бытие переживаний, их бытие до рефлективного поворота к ним, и их бытие как
феномен. Благодаря повороту внимания и схватыванию переживание получает
новый модус бытия, оно становится «различенным», «выделенным», и это
различение есть как раз не что иное, как схватывание, а различенность — не что
иное, как быть-схваченным, быть предметом поворота» [13].
Примечания
[1] Записи лекций и работ Гуссерля, посвященных анализу кантовской философии
находятся в гуссерлевских архивах (Кельн, Лувен) и только подготавливаются к
опубликованию.
[2] И. Кант. «Критика чистого разума». Сочинения в 6-ти томах. М., «Мысль». Т. 3.
С. 314.
[3] В этом контексте сама феноменологическая установка предстает в качестве
«целеполагающей» редукции.
[4] Нельзя сказать, что знаменитый вопрос «как возможно» элиминируется в
феноменологии. Сам этот вопрос может быть поставлен только исходя из
трансцендентальной сферы и в собственном смысле принадлежит внутреннему
движению рефлексии, являясь вопросом об основании, однако тезис о
самоустановлении ego cogito cogitatum ограничивает это движение мысли.
[5] Как полагает, например, В. Молчанов. С его точки зрения, поскольку Гуссерль
возводил основание интенционального акта к синтетическому моменту (т.е. к
структуре пассивного синтеза), ему не оставалось ничего другого как свести
различающий акт к первоначальному временному синтезу и тем самым скрытым
образом обозначить рефлексию как «всего лишь» переживание. На самом деле
феноменологическое рассуждение основывается скорее на аналитике, — понимать,
например, дескрипцию как «что вижу, то пою» естественной установки означает в
корне не понимать Гуссерля: дескриптивный метод можно правомерно сравнить с
методом дедукции, возможным только в качестве аналитики. «Первое всеобщее в
описании есть разделение между cogito и cogitatum qua cogitatum» (Картезианские
медитации. § 16).
[6] Это качество спонтанности идей разума отличается от спонтанности действия
категорий и понятий рефлексии. Спонтанность категорий является конститутивной
для мира объективного представления и генетически является «первым» опытом как
сознания, так и «первым» дискурсивным опытом, однако регулятивная функция идей
оказывается парадоксальным образом независимой от категорий как конститутивных
феноменов. Можно сказать, что Кант понимает мышление в качестве такого акта,
который свободен от формального момента, являясь тотальным содержанием, то
есть чистотой продуктивности, не связанной ни с какой дискурсивной формой, или,
точнее говоря, мышление оказывается сферой непосредственно связанной с
суждением «Ich denke».
[7] «Я мыслю» есть эмпирическое суждение, поскольку оно не является «только
логической функцией», а имплицитно содержит определение существования, то есть
утверждает действительность Я, что невозможно вне интуиции времени как
внутреннего чувства и восприятия (причем именно связанного с ощущением) как
«того реального, что указывает на действительность» (Критика чистого разума. С.
737), но «я мыслю», рассматриваемое как форма мышления оказывается чистым
принципом, калькой субъектно-предикатного (в отличие от субъектно-объектного)
отношения. Трансцендентальная апперцепция первоначальна и конститутивна по
отношению к эмпирической апперцепции не генетически, — их отношение это не
отношение «что раньше чего», — а аподиктически, т.к. трансцендентальное
единство апперцепции требуется, должно быть. Как если бы, расссматривая
непроясняемую данность априорного единства многообразного, то есть того
единства, которое мышление включает в сферу трансцендентального, разум