Маор И. Сионистское движение в России

Подождите немного. Документ загружается.

А последний определит пути самоосвобождения еврейского народа.

Свою брошюру Пинскер заканчивает призывом к народу: "Помогите себе

сами — и вам поможет Бог!"

Сочинение Пинскера вызвало у еврейской общественности Германии

сильное раздражение. На него сокрушилась еврейская пресса на

немецком языке, которая усмотрела в "Автоэмансипации" атаку на образ

жизни и положение евреев Запада. Тезис Пинскера о том, что "евреям

необходимо стать нацией", радикально противоречил всему

искусственному мировоззрению "немцев Моисеева закона". Зато в

национальном стане евреев России брошюра была принята с энтузиазмом

и вскоре превратилась, вместе со статьями Лилиенблюма, в идейно-

политический манифест движения Хибат Цион.

Несмотря на то, что поначалу Пинскер был "территориалистом" (Этот

термин появился позднее — в результате полемики вокруг Уганды (см. стр. 174—190).

Территориалистами стали называть сторонников идеи приобретения в полную

собственность любой подходящей для поселения еврейского народа земли (территории),

в отличие от сионистов, целью которых было возвращение в Сион, на родину еврейского

народа. — Прим. ред.), он очень быстро убедился, что народ {19} тяготеет к

Эрец-Исраэль. А так как в его программном сочинении была учтена такая

возможность, он тем самым дал Ховевей Цион свое благословение и

оказался главой движения, хотя роль лидера была ему совсем ни к чему:

как упоминалось, Пинскер был всегда слаб здоровьем, а к моменту

появления брошюры ему уже перевалило за шестьдесят. Однако

пламенная любовь к своему народу, боль за его горькую судьбу и

страстное желание помочь — все это заставило его собраться с силами и

принять активное участие в движении. Лилиенблюм рассказывает, что

Пинскер послал ему свою брошюру, как только она была отпечатана, хотя

лично они не были знакомы. Вскоре он понял, что Пинскер сделал это

потому, что в свое время читал статьи Лилиенблюма в "Рассвете" и

обнаружил духовную близость с автором в отношении к еврейской

проблеме, особенно в вопросе создания для народа национально—

территориального убежища. С той поры у них возникли прочные

дружеские отношения, и Лилиенблюм сделал немало для того, чтобы

приобщить Пинскера к движению Хибат Цион.

Когда четырнадцать лет спустя Герцль опубликовал свое "Еврейское

государство" (1896), он не был знаком с "Автоэмансипацией" Пинскера.

Справедливо говорил Ахад-Гаам, что Пинскер еще до Герцля создал в

полном объеме учение о политическом сионизме, которое не имеет себе

равных по силе и блеску изложения.

Пинскеру, таким образом, принадлежит приоритет в постановке

учения политического сионизма на ясную теоретическую базу. Он также

первым предложил практическую программу, пускай и общего характера,

по претворению идеи в жизнь.

Позднее эта программа, в существенной своей части, была принята

политическим сионизмом. Отсюда следует, что политический сионизм не

был принципиально новым по сравнению с идеями Пинскера. Все свое

учение, теорию и практику, Пинскер сумел изложить сжато, в пределах

маленькой брошюры, насыщенной мыслью, хотя и лишенной точной

логической композиции. Пылкость чувств брала {20} верх над

рассудительным хладнокровием и мешала ему научно систематизировать

свои взгляды.

Пинскер писал не исследовательскую статью, замечает Ахад-Гаам, —

это вопль души, исторгнутый гневом и болью за униженное положение

еврейского народа. Насколько Пинскер был лишен малейшего

честолюбия в частной жизни, настолько он был "гордецом" как еврей.

Оскорбленная честь его народа не давала ему покоя. Он был согласен

отказаться от всего, только не от национального достоинства.

Свою ценность и значение брошюра "Автоэмансипация" не утратила

и по сей день. Столь глубокого анализа сущности антисемитизма, его

корней и причин до Пинскера не было, не появилось и позднее.

Глава третья

ПЕРВАЯ АЛИЯ

1. Алия билуйцев

Национальное брожение, охватившее евреев России в начале

царствования Александра III, породило по тем временам единственное в

своем роде идеалистическое движение, которое можно считать

прототипом движения Хехалуц (Гехалуц), возникшего в конце 1-ой

мировой войны.

В январе 1882 года, по инициативе студента-первокурсника Исраэля

Белкинда, сына еврейского учителя из Гомеля, состоялась встреча, в

которой приняли участие около тридцати еврейских студентов. После

споров, затянувшихся на несколько вечеров, большинство участников

решило создать общество для распространения идеи национального

возрождения еврейского народа и алии в Эрец-Исраэль с тем, чтобы

работать там на земле. С первых же шагов эта группа, не желая {21}

довольствоваться проповедями и пропагандой, решила выступить с

личным примером. Они постановили, что сами обязаны переселиться в

Эрец-Исраэль в качестве пионеров заселения страны. Комитет тотчас

опросил членов организации, дабы выяснить, кто согласен ехать.

Четырнадцать человек записались на алию, остальные покинули

организацию. Группа назвала себя "билуйцами" — по начальным буквам

стиха пророка Исаии: "Бейт Яаков, лху ве-нелеха" ("О, дом Иакова!

Вставайте и пойдем!" — Ис. 2:5).

Инициативная группа билуйцев в Харькове решила возглавить

халуцианское движение и, естественно, стала его центром. Двадцать

человек были направлены в разные города России с заданием изложить

еврейской молодежи программу билуйцев и привлечь в организацию

новых сторонников. Кружки билуйцев вскоре появились в разных концах

России, а число участников достигло 525 — в них были не только

студенты, но и гимназисты, учителя, ремесленники и др.

Летом 1882 года Центральное бюро организации было переведено из

Харькова в Одессу, чтобы оттуда руководить делами алии билуйцев.

Первая группа во главе с Исраэлем Белкиндом высадилась на берег в

Яффе в конце июня 1882 года. Группа насчитывала четырнадцать

человек, в том числе одну девушку. Они прибыли в Страну без средств,

безо всякой политической и общественной поддержки.

И в самой Стране билуйцы не встретили доброжелательного к себе

отношения ни со стороны старого ишува, считавшего их безбожниками,

ни среди Ховевей Цион, которые видели в молодых людях "нигилистов"

из-за их социальных идей и стремления основать колонию с

обобществленным имуществом. Через две недели после приезда в Страну

они начали работать поденщиками на полях сельскохозяйственной

школы Микве Исраэль.

Вскоре в Страну прибыла вторая группа билуйцев — шесть человек.

Они присоединились к своим товарищам, работавшим в Микве Исраэль.

Директор этого учебного заведения Ш. Гирш, управлявший от {22} имени

общества Альянс Исраэлит (еврейское общество во Франции,

оказывавшее материальную и культурную помощь евреям в различных

странах, основавшее многочисленные школы, в том числе и в Палестине),

платил им крайне мало; работа была изнурительной, и надо еще учесть,

что билуйцы не были приспособлены к физическому труду, тем более —

в условиях тяжелого климата Палестины.

Гирш относился к ним плохо. Он был невысокого мнения о русских

евреях, не считал их людьми дела. Он не верил, что евреи, тем более

интеллигенты, способны физически трудиться и работать как следует.

Очень скоро, однако, Гиршу пришлось изменить свое мнение — билуйцы

работали отлично, с усердием и ответственностью, не только не уступая

рабочим-арабам, но даже превосходя их. И, тем не менее, Гирш по-

прежнему плохо относился к пионерам. Положение у них было

незавидное, заработка не хватало на скудное пропитание (хлеб и чай), а о

покупке одежды и обуви нечего было и мечтать.

И все-таки билуйцы не отказались от своей идеи самостоятельного

поселения. Километрах в тридцати пяти к юго-востоку от Яффы был

куплен участок, на котором и возникла колония билуйцев, названная

Гедера (по имени одноименного древнего города, находившегося, якобы,

на этом месте). В ноябре 1884 года девять билуйцев перешли в Гедеру на

постоянное поселение.

Движение молодых образованных идеалистов-билуйцев, верой и

правдой стремившихся стать пионерами заселения Страны на началах

общности имущества и труда, развивалось не так, как мечтали члены

организации. В Палестину прибыло в общей сложности 50 - 60 билуйцев.

Значительная их часть возвратилась в Россию, часть разбрелась по всему

свету (уехали в Америку и другие страны), и в Эрец-Исраэль осталось не

более пятнадцати человек, перешедших на обычное поселение (не в

коммуну) в Ришон-ле-Цион и Гедере. Итак, движению не удалось

осуществить того, о чем мечтали его инициаторы. Движение билуйцев

фактически прекратило свое существование. И, тем не менее, своим

идеализмом, чистотой помыслов и преданностью идее заселения Эрец-

Исраэль билуйцы, невзирая на малочисленность оставшихся и осевших в

Стране, оказали огромное идейное и нравственное влияние на весь новый

ишув и послужили символом и образцом для последовавших за ними

волн халуцианской алии.

2. Катовицкий съезд

В кругах Ховевей Цион многие пришли к выводу о необходимости

созвать общий съезд, который объединит и сплотит все разрозненные

общества в организованное движение и обеспечит его центральным

руководством. Создалось положение, при котором крупные общества (в

Одессе, Белостоке, Варшаве и др.), считали себя центрами движения и

пытались направлять деятельность других обществ. Имелись и

разногласия по вопросу выбора места созыва съезда, но, в конце концов,

стороны пришли к компромиссу и согласились собраться в Катовицах,

где проходило их предыдущее собрание в сентябре 1883 года.

В ряде мест состоялись предварительные совещания. Во время

собеседований и обсуждений в одесском обществе "Зерубавель" Пинскер

зачитал проект речи, с которой он собирался выступить на съезде. Она

вызвала споры и выявила расхождения во взглядах: следует ли с трибуны

съезда провозгласить национальные цели движения Хибат Цион или

подчеркнуть только практико-филантропическую сторону заселения

Эрец-Исраэль — помощь евреям, нуждающимся в источниках заработка.

Пинскер считал, что не следует подчеркивать националистские

стремления, дабы не оттолкнуть евреев Запада, энергично противившихся

идее еврейского национализма. В противовес этому, молодые члены

общества во главе с Ашером Гинцбергом (широко извесным позднее под

литературным псевдонимом {24} Ахад-Гаам) выступили с требованием не

затушевывать национальных задач и объявить о них во всеуслышание.

Пинскер — автор "Автоэмансипации", с его широкими национально—

политическими взглядами, попал в парадоксальное положение: он

заставил себя выражать свои идеи в весьма осторожной форме, и поэтому

его публичное выступление не соответствовало его основной позиции.

Прения по этому поводу закончились компромиссом: в текст было

внесено несколько принципиальных поправок.

Съезд открылся 6 ноября 1884 года в помещении ордена Бней—Брит

в Катовицах.

На вечер открытия прибыли, как значится в протоколе съезда

(который велся на немецком языке), тридцать шесть делегатов, в

подавляющем большинстве — представители российских обществ. Из

других стран присутствовали: шестеро из Германии (в том числе трое из

катовицского отделения ордена Бней—Брит), один делегат из Румынии,

двое из Англии и один из Франции. Стоит отметить, что среди западных

делегатов четверо были российского происхождения. По своей

социальной принадлежности делегаты представляли самые разные круги:

тут были раввины, редакторы газет и писатели, врачи, юристы, купцы.

Были среди них старики и молодежь, крайне религиозные и

свободомыслящие просвещенцы.

Председателем съезда был избран д-р Пинскер, почетным

председателем — раввин Могилевер.

Во вступительном слове председатель д-р Пинскер объявил, что

съезд собрался в годовщину столетия со дня рождения выдающегося

человека и общественного деятеля Моше Монтефиоре, дабы основать

учреждение на пользу еврейскому народу, достойное личности юбиляра.

Не упоминая о стремлениях к национальному возрождению и

политической независимости, Пинскер остановился на кровной

необходимости для евреев вернуться к земледелию, которым в древности

занимались и кормились их предки.

Бедственное положение евреев в странах диаспоры, подчеркнул он,

требует {25} поиска новых путей существования и занятий: земледелие —

столбовая дорога. Далее Пинскер коснулся перемен, происшедших за

последние годы в социально—экономических воззрениях народов, и

заявил: "Пока нельзя сказать с полной уверенностью, действительно ли в

ближайшем будущем, справедливо это или нет, будет объявлена война

капиталу, война не на жизнь, а на смерть; так или иначе, несомненно

одно: евреи окажутся первой, если не единственной, жертвой этого

катаклизма, одно приближение которого, в известной степени, уже на них

отразилось". Пинскер выразил надежду, что еврейский народ продолжит

усилия по возвращению к крестьянскому образу жизни на Святой Земле.

Речь была принята делегатами восторженно. В осторожной форме, не

прибегая к отчетливой националистической лексике, Пинскер тем не

менее дал картину трагического положения еврейского народа в странах

рассеяния, а также предостерег от будущих опасностей, которые грозят

ему, если он тотчас не произведет радикальных изменений в своем образе

жизни. Новое, по сравнению с "Автоэмансипацией", заключалось в том,

что в своей речи на съезде Пинскер ясно сказал о заселении Святой

Земли, а не просто любой страны. За два года, прошедших со времени

выхода брошюры до Катовицкого съезда, Пинскер успел убедиться, что

еврейский народ уже вынес свое решение в отношении территории и

тяготеет к стране своих предков, к своей исторической родине.

В заключительном слове в день закрытия съезда Пинскер с

удовлетворением отметил, что здесь встретились и поработали в добром

сотрудничестве старые и молодые, религиозные и воспитанные в духе

современной науки интеллигенты. Два фактора объединили всех: общее

происхождение и общая судьба.

После Пинскера выступил раввин Могилевер, построивший свою

речь на образе "сухих костей" из видения пророка Иехезкеля (Иех., гл.

37): в факте созыва съезда {26} он видел начало воскресения "сухих

костей" — сплочения евреев в живую нацию.

Помимо избрания центрального комитета на съезде решили, что

Одесса будет местопребыванием временного руководства до создания в

Берлине или другом западноевропейском городе постоянной

администрации. Пинскер прилагал большие усилия, чтобы из среды

евреев Запада найти кандидатов, согласных участвовать в руководстве

движением, но таковых не нашлось.

Историк Грец, поначалу согласившийся, тоже отказался под

влиянием немецких евреев, резко критиковавших Катовицкий съезд за

его националистические тенденции.

Итак, не помогла Пинскеру вся его осторожность при составлении

речи и формулировании целей движения: западные евреи, отвернувшиеся

от еврейского национализма, усмотрели — и совершенно справедливо —

его яркое проявление в самом факте объединения отдельных обществ

Ховевей Цион в движение за заселение Эрец-Исраэль. Таким образом,

руководство в Одессе превратилось на деле из временного в постоянное.

Катовицкий съезд стал поворотным пунктом в истории движения за

возврат в Сион.

Можно сказать, что это был первый сионистский "конгресс" до

появления на общественно-политической арене Герцля.

3. Съезд в Друскениках

Второй съезд Ховевей Цион проходил в Друскениках с 16 по 19 июня

1887 года. На сей раз делегаты прибыли только из России и представляли

палестинофильские организации, существующие в разных ее частях — на

Украине, в Бесарабии, Литве, Польше, центральной России. На съезд

приехали тридцать человек из следующих городов: Одессы, Бобруйска,

Борисова, Белостока, Двинска, Варшавы, Вильно, Харькова,

Елисаветграда, Екатеринослава, Либавы, Мариамполя, {27} Москвы,

Минска, Полтавы, Петербурга, Ковно, Кишинева, Ростова-на-Дону, Риги.

Кроме ветеранов — руководителей движения, участников Катовицкого

съезда — на этот раз прибыло много молодежи. Юг России почти

целиком был представлен молодежью.

Среди молодых делегатов на съезде выделялись своей активностью

трое: Василий (Зеэв) Берман, талантливый молодой юрист и

общественный деятель из Петербурга, глубоко преданный борьбе

еврейства России и идее заселения Эрец-Исраэль (умер от туберкулеза в

1896 году в возрасте тридцати четырех лет); Менахем Усышкин, студент-

технолог из Москвы (впоследствии один из лидеров сионистского

движения, а с 1923 года и до самой своей смерти в Иерусалиме в 1941

году — президент Еврейского национального фонда Керен Каемет ле-

Исраэль) ; Меир Дизенгоф из Кишинева (впоследствии мэр Тель-Авива,

умер в 1936 году).

За несколько дней до начала съезда из Петербурга пришло известие,

что власти не дали разрешения на создание еврейского общества по

заселению Палестины. Пинскер видел в этом отказе тяжелый удар для

движения и переселенческой деятельности. Внутренние трения,

противоречия между интеллигентами и религиозными ортодоксами,

сокращение активности местных организаций и уменьшение их доходов

(к моменту съезда в кассах движения имелось, в общей сложности, не

более 5300 рублей) — все это сказалось на душевном состоянии

Пинскера, находившегося на грани отчаяния. Здоровье его также

оставляло желать лучшего: врачи предупреждали, что ему грозит скорая

смерть.

Он решил уйти с поста главы движения, хотя это решение далось ему

нелегко: заботы о судьбах движения и заселении Эрец-Исраэль не

покидали его ни на минуту. Пинскер просил съезд освободить его от

обязанностей. Но съезд не принял отставки, настаивая на продолжении

им работы, и Пинскер сдался. Раввины не высказывались по этому

вопросу, не выступили ни за, ни против его переизбрания. Пинскер

расценил это {28} как знак согласия, однако вскоре выяснилось, что дело

обстояло не так.

Раввин Могилевер и его сторонники пришли на съезд с намерением

первым долгом произвести замену руководства движением, поставив

вместо "свободомыслящих интеллигентов" (Пинскера и Лилиенблюма)

знаменитых раввинов, пользующихся авторитетом у русского еврейства.

Не все из них заходили так далеко. Некоторые ограничились

требованием об отставке одного Лилиенблюма, известного большей

свободой взглядов. Один из представителей белостокского отделения,

секретарь раввина Могилевера Яаков Бахрах предъявил съезду

ультиматум: поставить во главе Ховевей Цион раввинов и сместить

"свободомыслящее" руководство. На вопрос, выражает ли он свое личное

мнение, Бахрах категорически заявил, что таково требование

белостокской организации.

Этот ответ привел в изумление Лилиенблюма, потому что накануне

он вместе с Пинскером посетил Могилевера, и в ходе этой встречи,

которая происходила в присутствии представителей белостокского

отделения, раввин убеждал Пинскера не подавать в отставку, поскольку

он, Могилевер, не видит ему замены. Естественно, заявление Бахраха

вызвало теперь возмущение и досаду.

Во время прений по поводу просьбы Пинскера об отставке раввин

Могилевер не присутствовал на заседании. Но как только Пинскера вновь

переизбрали, раввин появился, выйдя из соседней комнаты, где сидел до

сих пор. Присутствующие, в знак уважения к нему, встали, однако

раввин, вместо того чтобы пройти на свое место, остановился посреди

зала и раздраженно заговорил.

Когда Пинскер, подойдя к нему, спокойно и вежливо спросил, в чем

дело, Могилевер с раздражением ответил, что он "за кошерных евреев".

Пинскер понял, что в глазах раввина он не является таковым. Но теперь,

после того как он уступил настояниям делегатов съезда и остался на

своем посту, он уже не видел возможности уйти в отставку.

Трудно объяснить такое поведение раввина {29} Могилевера,

который за день до того убеждал Пинскера не уходить из руководства, а

назавтра потребовал его отставки. Автор истории Хибат Цион Ш. Л.

Цитрон замечает по этому поводу: "Раввин Могилевер за идеи ишува

стоял горой; трудно заподозрить, что он хотел избавиться от

интеллигентов, особенно от д-ра Пинскера, по честолюбивым мотивам —

из желания самому возглавить руководство. Приходится полагать, что,

будучи ортодоксальным раввином, он искренне верил, что раввины во

главе движения принесут больше пользы идее ишува, потому что в них

нуждаются и за ними идут еврейские массы. Возможно также, что на него

повлияли некоторые из его коллег, которые действительно стремились к

захвату руководства. Такое предположение подтверждается развязкой: в

конце концов, раввин Шмуэль Могилевер подчинился воле большинства

на съезде и отказался от своего намерения".

В соответствии с решением съезда, руководство во главе с

Пинскером осталось в Одессе. Летом 1889 года он вынужден был все-

таки по состоянию здоровья уйти со своего поста. Секретарем был вновь

избран Лилиенблюм.

Глава четвертая

ОДЕССКИЙ КОМИТЕТ

1. Запрет алии

Одним из камней преткновения на пути легализации движения Хибат

Цион было сопротивление турецких властей алие из России и поселению

евреев в Эрец-Исраэль. Отказываясь разрешить работу по заселению

Палестины, царское правительство выдвигало в качестве аргумента

невозможность допустить в России {30} официальную деятельность,

которая заведомо противоречит турецким законам.

Запрет на алию евреев в Эрец-Исраэль был наложен турецким

правительством еще в 1882 году, а паломникам-евреям запретили

находиться в Стране более тридцати дней. Существовали также жесткие

административные барьеры, направленные против постройки домов в

новых поселениях и покупки земельных участков. Турецкое

правительство, опасавшееся увеличения числа евреев в Эрец-Исраэль,

пристально следило за российским движением Хибат Цион во всем, что

касалось алии и поселения, черпая свою информацию, в основном, из

еврейской прессы.

Несмотря на это, алия не прекращалась, но шла в очень

ограниченных размерах. Евреи были вынуждены идти на хитрость в

своих отношениях с чиновниками. В конце 1886 и начале 1887 года

турецкие власти ужесточили соблюдение запрета, наложенного на алию.

В Яффе и Иерусалиме шли обыски: искали нелегально прибывших новых

иммигрантов, которых тут же арестовывали, чтобы затем выслать из

Страны. И все-таки, несмотря на все мытарства и преследования, алия из

России продолжалась.

После долгого хождения по инстанциям и выполнения всех

формальностей, 13 января 1890 года устав Одесского общества был в

конце концов утвержден царскими властями. Получение разрешения

вызвало большую радость Ховевей Цион и всего еврейского населения

России. Организация, утвержденная властями, получила название

Общества вспомоществования евреям-земледельцам и ремесленникам в

Сирии и Палестине. Согласно официальному уставу, существующие в

других городах, организации и группы в Общество не входили, но в

частном порядке в него мог вступить каждый. Только комитету

полагалось состоять обязательно из одесситов. Невозможность

объединить все местные общества создавала большие затруднения и

ограничивала поле деятельности движения. Тем не менее, даже узкие

легальные рамки были выигрышем и {31} позволили расширить работу

по сравнению с положением до легализации.

Будучи разочарованным, подавленным и не веря, что удастся

расшевелить народ, Пинскер не хотел входить в комитет. Но

Лилиенблюм убеждал его присоединиться, чтобы еврейская

общественность поняла, что новая организация продолжает дело Хибат

Цион, которое Пинскер возглавлял.

Первое официальное собрание Одесского общества состоялось 14

апреля 1890 года. Главным пунктом повестки дня было избрание пяти

членов комитета, их заместителей и ревизионной комиссии. Все они

избирались на трехлетний срок, так как по уставу, пленум должен был

созываться через каждые три года.

На этом первом официальном общем собрании присутствовали 162

человека. В комитет избрали пятерых, во главе с председателем д-ром

Пинскером. Он дал свое согласие с тяжелым сердцем. Его преследовали

сомнения, добьется ли новый комитет большего, чем прежде. Силы также

изменяли ему. И действительно, ему недолго пришлось проработать

после легализации Общества — через год Пинскер скончался.

С уходом Пинскера завершилась целая эпоха в еврейском движении

за национальное возрождение. В догерцлевском сионизме Пинскер был

не только ведущим идеологом национального возрождения, но и душою

движения, его нравственным авторитетом.

2. Новые преследования российских евреев

и изгнание их из Москвы

Легализация деятельности Ховевей Цион совпала с ухудшением

общего положения евреев в России. Годы правления Александра III

принесли новые притеснения и мытарства. Игнатьевский закон от 3 мая

1882 года, изданный после погромов и урезавший и без того

ограниченные права евреев, послужил отправным пунктом для новых

ограничений и источником {32} административного самоуправства.

Сам царь, его министры, сенат и власти на местах придали этому

закону чрезвычайную гибкость, используя его так, чтобы еще больше

обездолить евреев. Еврейское население все более скучивалось в

прокрустовом ложе местечек и городков черты оседлости. Усилилось

обнищание, увеличился еврейский пролетариат, лишенный средств,

профессиональных навыков и работы. В борьбе за жалкое существование

евреи были вынуждены всячески обходить направленные против них

дискриминационные законы. Последние превратились в надежный и

регулярный источник дохода полиции, которая вымогала взятки за

проживание в неположенных местах, а когда деньги у еврея окончательно

иссякали, его гнали с насиженного места.

Тяжкое бедствие обрушилось на еврейство России в начале 1891

года. В первый день еврейской Пасхи внезапно был издан декрет о

высылке евреев из Москвы. Изгнаны были не только проживавшие

нелегально, но и те, чье право проживать в Москве не подлежало

сомнению. Количество высланных исчислялось в 20 тысяч (общее число

московских евреев составляло тогда 30 тыс. чел.).

Инициатором декрета был брат Александра III, великий князь Сергей

Александрович, назначенный московским генерал-губернатором. Сама

высылка сопровождалась такими жестокими насилиями над евреями, что

даже бесстыдное правительство было вынуждено прятать концы в воду,

дабы избежать огласки. Русская пресса того времени обошла это событие

полным молчанием: газеты реакционного и антисемитского толка

молчали намеренно, в то время как прогрессивной и радикальной печати

цензура вообще запрещала затрагивать еврейский вопрос.

Историк может, правда, почерпнуть кое-что из мемуаров различных

общественных деятелей. Так, например, старый русский либерал Иван

Петрункевич в своих воспоминаниях уделил этому событию немногие, но

впечатляющие строки: "Начались гонения на евреев. Творилось такое, что

глазам не верилось и не описать. Ни один {33} еврей уже не мог

чувствовать себя в безопасности. По ночам в дома врывалась полиция,

вытаскивала из постели спящих, требуя предъявить право на

жительство". Петрункевич рассказывает о вдове с маленьким ребенком,

не успевшей еще похоронить скончавшегося после тяжелой болезни

мужа: покойный имел университетское образование, поэтому мог

проживать в Москве, где и работал банковским чиновником, но его вдова

с сиротой с момента смерти главы семьи лишилась права жительства, и

их выслали. И это всего лишь один из бесчисленных случаев, слезами и

кровью запечатленных в хронике еврейства.

Жуткую атмосферу высылки описал еврейский литератор М. М.

Долицкий — один из участников Хибат Цион. На евреев устраивали

облавы, как на травимых собаками лесных зверей. Многочисленные

подручные российского самодержца настигали свои жертвы в любых

укрытиях и тайниках, даже в закупоренных бочках и на кладбищах среди

могил. Евреи всех слоев и сословий — ремесленники, интеллигенты,

ученые талмудисты, торговцы, — унижая свое человеческое достоинство,

были вынуждены пресмыкаться перед каждым будочником и дворником,

которые выжимали из них все соки, отбирали имущество до последнего

гроша, не брезгуя и скарбом бедняков.

А когда уже больше нечем было поживиться, выдавали евреев

полиции, и та обращалась с ними, как с опасными уголовниками,

взломщиками или убийцами: заковывала в кандалы и тысячами

отправляла в этап, гнала пешком сотни километров. Немало их погибло в

пути. И как водится в таких случаях, еврейская беда отягощалась еще и

позором: деморализация охватывала самих преследуемых, начинались

наговоры и доносы друг на друга в тщетных попытках спасти

собственную шкуру. М. М. Долицкий не обходит молчанием и

жестокосердие многих еврейских богачей, обладателей царских

"привилегий", отвернувшихся от своих несчастных соплеменников и не

протянувших им руку помощи.

Кроме московского изгнания, была произведена {34} высылка

многих тысяч еврейских семей и из других мест (например, из полосы

шириной 50 верст вдоль границы с Австрией и Пруссией). Все эти

притеснения и преследования, а также невозможность прокормиться и

обнищание еврейских масс породили новую волну эмиграции из России.

Большинство еврейских эмигрантов устремились в Америку, но тысячи

переселились в Эрец-Исраэль.

{35}

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ПОЛИТИЧЕСКИЙ СИОНИЗМ С МОМЕНТА ЕГО ЗАРОЖДЕНИЯ

И ДО СМЕРТИ ГЕРЦЛЯ

Глава пятая

ПОЯВЛЕНИЕ ГЕРЦЛЯ НА ОБЩЕСТВЕННОЙ АРЕНЕ

1. Дело Дрейфуса

Известный венский писатель и журналист д-р Теодор (Биньямин

Зеев) Герцль (1860—1904) , творец политического сионизма, основатель

Всемирной сионистской организации и ее бессменный руководитель,

поначалу был далек от еврейства. Он был воспитан на немецкой культуре

и прочно с ней связан, в то время как его связи с еврейским народом, его

интересами и нуждами оставались весьма поверхностными.

Правда, еще будучи студентом, он столкнулся с проявлениями

антисемитизма со стороны своих сокурсников и различных кругов

немецкого общества. Однако, подобно большинству еврейских

интеллигентов Запада, Герцль верил, что самый эффективный и верный

путь решения еврейского вопроса состоит в полной ассимиляции

еврейства и растворении в среде окружающих народов. Но постепенно

эти его взгляды поколебались — по мере того как усиливался

антисемитизм в Австрии и Германии, а также во Франции, этой

классической стране прав человека, которая первой даровала евреям

гражданское равноправие.

{36} В качестве сотрудника большой и влиятельной венской газеты

либерального направления «Нойе Фрайе Прессе» Герцль в 1891 году был

послан редакцией в Париж постоянным собственным корреспондентом

газеты. В Париже Герцль проработал четыре года и возвратился в Вену в

июле 1895 года.

Как корреспондент Герцль присутствовал на суде над капитаном

Альфредом Дрейфусом, вокруг которого в те дни бушевали страсти во

Франции и остальных европейских странах. Военные власти Франции

обвинили Дрейфуса в измене. Это ложное обвинение, сфабрикованное

антисемитами против единственного в генеральном штабе офицера-еврея,

потрясло Герцля до глубины души. Однако долго державшееся мнение,

будто дело Дрейфуса разом превратило Герцля из сторонника

ассимиляции в националиста, по-видимому, преувеличено; будет

правильнее сказать, что этот суд и особенно публичная церемония

разжалования Дрейфуса, проведенная после суда, 5 января 1895 года,