И действительно, в «Локисе» есть скрытое завершение, но оно убрано внутрь новеллы, оно
связно с развитием антиромантических тенденций в поздних произведениях писателя. Такой скрытый
характер направленности новеллы, очевидный для современников (например, для И. С. Тургенева), но
ставший неясным в изменившихся условиях литературного процесса, приводил к ошибочным
трактовкам «Локиса». Так, Л. П. Гедемин пишет: «...В этой новелле он [Мериме. – В. Л.] касается
проблем социальных, элемент фантастики и экзотики утрачивает свое характерное для предшествующих
произведений Мериме служебное назначение средства для глубокого и точного раскрытия характеров в
их национальной и исторической конкретности. Поведение, образ мыслей и чувств героев новеллы ни в
коей мере не определяется национальным своеобразием литовских нравов и обычаев. Снижает
достоинство новеллы и проводимая в ней мысль о низменности и порочности человеческой природы,
придающая ей антугиманистический характер и сближающая ее с произведениями декадентской
литературы»
101[101]
. «Локис» здесь вырван из эстетической системы Мериме
102[102]
, рассмотрен с позиций
другой эпохи, и выводы автора оказываются неверными.
На самом деле, при всей склонности графа Шемета к иррациональному взгляду на мир,
свойственному литовскому фольклору, как он описан Мериме, вовсе не народная легенда мате-
риализуется в новелле. Характерно, что граф ассоциируется с медведем в сознании его безумной матери,
в его собственном сознании, в восприятии панны Ивинской, ставшей его жертвой, в рассказе доктора
Фребера, но ни разу не говорится о какой-нибудь народной легенде в этой связи. Иначе говоря, ассоциа-
ция возникает в сознании образованных людей. Каковы основные источники, формировавшие их
сознание? Граф Шемет не интересуется национальной стариной, он читает «только современные
произведения» (т. 2, с. 439), «немецкую метафизику», а также «физиологию» (т. 2, с. 459), то есть книги
о телепатии, гипнозе и других «тайнах» психики. Когда он ссылается на народные предания о зверином
царстве, Мериме делает характер сноску: «См. Пан Тадеуш Мицкевича и Плененная Польша Шарля
Эдмона» (т. 2, с. 445). Сноска указывает на источник сведений графа Шемета.
Точно так же панна Юлиана Ивинская читала «одни только романы» (т. 2, с. 441). Ее «жмудская
баллада» есть ничто иное, как переложение баллады Мицкевича, а танцуемый ею с графом Шеметом
народный танец «русалка» вовсе не случайно, как нам кажется, от начала и до конца придуман самим
Мериме.
Итак, мировосприятие героев «Локиса» сложилось под
влиянием современной романтической литературы, идеалистической философии, модного мистицизма,
которые, не слишком затронув рационалистическую душу прусского профессора, нашли
благодатную почву в склонных к иррациональному душах литовцев.
При таком взгляде на произведение скрытый финал обнаруживается в главе шестой, где Михаил
Шемет истолковывает «дуализм, или двойственность, нашей природы» (т. 2, с. 459). Граф необычайно
точно рисует парадокс романтического (полюсного, контрастного) сознания: «У вас в руках заряженное
ружье. Перед вами стоит ваш лучший друг. У вас является желание всадить ему пулю в лоб. Мысль об
убийстве вызывает у вас величайший ужас, а между тем вас тянет к этому» (т. 2, с.=460). Беда Шемета в
том, что для него слишком несущественна грань между мыслью и поступком: «Я думаю, господа, что
если бы все мысли, которые приходят нам в голову в продолжение одного часа... я думаю, что если бы
записать все ваши мысли, профессор, – а я вас считаю мудрецом, – то они составили бы целый фолиант,
на основании которого, быть может, любой адвокат добился бы опеки над вами, а любой судья засадил
вас в тюрьму или сумасшедший дом» (т. 2, с. 460).
Таким образом, преступление действительно совершается графом – и совершается закономерно,
ибо романтическое сознание, воплощенное в действие, выходит за рамки человеческих норм. Убийство
можно было бы предотвратить, но окружение Шемета, зараженное романтическими фантазиями, ждет
от графа действия, ждет из года в год, со дня его рождения – и романтический бред материализуется,
обретая форму преступления.
Итак, «Локис» вовсе не декадентское произведение, а закономерно возникшая форма борьбы
реалиста Мериме с позднеромантическими тенденциями. Можно говорить о «Локисе» как о творческом
завещании писателя. В области жанра это выразилось в синтетичности, позволяющей в общих чертах
считать данное произведение итоговой моделью, в которой отразилось развитие жанровой системы на
разных этапах творчества Мериме.
Сочинения. Т.=14. М.; Л., 1967. С. 213.
101
[101]
Гедемин Л. П. Проспер Мериме // История французской литературы. М., 1956. Т. 2. С. 435.
102
[102]
На отсутствие в этой главе «Истории французской литературы» анализа системы
эстетических взглядов Мериме справедливо указывала профессор М. Е. Елизарова. См.:
Елизарова М. Е. История французской литературы // Вопросы литературы. 1958. № 1. С. 232.