Маор И. Сионистское движение в России
Подождите немного. Документ загружается.
не проявилась еврейской. Никогда он не испытывает желания быть
естественным, быть самим собой в мысли и чувстве, оттенке голоса,
взгляде и жесте. Внутренне он становится калекой, внешне —
ненатуральным, поэтому он всегда смешон и, как всякая подделка,
вызывает отвращение у людей, обладающих развитым эстетическим
вкусом".
Вместе с тем, замечает Нордау, лучшие среди евреев Западной
Европы задыхаются в этой атмосфере и ищут спасения. Ведь давно
утрачена ими та страстотерпческая вера, которая считает, что страдания
— от Бога, терзающего и любящего; уже потеряли они надежду на
приход Мессии и их невиданное возвышение. Иные пытаются спастись
бегством от иудейства. Однако расистский антисемитизм, отрицающий
{54} перевоплотительную силу крещения, делает и этот путь достаточно
безнадежным.
Все эти мысли Нордау, явившиеся основными положениями его
доклада, были вполне справедливы и по отношению к определенному
слою русских ассимилированных евреев; в них многое актуально и по сей
день, они не утратили своей остроты, хотя были высказаны в конце
прошлого столетия.
Вернувшись с конгресса в Вену, Герцль 3 сентября 1897 года сделал
в своем дневнике запись по поводу доклада Нордау: "Он выступил
великолепно. Речь его — памятник нашей эпохи и таковой останется
навсегда".
Того же числа — то есть через три дня после окончания конгресса —
Герцль записал в дневник: "Если коротко подытожить Базельский
конгресс — что я поостерегусь сделать публично, — то вот он, вывод: в
Базеле я основал еврейское государство. Если бы я громко заявил об этом
сегодня, ответом мне был бы общий смех. Но через пять и уж во всяком
случае через пятьдесят лет это признают все" (И действительно, по истечении
пятидесяти лет — 29 ноября 1947 года — Организация Объединенных наций приняла
резолюцию о создании еврейского государства в Палестине.).
В среде сионистов России мнения разделились: большинство
ветеранов из Ховевей Цион, не довольствуясь политической активностью,
требовали продолжения практической работы в Эрец-Исраэль, невзирая
на пока еще незначительные результаты. Они отнеслись с опаской к
политическому сионизму Герцля, который решительно противился
"просачиванию" евреев в Палестину до получения политических гарантий
для алии и поселения, ибо верил, что такой политический фундамент —
дело ближайшего будущего. Молодые выходцы из России, возглавляемые
Лео Моцкиным, поддерживали политический путь, который предлагал
Герцль. Активность российских сионистов на конгрессе носила
преимущественно внутренний характер: они {55} не хотели слишком
выделяться, чтобы не вызвать подозрений русского правительства.
Поэтому не было и специального обзора положения русских евреев, в
то время как делегаты из других государств выступили с докладами о
положении евреев в их странах. Ситуацию в России упомянул Нордау в
своем докладе об общем положении евреев. В прениях по
организационным вопросам участвовали Владимир Темкин, д-р
Шляпошников и Марк Коган (Мордехай Бен-Хиллель Ха-коэн).
Он единственный выступил на конгрессе на иврите и заявил: "На
этот раз, мои уважаемые братья, я решил обратиться к вам не на языке
страны, где я родился, а на языке страны, где родился мой народ... Мы
говорим на языках вавилонского столпотворения, на языках всех стран
мира, не употребляя лишь собственного. Мы забыли свой язык. И потому
пусть он прозвучит в этом зале и да будет сегодня известно всем: есть
язык народа Израиля и возродится он в Эрец-Исраэль" (протокол I
конгресса на иврите, стр. 132—133).
Единственным среди российских делегатов, кто выступил с
призывом к действию, был д-р Яаков Бернштейн-Коган. Предоставляя
ему слово, председательствующий сообщил, что д-р Бернштейн-Коган
выступит от имени сионистского общества в Кишиневе. Докладчик
подчеркнул, что еврейскому народу надлежит стремиться к политической
независимости и политическому возрождению, и что первый и главный
долг сионистов — нести политическое воспитание в еврейские массы,
сеять и пестовать в них твердую веру в политическое будущее еврейского
народа и его древней родины, которую ему предстоит заново обрести.
Вопрос в том, как добиться Эрец-Исраэль.
Некоторые сионисты верят только в медленное, постепенное
заселение: они противопоставляют его политической деятельности,
ставящей целью получение гарантий для алии и заселения Палестины.
Другие, напротив, полагают, что заселение надо прекратить,
сосредоточив все усилия на возведении политического базиса.
Бернштейн-Коган не видит противоречия между этими двумя путями. Не
надо {56} пренебрегать постепенной практической работой, которую
следует продолжить, поскольку вопрос политической независимости
Эрец-Исраэль не кажется разрешимым в обозримом будущем. Надо
поэтому действовать одновременно в обоих направлениях, практическом
и политическом. Таким образом, уже на Первом конгрессе Бернштейн-
Коган фактически изложил свой взгляд на необходимость синтетического
сионизма, который был принят через десять лет на Восьмом конгрессе в
Гааге (1907) в качестве программы действий Всемирной сионистской
организации.
Как упоминалось, деятельность русских сионистов на конгрессе
выражалась не столько в публичных выступлениях, сколько во
внутренней работе. Усышкина избрали секретарем конгресса по ведению
документации на иврите, Темкина — секретарем по отчетности на
русском языке. Раввин Могилевер, отсутствовавший по болезни, прислал
приветствие, зачитанное с трибуны конгресса. Одним из наиболее
активных и темпераментных участников конгресса был Нахман Сыркин
(идеолог социалистического сионизма, опубликовавший в 1898 году
сочинение под названием "Социалистическое еврейское государство").
Он предложил проект резолюции об осуществлении плана профессора
Германа Шапиро основать Еврейский национальный фонд по
приобретению земель в Палестине в вечную собственность народа. Под
проектом резолюции подписалось двадцать человек, в большинстве своем
студенты, выходцы из России.
Профессор Шапиро, один из ветеранов Ховевей Цион, читал курс
математики в Гейдельбергском университете.
Он происходил из России (до приезда в Германию был раввином и
главой иешивы в литовском местечке), был глубоко привязан к русскому
еврейству и любовно относился к еврейским студентам, приезжавшим
учиться из России в Гейдельберг. В дом к нему были вхожи Иосиф
Клаузнер, Лев Яффе и др. Еще на Катовицком съезде Ховевей Цион
профессором Шапиро была выдвинута идея основать Еврейский {57}
национальный фонд (Керен Каемет ле-Исраэль). Не сумев по болезни
приехать на съезд, Шапиро изложил свое предложение в телеграмме.
Теперь он выдвинул его заново на Первом конгрессе. Незадолго до
начала конгресса Шапиро направил свой проект Герцлю, который
опубликовал его в "Ди Вельт".
В проекте между прочим говорилось: "Представим себе: если б отцы
наши перед уходом в изгнание отложили хотя бы самую скромную сумму
на будущее, мы могли бы сегодня приобрести обширные земельные
участки. Итак, то, что не было сделано нашими предками из-за
отсутствия возможности или предусмотрительности, обязаны сделать мы,
ради нас самих и потомков наших". В подробно разработанном проекте
профессор Шапиро определил основы, на которых позднее был создан
Еврейский национальный фонд. Конгресс вынес принципиальное
решение основать этот фонд и Еврейский национальный банк, однако на
деле Керен Каемет ле-Исраэль был создан только на Пятом конгрессе в
Базеле (1901), спустя три года после смерти профессора Шапиро.
На том же заседании обсуждались вопросы, связанные с развитием
культуры еврейства. Профессор Шапиро предложил основать в Эрец-
Исраэль высшее учебное заведение, названное им "Бет-мидраш Торы,
мудрости и труда", с тремя отделениями: а) теологическое,
б) теоретических наук, в) технических и агрономических знаний.
Свое предложение, сделанное им на немецком языке, он закончил на
иврите стихом пророка Исайи: "Ибо из Сиона выйдет закон, и слово
Божие — из Иерусалима". Эту его речь конгресс, правда, встретил
бурными овациями, но самого вопроса не затронул и даже не избрал
комиссии, как предлагал профессор Шапиро. Лишь по прошествии
шестнадцати лет, на Одиннадцатом конгрессе (Вена, 1913), по
рекомендации д-ра Хаима Вейцмана было решено приступить к
осуществлению этого замысла Шапиро. В 1918 году Хаим Вейцман
заложил первый краеугольный камень в фундамент здания Еврейского
университета в {58} Иерусалиме на горе Скопус, и в 1925 году на
официальной торжественной церемонии лорд Бальфур открыл
Университет.
На Первом конгрессе была основана Всемирная сионистская
организация. В организационной сфере конгресса особенно активно
помогал Герцлю его преданный друг Давид Вольфсон, выходец из России
(Литва), в 1888 году переехавший на жительство в Кельн. По его
предложению конгресс утвердил два символа: бело-голубой флаг со
щитом Давида (Маген Давид) в качестве национального флага еврейского
народа и название "шекель" (Название монет библейской эпохи.) для
удостоверения, которое должно выдаваться каждому еврею,
участвовавшему во Всемирной сионистской организации членскими
взносами в течение двух лет. На конгрессе была принята и провозглашена
знаменитая "Базельская программа". Главный ее параграф стал
квинтэссенцией всего сионистского учения: "Сионизм стремится к
созданию в Палестине обеспеченного публичным правом убежища
для еврейского народа".
Для достижения этой цели конгресс считал необходимым
осуществление следующих мер: а) заселение Палестины евреями—
земледельцами, ремесленниками и промышленниками; б) укрепление
еврейского национального чувства и еврейского национального сознания;
г) проведение работы, направленной на получение необходимой для
достижения целей сионизма поддержки правительств разных стран.
На заключительном заседании конгресса слово взял профессор
Мандельштам из Киева, заявивший: "Уверен, что выполню желание моих
многочисленных соотечественников и всех участников конгресса,
выразив нашу глубокую благодарность господам, которые вели
предварительные и текущие обсуждения с полной отдачей и
напряжением всех физических и нравственных сил". Он особенно
подчеркнул большой вклад Герцля {59} и Нордау в успех конгресса и
закончил выступление словами: "Да здравствует президент Первого
сионистского конгресса доктор Теодор Герцль!" Присутствующие
ответили на это громовым "Да здравствует!" Под бурные овации всего
зала председательствующий объявил о закрытии конгресса.
Следует заметить, что профессор Мандельштам, человек
преклонного возраста, один из ветеранов Ховевей Цион, делегат
Катовицкого съезда и друг Пинскера, испытывал глубокое уважение к
значительно более молодому Герцлю. Со времени их встречи на
конгрессе между ними завязались узы глубокой, искренней дружбы,
продолжавшейся до последнего дня жизни Герцля. В своем
фантастическом романе "Альтнойланд" Герцль с большой симпатией
придал черты профессора образу врача Эйхенштамма.
Из числа российских сионистов на конгрессе были избраны четыре
уполномоченных (они же члены Большого сионистского исполкома) с
задачей создать сионистскую организацию в их стране: раввин Ш.
Могилевер (Белосток), Я. Ясиновский (Варшава), д-р Я. Бернштейн-
Коган (Кишинев) и профессор М. Мандельштам (Киев). (Руководящими
органами Всемирной сионистской организации являлись: Конгресс — высшее
законодательное учреждение; Малый исполнительный комитет (позднее — Правление)
— исполнительный орган; Большой исполнительный комитет (позднее — Исполнит.
комитет) — совещательный и контрольный орган. В России члены Большого
исполнительного комитета назывались также "уполномоченными". — Прим. ред.)
Герцль поручил д-ру И. Л. Виленскому, делегату из Кременчуга,
посетить раввина Могилевера и сообщить ему об избрании. Невзирая на
тяжелую болезнь, раввин принял свое назначение. Месяца через три
после конгресса уполномоченные собрались в Белостоке вместе с
четырьмя приглашенными из различных городов и заложили основы
сионистской организации в России. На раввина Могилевера было
возложено {60} руководство Духовным центром (Так назывался сионистский
религиозный комитет, созданный раввином Могилевером при основании Одесского
комитета с задачей функционировать вне рамок Одесского общества. Со временем
(1902) из Духовного центра выросла сионистско—религиозная партия Мизрахи (иврит;
аббр. от Мерказ Рухани; досл. — духовный центр), д-ру Бернштейн-Когану
поручили корреспондентский центр, профессору Мандельштаму —
финансовый центр, Ясиновскому — пресс-центр.
Духовный центр Ховевей Цион превратился, таким образом, в
Духовный центр сионистов. Собрание единогласно постановило, что
работа по заселению Эрец-Исраэль соответствует Базельской программе.
Тем самым российские Ховевей Цион соединили свое движение с
движением политического сионизма Герцля.
Конгресс вызвал многочисленные отклики в российской печати. В
еженедельнике "Восход" "Летописец" дал подробный обзор
состоявшихся на конгрессе прений и вынужден был признать, что
"сионистский конгресс вызвал общую симпатию — это бесспорный
факт". Тем не менее, далее он пишет, что тезисы сионизма должны быть
отвергнуты. Докладчики и ораторы конгресса правы, утверждая, что
евреи находятся в трудном положении, как материальном, так и
правовом, "но сионисты становятся неправы, как только впадают в
глубокий пессимизм и провозглашают положение евреев в Европе
безнадежным". Поэтому евреям требуется не "политический центр", а
просвещение и подъем культурного уровня — и т. д. и т. п. (в духе
набивших оскомину утверждений еврейских "просветителей").
6. Сионисты России о Первом конгрессе
Об атмосфере, царившей на конгрессе с момента его открытия и до
конца, о впечатлении, которое произвели конгресс и Герцль на делегатов
из России, {61} можно судить по отзывам, написанным по горячим
следам и позднее — из их мемуаров. Вот некоторые из них.
Лев Яффе: "Я был тогда поклонником Ахад-Гаама. Молодежь
дорожила нравственными идеалами, положенными в основу его учения.
Мы понимали ценность национального воспитания и обучения народа. И
все—таки его сионизма было нам недостаточно. Мы жаждали более
масштабных политических горизонтов и более обширного поприща для
его Духовного центра.
Нам казалось, что он подрезает наши стремления, не верит в
возможность крупных политических достижений и поэтому выдает
действительное за необходимое. Герцль выразил наши чаяния и открыл
перед нами горизонты, о которых мечталось. Мы шли на конгресс, на
встречу с вождем, охваченные предчувствием чуда и праздника. Память о
конгрессе сохранилась в нас, как дивный сон нашей весны и юности.
Всем, кто в нем участвовал, он осветил их дальнейший жизненный путь,
будто они навсегда вдохнули в себя чистейший горный воздух. Один из
первых в России Ховевей Цион сказал после закрытия конгресса: "Теперь
нам следует уединиться подальше от повседневной суеты и влияния
будней, заново переживая воспоминания о конгрессе и питая душу его
впечатлениями. Их достаточно, чтобы наполнить жизнь могучим и
прекрасным содержанием до конца наших дней".
"...В Базеле мы впервые встретились с Герцлем. Кто-то нас ему
представил. Мы увидали его — и тотчас были покорены обаянием его
личности. Герцль стал первой любовью нашей юности и большой
любовью всей жизни, олицетворением всего высокого и прекрасного, что
есть в мире. Его образ и личность наполняли каждый час и миг нашего
существования. Еще не видав Герцля, мы его полюбили и уверовали в
него всем сердцем. А когда увидели, он пленил нас своей сияющей,
гармоничной красотой. Поколению, знакомому с ним только по
портретам, не понять этой красоты. Для нас он был не только
избранником народа, не только вождем дела {62} всей нашей жизни, не
только творцом возрождения народных надежд — он победил нас
цельностью своей личности, ибо нам посчастливилось видеть его в
полном расцвете отпущенных ему сил. Природа, желая показать, до каких
высот может подняться смертный, подарила нам Герцля.
Сионизм был для него не печальной необходимостью, а
возвышенным идеалом. Так он однажды и написал, обращаясь к
учащейся молодежи: "Я говорил, что сионизм — вечный идеал, и
действительно верю, что и после того, как мы унаследуем Эрец-Исраэль,
он не перестанет быть идеалом. Сионизм, как я его понимаю, — не только
стремление найти еврейскому народу прибежище, но также мечта о
духовном и нравственном совершенстве".
Интуитивно мы создали себе смесь из учения Ахад-Гаама и
политических идей Герцля, синтез между еврейством и евреями. Это
хорошо выразил тогда Менахем Шейнкин: "Если бы Баал-Шем-Тов и
Виленский гаон соединились, явился бы Мессия" (Намек на синтез
противоположностей: Баал-Шем-Тов — основатель хасидизма, в то время как
Виленский гаон возглавлял противников этого движения.).
Эта смесь из учения Ахад-Гаама и идей Герцля все сильнее
преобладала в наших мыслях и разговорах. Конгресс стал для нас
сплошным радостным и бурным переживанием. Самыми великими
минутами были: открытие конгресса, появление Герцля и его речь о
еврейской политике, исполненная гениальности и высокой простоты.
Еврейский вопрос превратился в сионистский вопрос. Второй момент,
который увлек нас до самозабвения, — речь Нордау о положении евреев.
Эта речь зажгла всех участников конгресса. Представители крупнейших
европейских газет повскакивали с мест, бешено аплодируя и стуча
ногами. Кто—то от избытка чувств вскочил на стол. Зангвилль, который
поначалу был холоден и полон сомнений, сказал после этого: "Только при
помощи такого взрыва можно создать народ".
{63} И, наконец, третий момент — момент закрытия конгресса, когда
старик Мандельштам благословил молодого вождя, к которому были
устремлены все взоры, и все сердца тянулись с обожанием и любовью.
Ночами мы не могли спать от возбуждения и обилия впечатлений. Часами
бродили мы по улицам Базеля. Преисполненные энтузиазма,
возвратились мы в Гейдельберг. Профессор Герман Шапиро вернулся
совершенно другим человеком. Вечер за вечером я навещал его на его
квартире. Шапиро усаживался в глубокое кресло. Темой наших бесед
были конгресс и Герцль, к которому Шапиро привязался всей душой:
человек, бывший ранее противником Герцля, теперь не выносил ни
одного слова критики в его адрес. Мы разговаривали о судьбах
сионистского движения: его перспективы нам казались теперь сияющими.
Некоторые из нас, студентов, уехали на каникулы домой. Шапиро нам
завидовал. У него возникла идея поездки в Россию, где он не был долгие
годы, встреч с еврейскими массами для выступлений в пользу сионизма и
Еврейского национального фонда.
С тех пор миновали десятилетия, но память о конгрессе живет в
наших сердцах. Сквозь годы сияет свет, зажженный на Первом конгрессе,
и не тускнеет он в наших душах и в душе всего народа. Свет,
вспыхнувший на заре нашей жизни, будет освещать нам путь до
последней минуты".
М. Усышкин, который, как известно, энергично и резко выступал
против Герцля во время Угандийского кризиса (1903—1904), назвал его
впоследствии в своих мемуарах "великим орлом, появившимся на
небосклоне еврейской жизни и возвестившим о великом творении —
создании сионистской организации". О конгрессе он сказал: "С того дня и
по сегодня мы в разных формах продолжаем дело, которое возложил на
нас Первый конгресс".
Мордехай Бен—Хиллель Хакоэн: "Такой подъем, какой мы
испытали во время закрытия Первого конгресса, нам уже не ощутить
более никогда. Поистине в тот {64} момент воспрянула душа сынов
Израилевых, паря все выше и выше... Я не умею выразить это состояние...
Нет слов, чтобы описать те чувства, ту душевную бурю".
М. Бен-Ами: "На сцену спокойно подымается Герцль... Перед нами
царственный образ, прекрасный и печальный; взгляд глубокий,
сосредоточенный. Это уже не тот лощеный "венский" Герцль, а некто из
дома Давидова, восставший внезапно из небытия во всей своей сказочной
красоте. Весь зал напрягся, как струна, будто у него на глазах
совершается историческое чудо. Но разве это не было чудом?.. В
продолжение нескольких минут зал дрожал от восторженных выкриков,
аплодисментов и топота ног. Казалось, свершился великий сон нашего
народа, длившийся два тысячелетия, и перед нами предстал Мессия сын
Давидов".
Реувен Брайнин: "То была весна нашего движения, начало нашего
пробуждения. Священный дух осенил наш стан. Будучи в приподнятом
состоянии духа, мы готовы были превзойти самих себя. Мы верили и
надеялись с пламенной приверженностью неофитов. Дни приобрели
новое значение, каждый час приносил новое откровение, каждый день
опрокидывал сложившиеся представления. То, что вчера находилось за
пределами реального, сегодня было возможно и необходимо, даже
непонятное — открылось всем, невероятное — стало реальным фактом...
Там был Герцль — творец и чародей конгресса, символ пробудившихся
сил и центр их проявления. Более чем вождь, провозвестник, политик,
даже более чем творец — сам народ Израиля в его красоте и
благородстве, все лучшее из того, что есть в нас, наше прошлое,
настоящее и будущее, синтез нашего прежнего достоинства и будущего
величия, знак и образ вечной жизни нашего народа. Его сила и мужество
передавались нам — и он черпал из нашей силы. Велики были его
простота и мудрость. В нем сошлись простосердечие и гениальность".
Л. Моцкин: "Герцль — самое глубокое переживание всей нашей
жизни. Первый сионистский конгресс был {65} для нас, как башня,
упирающаяся вершиной в небо: чем дальше от нее отходишь, тем
явственней ее масштабы и вышина. Чем дальше в прошлое уходил от нас
конгресс, тем выше для нас, его очевидцев и его свидетелей, возносилась
его вершина. Что было особенно привлекательно на Первом конгрессе,
так это нелицеприятная смелость, с которой он обратился к евреям и
всему миру.
После пророческого выступления Нордау многие от изумления
заметались, пораженные неожиданностью, и самые старые участники
конгресса превратились в самых юных; главные скептики среди нас
лишились дара речи, неверующие уверовали. Старый профессор Макс
Мандельштам метался по залу и с юношеской пылкостью восклицал, что
никогда в жизни еще не был потрясен столь могучим предвидением...
То, с чем Моше Гесс (Мыслитель и публицист, друг и сподвижник Карла
Маркса, автор книги "Рим и Иерусалим" (1862), в которой он определил евреев не как
религиозную группу, а как нацию, и предсказал возврат в Сион на социалистических
началах.), Леон Пинскер и другие предшественники Герцля обращались к
своим соплеменникам, — с этим непреложным требованием Герцль
впервые обратился ко всему человечеству; и голос Первого конгресса
явился неким откровением не только для евреев, но и для неевреев.
Причем носителем этого откровения был человек, который сам
казался нам чудом. Уже тогда мы по достоинству оценили его и его
жребий, отбросив все малозначительное и запомнив самые высокие его
действия и минуты. Всем последующим движением еврейских масс мы
обязаны Первому конгрессу и тому мужеству, которым он наделил наши
сердца".
Нахум Соколов, редактор газеты "Хацфира", не присоединившийся к
Ховевей Цион и даже выступавший против них, встретил появление
Герцля на общественной арене критикой и отмежевался от него.
Но при первой же личной встрече был совершенно {66} покорен
личностью Герцля и превратился в пламенного сиониста. В своих
воспоминаниях о Первом конгрессе он пишет: "На Первом конгрессе в
1897 году я увидал невиданное: вершину еврейского энтузиазма в
ярчайшем накале. Никогда не забыть мне этого зрелища. Озаренное
нимбом времени, оно навсегда останется в моей памяти, как вечное
откровение". О личности Герцля он сказал: "Он родился вождем и
властителем. Он знал, чего хочет, и умел настоять на своем. Была в нем
наивно-целомудренная простота, первозданная цельность. Герцль времен
Первого конгресса и есть подлинный Герцль — человек эпохи,
пропитанный свободолюбивыми идеями, исполненный благородства и
уверенности в себе. Герцль предвосхитил нас. И это было — как
мистическая загадка. Он совершил все, о чем мы мечтали. Он создал из
конгресса еврейскую трибуну. Он объединил всех евреев, сохранивших
верность национальному чувству".
7. Герцль о евреях России
Ассимилированные евреи в Германии и остальных странах Запада,
причислявшие себя в плане национальном к народам, среди которых они
проживали (хотя неевреи категорически отвергали эти поползновения),
смотрели на русских евреев свысока. Евреев Восточной Европы они
считали второсортными и в культурно-духовном плане отсталыми.
Неудивительно, что и во взгляды Герцля что-то бессознательно
проникло от этого стереотипа. И вот, на Базельском конгрессе он впервые
лицом к лицу встретился с представителями русских евреев и вступил с
ними в личные контакты. Встреча оказалась для Герцля наиболее
глубоким переживанием на конгрессе, как он это сам потом отметил в
статье о евреях России, напечатанной в газете "Ди Вельт". Это открытие
пробудило и упрочило в нем самое уважительное отношение к типу
русского еврея.
По поводу высокомерия евреев Запада и их взгляда {67} на евреев
России Герцль писал, что "варваром" всегда считается тот, кого не
понимают. Именно так относятся к евреям Восточной Европы, принимая
их за существа грубые и примитивные. "Какое заблуждение! Признаюсь,
для меня появление на конгрессе евреев из России стало крупнейшим его
событием". Далее Герцль рассказывает, что еще до конгресса он вступил
в переписку со многими русскими евреями. Он, однако, остерегался
перенести свое впечатление от этих культурных людей на еврейские
массы. За истину он принимал только сведения о физической силе и
трудолюбии русских евреев из бедняцких слоев.
Последнее подтверждалось также очевидцами, видевшими их в
России на работе в мастерских и сельском хозяйстве.
В трудолюбии еврейских рабочих и ремесленников Герцль видел
один из залогов осуществления своей сионистской программы, относя на
их долю работы по первичному возделыванию земли в Эрец-Исраэль. Что
касается господствовавшего тогда неверного представления о духовном
уровне евреев России, то Герцль по этому поводу говорит: "Мы всегда
были убеждены, что они нуждаются в нашей помощи и духовном
руководстве. И вот на Базельском конгрессе российское еврейство явило
нам такую культурную мощь, какой мы не могли и вообразить... На
конгресс прибыло из России около семидесяти человек, и мы, без
сомнения, можем утверждать, что они выражают мысли и чувства пяти с
половиной миллионов русских евреев".
Герцль продолжает: "Какой стыд, что мы верили, будто превосходим
их. Образованность всех этих профессоров, врачей, адвокатов,
инженеров, промышленников и купцов уж наверняка не уступает
западноевропейскому уровню. В среднем, они говорят и пишут на двух—
трех современных культурных языках, а что каждый из них, несомненно,
силен в своей профессии, это можно себе представить по тяжким
условиям борьбы за существование, которую им приходится вести в
своей стране".
{68} Герцль понимал причину "тихого" поведения представителей
русского еврейства, намеренно старавшихся не слишком выделяться во
время прений на конгрессе. Им приходилось считаться с фактом, что цели
и тенденции сионизма в мире еще недостаточно известны. Они опасались
возникновения неверного впечатления, а также не хотели дать повод для
злонамеренных измышлений — будто в Базеле плетут заговор против
существующего в России строя.
"Но хотя наши русские сионисты в публичных прениях приняли
лишь скромное участие, мы познакомились с ними в частных беседах и
научились ценить их. Если впечатление это, чрезвычайно сильное,
сформулировать в одной фразе, я бы сказал, что они обладают той
внутренней цельностью, которая утрачена большинством европейских
евреев. Русские сионисты ощущают себя евреями-националистами,
однако без ограниченной и нетерпимой национальной заносчивости,
какую трудно понять, учитывая современное положение евреев. Их не
мучает мысль о необходимости ассимилироваться, личность их цельна,
без двойственности и без душевных надрывов. Всей своей сутью русские
евреи дают ответ на конкретный вопрос, который часто задается бедными
болтунами: не приведет ли неизбежно еврейский национализм к
отдалению от европейской культуры?
Отнюдь! Эти люди идут верной дорогой без лишних самокопаний,
возможно даже не чувствуя при этом никаких затруднений. Они не
растворяются ни в каком другом народе. но перенимают все лучшее у
всех народов. Так им удается держаться с достоинством и подлинной
непосредственностью. А ведь это евреи гетто — единственные евреи
гетто, которые еще существуют ныне. И после того, как мы их увидели,
мы поняли, что давало нашим предкам силу выстоять в самые тяжелые
эпохи. В их облике нам открылась история наша во всей полноте своего
единства и жизненной силы. Пришлось задуматься о том, что поначалу
мне часто говорили: "К этому делу тебе удастся привлечь только русских
евреев". Если бы мне это повторили сегодня, у меня был {69} бы готов
ответ: "И этого достаточно!" Таково мнение Герцля о евреях России.
Глава шестая
СПЛОЧЕНИЕ СИОНИСТОВ РОССИИ
И ИХ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ
1. Навстречу Второму конгрессу
Первый конгресс, открывший в сионизме новую эпоху, стал
поворотным пунктом еврейской истории в целом и истории российского
еврейства в частности. В Базеле было создано первое политическое
представительство еврейского народа со времени утраты им
национально-политической независимости. На конгрессе встретились
посланцы еврейства Востока и Запада, — и в этом было гласное
проявление единства еврейского народа вопреки всем разрушительным
ветрам диаспоры. Это публично провозглашенное и
продемонстрированное национальное единство обрело и
соответствующее организационное оформление в виде основанной на
конгрессе Всемирной сионистской организации. Однако: хотя
политический сионизм и возник как всемирная организация, — как
массовое движение он существовал только в России, включая Украину,
Польшу, Литву и остальные страны Прибалтики, Кавказ, Сибирь и др.
Политический сионизм как общественное движение не был в России
легальным. Правда, он не преследовался властями в той степени, в какой
преследовалось социалистическое движение, но отсутствие законного
базиса для существования ограничивало и сковывало его деятельность. И,
тем не менее, политический сионизм вызвал в еврейских массах в России
напряженный и обширный процесс национально-общественного
возрождения. В ходе организации сионистских отделений {70} (хотя и
без легальной базы) в разных местах и их подчинения центральным
учреждениям, само собою восстановилась и связь между еврейскими
общинами разных городов и местечек. Таким образом, в России снова
произошла консолидация — конечно, другим путем и в иной форме —
еврейских общественных сил, раздробленных и разъединенных со
времени упразднения "кагала" — автономии еврейских общин,
ликвидированной Николаем I в 1844 году. По причине самодержавного
режима, исключавшего открытую и гласную общественную деятельность,
русские сионисты свою разъяснительную работу вели преимущественно
устно, с помощью сотен агитаторов и активистов, действовавших во всех
местах жительства евреев. Невзирая на цензурные строгости, сионистская
работа велась также через печать: издавались брошюры, рассылались
циркуляры и т. п. В такой обстановке сионисты России готовились ко
Второму конгрессу.
При всем энтузиазме, вызванном Первым конгрессом, где сошлись
"восток" и "запад" мирового еврейства, не стушевались наметившиеся
различия в подходе к национальной еврейской проблеме и путям
сионизма между русскими сионистами из числа ветеранов Ховевей Цион
и сионистами Запада — "новыми", "венцами" школы Герцля.
"Западники" ставили во главу угла политико-дипломатическую
работу, невысоко ценя действия по ограниченному заселению Эрец-
Исраэль, возрождению языка иврит и еврейской культуры. Ветераны же
дорожили именно этими ценностями, вступая в борьбу и с местными,
российскими "сионистами-политиками", в большинстве своем