диалог (включающий и взаимную критику) и меняются в
результате этого диалога. Поэтому сама граница между научными и вне-научными формами мышления
является гибкой, скользящей, исторически изменчивой. Наше представление о науке и научности
исторически условно, оно меняется и будет меняться (хотя в каждый данный момент и в определенной
дисциплине оно более или менее определено). В современной ситуации, в условиях трансформации
технологической цивилизации весьма плодотворным является взаимодействие науки с другими
познавательными традициями. Особенно значимым такое взаимодействие представляется для наук о
человеке. (2, с. 51)
АНДРЕЙ ВЛАДИМИРОВИЧ БРУШЛИНСКИЙ. (1933-2002)
A.B. Брушлинский — известный специалист в области психологии и философии, доктор психологических
наук, профессор, член-корр. РАН, один из учредителей и академик РАО, с 1989 года директор Института
психологии РАН, с i988 главный редактор «Психологического журнала» РАН. Исследовал проблемы
индивидуального и коллективного субъекта, личности и мышления, психологии развития, педагогической
психологии и истории психологии. Создал теорию мышления как прогнозирования субъектом решения
задачи, выявил личностные и процессуальные аспекты такого прогнозирования, взаимосвязь социального и
бессознательного, логического и психологического уровней мышления; сопоставил субъектно-
деятельностный и знаковый подходы в философии и психологии, раскрыл особенности психологии как
науки в ее историческом контексте. Основные работы: «Культурно-историческая теория мышления» (М.,
1958), «Психология мышления и кибернетика» (М., 1970), «Проблемы психологии субъекта» (M., 19S4),
«Психология субъекта» (М., 1998).
Л. А. Микешина
Своими изначально практическими действиями и поступками в ходе общения человек как субъект
целенаправленно изменяет внешний мир (природу и общество), а тем самым также и себя. Вот почему
именно деятельность, всегда осуществляемая на различных уровнях общения, играет столь существенную
роль в развитии и саморазвитии людей. Изменяя мир, мы все глубже его познаем. Познание и практика
неразрывно взаимосвязаны. Объективность научного познания вовсе не основывается на пассивности,
бездейственной созерцательности познающего субъекта. В ходе изначально практической и затем также
теоретической, но в принципе единой деятельности люди изменяют, преобразуют мир «в меру» его
объективных закономерностей, все более раскрываемых и используемых именно в процес-
Приводятся отрывки из работ:
1. Брушлинский A.B. Исходные основания психологии субъекта и его деятельности // Психологическая наука
в России XX столетия: проблемы теории и истории. Гл. 5. М., 1997.
2. Брушлинский A.B. О деятельности субъекта и ero критериях // Субъект, познание, деятельность. М., 2002.
110
се этой преобразующей деятельности. При адекватном понимании и осуществлении последней она вовсе не
превращается в насилие (вопреки существующей теперь точке зрения, могущей дискредитировать весь
субъектно-деятельностный подход).
Сейчас — увы! — слишком широко распространено насилие (вооруженное, политическое, экологическое,
педагогическое и т. д., но оно никак не может отождествляться с деятельностью. Тоталитаризм тоже
стремится превратить деятельность вождей в насилие и соответственно всех других людей — лишь в
объекты общественных влияний. На пути к такому чудовищному отождествлению и превращению стоит
именно гуманистическая трактовка человека как субъекта (и, в частности, хорошо известный всеобщий
принцип детерминизма: внешние причины, влияния и т. д. Действуют только через внутренние условия,
составляющие основание развития. <...>). Именно в свете такой трактовки становится понятным, что
деятельность по существу своему гуманна и потому в принципе не может быть насилием (хотя для XX века
эта позиция, вероятно, покажется неоправданно оптимистической).
Дополнительным аргументом для данной постановки проблемы является сопоставление деятельности и
труда. Последний, по мнению многих авторов, есть важнейший вид деятельности (и потому некоторые
психологи настойчиво и издавна предлагают заменить понятие деятельности понятием труда или работы).
Тем не менее субъектно-деятельностный подход в качестве одной из базовых, исходных использует именно
категорию деятельности (вслед за Гегелем и ранним Марксом). Одна из причин этого состоит в том, что
труд не обладает необходимой всеобщностью: он может быть деятельностью (творческий труд), но может и
не быть ею (труд принудительный, монотонный, неквалифицированный и т. д. ). Тем самым еще раз
обнаруживается гуманная сущность деятельности — всегда субъектной, предметной, в той или иной
степени творческой, самостоятельной и т. д.
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
65 of 513
Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.
65
Как уже было отмечено, в самом полном и широком смысле слова субъект — это все человечество в целом,
представляющее собой противоречивое системное единство субъектов иного уровня и масштаба:
государств, наций, этносов, общественных классов и групп, индивидов, взаимодействующих друг с другом.
Отсюда вытекает сразу несколько следствий. Это, в частности, приоритет общечеловеческих ценностей и
изначальная социальность любого человеческого индивида (социальное всегда неразрывно связано с
природным даже в наиболее сложных личностных качествах человека). Тем самым социальны не только
субъект-субъектные, но и субъект-объектные взаимодействия. <...> Социальность не означает, что индивид
как субъект, находясь внутри человечества, лишь воспроизводит усваиваемую им культуру и потому
вообще якобы не выходит за пределы уже достигнутого обществом.
Каждый человек в силу своей уникальности, неповторимости, незаменимости участвует в развитии
культуры и всего общества. Это проявляется, в частности, в том, что мышление любого индивида является
хотя бы в минимальной степени творческим, продуктивным, самостоятельным, т. е. оно соотносительно с
данным конкретным субъектом. По мнению некото-
111
рых авторов, нет основания делить мышление на репродуктивное и продуктивное, творческое: есть
«просто» мышление как искание и открытие, созидание субъектом существенно нового.
Полученный вывод особенно важно подчеркнуть в связи с тем, что за рубежом, а теперь и у нас нередко
считается, будто бы любое творчество асоциально (у нас это, по-видимому, означает, что на смену одной
крайности — воинствующему коллективизму — приходит другая — воинствующий индивидуализм).
Асоциальность творчества в этом случае является следствием того, что в принципе нераздельные,
недизъюнктивные творческие и репродуктивные компоненты мышления тем не менее отделяются друг от
друга и потому так называемое творческое мышление становится асоциальным, а так называемое
репродуктивное остается, напротив, социальным. Явная искусственность подобной операции может
служить еще одним аргументом против разделения мыслительной деятельности на творческую и
репродуктивную. Таким образом, та или иная трактовка мышления явно или неявно уже содержит в себе
определенную характеристику его субъекта — гуманистическую, тоталитарную и т. д.
В самом широком смысле социальность — это всегда неразрывные взаимосвязи (производственные, чисто
духовные и др.) между людьми во всех видах активности, независимо от степени их общественной
полезности, нравственной оценки и значимости: будь то высшие уровни творчества, противоправного
поведения и др. (Значит, последнее не может быть асоциальным — вопреки широко распространенной точке
зрения.) Это социальность всех взаимодействий человека с миром (с обществом, с природой, с другими
людьми и т.д.) — его индивидуальности, свободы, ответственности и т. п. Любой человек, выходя за
пределы уже достигнутого уровня культуры и развивая ее дальше, делает это именно во взаимодействии с
культурой, опираясь на нее даже в процессе преодоления ее ограниченности на тех или иных направлениях
общественного прогресса. Качественно новый вклад в развитие всей культуры человечества вносят прежде
всего выдающиеся деятели науки, искусства, политики, религии и т.д.
Таким образом, любой человеческий индивид и его психика изначально и всегда социальны. Данный
исходный тезис приходится специально подчеркивать и противопоставлять существенно иной точке зрения,
которая идет от Э.Дюркгейма и является весьма распространенной до сих пор. Согласно данной точке
зрения, лишь какой-то один уровень человеческой психики рассматривается как социальный, например
коллективные (но не индивидуальные) представления (по Дюркгейму), соответственно высшие
психологические функции в отличие от низших или научные понятия у детей в отличие от житейских. Тем
самым все остальные уровни человеческой психики выступают как не-социальные (по крайней мере,
вначале). Некорректность такой точки зрения состоит в том, что социальность сводится здесь лишь к
одному из ее многих уровней и проявлений.
Поэтому очень важно иметь в виду, что социальность весьма многообразна и проявляется не в одной, а в
различных формах: индивид, группа, толпа, нация и т.д. Это далеко не всегда учитываемое обстоятельство
стоило бы, с точки зрения некоторых авторов, закрепить специальной термино-
112
логией. Желательно различать обычно отождествляемые два понятия (и термина): 1) социальное и 2)
общественное. Всегда связанное с природным социальное — это всеобщая, исходная к наиболее
абстрактная характеристика субъекта и его психики в их общечеловеческих качествах. Общественное же —
это не синоним социального, а более конкретная — типологическая — характеристика бесконечно
различных частных проявлений всеобщей социальности: национальных, культурных и т.д. Стало быть,
любой человеческий индивид не менее социален, чем группа или коллектив, хотя конкретные общественные
отношения между данным человеком и другими людьми могут быть самыми различными (в условиях того
или иного общественного строя, в определенной стране и т. д.).
В итоге социальное, общественное и индивидуальное соотносятся как всеобщее, особенное и единичное.
При таком соотношении социального и общественного особенно отчетливо выступает двойственность,
противоречивость индивида как субъекта — деятельного, свободного и т. д. Он всегда неразрывно связан с
другими людьми и вместе с тем автономен, независим, относительно обособлен. Не только общество влияет
на человека, но и человек как член общества — на это последнее. Он — и объект этих влияний, и субъект, в
той или иной степени воздействующий на общество. Здесь не односторонняя, а именно двусторонняя
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
66 of 513
Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.
66
зависимость. Тем самым признается абсолютная ценность человека как личности с безусловными правами
на свободу, саморазвитие и т. д. Такова основа основ гуманистического подхода к проблеме человека. (1,с.
248-252)
Взаимосвязь теории, эксперимента и практики — огромное преимущество науки и вместе с тем одна из ее
«вечных» проблем, выступающих по-новому на каждом этапе исторического развития человечества, прежде
всего научного познания. Эти три важнейших компонента последнего все более и дифференцируются, и
интегрируются в единой системе познавательной и непосредственно практической деятельности субъекта.
Таков один из примеров общего «механизма» развития — дифференциации через интеграцию (ср. анализ
через синтез). Указанные компоненты науки представляют собой различные уровни или виды активности
индивидуального и группового субъекта (того или иного ученого, определенного научного сообщества,
человечества в целом). Именно эта субъектность и является исходным основанием органического
системного единства теории, эксперимента и практики. (2, с. 364)
Целостность (системность) индивидуального и группового субъекта составляют основу единства всех видов
его активности и, в частности, неразрывных взаимосвязей теории, эмпирии (наблюдения, эксперимента,
опросов и т.д.) и практики в процессе познавательной деятельности. (2, с. 365)
Психология относится к числу тех наук, которые фундаментально обосновывают необходимость и
плодотворность такого единства. Это обоснование дает прежде всего психологическая теория деятельности,
систематически разработанная с. Л.Рубинштейном, А.Н.Леонтьевым, а потом и многими другими
специалистами. Указанная теория раскрывает важнейшую особенность субъекта: люди и их психика
формируются и развиваются
113
прежде всего в ходе изначально практической деятельности, а потому объективно могут быть исследованы
через проявления в такой деятельности. Мы познаем действительность (людей, предметы и т.д.),
воздействуя на нее, преобразуя ее в процессе деятельности. Например, соучаствуя в обучении, воспитании,
самовоспитании людей, мы тем самым познаем их (обучая изучаем и изучая обучаем). Отсюда и возник, в
частности, так называемый формирующий эксперимент,
Таким образом, именно теория деятельности (изначально практической, затем также и теоретической, но в
принципе единой) раскрывает и утверждает органическое единство теории, эксперимента и практики. Более
конкретно это сделано и в отношении того главного «инструмента», с помощью которого люди познают
действительность (преобразуя ее), т.е. в отношении самого мышления.<...> (2, с. 366)
Соответственно решается более общий вопрос о соотношении фундаментальной и прикладкой наук. Вторая
из них не просто лишь «прикладывает», реализует те закономерности, которые уже открыты в
академических исследованиях; она продолжает научное исследование объекта в более конкретных
исследованиях. Посредством анализа через синтез в процессе любого мышления познающий субъект
оперирует познаваемым объектом, а не самими по себе словами, понятиями, знаками, значениями,
смыслами и т.д. (в этих словах, понятиях и т.д. выражается, фиксируется все глубже раскрываемое
содержание объекта). Тем самым определяется исходная теоретическая основа для правильного
понимания взаимосвязей между теорией и практикой для ликвидации разрыва между теоретическим и
практическим интеллектом, между фундаментальными исследованиями и прикладными разработками.
Поскольку даже в ходе предельно абстрактного мышления люди уже изначально оперируют объектом, оно
тем самым сразу и всегда имеет «выход» к реальной действительности и потому всегда существенно также
и для прикладной науки. Это относится и к любому моделированию: модель не замещает, не «отодвигает»
познаваемый объект, а помогает выделять его существенные свойства и взаимосвязи. (2, с. 367)
ГЕРХАРД ФОЛЛМЕР. (Род. 1943)
Г. Фоллмер ( Vollmer) — один из основоположников эволюционной теории познания (эпистемологии),
доктор физико-математических и доктор философских наук. Работал на кафедре философии университета в
Ганновере, в Центре философии и оснований науки в Гисене, зав. кафедрой философии Технического
университета в Брауншвайге (Германия). Он автор монографий: «Что мы можем знать?» (Was können wir
wissen? Bd. 1, 2. Stuttgart, 1983); «Теория науки в действии» (Wissenschaftstheorie im Einsatz. Stuttgart, 1993).
Разрабатывает то направление в эволюционной теории познания, которое дает ответы на гносеологические
вопросы с помощью естественно-научных теорий, прежде всего общей теории эволюции, при этом речь
идет не о развитии теории познания, но об эволюции органов познания и познавательных способностей.
Фоллмер исходит из того, что познавательный аппарат человека является результатом эволюции,
познавательные способности и структуры соответствуют реальному миру, поскольку они сформировались в
ходе приспособления к этому миру, и только такое согласование делает возможным выживание. Эти идеи
разрабатывал также известный австрийский биолог, основатель данного направления К.Лоренц (1903 —
1989), в частности, в работе «Оборотная сторона зеркала. Опыт естественной истории человеческого
познания» (М., 1998). Оба представителя этого направления полагают, что формирование «врожденных»
познавательных структур осуществляется как природный эволюционный процесс.
Л.А.Микешина
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
67 of 513
Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.
67
Постулаты научного познания
1. Постулат реальности: имеется реальный мир, независимый от восприятия и сознания.
Этот постулат исключает теоретико-познавательный идеализм, обращен особенно против концепций
Беркли, Фихте, Шеллинга или Гегеля,
Ниже приводятся отрывки из работы:
Фоллмер Г. Эволюционная теория познания. Врожденные структуры познания в контексте биологии,
психологии, лингвистики, философии и теории науки. М., 1998.
115
против фикционализма Файхингера или монизма ощущений Маха. Возможно, такая позиция будет
объявлена наивной. При этом могут быть приведены факты, которые не оспариваются также и здесь,
например:
что возможны оптические и иные ошибки восприятия;
что <...> наши ощущения, восприятия, представления, знания частично обусловлены субъектом через наш
язык и структуры нашего познавательного аппарата.
На основе такой критики заключают, что все познание якобы субъективно и речи об объективной
действительности и объективном познании — якобы наивная фикция. По этому поводу нужно сказать,
что также и для субъективности всех высказываний нет доказательств;
что предположение о существовании внешнего мира является гипотезой, которая имеет выдающееся
подтверждение (С. 47) <...>
2. Постулат структурности: реальный мир структурирован.
<...> В качестве структур рассматриваются: симметрии, инвариантности, топологические и метрические
структуры, взаимодействия, естественные законы, вещи, индивиды, системы. «Так, например, я верю, что
универсум подчиняется никогда не разрушаемому единству не противоречащих друг другу естественных
законов. Это убеждение, которое для меня лично имеет аксиоматический характер, исключает
сверхъестественные события» (Lorenz, 1973a, 87). Сами упорядочивающие принципы (структуры) являются
реальными, объективными, действительными. Также и мы, с нашими чувственными органами и
когнитивными функциями, принадлежим реальному миру и имеем определенную структуру. Лишь для
рассмотрения познавательного процесса мы различаем внешний мир и сознание.
3. Постулат непрерывности: между всеми областями действительности существует непрерывная связь.
Если иметь в виду кванты действия, элементарные частицы, мутационные скачки, революции и
фульгурации, то, быть может, более подходящим названием будет квазинепрерывность. Во всяком случае,
нет непроходимой пропасти между мертвой материей и живыми организмами, между растениями и
животными, между животными и человеком, между материей и духом (С. 48). <...>
4. Постулат о чужом сознании. Также и другие индивиды (люди и животные) имеют чувственные
впечатления и сознание.
Этот постулат находится в соответствии с предположениями большинства биологов, физиологов и
психологов. <...>
5. Постулат взаимодействия: наши чувственные органы аффицируются реальным миром.
Это значит, что внешняя поверхность нашего тела обменивается энергией с окружением. Некоторые из
изменений в чувствительных клетках обрабатываются как сигналы и направляются далее. Некоторые из
этих возбуждений подвергаются специальной обработке в нервной системе и в мозге. Они становятся
воспринимаемыми, интерпретируются как информация о внешнем мире и осознаются. <...>
6. Постулат функции мозга: мышление и сознание являются функциями мозга, естественного органа.
116
Результаты исследований мозга, например, электроэнцефалография (запись волн мозга), фармакологии и
экспериментальной психологии, например, исследований сна, подтверждают гипотезу, что все явления
сознания связаны с физиологическими процессами. Эта гипотеза называется иногда психологической
аксиомой (С.50). <...>
7. Постулат объективности: научные высказывания должны быть объективными.
Объективность означает здесь отнесенность к действительности. Научные высказывания относятся
(кроме как, быть может, психологии) не к состояниям сознания наблюдателя, а к (гипотетически
постулируемой) реальности. Эта интерпретация покоится, следовательно, на постулате реальности. <...>
Для объективности высказываний следует указать различные критерии, которые необходимы, но лишь в их
конъюнкции могут быть достаточными.
a) Интерсубъективная понятность: наука не частное предприятие. Научные высказывания должны
передаваться другим, а потому должны быть сформулированы на общем языке.
b) Независимость от системы отнесения: не только независимость от личности наблюдателя, но также его
местоположения, состояния его сознания, его «перспективы».
c) Интерсубъективная проверяемость: каждое высказывание должно контролироваться, т.е. должна
иметься возможность проверки его правильности посредством соответствующих мероприятий.
d) Независимость от метода: правильность высказывания не должна зависеть от метода, который
используется для его проверки. Согласно этому критерию, утверждение «электрон есть частица» не
объективно (и потому в научном отношении является ложным).
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
68 of 513
Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.
68
e) Неконвенциональность: правильность высказывания не должна основываться на произвольном акте
(решении, конвенции).
8. Постулат эвристичности: рабочие гипотезы должны содействовать исследованию, а не затруднять
его.
Это методологический постулат. Он ничего не говорит о мире или о нашем познании; скорее, он принцип
нашей исследовательской стратегии. Он не ведет конструктивно к новым предположениям, но помогает
выбрать между равноценными, но противоречащими друг другу гипотезами. Эвристично осмысленной
является та гипотеза, которая рассматривает объект как наличный и наблюдаемый, свойство как измеримое,
факт как объясняемый (С. 51). <...>
Гипотетический реализм
Теоретико-познавательную позицию, характеризуемую пунктами 1-7, мы обобщающе называем
гипотетическим реализмом. Его главные тезисы таковы:
Гипотетический характер всего познания; наличие независимого от сознания (1), закономерно
структурированного (2) и взаимосвязанного мира (3); частичная познаваемость и понимаемость этого мира
посредством восприятия (5), мышления (6) и интерсубъективной науки (7).
117
Характеристика «гипотетический реализм» затрагивает только важнейшие компоненты этой позиции. Его
гипотетический характер отражает теоретико-научный взгляд, согласно которому мы не можем получить
надежного знания о мире. Реалистическую черту эта позиция разделяет со многими другими. В принципе,
любой реализм делает утверждения как о существовании, так и познаваемости (независимого от сознания)
внешнего мира, т.е. представляет собой одновременно онтологическую и теоретико-познавательную
позицию. С этой точки зрения допустимо представить различные виды реализма следующим образом:
— наивный реализм — имеется реальный мир, он таков, каким мы ero воспринимаем;
— критический реализм — имеется реальный мир, но он не во всех чертах таков, каким он нам
представляется;
— строго критический реализм — имеется реальный мир, однако ни одна из его структур не является
таковой, как она представляется;
— гипотетический реализм — мы предполагаем, что имеется реальный мир, что он имеет определенные
структуры, что эти структуры частично познаваемы, и проверяем, насколько состоятельна эта гипотеза.
Наивный реализм с полным основанием считается опровергнутым. Однако эта позиция сослужила хорошую
службу, содействуя своим наивным оптимизмом исследованию данностей, хотя результаты этих
исследований доводили ее до абсурда.
Критический реализм, начиная с учения Демокрита о субъективности восприятий (цвета, теплоты, звука,
вкуса), всегда находил сторонников. К нему принадлежит, например, Локк с его различением первичных и
вторичных качеств, марксистская теория познания (теория отражения).
Согласно строго критическому реализму, ни об одном свойстве мы не можем утверждать, что оно
идентично с тем, которое существует независимо от всякого чувственного опыта. Эта позиция проводит
строгое различие между прямым опытом и существующим независимо от него.
Гипотетический реализм в отношении значимости своих высказываний о существующем и структуре мира
слабее, чем прочие виды реализма. Он полагает, что все высказывания о мире имеют гипотетический
характер. Однако эта скромность только логическая. Позиция, согласно которой существование мира «там
вовне» недоказуемо, не препятствует логикам и теоретикам науки в это верить (С. 54-55). <...>
Процесс познания
<...> Но как осуществляется познание действительности?
Согласно постулату взаимодействия, все наши органы чувств наполняются сигналами внешнего мира.
Только некоторые из этих сигналов подвергаются специфической обработке. При этом передаваемая
информация многократно кодируется по-новому; например, информация о вспышке света, т.е. оптическом
сигнале, ограниченном в пространстве и во времени, «переводится» в разницу потенциалов, ионный сдвиг,
химические реакции, поляризацию мембран, электрический нервный импульс и т.д.
118
При этих многократных процессах кодирования и декодирования информация из внешнего мира может
сильно изменяться, искажаться и даже уничтожаться. То, что «попадает» в мозг (или даже в сознание), не
есть световая вспышка, а сигнал, который в благоприятном случае может быть прочитан (воспринят или
познан) как световая вспышка. Во всяком случае, далеко не все сигналы попадают на уровень сознания.
Намного больше отфильтровывается, некоторые сигналы изменяются, некоторые «дополняются».
На основе этих данных наш познавательный аппарат конструирует, а точнее, осуществляет гипотетическую
реконструкцию реального мира. Эта реконструкция в восприятии осуществляется в основном
бессознательно, в науке полностью сознательно. В формировании опыта и научного познания участвуют
логические заключения; Гельмгольц полагал поэтому, что обработка данных в восприятии также основана
на (бессознательных) заключениях. Такая связь, правда, напрашивается и оправдана постольку, поскольку
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
69 of 513
Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.
69
духовная обработка сигналов, идущих из органов чувств, осуществляется на основе прочных принципов, но
она вуалирует гипотетический характер познания на уровне восприятия. Также и в восприятии
выдвигаются гипотезы о внешнем мире. Которые могут находиться в большем или меньшем соответствии с
внешними структурами.
Каков характер этого соответствия? Поставляют ли восприятия, опыт и наука точные отображения
действительности, существует ли только частичная изоморфия (структурное равенство) или структуры
нашей «картины мира» не имеют ничего общего с действительностью? (С. 63) <...>
Пригодность структур познания
Если имеются субъективные структуры восприятия, опыта, познания, то откуда они пришли, почему они
одинаковые у всех людей, откуда мы знаем, что они подходят к миру и почему? Насколько широко
согласование?
Если все познание гипотетично, на что опирается наша уверенность, что имеется реальный мир, на чем
основывается надежность научных высказываний?
Почему видимая часть спектра находится именно между 380 и 760 нм? Почему мы не можем представить
наглядно четырехмерные образования? И почему аппарат восприятия в двухмерных фигурах выбирает
всегда только одну интерпретацию?
Учитывая уже упомянутые и те научные результаты, которые еще должны быть представлены как
«граничные условия», которым должна удовлетворять современная теория познания, полагаем, что
оправданным может быть только эволюционистский ответ. В нем не только орган «человеческий мозг», но
— в соответствии с постулатом функции мозга — также его функции (сознание, мышление, образование
понятий и т.д.) рассматриваются как результаты филогенетического развития (С. 78). <...>
119
Эволюция познавательных способностей
Достижения субъекта в получении знаний состоят в конструировании или реконструировании
(гипотетически постулируемого) реального мира. То, что это реконструирующее достижение следует
понимать как функцию мозга, особенно ясными делают многочисленные данные психофизического
соответствия, которые мы находим в нейрофизиологии и психологии. Об этом говорит далее то, что
животные демонстрируют предварительные ступени типично человеческих «духовных» достижений, что
многие структуры восприятия содержат врожденные компоненты и что когнитивные способности в
определенной степени наследуются. Наконец, расширение области нашего опыта с помощью приборов не
только показывает, что наши структуры восприятия очень ограничены, но также и то, что они особенно
хорошо приспособлены к нашему биологическому окружающему миру.
Тем самым вновь возникает главный вопрос: как получилось, что субъективные структуры восприятия,
опыта и (возможно) научного познания, по меньшей мере частично, согласуются с реальными структурами,
вообще соответствуют миру? После того как мы подробно рассмотрели эволюционную мысль и
эволюционную теорию, мы можем ответить на этот вопрос:
Наш познавательный аппарат является результатом эволюции. Субъективные познавательные
структуры соответствуют миру, так как они сформировались в ходе приспособления к этому реальному
миру. Они согласуются (частично) с реальными структурами, потому что такое согласование делает
возможным выживание.
Здесь на теоретико-познавательный вопрос дается ответ с помощью естественно-научной теории, а именно с
помощью теории эволюции. Мы называем эту позицию биологической теорией познания или (не вполне
корректно в языковом плане, но выразительно) эволюционной теорией познания. Она согласуется, однако,
не только с биологическими фактами и теориями, но также с новейшими результатами психологии
восприятия и познания. Кроме того, она принимает в расчет постулаты гипотетического реализма: она
предполагает существование реального мира (в котором и по отношению к которому осуществляется
приспособление) и понимается как гипотеза, которая доказуема только относительно (С. 131). <...>
С помощью эволюционной теории познания, таким образом, дается ответ на многие важные вопросы. Во-
первых, мы знаем, откуда происходят субъективные структуры познания (они продукт эволюции). Во-
вторых, мы знаем, почему они почти у всех людей одинаковы (потому что они генетически обусловлены,
наследуются и по меньшей мере в качестве основы являются врожденными). В-третьих, мы знаем, что и
почему они, по меньшей мере частично, согласуются со структурами внешнего мира (потому что мы бы не
выжили в эволюции).
Ответ на главный вопрос, вытекающий из приспособительного характера нашего познавательного аппарата,
есть непринужденное и непосредственное следование тезису об эволюции познавательных способностей.
120
Было бы неплохо, хотя и бессмысленно трудно, дать здесь точное определение и исследование системы
познавательных структур и тем самым заполнить рамки, обозначенные эволюционной теорией познания.
Это не является целью настоящих исследований. Наша задача скорее — показать, что эволюционный
подход фактически релевантен для теории познания, так как он ведет к осмысленным ответам на старые и
Янко Слава (Библиотека Fort/Da) || slavaaa@yandex.ru || http://yanko.lib.ru
70 of 513
Философия науки = Хрестоматия = отв. ред.-сост. Л.А Микешина. = Прогресс-Традиция = 2005. - 992 с.
70