Левит С.Я. (сост.) Антология исследований культуры. Т 1. Интерпретации культуры

Подождите немного. Документ загружается.

фигурируют в таблицах под разными названиями как три (азанде, ньямньям, адио) или

даже четыре (абандиа) разных народа. Стали очевидны старые затруднения, связанные с

выделением единиц сравнения и определением того, принадлежат те или иные институты

к одному классу и не следует ли допустить их общее этническое происхождение Еще одна

проблема сопряжена с оценкой степени влияния других факторов — как то социальных,

расовых, факторов среды, — которая необходима для того, чтобы выяснить, какое

значение может быть придано статистическим корреляциям между состояниями

культурного развития и степенью распространения того или иного института или обычая.

Авторы вполне отдавали себе отчет в этих затруднениях и признают на первой же

странице, что «вряд ли существует хоть какое-нибудь социологическое обобщение,

которое бы не спотыкалось о тот или иной неудобный факт»

. Я еще раз подчеркиваю, что

исследования такого рода, как правило, завершаются либо такими выводами, которые

интересны и полезны, но которых по большей

==664

Э. Эваис-Причард. Сравнительный метод в социальной антропологии

части и следовало ожидать, — например, о том, что существует явная связь между

экономическим ростом и развитием управления, права, военного дела, рабства, знатного

сословия, индивидуальной и сословной собственности на землю, — либо же такими

корреляциями, которые, даже обладая некоторой значимостью, не раскрывают причин, —

например, у пастушеских народов женщина находится в угнетенном положении,

доминирует патрилинейный принцип, полигамия достигает пика своего распространения,

а инфантицид и каннибализм почти не наблюдаются. Метод статистической корреляции

способен лишь ставить вопросы, но не может сам по себе ответить на них.

Статистический способ применения сравнительного метода в крупномасштабных

исследованиях в нашей стране был отвергнут, в Голландии же почти вышел из

употребления. Однако в Англии цель установления законов, или универсалий, — т. е.

суждений, из которых нет исключений, — продолжал отстаивать Радклиф-Браун, один из

самых почитаемых и влиятельных служителей нашей науки; вместе с тем, статистикой он

не пользовался, и на практике его версия сравнительного метода в целом представляла

собой возвращение к иллюстративному методу.

Я с сожалением вынужден заметить, что

многое из того, что было им написано, Штейнмец заклеймил бы как праздную

спекуляцию, а Нибор рассматривал ее как пример того, против чего он решительно

протестовал, т. е. как вольную практику придумывания удобного объяснения того или

иного социального феномена с последующим поиском таких иллюстраций, которые бы

его подтверждали, и пренебрежением всего остального относящегося к данной проблеме

материала. Приведу несколько коротких примеров. В своей ранней статье «Брат матери в

Южной Африке» он, вероятно, был прав, высгупив против концепции пережитков, но его

позитивный вклад, как мне кажется, не является той моделью процедуры научного

исследования, какой он претендует быть. Радклиф-Браун пытается показать, что в

соответствии с так называемым принципом эквивалентности сиблингов чувство нежности

к матери распространяется на ее брата, а чувство почтения к отцу — на его сестру. Однако

в этой статье не предпринимается попытка связать это предполагаемое перенесение

чувств с системой родства в целом (например, брат матери является также и братом жены

отца), правами собственности, политической властью и т.д. Факты специально

подбираются и в итоге ограничиваются пятью иллюстрациями (источники сведений о

двух обществах не называются), а все другие народы мира игнорируются, хотя

==665

Методы интерпретации культуры

у всех есть сыновья сестер и братья матерей. Д-р Гуди недавно обратил внимание на

некоторые из этих недостатков

. Рассуждения, содержащиеся в статье, представляют

собой не более чем порочный круг пере-описании, не подтверждающихся фактическими

данными, полученными в других обществах, в частности, собранной позднее

Малиновским подробной информацией о тробрианцах. В другом очерке Радклиф-Браун

(чьи взгляды на отношение между социологией и историей, следует напомнить,

совпадают со взглядами Конта и марксистских теоретиков) говорит нам, что форма,

принимаемая религией, определяется формой социальной структуры, вследствие чего мы

можем, например, ожидать обнаружения культа предков там, где существует система

линиждей, в частности в Китае и древнем Риме. Между тем существует много обществ, в

которых есть культ предков, но нет даже следа существования системы линиджей;

наиболее же яркий пример системы линиждей дадут нам, вероятно, арабы-бедуины,

которые, как известно, являются мусульманами. В еще одном очерке он утверждает, что

там, где поддержание существования людей зависит главным образом от охоты и

собирательства, животные и растения становятся объектами «ритуального отношения», и

это представляет собой частный случай общего закона, согласно которому любой объект

(или событие), имеющий важное значение для материального и духовного благосостояния

общества, имеет тенденцию становиться объектом «ритуального отношения». Но это

просто-напросто неверно, если только не понимать под «ритуальным отношением»

внимание любого рода, что лишает данное выражение какого бы то ни было смысла. Мне

в голову приходит масса негативных примеров, но я приведу лишь один: д-р Нидхем

сообщил мне, что у пенанов нет ничего,что можно было бы назвать ритуальным

отношением к саговой пальме, хотя последняя имеет чрезвычайно важное значение для их

выживания. Общий закон, установленный с такой легкостью, игнорирует большой объем

этнографического материала, посвященного тотемизму, — в особенности африканский

материал, который совершенно не согласуется с выдвинутым тезисом. Не подкрепляется

данный тезис и данными об аграрных и пастушеских народах. И еще один,

заключительный, пример: он говорит, что там, где общества делятся на половинные

фратрии, последние находятся в состоянии сбалансированной оппозиции, т. е. такого

противостояния, которое определяется им как «сочетание согласия и несогласия,

солидарности и различия». Мы вправе спросить: а может ли вообще быть как-то иначе?

Данное утверждение представляет собой трюизм, который содержится

==666

Э. Эванс-Причард. Сравнительный метод в социальной антропологии

уже в самом определении половин (moieties); практически то же самое можно было бы

сказать и о любой другой социальной группе. Такие обобщения, подкрепляемые

несколькими специально отобранными иллюстрациями, либо являются настолько

общими, что лишены всякого смысла, либо — там, где они сформулированы более точно,

— покоятся на слишком шаткой эмпирической базе и выносят за пределы рассмотрения те

данные, которые им противоречат. Здесь я могу привести слова Крёбера о старой

дилемме, стоящей перед социологом: «Как только он находит такую формулу, к которой

никто не может подобрать исключений, она оказывается по существу настолько

логической, настолько далекой от феноменов, что никто уже и не знает, что с ней делать

дальше»

Если оставить в стороне вопрос о том, насколько обоснованны такие гипотезы, то по сути

ясно, что чем они шире, чем более универсальными они претендуют быть, тем более

призрачными становятся эти абстракции. Далее можно предположить, что любая

претензия на универсальность требует по своей природе не социологического, а

исторического или психологического объяснения, тем самым нанося урон собственно

социологической задаче, состоящей не в том, чтобы объяснить сходства, а в том, чтобы

объяснить различия. Например, если в волшебных сказках, с точки зрения их

функциональной структуры присутствует строго ограниченное число тем — или даже

всего одна-единственная тема

, — то объяснение этого через изначальную типологию

вряд ли будет адекватным, если только не удастся показать, что сказки, имеющие

одинаковую структуру, обладают для разных народов совершенно различным смыслом, а

это еще нуждается в доказательстве. Чем более универсальным претендует быть

причинное объяснение, тем более тонким и неуловимым оно становится, и тем более оно

утрачивает свое социальное содержание.

Я бы хотел особо подчеркнуть важность различий для социальной антропологии как для

сравнительной дисциплины, поскольку можно утверждать, что прежде акцент обычно

ставился на сходства (это прямо бросается в глаза в книге «Золотая ветвь»), в то время

как социологического объяснения требуют именно различия. Вопрос этот сложный, ибо

институты должны быть в некоторых отношениях сходными, прежде чем отличаться друг

от друга в каких-то иных аспектах. В настоящий момент мы не имеем возможности далее

углубиться в эту проблему. Я могу лишь показать, что имеется в виду, при помощи одного

примера. Когда мы изучаем средиземноморские народы, нас, вероятно, привлекают не их

сходства,

==667

Методы интерпретации культуры

которые могут быть объяснены расовыми, географическими, психологическими и

историческими факторами, а различия между ними, для которых более уместным будет,

скорее всего, социологическое объяснение. Прежде всего мы задаемся вопросом, чем и

насколько греки отличаются от испанцев или итальянцев, а испанцы — от итальянцев или

греков. И только после этого нас интересует, почему они так отличаются

Тот способ применения сравнительного метода, который мы только что рассмотрели,

пользуется популярностью в Америке, где его называют в настоящее время кросс-

культурным подходом. Наиболее известным примером применения этого подхода

является книга Мердока «Социальная структура» (1949). Развернутая критика этой книги

потребовала бы очень много времени, которого, по моему мнению, она не заслуживает. Ее

скучные классификации и терминологические определения, как мне кажется, имеют

весьма невысокую ценность; и если она еще как-то может служить пособием в вопросах

частоты и распространения обычая, то относительно ее выводов можно,

солидаризовавшись с д-ром Кеббеном, спросить: стоит ли игра свеч

Таким образом, я

согласен с оценкой, которую дали этой книге Франц Штейнер, профессор Шапера, д-р

Нидхем и другие критики, она полна противоречий, а также утверждений и

предположений, не подкрепленных никакими фактическими данными. Статистическое

исследование, охватывающее 250 обществ, показывает, что к уже упоминавшимся

недостаткам — плохой выборке, скверно составленному перечню позиций, произвольным

и неадекватным критериям классификации — добавляется еще и почти неправдоподобно

некритическое использование источников. Сведения о том или ином народе, как правило,

черпаются у какого-то одного автора Хорошие, плохие, никакие авторы — и что сразу же

бросается в глаза, пишущие только поанглийски, — сгребаются в кучу, словно бы они

были равноценны в качестве источников

фактических данных. Бывает, один и тот же

источник, безо всякой попытки оценить его ценность, используется для получения

сведений о нескольких народах Если уж факты плохи и сомнительны, то что хорошего

можно сказать о выводах? Приведу лишь два примера. Нам говорят, что среди кабабишей

Судана «введение ислама разрушило экзогамию, сделав предпочтительным

брак с

дочерью брата отца» (с. 48). Какими данными продиктовано это утверждение и что автор

конкретно имеет в виду

Далее я обращусь еще раз к азанде, которые служат для меня лакмусовой бумажкой Зачем

брать в качестве авторитетов в области знания этого народа Селигменов (к коим я ис-

==668

Э. Эванс-Причард. Сравнительный метод в социальной антропологии

пытываю любовь и глубокое уважение), которые никогда не были ни в самой стране

азанде, ни в прилегающих к ней районах? Далее, если кому-то захочется выяснить,

включены ли азанде или какой-нибудь иной народ в данные таблиц, то в некоторых

случаях это сделать удается, хотя и с большим трудом, тогда как в других случаях это

вообще невозможно выяснить. Взять тех же самых азанде. Утверждение, будто

«некоторым представителям высшей знати азанде позволено жениться на своих дочерях»

(с 13), неверно, ибо всем членам королевского клана — а это многие тысячи людей —

позволено сожительствовать со своими дочерьми, если они этого пожелают, однако

конституируют ли такие случаи брак — это еще большой вопрос. Далее (с. 226, 239)

азанде называются среди тех народов, о существовании у которых кланов «данные

отсутствуют»; однако Селигмены (с. 500-501) дают всю необходимую информацию для

соответствующей таблицы. И в самом деле, есть в этом какая-то ирония, ибо Селигмены

пишут, что «кланов у азанде — легион». Я мог бы привести и массу других примеров

ошибочного использования источников, но упомяну лишь один, касающийся азанде. На

этот раз я процитирую одного из последователей Мердока, д-ра Хортона Д-р Кеббен, из

статьи которого я почерпнул эту выдержку (с 143), говорит, что в книге можно

обнаружить множество примеров квазиточности и выдающимся образчиком последней

является следующее утверждение об азанде Ссылаясь на Селигменов (с. 516), указанный

автор пишет, что с тех пор как азанде оказались под европейским управлением, половые

связи между людьми, не состоящими в браке, не подвергались наказанию (речь шла

главным образом о незамужних девушках) Источник, на основе которого было сделано

это утверждение, не приводится; кроме того, оно дается вне контекста, из которого же

проясняется, что в те времена, когда Селигмены

писали об этом народе, такого рода

внебрачные половые связи считались адюльтером, ибо подавляющее большинство

девушек, достигая брачного возраста, уже были замужем в правовом (по представлениям

азанде) смысле слова Я должен признаться, что нахожу такой способ обращения с

данными далеко не удовлетворительным В заключение следует сказать, что парадигма

социальной эволюции профессора Мердока кажется мне невразумительной, хоть я и

положил немало сил на то, чтобы в ней разобраться.

Со времени публикации книги Мак-Леннана до выхода в свет труда профессора Мердока

прошло 48 лет. Резонно было бы спросить, что же на сегодняшний день достигнуто

социальной антропологией в результате ее почти столетних попы-

==669

Методы интерпретации культуры

ток установить общие законы путем сравнения институтов в масштабах всего мира,

отчасти с использованием статистики. На мой взгляд, этот великий труд принес крайне

мало таких результатов, которые можно было бы считать надежными и общезначимыми.

То, что такого же мнения придерживаются и другие ученые, явствует из

предпринимаемых в последнее время усилий, нацеленных на более строгое использование

сравнительного метода, достигаемое при помощи ограничения исследования узким

кругом вопросов, обществами какого-то одного типа или тем и другим одновременно. По

общему признанию, такие ограничения порождают свои собственные затруднения:

например, если сравнивать общества одного и того же структурного типа, то в них могут

обнаруживаться огромные культурные

различия; если же исследуемые общества

принадлежат к одному и тому же так называемому культурному ареалу, то может

оказаться, что они значительно отличаются друг от друга по структуре. В тех случаях,

когда сравниваемые общества имеют много общего с точки зрения структуры, культуры и

географической среды, создаются наиболее благоприятные возможности для детального

контролируемого сравнения. Такое сравнение было бы интенсивным в отличие от

статистического подхода. Однако даже в этом случае сохраняются некоторые из

называвшихся нами трудностей, в частности, несоизмеримость и неадекватность данных.

Дюркгейм предпочитал такую процедуру работы с этнографическим материалом, считая,

что она обеспечивает более высокую точность получаемых результатов, нежели

непродуманное стягивание информации со всего мира — часто неточной, вырванной из

контекста и недоступной для критической проверки. В этом вопросе он, видимо, следовал

примеру своего учителя, Фюстеля де Куланжа. Его исследование религии аборигенов

Центральной Австралии являет собой пример такого ограниченного использования

сравнительного метода в наиболее благоприятных для такого подхода условиях. То же

самое можно сказать про очерк Мосса об эскимосах и работу Херца, посвященную

представлениям о смерти. В нашей стране примеры такого рода подхода можно найти в

исследовании Мейна о правовых институтах индоевропейцев и в работе Робертсона

Смита о жертвоприношении и социальной структуре у семитов.

Некоторые из нас — профессор Шапера, профессор Эгган, а также другие ученые (в том

числе и я), — в последнее время отстаивали необходимость проведения таких

интенсивных сравнительных исследований, ограниченных по своему мас-

К оглавлению

==670

Э. Эванс-Причард. Сравнительный метод в социальной антропологии

штабу, предполагая, что именно от них скорее всего следует ожидать полезных

результатов Профессор Шапера отдавал предпочтение ограничению исследования тем или

иным географическим регионом, имея в виду прежде всего тот ареал, в котором он сам

проводил свои выдающиеся исследования такого типа, т. е. Южную Африку. Бесспорно,

региональное ограничение исследования уместно, если народы региона обладают

родственными культурами (родственными языками и т.п.). Однако оно не подошло бы для

того региона, в котором главным образом работал я, т. е. для Южного Судана, где

культурные и социальные различия между народами очень велики. Здесь в пределах

региона необходимо было бы сделать определенную выборку — например, отобрать для

исследования нилотские народы, — хотя, как мне довелось выяснить, даже они

представляют для интенсивного сравнения слишком разнородную группу с точки зрения

природной среды, культуры и истории; а несопоставимость и недостаточность данных

делают достижение сколь-нибудь значимых результатов еще более сомнительным. Даже

тогда, когда я предпринял попытку сравнить лишь северные (наиболее известные)

нилотские народы, мне не удалось установить никаких корреляций, которые были бы, на

мой взгляд, достаточно существенными. И вообще говоря, я не думаю, что такой род

сравнения даст слишком много, сколь бы неотразимым ни казался сам метод. На мой

взгляд, он вряд ли даст что-то большее, нежели элементарную классификацию типов;

последняя

же приведет скорее к историческим выводам, но не к установлению

естественнонаучных законов, ради которого антропологи собственно и пользуются

сравнительным методом. Такая цель ставилась все более и более жестко, начиная с

Монтескье (или, если угодно, Конта) и кончая днем сегодняшним. Наиболее ярко она

была сформулирована в методологических рассуждениях Радклиф-Брауна, не

подкрепленных адекватными этнографическими данными. Мёрдок же констатировал, что

эта цель уже достигнута при помощи статистического подхода (который мне

представляется сомнительным), когда писал, что элементы социальной организации

«находятся в строгом согласии со своими собственными естественными законами, не

менее поразительном, нежели та строгость, которой подчинены преобразования и

комбинации атомов в физике или генов в биологии» (с. 183; см. также с. 259, 283).

Указанные ограничения, наложенные на использование сравнительного метода, дали

исследователю поистине значительный контроль над изучаемым материалом, однако

следует вместе с тем отметить, что чем меньшее число случаев ох-

==671

Методы интерпретации культуры

ватывается исследованием, тем меньше уверенность в том, что корреляция не будет

представлять собой всего-навсего ассоциацию, логическую связь или моральную

согласованность, ошибочно принятую за функциональную взаимозависимость. Приведем

пример. В достойных похвалы попытках профессора Глакмана доказать, что восстание и

другие формы конфликта служат поддержанию верховенства королевского двора, а

стабильность брака определяется формой социальной структуры, кроется невысказанный

аргумент, состоящий в том, что если в обществах, о которых он пишет, дело обстоит

именно таким образом, — а я вовсе не уверен, что это так, несмотря даже на ту

модифицированную форму, в которую недавно было облечено это утверждение, — то

вытекающие отсюда выводы должны быть общезначимыми. Ибо как же иначе можно

доказать, что предполагаемые корреляции значимы? На мой взгляд, мы имеем основания

утверждать, что данные выводы не объясняют борьбу за власть среди каролингов и

уровень разводов в современной Англии или Испании. Вполне очевидно, что при помощи

такой процедуры общий закон установить нельзя. Утверждение Дюркгейма и Мосса о

том, что для установления социологического закона достаточно одного хорошо

проведенного эксперимента, в социальной антропологии оказывается неубедительным.

Для формулировки гипотезы — да, достаточно; для установления закона — нет, если

понимать под «законом» такое обобщение, из которого нет исключений. Стоит найти хоть

один конкретный пример, не укладывающийся в общую формулировку, как ее тут же

необходимо либо отвергнуть, либо переформулировать заново; а за такими примерами

далеко ходить не приходится.

Учитывая это, можно с полным правом утверждать, что мелкомасштабные сравнительные

исследования оказались более плодотворными по сравнению с широкими

статистическими исследованиями. Можно даже пойти дальше и сказать, что интенсивное

исследование конкретного общества с познавательной точки зрения может оказаться

более эффективным, чем сравнение всего и вся, построенное на изучении литературы,

хотя бы потому, что теорию, вполне поддающуюся проверке в полевых наблюдениях,

редко можно проверить с той же строгостью при помощи изучения литературы. Это

должно быть очевидно для каждого, кто столкнулся с этим на собственном опыте.

Информация, необходимая исследователю для решения той или иной проблемы, в

литературе обычно оказывается недостаточной в силу того, что используемые

этнофафические отчеты писались еще тогда, когда соответствующая проблема еще не

была сформулирована.

==672

Э. Эванс-Причард. Сравнительный метод в социальной антропологии

Примером тому служит Малиновский. После того, как он провел полевое исследование на

Тробрианских островах, все не меньше него были озабочены проблемой сравнительного

метода. И тем не менее можно поставить вопрос, не будет ли преувеличением сказать, что

его описание Тробрианских институтов обладало большей ценностью для развития

социальной антропологии, нежели предшествовавшие ему более амбициозные

сравнительные исследования, хотя бы потому, что оно не оставило камня на камне от

многих социологических обобщений, прежде господствовавших в науке и все еще упорно

отстаивавшихся. Более того, было бы трудно поспорить с утверждением (будь оно

высказано), что наиболее значительные результаты, достигнутые с тех пор, были

получены благодаря таким конкретным исследованиям, а не благодаря сравнительным

исследованиям того типа, который мы выше рассматривали. И можно предположить, что

это в особенности касается вторичных полевых исследований, в которых проводится не

безотчетное сравнение общества, к которому принадлежит антрополог, с тем обществом,

которое он подвергает исследованию, а сравнение двух примитивных обществ, двух

образов жизни и способов мышления, отличных от тех, которые составляют личный

жизненный опыт исследователя.

И правда, существует опасность, что в тот момент, когда теоретический капитал прошлого

окажется исчерпанным, наша наука может распасться на последовательный ряд

разрозненных этнографических исследований. Произойди такое, и не останется никакого

места для социальной антропологии как самостоятельной научной дисциплины. Радклиф-

Браун поднял серьезную проблему, когда писал, что «в отсутствие систематических

сравнительных исследований антропологии грозит вырождение в историографию и

этнографию»

. Совершенно ясно, что он имеет в виду. Однако, по моему мнению, он не

обратил достаточного внимания на тот факт, что антропологические исследования

развивались в несколько ином направлении, нежели тот род литературного

сравнительного исследования, с которым он был знаком и который сам практиковал, во

всяком случае в последние годы жизни. Литературные

исследования уступали дорогу

тому методу, который я везде (хотя, возможно, не совсем точно) называл опытным

методом (experimental method). Этот метод, конечно же, в некотором роде является

сравнительным, поскольку иного метода не существует, однако по типу он несколько

отличается; мне представляется, что он более созвучен обычным исследовательским

процедурам, принятым в естественных науках.

Зак.5

==673

Методы интерпретации культуры

Поворот от литературных сравнительных исследований к экспериментальным полевым

исследованиям — одно из важнейших изменений, происшедших в социальной

антропологии нашего столетия. Я, например, написал книгу о колдовстве у азанде. Другие

ученые могут провести, а некоторые уже и провели, исследования колдовства в других

обществах, в свете чего можно сказать, какие из сделанных мною выводов могут быть

признаны общезначимыми, а какие — надежными и обоснованными (при условии, что

наблюдения и интерпретации были правильны) только для азанде или еще какихнибудь

обществ. Если бы было проведено достаточно исследований по этой теме, то мы пришли

бы к общим выводам, хотя я и не считаю, что им следует придавать статус универсальных

законов. Какой-то другой приемлемой процедуры исследования я не вижу. Вместе с тем,

следует помнить, что она может принести плоды лишь тогда, когда каждый исследователь

будет знать гипотезы, выдвинутые другими, и будет готовым их проверять, а не будет

игнорировать их в своей работе, подобно Клакхону, который в своем исследовании

колдовства у навахо совершенно проигнорировал мое более раннее исследование.

Позвольте привести еще один пример из моего опыта. Когда я приступил к изучению

азанде, вскоре выяснилось, что их магия во многих аспектах (в частности, с точки зрения

заклинаний и мифов) значительно отличается от тробрианской магии, характерные

особенности которой были описаны Малиновским. Тогда у меня возникло

предположение, что эти различия могут быть объяснены разными правилами овладения

магией, принятыми в этих обществах. Это была очень ограниченная гипотеза; верна ли

она — я не знаю, хотя любому полевому исследователю было бы очень легко ее проверить

за те 30 лет, которые истекли с тех пор, как я ее высказал. Насколько мне известно, ни

один полевой исследователь до сих пор не подверг ее проверке. Разумеется, не следует

ждать больших достижений, пока каждое исследование не будет проводиться с учетом

ранее выдвинутых гипотез, т. е. не будет нацелено на их подтверждение, опровержение

или модификацию. Я склонен предполагать, что, именно пытаясь решать такие маленькие

проблемы, а не пускаясь в широкие обобщения, мы сможем достичь прогресса:

постепенно, шаг за шагом, но с прочной опорой на этнографические факты.

Итак, я постепенно подхожу к завершению. Я полагаю, что никто не станет спорить с тем,

что у социальной антропологии нет никакого другого метода, кроме наблюдения,

классификации и

сравнения, которые могут быть воплощены в той или иной форме. Это

можно принять как аксиому. Этот метод по

==674

Э. Эванс-Причард. Сравнительный метод в социальной антропологии

существу ничем не отличается от того, которым пользовался Монтескье, и от того, что

говорили о нем в последнее время Радклиф-Браун и другие авторы. Но с тех пор, как была

написана книга «L 'esprit de his»', прошло 200 лет, и мы вправе еще раз спросить, чего же

все-таки удалось достичь при помощи сравнительного метода за этот огромный срок.

Конечно же, очень немногое из достигнутого может претендовать на статус законов,

сопоставимых с законами, которых удалось достичь за эти два столетия в естественных

науках. Мы нисколько sie приблизились ни к той mathematique sociale", о которой

возвещал Кондор"е, ни к тем законам последовательности и сосуществования, которые,

как верил Конт, могут быть открыты при помощи methode historique'" (сравнительного

метода). Метод не принес обнадеживающих результатов.

В чем же причины? Во всех науках метод одинаков; они отличаются друг от друга лишь

технически, в той мере, в какой разные типы феноменов требуют разного подхода.

Почему же тогда социальные науки настолько отстали в развитии? Иногда говорят, что

мы смогли бы установить законы социальной жизни, если бы больше и лучше знали

исследуемые факты, в то время как дело обстоит совершенно иначе. Антропологам было

легко спекулировать по поводу примитивных институтов, пока о них было почти ничего

не известно. Ныне это дается уже не так легко, ибо всегда находятся факты,

предоставляемые опытными исследователями-профессионалами, которые могут оспорить

любую общую теорию. Здесь мы можем кое-чему научиться у историографии. Как

отметил Коллингвуд

, историки-позитивисты имеют обыкновение считать, что, как

только будет собрано достаточное количество фактов, можно будет установить и законы

истории, однако, счастливо погрузившись в дело собирания гор новых фактов, о законах

они в конце концов начисто забывают.

Сложность изучаемых феноменов — еще одна причина медленного прогресса социальной

антропологии. Конт, который, несмотря на всю свою многословность, имел ясное

понимание научного метода, говорил нам, что в иерархии наук каждая может

установиться лишь тогда, когда нижестоящая наука обретет прочный фундамент.

Поскольку социология, королева наук, находится в вершине иерархии, то она возникает

последней и должна ждать развития психологии, или, как он ее называл, церебральной

физиологии. Причиной такой последовательности развития наук, — на одном конце ко-

' «О духе законов» (фр.).

" Социальная математика (фр.).

"" Исторический метод (фр.).

22*

==675

Методы интерпретации культуры

торой располагается математика, а на другом социология, — является то, что изучаемые

феномены, по мере того как мы движемся вверх по шкале, становятся все более и более

сложными. Стало быть, те феномены, которые исследуются социологией, — самые

сложные. Поэтому мы должны признать, что чем выше сложность наук, тем меньшей

степенью общности обладают

их концепции. И в самом деле, даже самые простые

институты самых примитивных народов могут быть непостижимо сложными, а

действующие факторы — столь многочисленными и разными, что оказывается очень

трудно выделить корреляции между независимыми переменными, если, конечно,

предполагать, что таковые есть. Но это еще не полностью объясняет, почему социальная

антропология, несмотря на обилие исследований, проводившихся в последние несколько

десятилетий, не достигла чего-то большего, нежели обобщений очень низкого уровня.