Мамфорд Л. Миф машины. Техника и развитие человечества
Подождите немного. Документ загружается.
IV.
Дар
языков
Земли
(это
были
крошечные
общины,
почти
не
знавшие
иной
матери
альной
культуры,
кроме
огня,
и
укрывавшиеся
от
непогоды
только
тюленьими
шкурами),
Дарвин
думал,
что
их речь
едва
ли
можно
счи
тать
человеческой.
Однако
английский
священник
Томас
Бриджес,
который
с
1861
по
1879
год
жил
в
одном
из
этих
племен
-
в
племени
яганов,
составил
словарь,
куда
вошло
около
тридцати
тысяч
слов
яганского
языка.
Если
бы
о
развитии
яганов
судили
только
по
их
техническому
оснащению,
то
этот
народ
едва
ли
поставили
на
один
уровень
даже
с
бобрами:
так
что
именно
их
язык
доказывает,
что
они
достигли
чело
веческого
состояния.
Хотя
другой
народ,
арунта
в
Австралии,
приду
мал
четыреста
пятьдесят
знаков,
изображаемых
с
помощью
рук,
только
произносимые
этими
людьми
слова
говорят
о
том,
что
арунта-
не
просто
исключительно
смышленые
и
экспрессивные
животные.
Как
показал
Бенджамин
Уорф,
многие
дикарские
языки
наделе
ны
грамматической
сложностью
и
метафизической
тонкостью,
кото
рые
сами
по
себе
свидетельствуют
о
том,
что
говорящие
на
них
люди
должны
были
переработать
сырой
материал
опыта
в
некое
разумное,
стройное
целое,
тесно
соотнесенное
с
действительностью,
как
види
мой,
так
и
невидимой.
Эти
обширные
символические
структуры
соз
давались
и
передавались
при
помощи
звуков;
для
этого
нужно
было
проделать
колоссальную
работу:
вычленить,
связать,
запомнить,
вспомнить,
узнать
смысл
множества
вещей,
-
причем
поначалу
для
этого
потребовались
напряженные
коллективные
усилия.
В
народной
речи
эти
усилия
продолжали
совершаться
долгое
время
после
изо
бретения
письма,
так
продолжается
и
по
сей
день
в
каждом
живом
языке.
С
этой
точки
зрения,
период,
в
течение
которого
складывались
аборигенские
языки,
по-видимому,
был
периодом
наиболее
напря
женной
умственной
деятельности
человечества,
-
равного
которому
по
степени
абстракции,
пожалуй,
не
сыскать
вплоть
до
новых
времен
Без
этого
целеустремленного
упражнения
ума
и
сознания
никакие
орудия
на
свете
не
подняли
бы
человека
над
уровнем
муравьев
и
тер
митов.
Изобретение
и
совершенствование
языка
стало
трудом
бес
численных
поколений,
чей
уровень
материальной
культуры
был
весьма
низок,
потому
что
ум
человека
дни
и
ночи
напролет
занимали
более
важные
вопросы.
Пока
человек
не
научился
говорить,
у
его
разума
не
было
непосредственного
органа
выражения.
А
потому
большинству
прочих
составляющих
культуры
приходилось
дожи
даться
своего
часа.
Упор,
сделанный
мною
на
сновидении,
ритуале
и
мифе
как
важ
нейших
факторах,
повлиявших
на
возникновение
языка
и
выполняе
мые
им
общественные
функции,
не
означает,
что
я
недооцениваю
111
Миф
машИНЫ
роль,
которую
сыграли
в
его
развитии
более
практические заботы
первобытного
человека.
Поскольку
первоначальные
опыты
со
сло
весным
символотворчеством
принесли
успех,
было
бы
естественно
ожидать,
что
это
новое
изобретение
проникнет
во
многие
другие
сферы
человеческой
деятельности,
к
их
огромнейшей
полые.
Но,
согласно
моей
гипотезе,
эти
вторичные
заботы
возникли
сравнитель
но
поздно:
для
одних
только
первичных
усилий
потребовалось,
воз
можно,
более
миллиона
лет
-
ведь
нам
приходится
учитывать
спе
циализацию
и
локализацию
речевых
функций
и
согласованных
мо
торных
действий
мозга
(это
было
доказано
доктором
Уайльдером
Пенфилдом
и
другими
учеными
за
последние
десятилетия).
При
гипотетической
реконструкции
развития
языка
возникает
естественный
соблазн
увязать
его
с
какой-то
особенной
потребно
стью
или
особым
образом
жизни.
Так,
лингвист
Ревеш,
утверждал.
что
«речь
начала
развиваться
тогда,
когда
это
стало
необходимым.
а
не
раньше,
и
притом
ради
целей,
для
которых
была
необходима»
Если
не
считать
того,
что
всякое
биологическое
действие.
даже
не
осознанное,
имеет
некую
цель,
то
истинность
данного
утверждения
далеко
не
очевидна.
Те,
кто
придерживается
утилитарного
объясне
ния,
связывают
возросшее
употребление
языка
с
более
широким
применением
орудий
и
с
невероятным
развитием
умственных
спо
собностей,
которое
произошло
приблизительно
сто
тысяч
лет
назад.
Несомненно,
эти
процессы
взаимодействовали;
однако
само
по
себе
изготовление
орудий
почти
не
нуждается
в
словах,
а
большинство
необходимых
знаний
можно
передавать
и
без
словесных
наставле
ний:
например,
чтобы
научиться
завязывать
узлы,
совсем
не
обяза
тельно
разговаривать.
Сегодня
некоторые
антропологи
и
биологи
склонны
связывать
формирование
языка
с
практикой
коллективной
охоты,
сложившейся
в
ледниковый
период,
когда
на
территории
Европы
и
Азии
существо
вание
человека
стало
зависеть
от
охоты
на
крупную
дичь:
мамонта,
бизона,
носорога
и
лошадь.
Эта
гипотеза
тем
привлекательнее,
что,
по
всей
видимости,
примерно
в
ту
же
эпоху
произошло
увеличение
человеческого
мозга
в
размерах.
На
первый
взгляд,
охота
представля
ется
лучшим
объяснением,
чем
изготовление
орудий;
на
деле,
имеют
ся
основания
подозревать,
что
тогда
же
и
возник
один
крайне
прими
тивный
способ
обшения
-
словесные
приказания.
Эта
форма
дошла
до
нас
в
виде
повелительного
наклонения
глагола.
полезный
словарь,
но
еще
не
язык
Однако
этот
гипотетический
словарь
охоты,
как
и
более
поздний
сходный
словарь
военной
организации,
может
сводиться
к
набору
нескольких
звуков'
необходимость
быстрого
отклика
исключает
лю
бые
тонкости
и
оттенки
Для
слаженных
действий.
когда
нужно
лов-
112
IУ.
Дар
языков
ко
окружить
или
убить
дичь,
не
требуется
ничего,
кроме
нескольких
внятных
слов
и
определенной
интонации.
Уже
и
это,
без
сомнения,
послужило
ценным
вкладом
в
навыки
общения,
в
частности,
для
язы
ка,
предназначенного
контролировать
поведение
путем
спешных
ука
заний,
предостережений,
побуждений
и
запретов;
это
и
сегодня
ока
зывается
полезным
в
сит)'ациях
опасности,
когда
необходимость
дей
ствовать
быстро
требует
повелительного
наклонения,
краткости
и
-
повиновения!
Вместе
с
тем,
для
целей
организованной
охоты
и
поис
ка
пищи
было
необходимо
нечто
большее,
нежели
набор
простых
слов,
пригодных
для
уже
стоявшей
задачи:
ведь
охота
требует
пред
варительной
подготовки,
особенно
если
нужно
устроить
засаду
или
загнать
зверя
в
западню.
В
искусстве
пещерной живописи
содержатся
разрозненные
свидетельства
претворения
охоты
в
ритуал;
вероятно,
это
происходило
как
в
порядке
репетиции,
подготовки
к
охоте,
так
и
после
нее,
когда
праздновался
успех.
Здесь
я
вновь
хотел
бы
подчеркнуть,
что
формальные
общинные
церемонии
были
чрезвычайно
важны
для создания
и
совершенство
вания
словаря
и
грамматики
палеолитического
человека,
по
меньшей
мере
начиная
с
ориньякской
культуры.
Ибо
если
«
конкретного
язы
ка»
и
слов
приказа
зачастую
хватало
для
текущих
надобностей,
то
лишь
всеобъемлющая
языковая
структура
способна
вспоминать
про
шлое,
предвидеть
будущее
или
охватывать
незримое
и
да.Jlекое.
Воз
можно,
именно
совершенствование
символического
мышления
и
по
ставило
homo
sapiens'a
выше
более
ранних
неандертальцев.
Хотя
слова
-
это
те
кирпичики,
из
которых
складывается
архи
тектурный
строй
языка,
даже
полное
содержание
словаря
еще
не
со
ставляет
языка;
и
едва
ли
можно
назвать
краткий
словарь
приказаний,
применявшийся
на
охоте,
чем-то
большим,
чем
приближением
к
язы
ку.
В
отрыве
от
акта
охоты,
придавшего
этим
словам
значение,
они
оказались
бы
столь
же
бесполезными,
как
брачный
призыв
птицы
вне
сезона
спаривания.
Тот
же
аргумент
приложим
(даже
с
большей
си
лой)
к
тем
языковым
теориям,
которые
пытались
возвести
язык
к
восклицаниям,
междометиям
или
звукоподражаниям.
Пожалуй,
справедливо,
что
куда
более
весомый
вклад,
нежели
слова
охотников,
внесли
в
развитие
языка
первобытные
собиратели,
так
как
они,
наверное,
еще
до
ледникового
периода
взялись
за
самую
раннюю
и
наиболее
полезную
функцию
языка
-
называние,
именова
ние
предметов.
Эта
фаза
называния
является
одной
из
самых
ранних
черт,
которая
наблюдается
при
освоении
ребенком
языка.
Называние
и
узнавание
-
вот
первые
шаги
на
пути
к
самому
познанию.
Чтобы
рассмотреть
окончательное
становление
полноценного
языка,
нам
требуется
объяснение,
сходное
с
тем,
что
еще
недавно
содержалось
в
дарвиновском
учении
об
эволюции:
это
сложная
МО-
8-1192
113
Миф
машины
дель,
которая
включает
и
объединяет
множество
разных
факторов,
способствовавших
образованию
языка
на
различных
стадиях
разви
тия
человека,
и
которая
соотнесет
то,
что
мы
знаем
о
языковых
при
обретен
иях
-
и
языковых
потерях
-
у
сегодняшнего
человека
с
тем,
что
происходило
(как
мы
можем
лишь
смутно
догадываться)
в
семьях
и
ПJlеменах,
в
глубокой
древности
поднявших
данный
аспект
культу
ры
на
высочайшую
ступень
совершенства.
Для
того,
чтобы
справить
ся
с
такой
задачей,
я
не
обладаю
достаточной
языковедческой
квали
фикаuией:
возможно,
вообще
никто
ею
не
обладает.
Но
даже
скром
ная
попытка
воссоздать
данную
картину
uеликом,
пусть
даже
в
виде
тусклого
наброска,
может
оказаться
более
удовлетворительной,
чем
тщательно
выписанный
фрагмент,
никак
не
соотнесенный
с
доисто
рическим
соuиальным
фоном.
3
РОJlсдеfluе
че.70веческого
языка
Биография
Хелен
Келлер
-
глухонемой,
чье
раннее
развитие
натолк
нулось
на
такие
препятствия,
что
едва
не
привело
к
нервному
срыву,
отчасти
проливает
свет на
происхождение
языка
Хотя
об
этом
часто
писали,
для
нас
здесь
все-таки
важно
рассказать
ее
историю
еще
раз
Почти
семь
лет
она
жила
в
темноте
и
интеллектуальной
изоляuии,
не
только
лишенная
каких-либо
подсказок
относительно
окружающего
мира.
но
зачастую
и
полная
ярости
из-за
своей
неспособности
выра
зить
или
выплеснуть
собственные
чувства.
Между
нею
и
внешним
~fИром
не
проходило
никаких
внятных
сообщений
-
ни
с
одной,
ни
с
др)'
гой
стороны
(Подобное
состояние
недавно
исследовалось
экспе
риментально
в
лабораторных
условиях,
и
выяснилось,
что
если
даже
такое
слепое,
беззвучное
существование,
когда
невозможно
ни
полу
чать,
ни
передавать
сообщения
или
сенсорные
подсказки,
длится
не
долго,
оно
может
привести
к
быстрому
коллапсу
личности)
А
затем
Д.,lЯ
Хелен
Келлер
наступил
тот
знаменитый
момент,
ко
гда
она
неожиданно
смогла
связать
ощущение
воды
с
символически
ми
легкими
ударами
учителя
по
ее
ладони
Так
ей
внезапно
откры
лось
значение
слова:
она
научилась
связывать
символы
с
различными
предметами,
ощущениями,
действиями,
событиями.
Безусловно,
к
этому
моменту
применимо
ставшее
банальным
понятие
«
прорыв»
.
Никто
не
дерзнет
даже
предположить,
где,
когда
или
как
про
изошел
подобный
прорыв
в
развитии
человека,
или,
быть
может,
сколько
раз
открывавшийся
путь
заводил
в
тупик.
отшвыривая
его
назад,
в
полном
замешательстве
Правда,
до
возникновения
речи
че
ловеку
было
лучше.
чем
Хелен
Келлер:
ведь
его
уши
слышали,
а
гла
за
видели,
и
вещи
вокруг
него
имели
смысл
уже
до
того,
как
их
окры
лили
слова
114
IV.
Дар
языков
С
другой
стороны,
у
первобытного
человека
не
было
огромного
преимущества
маленькой
Хелен
-
разумного
присутствия
других
лю
дей,
в
совершенстве
владевших
искусством
пользоваться
символами
и
знаками,
как
с
помощью
жестов
и
прикосновений,
так
и
с
помощью
звуков.
Так
что
если
в
грубом
приближении
приравнять
первона
чальное
состояние
человека
к
ее
положению,
то
можно
взять
на
себя
смелость
высказать
догадку,
что
в
некий
сходный
момент
(собствен
но,
под
этим
«
моментом»
имеется
в
виду
бесчисленное
множество
моментов,
возможно,
длившихся
тысячи
И
тысячи
лет)
он
испытал
сходное
озарение
и,
подобно
Хелен,
был
ослеплен
новыми
возмож
ностями,
которые
открывали
перед
ним
слова.
Когда
простые
живот
ные
сигналы
стали
превращаться
в
сложные
человеческие
сообще
ния,
расширился
весь
горизонт
существования.
Оценивая
этот
последний
шаг,
сделавший
возможным
полно
ценный
и
непрерывный
диалог
между
человеком
и
миром,
где
чело
век
обитал,
а
также
между
различными
членами
общины,
не
следует
забывать
и о
стойкости
более
ранней
фазы,
о
которой
я
говорил
вы
ше.
Я
имею
в
виду
основополагающую
потребность
в
ауmuсmuче
СКО.\1
выражении
-
внешнее
проявление
напряженной
нервной
дея
тельности
человеческого
организма
и
его
повышенную
отзывчивость.
Как
проницательно
указал
Эдвард
Тайлор
много
лет
назад,
эту
по
требность
в
устном
выражении
замечательно
иллюстрировал
случай
Лоры
Бриджмен,
так
как,
«будучи
не
только
глухонемой,
но
и
сле
пой,
она
даже
не
могла
имитировать
слова,
видя,
как
они
произносят
ся.
И
все-таки
она
издавала
звуки
-
например,
«хо-оф-ф»
означало
у
дивление,
а
знаком
удовольствия
служило
нечто
вроде кудахтанья
или
хрюканья.
Когда
ей
не
хотелось,
чтобы
ее
трогали,
она
фыркала.
Учителя
отучали
ее
издавать
нечленораздельные
звуки;
однако
ей
они
доставляли
огромную
радость,
и
порой
она
запиралась
где
нибудь
и
наслаждались
звуками
до
пресыщения.»
Оставалось
совершить
последний
шаг;
однако
он
занял
столько
времени,
что
его
результаты
возымели
действие
задолго
до
того,
как
пришли
в
столкновение
с
сознанием.
Это
был
переход
от
символиче
ской
передачи
непосредственно
воспринимаемых
предметов
и
собы
тий
к
созданию
новых
сущностей
и
ситуаций
в
уме,
путем
чистой
манипуляции
символами.
После
этой
позднейшей
перемены
носите
лями
смысла
стали
уже
не
отдельные
слова
или
фразы,
а
структуры,
образованные
словесными
сочетаниями,
которые
разнились
в
зави
симости
от
говорящего,
от
ситуации
и
от
содержания.
Главным
магическим
свойством
речи
было
то,
что
отвлеченные
звуки
оказались
способны
вызывать
в
памяти
живых
людей
конкрет
ные
места
и
предметы;
однако
еще
более
могущественная
магия
за
ключалась
в
том,
что
те
же
самые
или
сходные
звуки,
иначе
органи-
8*
115
Миф
машины
зованные,
могли
воскрешать
в
сознании
давно
совершившиеся
собы
тия
или
отражать
абсолютно
новый
опыт.
Это
был
переход
от
замк
нутых
кодов
животного
мира
к
открытым
человеческим
языкам;
он
сулил
бесконечные
возможности,
которые
наконец
встретились
с
неисчерпаемыми
возможностями
самого
человеческого
мозга.
Когда
язык
достиг
этой
точки,
и
прошлое,
и
будущее
сделались
живой
ча
стью
настоящего.
По
мере
развития
языка
главные
сопутствующие
ему
черты
-
ау
тистическое
выражение,
родовое
и
социальное
единение,
разумное
общение,
-
укреплялись
и
взаимодействовали:
в
живой
речи
они
и
по
сей
день
почти
нерасторжимы,
хотя
в
практических
целях
передачи
информации
первые
три
компонента
сводятся
к
минимуму
или
вовсе
исчезают.
Изначальный
экспрессивный
аспект
языка.
который
до
сих
пор
дает
о
себе
знать
в
окраске,
тоне.
ритме
и
ударении
слов,
прояв
ляется
только
в
устном
общении;
и
исчезли
бы
некие
весьма
сущест
венные
свойства
самой
природы
человека,
если
бы,
предпочтя
одно
стороннее
общение
и
прагматичный
упор
на
абстрактную
мысль,
он
потерял
связь
с
теми
частями
своей
природы.
которые
не
подвластны
подобным
превращениям.
А
сколь
важна
для
развития
человека
была
эта
потайная
область
выражения!
В
начальном
формировании
человеческого
характера,
в
установлении
групповой
идентичности
и
в
создании
осознанной
сплоченности,
которая
уже
не
зависела
единственно
от
кровного
род
ства
или
проживания
сообща
в
определенной
местности,
роль
поня
тийного
мышления
была
довольно
незначительной
Функция
языка,
способствующая
развитию
и
утверждению
полноценного
человече
ского
«я»,
утрачивается
при
любом
сведении
речи
к
простой
комму
никативной
системе.
Языки,
при
всем
их
богатстве
абстрактных
по
нятий,
по
сей
день
обнаруживают
следы
своего
первоначального
предназначения
-
упорядочивания
бессознательного,
утверждения
связного
и
устойчивого
социального
порядка,
совершенствования
социальных
связей
Полезно
обратить
внимание
на
то,
как
тончайшие
градации
тона
и
произношения,
пронизывающие
все
слова
и
предложения,
характе
ризуют
любую
«замкнутую
группу»,
будь
то
племя,
каста,
деревня,
регион
или
народ;
между
тем,
владение
особым
словарем
быстро
вы
являет
статус
и
занятие
человека,
не
требуя
дополнительных
свиде
тельств.
Ни
одно
другое
искусство
не
в
силах
соперничать
с
речью,
которая
требует
посильного
вклада
от
каждого
члена
группы
ни
од
но
другое
искусство
не
выражает
индивидуальность
столь
же
опре
деленно
и
столь
же
экономично.
Хотя
птицы
подают
голосом
сигналы,
прогоняя
чужаков
со
сво
ей
территории,
язык
долгое
время
служил
человеку
объединяющим
116
IV.
Дар
языков
посредником,
помогавшим
отдельным
общинным
организациям
держаться
вместе.
В
языковом
отношении
каждая
группа
окружена
невидимой
стеной
молчания
в
образе
иной
языковой
группы.
Множе
ственность
существующих
языков
и
диалектов
(в
общей
сложности
около
четырех
тысяч),
несмотря
на
объединяющие
факторы
вроде
торговли,
транспорта
и
путешествий,
заставляет
предположить,
что
экспрессивная
и
эмотивная
функции
языка
были
не
менее
важны
для
возникновения
культуры,
чем
функция
сообщения:
хотя
бы
потому,
что
они
не
давали
человеческим
способностям
затухнуть
под
влияни
ем
механизации.
Поэтому
всякий
политический
завоеватель
стремит
ся
в
первую
очередь
принизить
родной
язык
завоеванного
народа;
и
наиболее
эффективное
средство
защиты
от
подобного
принижения
(впервые об
этом
сказал
Руссо)
-
возрождение
национального
языка
и
литературы.
4
Становление
языка
Наши
размышления
об
истоках
языка
не
имели
бы
ни
малейшей
цен
ности,
если
бы
не
подкреплялись
современными
наблюдениями;
хо
тя,
разумеется,
последние
сто
тысяч
лет
развития
языка
привели
к
таким
генетическим
изменениям,
которые
дают
о
себе
знать
уже
в
гримасах
и
лепете
младенца,
еще
не
научившегося
говорить.
Подражание,
«родовое
сознание»,
идентификация,
ритуальный
порядок:
где
и
когда
берут
они
начало?
Никто
не
может
ответить
на
этот
вопрос.
Можно
прислушаться
к
Йесперсену,
возводившему
про
исхождение
языка
к
любовной
игре
(как
другие
-
к
охотничьим
ко
мандам)
как
к
одному
из
сотен
возможных
источников,
однако
пер
вичная
ситуация
обучения
языку
заключается
(как
признавал
и
он)
в
отношениях
между
матерью
и
ребенком.
Почти
с
первых
дней
у
мла
денца
проявляются
телесные
начатки
символического
выражения:
он
тянет
руки
и
хватает,
надувает
щеки
и
улыбается,
кричит
и
заходится
плачем.
Своими
телодвижениями,
голосом,
гримасами младенец
застав
ляет
откликаться
ту
часть
своего
окружения,
которая
ему
более
всего
необходима,
-
свою
мать:
здесь-то
и
возникает
главный
человеческий
диалог.
Вначале
мать
и
молоко
-
одно
и
то
же.
Но
в
тот
миг,
когда
«мама»
уже
означает
мать,
а
не
молоко,
а
«молоко»
-
только
молоко,
а
не
мать,
начинает
сказываться
медленно
постигаемая,
зато
часто
повторяющаяся
ситуация,
соответствующая
внезапному
прозрению
Хелен
Келлер:
особенные
звуки
означают
разные
предметы,
отноше
ния,
действия,
чувства,
желания.
И
тут
окончательно
рушатся
все
прежние
грубые
теории
происхождения
языка
(возводившие
его
к
каким-нибудь
«гав-гав»
или
«динь-дон»),
ибо
наконец
на
первый
117
Миф
машины
план
выходит
истинный
символ
-
сплав
внутренней
потребности
с
внешним
опытом.
Может
показаться,
что
эта
сугубо
семейная
ситуация
далека
от
общинных
ритуальных
отправлений,
которые
и
Сюзанна
Лангер,
и
я
считаем
основополагающими,
-
если
забыть
о
том,
что
воспитание
ребенка
(даже
пока
он
постоянно
находится
в
материнских
объятиях)
происходит
в
окружении
довольно
многочисленной
группы
взрос
лых.
Маргарет
Мид
уделила
должное
внимание
этой
социальной
сре
де,
внутри
которой
и
существует
само
материнство.
Она
замечает,
что
«когда
ребенок
народа
манус
перенимает
от
взрослого
или
от
старшего
ребенка
какое-нибудь
слово
...
учитель
заводит
подража
тельную
песенку:
ребенок
говорит:
«па
пивею>,
и
взрослый
говорит
«
па
пивен»
...
и
так
шестьдесят
раз.
Можно
сказать,
что
обучение
здесь
происходит
путем
подражания
определенному
действию
...
Подражание
такого
рода
начинается
уже
через
несколько
секунд
по
сле
рождения
ребенка,
когда
одна
из
повитух-помощниц
подхватыва
ет
крик
новорожденного.»
Вот
первый
«О1ТИСЮ>
порядка,
нравствен
ного
авторитета
и
смысла.
Ни
первая,
ни
даже
сотая
ассоциация
между
словом
и
движени
ем
и
жестом
и
внутренним
состоянием,
навеянным
сновидением,
не
породили
бы
даже
первого
смутного
проблеска
связного
смысла.
Возможно,
для
образования
языка
понадобились
годы
и
столетия
подобных
усилий,
опиравшихся
лишь
на
действия,
которые
долгое
время
совершались
исключительно
ради
них
самих.
Без
укоренения
в
точном,
по-видимому,
даже
обязательном,
ритуале,
неожиданный
результат
-
осмысленные
звуки
-
так
и
не
появился:
целый
мир
смысла,
обнаруживавший
все
более
осмысленный
мир.
Каковы
бы
ни
были
его
многочисленные
воображаемые
источники,
сотворение
языка
не
было
удачной
цепочкой
случайностей,
и
уж
тем
более
досу
жим
развлечением,
отдыхом
после
трудов;
скорее,
это
было
непре
рывное
и
целенаправленное
занятие
древнего
человека
с
момента
его
появления.
Без
этих
упорных,
повторяющихся
подражательных
усилий,
на
чавшихся,
как
я
предполагаю,
в
изначально
бессловесном,
но
не
без
звучном
ритуале,
тончайшие
координации
голосовых
органов
нико
гда
бы
не
сделались
достаточно
натренированными,
чтобы
воспроиз
водить
устойчивые
фонетические
элементы
речи:
речь
оставалась
бы
бессвязным
потоком
звуков,
непригодных
для
подражания.
Поэтому
для
появления
даже
простейшей
речи
была
необходима
определенная
доза
механической
муштры;
и
муштра
эта,
должно
быть,
стала
делом
более
постоянным,
чем
изготовление
орудий
или
охота.
Однако
не
следует
оставлять
без
внимания
существенную
связь
между
вСЯКlUvt
физическим
движением
и
обретением
речи,
ибо
к
это-
118
IУ.
Дар
языков
му выводу
независимым
путем
пришли
теперь
психологи.
В
случаях
с
детьми,
у
которых
речь
задерживается
или
становится
неразборчи
вой,
они
выяснили,
что
способность
ребенка
обращаться
со
словами
можно
восстановить,
если
заново
заняться
его
моторным
поведением
-
а
именно,
заставить
его
снова
ползать,
так как
именно
эта
стадия
обычно
сопровождает
первые
попытки
овладеть
речью
или
следует
непосредственно
перед ними.
По-видимому,
австралийские
аборигены
обнаружили
эту
важ
ную
связь
задолго
до
современных
исследователей,
-
и
это
представ
ляется
вполне
закономерным
в
свете
нашей
гипотезы
о
первичности
ритуала.
Когда
ребенку
исполняется
год
(а
он
уже
готов
заговорить),
сообщают
Берндты,
бабушка
с
дедушкой
должны
научить
его
про
стенькому
танцу.
Так
пожилые
люди
«
воскрешают»
саму
ассоциа
цию,
которая
из
начально
сделала
возможной
связную
речь:
особенно
если
вспомнить,
что
примитивный
танец
сам
по
себе
уже
является
действием
повтора.
Совершенно
очевидно,
что
ребенок
готов
к
ри
туалу
и
речи
задолго
до
того,
как
он
окажется
готовым
к
труду.
Язы
коведы-марксисты
упорно
отказывались
признавать
этот
неоспори
мый
биологический
факт.
Пока
совершался
этот
переход
от
животных
сигналов
к
связной
человеческой
речи,
человек,
по
всей
видимости,
не
догадывался
о
своем
предназначении,
до
тех
пор
пока
не
завершил
его
и
не
узрел
результаты;
по
сути,
только
сейчас
мы
обладаем
достаточными
све
дениями,
чтобы
воссоздать
весь
этот
переход
и
восполнить
с
помо
щью
воображения
недостающие
(и
никак
иначе
не
восполнимые)
звенья
этого
долгого
пути.
Стоило
человеку
создать
лишь
начатки
языка,
и
пути
назад
уже
не
было:
отныне
ему
приходилось
цепляться
за
речь,
как
за
собственную
жизнь,
ибо
он
навсегда
утратил
многие
из
своих
доязыковых
животных
реакций.
Характерно,
что
даже
у
шимпанзе
отсутствуют
некоторые
жиз
ненно
важные
инстинкты:
например,
они
не
научаются
спариваться
или
выкармливать
детенышей,
если
рядом
нет
старших
опытных
со
родичей;
только
подражая
им,
они
перенимают
нужные
навыки.
При
повреждениях
мозга,
затрагивающих
речевые
центры,
страдают
и
другие
аспекты
личности,
если
эту
специализированную
функцию
со
временем
не
берут
на
себя
другие
участки
мозга.
Без
речевых
ассо
циаций
мир,
который
человек
видит
вокруг
себя,
уже
не
столь
ос
мыслен,
каким
он
предстает
другим.
Мне
известен
случай,
когда
по
теря
связной
речи
в
старости
даже
породила
иллюзию
слеПОТЬJ:
то.
что
видел
глаз,
становилось
«
невидимым»
-
оно
уже
«теряло
всякий
смысл».
Без
слов
те
способы
передачи
смысла,
которые
есть
у
других
животных,
полностью
исчезают.
119
Миф
машины
От
обособленных
жестов
н
знаков,
сколь
бы
многочисленны
они
ни
были,
язык
отличается
тем,
что
он
образует
сложную
разветвлен
ную
структуру,
которая
в
ее
понятийной
uелостности
составляет
не
кое
Weftblfcf,
или
всеобъемлющее
символическое
обра~ление,
спо
собное
охватить
множество
сторон
действительности:
это
не
статич
ное
изображение,
какими
являются
живопись
или
скульптура,
но
подвижная
картина
предметов,
событий,
процессов,
представлений,
целей,
где
каждое
слово
окружено
щедрой
полутенью
исконного
конкретного
опыта,
а
каждое
предложение
несет
в
себе
некую
сте
пень
новизны
-
хотя
бы
потому,
что
время
и
место,
намерение
и
слу
шатели,
изменяют
его
смысл.
Вопреки
Бергсону,
язык
-
наименее
геометричное,
наименее
статичное
из
всех
искусств.
Для
многих
примитивных
народов,
как
обнаружили
антрополо
ги,
характерно
следующее:
племя
чувствует,
что
его
тяжкая
ответст
венность
-
путем
обрядов
или
словесных
заклинаний,
пунктуально
совершаемых
изо
дня
в
день,
помогать
солнцу
взойти
и
не
давать
вселенной
распасться.
Это
гораздо
более
разумное
прочтение
под
линного
назначения
языка,
нежели
современные
представления
о
том,
что
использование
человеком
слов
вовсе
ничего
не
значит,
что
сознание
-
иллюзия,
что
любое
человеческое
поведение
можно
пере
вести,
с
помощью
подходящего
механического
аппарата
и
символи
ческих
абстракций,
в
количественную
систему,
свободную
от
субъек
тивности
и не
нуждающуюся
в
дальнейшем
человеческом
истолкова
нии.
Что
до
такой
предпосылки,
то
тут
можно
задать
единственный
вопрос:
много ли
смысла
останется
в
мире,
если
ученый
наблюдатель
исключит
из
него
собственный
субъективный
вклад?
Ни
одна
меха
ническая
система
не
знает,
в
чем
смысл
смысла.
Наверное,
нашего
внимания
заслуживает
еще
один
момент.
У
нас
имеются
веские
основания
полагать,
что
лишь
постольку,
по
скольку
звуки
и
слова
могли
быть
строго
упорядочены
и
закреплены,
из
их
различных
сочетаний
и
последовательностей
могли
рождаться
определенные
значения
Для
того,
чтобы
управлять
бесчисленными
вариациями
смысла,
создаваемыми
языком,
сами
слова
должны
оста
ваться
сравнительно
постоянными
величинами
-
подобно
тому,
как
для
создания
сложной
протеиновой
молекулы
углерод,
кислород,
водород.
И
азот
в
нормальных
условиях
должны
оставаться
устойчи
выми.
Очевидно,
что
не
сами
слова
-
как
абстрактные
вместилиша
смысла,
-
но
могушество
образуемых
ими
сочетаний
наделили
язык
способностью
внедряться
во
все
сферы жизни
человека,
опутывать
весь
окружающий
его
мир,
пронизывать
все
порывы
его
души.
Это
подводит
нас
к
новому,
отличному
от
общепринятого
истол
кованию
соотношения
между
точны~и
вербальными
формулами
и
~агиеЙ·
а
именно,
что
c.loBa
искони
не
просто
служили
средством
к
120