Мартынов А.С. Статус Тибета в XVII - XVIII веках в традиционной китайской системе политических представлений

Подождите немного. Документ загружается.

их в прежнем размере. [В связи с чем в настоящее время] нет

никакой необходимости заниматься вопросом [уменьшения по-

винностей этих крестьян] » [59, 337].

В том же разделе содержится сходное утверждение: «Каж-

дая семья родовой знати имеет своих зависимых крестьян. Кро-

ме того, министры, генералы и управляющие районами имеют

зависимых крестьян. В каждом монастыре „землю благово-

ний", [предназначенную для обеспечения монастыря всем не-

обходимым],

обрабатывают крестьяне, от которых храм полу-

чает доходы. Хотя эти три категории крестьян по сравнению

с крестьянами далай-ламы несут более легкие повинности, одна-

ко нельзя ручаться, что среди этих крестьян нет обнищав-

ших» [59, 341].

Первая цитата недостаточно четко говорит о том, имеются

ли в виду все частнозависимые крестьяне или только те, кото-

рые были обязаны нести повинности в пользу казны. Вторая

цитата разрешает это сомнение: из приведенного текста совер-

шенно ясно, что там речь идет о всех частнозависимых

крестьянах.

Из первой цитаты не совсем ясно также, подразумеваются

ли там только те повинности, которые крестьяне должны были

исполнять в пользу фиска, или же общая сумма повинностей,

включая сюда и повинности по отношению к землевладельцу.

Исходя из второй цитаты можно предположить, что в первом

тексте говорится о всей сумме повинностей, хотя некоторая не-

определенность в данном случае остается. Однако эта неопре-

деленность текста не может помешать сделать вывод о том, что

борьба феодалов за освобождение от налогов и повинностей

своих земель привела к определенному результату: положение

частнозависимого крестьянина стало более сносным, чем поло-

жение казенного. В дальнейшем мы еще остановимся на этом

вопросе и увидим, что создавшаяся разница имела большое

социальное значение.

Данное обстоятельство означало, что частнофеодальный

сектор обеспечил себе лучшие условия воспроизводства хозяй-

ственной деятельности и что он продолжал наступать на инте-

ресы фиска, неуклонно добиваясь освобождения феодальных

владений от налогов и повинностей в пользу высшей власти

и превращения служебных наделов в наследственные, не связан-

ные с исполнением должности владения. Однако то обстоятель-

ство,

что известные нам в настоящее время источники сообщают

лишь о налоговом и повинностном иммунитете и что в доку-

ментах нет никакого упоминания о других видах иммунитета —

административном, судебном и т. д.,— говорит о том, что ука-

занный процесс еще не достиг в своем развитии последней

стадии.

Выше говорилось о том, что земли в Тибете находились

во владении либо светских, либо духовных феодалов или при-

14 Зак. 530

209

надлежали казне. Однако только что отмеченная тенденция

в развитии феодальной собственности в Тибете могла прояв-

ляться в основном во владениях светских феодалов. Что же

происходило на церковных и казенных землях?

О церковных землях можно сказать очень мало. В настоя-

щее время у нас нет никакого материала, который бы позволял

утверждать, что и здесь шли аналогичные процессы. Да этого-

и трудно ожидать, поскольку церковные владения, как правило,

с самого начала освобождались от налогов и повинностей. Что

касается казенных земель, то, так же как и земли светских фео-

далов, они стали ареной битвы отдельных феодалов с централь-

ной властью, только здесь эта борьба приобрела иные формы.

Тибетский административный аппарат

и возможности его использования в частных целях

В предыдущих разделах данной главы была сделана попыт-

ка показать, как развивалось наступление феодалов на интересы

центральной власти во владениях этих феодалов, как проходило

там их вторжение в сферу имущественных интересов казны.

В этой борьбе феодал выступал прежде всего как землевла-

делец. В связи с этим мы вынуждены были остановиться на ха-

рактере феодальной собственности в Тибете. Это дало возмож-

ность обобщить конкретный материал и представить наступле-

ние феодалов как процесс развития феодальной собственности.

Но в развернувшейся среди господствующего класса борьбе за

увеличение суммы ренты, присваиваемой в свою исключитель-

ную пользу, это направление борьбы не было единственным:

тибетский феодал был не только собственником земли, но и

«власть имущим», или, говоря точнее, злоупотреблявшим властью«

в своих личных интересах.

Против такого разграничения может быть выдвинуто впол-

не правомерное возражение, что в феодальном обществе владе-

ние землей и власть неразрывно связаны, что власть феодалов

в конечном счете проистекает из собственности на землю. Все

это совершенно справедливо. И тем не менее разделение на два

направления наступления класса феодалов, на фиск и крестьян-

ство,

кажется нам не только возможным, но подчас и просто

необходимым.

Производя подобное разделение, мы руководствовались сле-

дующими соображениями. Социальные процессы, которые были

порождены наступлением на разных направлениях, безусловно,

являются взаимосвязанными, причем изменение в формах фео-

дальной собственности в какой-то мере обусловливает второй

процесс, процесс развития и использования частной власти, вклю-

чая должностное положение. Однако эти процессы не являются

тождественными, более того, между ними нет прямой функцио-

210

йальной зависимости: из наличия одного из них нельзя делать

априорного заключения о наличии второго. Они могут протекать

по отдельности. Сферы их действия также различны — и в со-

циальном и в пространственном смысле. Если первая сфера

имеет своим центром отношения феодальной собственности и

находится в основном в пределах феодальных владений, то вто-

рая—

охватывает прежде всего аппарат управления, а про-

странственно совпадает с казенными земельными владениями.

Забегая вперед, можно сказать, что социальные следствия, к ко-

торым приводят два упомянутых процесса, также различны.

Полагаем, что всего этого вполне достаточно, чтобы обосновать

разделение наступления феодалов по двум направлениям.

Разумеется, это разделение имеет силу лишь в рамках разби-

раемого вопроса.

Деятельность «власть имущих», по нашему мнению, в свою

очередь, целесообразно разбить на два направления. Первое —

борьба за власть, второе

—

борьба за материальные выгоды..

Если вспомнить о том, что наступление класса феодалов*,

в целом проходило под флагом отстаивания частных семейных:

интересов, то легко понять, что борьба за власть должна былаз

принять форму борьбы крупнейших феодальных фамилий за;

завоевание и удержание власти. В условиях объединенного Ти-

бета основные усилия феодалов должны были быть направленш

на получение и удержание места в аппарате управления.

Этот процесс начался, конечно, не во второй половине XVIII в.,

а значительно раньше, вероятно, сразу же после объединения

страны Далай-ламой V. Однако сейчас мы не можем останавли-

ваться на этом вопросе, требующем специального исследования.

В настоящее время нам важно показать, что этот процесс имел!

место и во второй половине XVIII в., что он создавал условия

для использования аппарата управления в частных интересах

в таких масштабах, которые привели к появлению в тибетском

обществе 50—90-х годов XVIII столетия ряда кризисных явлений,,

на которых мы и хотим остановиться ниже.

Совершенно очевидно, что, приступая к вопросу о борьбе

феодальных семейств за свое место в аппарате управления, сле-

дует хотя бы несколько слов сказать об истории образования:

этого аппарата и об основных принципах его устройства.

Характер политической и административно-хозяйственной?

организации Тибета был определен в основном в период борьбы

Далай-ламы V с Цзанба-ханом за объединение страны. В этой

борьбе победила церковь. Она поставила во главе управления

человека, обладавшего, по крайней мере теоретически, абсолют-

ной властью внутри страны. Больше того, эта теоретически абсо-

лютная власть иногда становилась практической политической

реальностью. Церковь создала также свой аппарат. Но он не

стал всеобъемлющим. Большую роль в центральных и местных:

органах власти продолжали играть светские феодалы.

14*

211

Насколько можно предположить по составу тибетской бюро-

кратии, центральная тибетская власть не смогла выделить из

-среды господствующего класса группу, целиком зависимую от

•центральной власти. Нам неизвестно также, чтобы в период со

времени объединения Тибета и до непальского кризиса имели

место факты массового поверстания служилых людей помест-

ными или денежными окладами. Строго установленной системы

обеспечения должностных лиц не существовало.

Показательным является то обстоятельство, что в той части

«Вэй Цзан тун чжи», которая посвящена различным реформам

в Тибете в конце XVIII в., можно найти подробнейшее описание

земель казенных имений, очень много сведений о налогах и по-

винностях, наконец, указание о проведении переписи населения,

о том, сколько какому «студенту» выдавать в день зерна, но

ничего похожего на список служебных наделов найти нельзя

[59,

201—216; 327—387]. А ведь, казалось бы, что ему там самое

место, что проведение такого мероприятия напрашивалось само

собой в то время, когда осуществлялась перестройка аппарата

и изменялся порядок выбора на должность, а также происхо-

дила значительная чистка аппарата [59, 161—164, 327—387].

Все это заставляет прийти к выводу, что церковь не смогла соз-

дать светскую бюрократию, зависимую исключительно от слу-

жебных наделов, а вынуждена была примириться с существо-

ванием бюрократии, сидевшей на своих исконных землях, для

которой служебный надел не стал единственным источником

существования, а был всего лишь привеском к исконным на-

следственным владениям. Примером тому могут служить опи-

санные выше владения семейств Полоная и Пандиты.

Итак, в силу ряда исторических причин в аппарат управле-

ния были привлечены феодалы, чье материальное положение

не зависело исключительно от высшей власти. Это обстоятель-

ство привело к серьезному социальному последствию. Не сумев

создать новых землевладельцев-бюрократов в соответствии

с системой обеспечения должностных лиц, высшая тибетская

власть столкнулась с трудной проблемой. Оказалось, что в аппа-

рате управления очень трудно «навести порядок». Этому способ-

ствовала автономность тибетского аппарата по отношению

к общеимперскому.

Лишь две высшие административные должности — калун

и дайпон

—

находились в поле зрения маньчжурского двора.

Кандидаты на эти посты должны были получать утверждение

императора [59, 161]. Замещение всех остальных вакансий осу-

ществлялось тибетскими властями [59, 161].

Не было в Тибете ни разработанной системы выборов на

должность чиновника, ни возрастного минимума для поступаю-

щих на службу, ни классов чиновников, ни строгой системы

продвижения по служебной лестнице [59, 161—164]. Поступ-

ление на службу на все посты, начиная с цзы фэна [59, 161]

212

и ниже, проходило следующим образом. Калуны подыскивали

нескольких кандидатов и сообщали о них далай-ламе, который

и утверждал их. Управляющие крупными районами получали

удостоверения от амбаня и далай-ламы, остальные обходились

без этих формальностей [59,

161

—162].

Перемещения прохо-

дили, по мнению маньчжуров, бессистемно. Так, на освободив-

шуюся должность казначея или управляющего районом попада-

ли,

как правило, люди из обслуживающего персонала Поталы,

казначейства и кабинета министров; иногда брали и вооб-

ще не служивших, «праздных людей» [59, 162]. На место ка-

лунов выбирались дети из знатных родов, а не из дайпонов, как

это следовало бы делать, по мнению маньчжуров. Место же

дайпона не замещалось следующим по чину военным чиновни-

ком, а переходило к малолетним детям занимающего эту долж-

ность [59, 162].

Фу Кан-аню и другим маньчжурским чиновникам, писавшим

о тибетском аппарате, такое положение резко бросалось в глаза

вследствие его несходства с имперским бюрократическим аппа-

ратом. Чиновники из Пекина склонны были объяснять данное

положение результатом злоупотреблений [59,

161

—162,

177—

179].

Это, конечно, не так. Все это скорее являлось отражением

той ступени развития, на которой находились тибетское обще-

ство в целом и его правящий класс в особенности.

Еще в начале XVIII в. власть в тибетской провинции из по-

коления в поколение принадлежала знатным местным родам

[139,

173]. После Полоная местная аристократия сошла со сце-

ны.

Страна была поделена на 23 района, во главе каждого из

них были поставлены два чиновника, штатский и военный, с рав-

ными полномочиями. При них находился штат помощников и

казначейство [187, 233—234]. По всей вероятности, на этих же

принципах была основана система местного управления и во

второй половине XVIII в.

Насколько можно судить по «Вэй Цзан тун чжи», в Тибете

существовало в это время 90 районных управлений, во главе

которых стояли 125 чиновников, из них 34 человека

—

духовно-

го звания [59, 208—209]. Значительный отряд местной адми-

нистрации составляли чиновники, заведовавшие казенными име-

ниями [59, 355]. Согласно списку, приведенному в том же ис-

точнике, таких имений в конце XVIII в. было 190 [59, 357—362].

К местной администрации можно отнести управляющих много-

численных провинциальных

хутухт,

так как эти управляющие

утверждались в Лхасе [59, 252, 254].

Военная служба не являлась важным занятием тибетской

аристократии. Так, в одном из своих докладов Фу Кан-ань пи-

сал о состоянии тибетской армии: «В обычные дни у дайпонов

(тибетских военачальников.— А. М.) нет войск, которыми они

могли бы располагать. Если случается надобность в отправке

[солдат],

то их набирают по деревням, и это ничем не отли-

21а

дается от назначения людей для исполнения транспортной по-

винности» [59, 165]. Разумеется, что такое положение армии

должно было сказаться на общественной значимости ее команд-

ного состава. Кроме того, фактическое отсутствие армии лишает

нас возможности рассмотреть военную службу феодалов с точ-

ки зрения использования служебного положения в целях при-

своения дополнительной доли прибавочного труда эксплуати-

руемого населения, что, в сущности, является единственной

целью и причиной, по которой предпринят разбор администра-

тивного устройства.

Описывая выше семейство Габши, мы уже отмечали, что

феодалы в качестве «власть имущих» стремились к закрепле-

нию за своим семейством какого-либо места в аппарате управ-

ления или по крайней мере определенного ранга. Возникнове-

ние же традиционных связей между служебной должностью

и определенным семейством служило прочным фундаментом для

использования этой должности в частных интересах.

Перейдем теперь к обсуждению следующего вопроса. Опи-

раясь на приведенную выше схему аппарата, мы попытаемся

выяснить, какие конкретные возможности предоставляли вот-

чиннику-бюрократу некоторые должности. Будучи не в силах

остановиться на всех должностях, упомянем, как самые показа-

тельные, лишь наиболее важные и наиболее характерные.

Начнем сверху.

Номинально высшая тибетская власть находилась в руках

далай-ламы [187, 217—223]. Практика выбора далай-ламы об-

щеизвестна. В качестве духовного лица, главы ламаистской

церкви, он почитался священной особой — перевоплощением ду-

ха бодисатвы Авалокитешвары. Согласно буддийским верова-

ниям, Авалокитешвара пребывал в этом мире для того, чтобы

направлять все живые существа по пути спасения. Поэтому со

смертью далай-ламы дух Авалокитешвары не покидал землю,

а переселялся в какого-нибудь по тем или иным соображениям

приглянувшегося ему ребенка. Как правило, ребенка обнаружи-

вали в определенных кругах общества. Так, по преданию, Далай-

лама III был сыном крупного тибетского чиновника, Далай-

лама IV происходил из монгольской княжеской семьи, Далай-

лама V родился в семье наместника провинции [52, 236—259],

Далай-ламу VI считают сыном Лхабсан-хана [188—373], а Да-

лай-лама VIII родился от сестры Панчен-ламы III и был двою-

родным братом халхаского иерарха [52, 265].

После того как ребенок становился далай-ламой, его семья

получала дворянское достоинство (если до того не имела тако-

вого) и становилась обладательницей наследственного титула

гуна. Разумеется, что сам далай-лама, несмотря на пребывание

в нем духа бодисатвы Авалокитешвары, не мог управлять госу-

дарственными делами по крайней мере вплоть до совершенно-

летия. Естественно, что это создавало возможность для «свято-

214

то семейства» приобрести большое влияние в правительствен-

ном аппарате и играть в политике видную роль. Естественно

также, что это семейство получало доступ ко всем каналам, ко-

торые только можно было использовать, чтобы заложить осно-

ву своего дальнейшего благосостояния.

Так, в третьей статье «Проекта тибетского уложения», под-

готовленного под руководством Фу Кан-аня, сказано: «Издавна

многие родственники далай-лам и панчен-лам лично [принима-

ли участие] в управлении делами. Так, недавно дядя далай-

ламы А-чжань-ла и отец панчен-ламы Палдан Дуньчжуб, дей-

ствуя самочинно, решили вести переговоры о мире [с гурками],

а младший брат далай-ламы Лобзан Гздун-рэгпа, пользуясь

силой и влиянием [своего брата], вел себя беспутно и учинял

скандалы. Известно, что, когда пренебрегают своим долгом,

злоупотребления начинают густо разрастаться» [105, цз. 48,

17а—176].

Эти примеры не являются исключениями из правила. При

прежних иерархах положение было сходным. Очень влиятель-

ной политической фигурой был отец Далай-ламы VII. Он был

центральной фигурой, вокруг которой разворачивались политиче-

ские интриги в Потале. За это он был вызван в Пекин на дозна-

ние.

Там он был вынужден дать обещание никогда не вмеши-

ваться в политику. Но тем не менее император, решив ослабить

его влияние на сына, запретил этому политикану жить в Лхасе.

Ему было дозволено поселиться в деревне в трех днях пути от

столицы и посещать Лхасу лишь раз в году [187, 155, 158]. Не-

что подобное случилось и при Далай-ламе VIII. Младший брат

Далай-ламы VIII и его окружение не давали никакого житья

купцам и паломникам. Их действия приняли такой размах, что

об этом стало известно в Пекине, в результате чего император

вызвал главного зачинщика в столицу [188, 385].

Кроме политических интриг и скандалов родственники вели-

ких лам занимались и более прозаической деятельностью. Так,

в «Вэй Цзан тун чжи» сказано о казначейском ведомстве: «От-

ныне подчинить его амбаню... и не допускать, чтобы младшие

братья и другие родственники далай-ламы и панчен-ламы, а так-

же

шанчжотба,

пользуясь случаем, как и прежде, ловили [там]

рыбу [в мутной воде]» [59, 177—178].

Своеобразный метод избрания двух иерархов «желтой сек-

ты» служил постоянным источником пополнения феодальной

знати и непрерывно выводил на арену потенциальных времен-

щиков. Однако подобное счастье, которое было, вероятно, преде-

лом мечтаний для каждой феодальной семьи, выпадало на

долю очень немногих, остальным приходилось довольствоваться

меньшим.

Выше мы уже упоминали о том, какая большая власть на-

ходилась во второй половине XVIII в. в руках регентов. Распо-

ряжались они ею так же, как родственники великих лам. Так,

215

регент

джиронг-хутухта

Ешэ Лобзан действовал заодно с млад-

шим братом Далай-ламы VIII и в конце концов был вызван

в Пекин и смещен [183, 385].

Богатые возможности для использования своего служебного

положения в частных интересах открывала должность министра.

В середине XVIII в. калун являл собой нечто большее, чем

должностное лицо. Это был сановник, облеченный очень боль-

шой властью. Во времена Полоная калуны были ответственны

только перед ним, никаких регулярных заседаний кабинета ми-

нистров не происходило. Каждый вел свои дела отдельно, у се-

бя «на дому» [187, 224]. Больше того, калуны сами набирали

себе штат [65, чао VI, цз. 385, 16а], при сыне Полоная были

даже случаи использования фаворитами на службе своих рабов

[187,

257]. После 1751 г. характер кабинета изменился: он стал

коллегиальным органом, где решения должны были принимать-

ся коллективно [187, 225]. Тем не менее калуны по-прежнему

располагали большим простором для деятельности в частных

интересах.

За свою службу калуны не получали регулярного жалованья

[105,

цз. 46, 16]. Вместо этого, как мы уже говорили, им выда-

вали из казны земельный надел с домом. Надел считался слу-

жебным. Однако, как правило, он переходил в частную собст-

венность и при смене калуна обратно в казну не возвращался

[105,

цз. 49, 18а—186]. Это первая, далеко не самая главная,

возможность присвоения земли.

Вторая возможность

—

это дарения. Выше уже упоминалось

о том, сколько земли получил в дар от далай-ламы Пандита.

Третью возможность давали широко практикуемые незакон-

ные конфискации. Это было, так сказать, «побочным продуктом»

судебной деятельности калунов и всех подведомственных им

судейских чинов. Вторым «побочным продуктом» этой же дея-

тельности было присвоение чиновниками судебных штрафов.

В «Проекте тибетского уложения» Фу Кан-аня говорится по это-

му поводу: «Надлежит строго запретить несправедливые штрафы

и самочинную конфискацию [частного] имущества. Как пока-

зало расследование, у тангутов при тяжбе, а также при реше-

нии дел об убийстве и ограблении широко применяется практи-

ка штрафов, смягчающих или заменяющих [наказание].

Местные обычаи в Тибете установлены традицией, поэтому су-

дебное разбирательство [там] невозможно вести на основе за-

конов внутренних земель. Но тибетский обычай [тоже] преду-

сматривает определенные нормы штрафов. [Поэтому и здесь]

надлежит определять размер штрафов в зависимости от вида

и тяжести преступления. Только так можно смирить дух людей

и решить тяжбу. [Однако] в последние годы причастные к это-

му делу калуны и ланцзыся мибэни выносили несправедливые

решения, произвольно снижали или завышали обычные тибет-

ские нормы [штрафов и наказаний]. Если [им] попадался че-

216

ловек из зажиточной семьи, то к положенному штрафу ему

прибавляли сумму в несколько раз большую, а полученное

серебро, золото или скот не всегда или не полностью сдавали

в казну. Все это неминуемо приводило к тому, что [должност-

ные лица] начинали ловить рыбу [в мутной воде] и набивать

[себе] карманы. Кроме того, калуны довольно часто, руковод-

ствуясь [лишь] своими личными пристрастиями, самовольно

распоряжались судьбой и имуществом подчиненных. Некоторые

писали неправдивые донесения далай-ламе на случайно совер-

шивших небольшой проступок чиновников, а затем немедленно

производили конфискацию имущества их семей. [Эти действия]

причиняют бесконечно много вреда: впредь надлежит распоря-

диться, чтобы амбаню для хранения в ямыне представили один

экземпляр записанного перевода старых [тибетских] правил, за

что и в каком размере взимать штраф, чтобы это дело упоря-

дочить.

Если возникает потребность квалифицировать преступление,

то об этом непременно следует доложить амбаню, с тем чтобы

он обдумал все и вынес решение о применении [к данному слу-

чаю] закона об описи и конфискации имущества. Кроме много

раз провинившихся алчных мздоимцев, о которых докладывают

амбаню и с которыми он разбирается сам, за все остальные про-

ступки общественного и частного характера надлежит самим

[калунам] наказывать по справедливости.

Строго запрещается самочинно выносить решение об описи

и конфискации. Того из калунов, кто осмелится самочинно и без

достаточных на то оснований произвести конфискацию, смещать,

а имущество семьи того калуна конфисковать и отдать постра-

давшему. Пусть [эти меры наказания] послужат предупрежде-

нием другим» [105, цз. 49, 146—16а].

Мы привели полностью данную статью уложения, потому что

она настолько красноречива, что не требует ника-ких коммен-

тариев. Тем не менее остановимся на некоторых моментах. Что-

бы дополнить картину безграничного произвола, который царил

в тибетских органах правосудия, следует учесть, что она отно-

сится к тому времени, когда амбань не имел фактически ника-

кой реальной власти и, следовательно, ни в какой мере не мог

ограничивать деятельность тибетских судей. Отметим также,

что в статье разгул произвола в тибетских судах относится

к «последним годам», т. е. к недавнему времени. Надо сказать,

что это выражение повторяется и в других статьях, посвящен-

ных различным нарушениям законности [105, цз. 49, 8а]. Вряд

ли это является просто риторическим приемом или отражает

обывательский взгляд на мир: раньше, дескать, было лучше. По

нашему мнению, здесь нашла свое отражение смена политиче-

ских режимов. Когда власть находилась в сильных руках Поло-

ная,

бюрократическая знать была стеснена в своих действиях

[187,

223]. Когда же центральная власть ослабла, злоупотреб-

217

ления, естественно, приобрели более широкий размах. Кстати,

в одной из статей «Проекта тибетского уложения» Фу Кан-аня

прямо сформулирована мысль о непосредственной зависимости

самоуправства калунов от слабости центральной власти. Там

говорится: «В сущности, всеми делами в Тибете должен был

управлять амбань; однако амбани издавна лишь занимали

место и никогда не делали попытки принять участие в делах.

Такое положение сложилось не в один день. Это давняя тради-

ция. Калуны, воспользовавшись тем, что далай-лама, будучи

чистым [от грехов этого мира], посвящает себя служению ре-

лигии и не может заниматься общественными делами, исполь-

зуют авторитет и власть далай-ламы, чтобы, злоупотребляя

[служебным положением], действовать в целях личного обога-

щения и вести себя самовольно во всех делах. [Итак], амбань

раньше плохо представлял общую обстановку и отказывался от

•участия в делах, далай-лама же перепоручал все калунам, ко-

торые делали что хотели, так что дела в Тибете шли хуже день

ото дня» [105, цз. 48, 106— Па]. Легко понять, как эта свобода

использовалась калунами.

Большие возможности для деятельности в своих личных ин-

тересах открывались перед калунами на их хозяйственном поп-

рище, где они почти бесконтрольно распоряжались казенным

имуществом. Этому в значительной степени способствовало не-

совершенное устройство казначейского ведомства: структура

его была громоздкой, не было четко выраженной системы со-

подчинения, отчетность не была налажена, его работу трудно

было контролировать из-за нерегулярности налоговых натураль-

ных и денежных поступлений [59, 178—182], из-за запутанной

организации их хранения, из-за того, что такая важная статья

дохода тибетского казначейства, как пожертвования, вообще

поддавалась лишь приблизительному учету. Легко понять, что

самовластие калунов находило здесь весьма подходящую почву

и должно было приносить богатые плоды. И действительно, пло-

ды были настолько значительными, что о них узнали в Пекине.

В одном из императорских указов, помещенных в «Вэй Цзан

тун чжи», прямо сказано: «Казначеи и министры незаметно ору-

довали [в казначействе] как хотели. Откуда, спрашивается, взя-

лось [все] богатство, накопленное семьями казначеев Даньцзинь

Баньчжура и Чжаши Дуньчжуба (оба калуны.— А. М.)} Если

бы они не занимались стяжательством, ловя рыбу [в мутной

воде],

то каким бы образом они сумели приумножить свое бо-

гатство?» [59, 178]. Не следует забывать, что калуны имели

официальный доступ к казенному имуществу. Как известно,

калуны не получали определенного жалованья за свою службу,

вместо этого им выдавали из казначейства ячменную муку

(цзамбу) и масло. Определенных норм установлено не было

[105,

цз. 46, 2а]. Нечего и говорить, что при самовластии калу-

нов это была очень удобная для них практика.

218