Левит С.Я. (гл. ред.) Культурология. XX век. Энциклопедия. Том 2

Подождите немного. Документ загружается.

161

том интереса С. становится социология; у него возникает идея создания единой индуктивной науки об об-ве, обобщения этногр. и

истор. фактов. Социол. воззрения С., сложившиеся под значит, влиянием работ Спенсера и чеш. социолога Ю. Липперта, развива-

лись далее в русле этого замысла и нашли отражение в двух его осн. социол. трудах “Народные обычаи” (1906) и “Наука об об-ве” (в

4 т., 1927). Книга “Наука об об-ве”, задуманная как учебник, не была завершена; ее закончил ученик и осн. популяризатор идей С. А.

Келлер.

“Народные обычаи” — важнейшее произведение С., один из наиболее влият. трудов о социальных нормах в истории ранней амер.

социол. мысли. Осн. теор. идеи этого труда выстраиваются вокруг таких проблем, как природа норм и обычаев, их происхождение,

изменение обычаев, механизмы закрепления обычаев и их институционализации, связь обычаев с социальными группами. Проблема

возникновения и закрепления обычаев решается С. с позиций социал-дарвинизма. Обычаи складываются на основе удовлетворения

индивидами своих потребностей: опр. способы поведения, удовлетворяющие ту или иную потребность и в силу этого выгодные для

индивида, закрепляются, становятся привычными. Первонач. механизмом возникновения обычаев является метод проб и ошибок

(метод “грубого эксперимента и отбора”): одни способы поведения оказываются менее болезненными по сравнению с другими, бо-

лее эффективно обеспечивают удовольствие и оберегают человека от страдания, а потому имеют больше шансов на сохранение.

Групповая жизнь людей и их борьба за существование способствовали распространению функционально полезных способов пове-

дения в социальной группе и превращению их в обычаи. Обычаи являются осн. социетальной силой. Они опосредствуют в об-ве

удовлетворение всех чело-веч. потребностей и накладывают социальные ограничения на биологически детерминированное поведе-

ние каждого члена об-ва. Поскольку возникновение обычаев не осознается людьми, то их происхождение всегда “окутано тайной”, а

сами обычаи наделяются для людей “силой фактов”. Осн. свойствами нар. обычаев С. считал их инертность, изменчивость, тенден-

цию к совершенствованию и согласованности.

Обычаи всегда непосредственно связаны с той или иной группой; каждая группа имеет свои обычаи. Развивая эту идею, С. ввел по-

нятие “мы-группа”, “они-группа” и “этноцентризм”, получившие впоследствии широкое применение в социальных науках. Принад-

лежность к “мы-группе” всегда определяет этноцентрич. воззрения человека на мир. Формы проявления этноцентризма бывают раз-

личными: идея истор. миссии и “избранности” собств. народа, патриотизм, шовинизм.

Когда обычаи соединяются с теми или иными идеями и рац. обоснованиями их существования, они превращаются в нравы. Даль-

нейшей ступенью закрепления обычаев, служащей формированию опр. социальной структуры для поддержания опр. группы идей и

обычаев, являются институты. Функцией институтов всегда является удовлетворение человеч. потребностей. Выделяя четыре “ве-

ликих движущих мотива человеч. поведения” (голод, любовь, честолюбие и страх), С. разделил институты на четыре класса: инсти-

туты социетального самосохранения, обеспечивающие удовлетворение потребностей в питании и самосохранении (промышленная

организация, собственность, “регулятивная организация”); институты социетального самовоспроизводства, удовлетворяющие сек-

суальную потребность и служащие продолжению рода (брак и семья); институты самоутверждения, удовлетворяющие человеч.

“тщеславие” и “честолюбие” (спорт, игры, танец, мода, украшения, престиж и т.п.); религ. институты, связанные со “страхом перед

духами” (анимизм, шаманизм, фетишизм, табу, ритуал, жертвоприношение, магия и т.п.). В работе “Наука об об-ве” С. и Келлер

привели обширный этногр. материал, иллюстрирующий развитые в труде “Нар. обычаи” идеи и классификации.

Развиваемый С. социол. подход был по существу антропологическим. Хотя труды С. пользовались в свое время большой популяр-

ностью, а “Нар. обычаи” вошли в золотой фонд социол. классики, его этнографически-ориентированный подход не получил сколь-

нибудь широкого распространения. К числу осн. заслуг С. можно отнести большой вклад, внесенный им в институционализацию

социол. науки в США. В частности, в 1875 он ввел в Йельском ун-те первый в истории амер. науки курс социологии.

Соч.: Protectionism: The -ism Which Teaches that Waste Makes Wealth. N.Y., 1885; Earth-hunger and other Essays. New Haven a.o., 1913;

The Forgotten Man, and other essays. New Haven, 1918; The Science of Society (with A.G. Keller). V. 1-4. New Haven; L., 1927; War and

other essays. New Haven; L., 1919; What Social Classes Owe to Each Other. New Haven; L., 1925; Essays of William Graham Sumner. V. 1-

2. New Haven; L., 1934; Folkways, a Study of the Sociological Importance of Usages, Manners, Customs, Mores and Morals. Boston; N.Y.

etc., 1940; The Challenge of Facts and other Essays. N.Y., 1971.

Лит.: Starr H.E. William Graham Sumner. N.Y., 1925; ParkR.E. The Sociological Methods of William Graham Sumner, and of William I.

Thomas and Florian Znaniecki// Methods in Social Science: a Case Book. Chi., 1931; Sumner Today: Selected essays ofW.G. Sumner. New

Haven, 1940; Curtis B. William Graham Sumner. New Haven,1940.

В. Г. Николаев

САМОБЫТНОСТЬ — существенное и постоянное проявление тех компонентов культурного достояния данного об-ва, к-рые ока-

зываются функционально необходимыми на новых этапах его существования, обеспечивая его самосохранение и идентичность при

всех изменениях в нормативно ценностной и смысловой сферах. С. можно определить и как способность поддержания присущих

данному об-ву принципов социокультурной регуляции в разл. ситуациях.

Проблематика С./идентичности восходит к концепциям культурного плюрализма, утверждавшимся в рамках как культурной антро-

пологии, так и теории цивилизаций. Однако вопрос о соотношении универсалий и локальных культур был существенной антитезой

философии культуры и теор. культурологии на протяжении 19-20 вв.

Концептуальное оформление этой проблематики происходило лишь в 70-х гг., в ходе преодоления парадигмы “модернизация-

традиционность”, обнаружившей свою явную неадекватность при объяснении культурных процессов, совершавшихся в незап.

странах. Категория идентичности во многом вытеснила “традицию” как неадекватное понятие для описания существ, процессов в

162

культуре. Этой проблематике уделялось огромное внимание на междунар. конференциях в 70-е гг., и авторитетом ЮНЕСКО было

признано принципиальное значение принципа С. (идентичности) в культурном самоопределении об-ва и в междунар. отношениях. В

документах ЮНЕСКО С. определяется как “жизненное ядро культуры, тот динамич. принцип, через к-рый об-во, опираясь на свое

прошлое, черпая силу в своих внутр. возможностях и осваивая внешние достижения, отвечающие его потребностям, осуществляет

процесс постоянного развития”.

Т.о., в С. совмещается преемственность и способность к переменам. Рус. термин более полно передает оттенки этого понятия, чем

его англ. или франц. коррелят — “идентичность”. До недавнего времени употреблялся еще менее адекватный термин “личность”.

Термины “идентичность” и “личность” заимствованы из социальной психологии, где они успешно применялись для обозначения

внутр. определенности и самосознания личности, а также этнич., религ., социальных, половых, возрастных и профессиональных

слоев и групп. Эта определенность сохраняется во всех изменениях данных групп и в их ролевых отношениях. Перенос этого поня-

тия на культурные феномены нац. уровня вызвал немало проблем, связанных с соотношением действительных культурных характе-

ристик и их осознанием.

Понятие “С.” тесно связано с полит, понятиями “независимость” и “суверенитет”.

Недостаток приведенных определений понятия “С.” в том, что в них очень тесно переплетаются объективные и субъективные ас-

пекты и установить их соотношение представляется невозможным. Нередко в это понятие вкладывается либо самосознание об-ва

или индивида, либо, напротив, дорефлективный смысл бытия, что с трудом поддается аналитич. определению, необходимому для

социальной теории.

Лит.: Ерасов Б.С. Культура, религия и цивилизация на Востоке: (Очерки общей теории). М.. 1990; Abdel-Maiek A. Social Dialectics.

V. 1: Civilization and Social Theory. L., 1981; Identity: Personal and Socio-Cultural: a Symposium. Uppsala, 1983.

Б. С. Ерасов

САМООРГАНИЗАЦИЯ В КУЛЬТУРЕ - проявление внутр. способности и возможности культуры реализовать самоосуществляе-

мые процессы своего регулирования. Отличит, черта этих процессов — спонтанность, самопроизвольность, отсутствие единого рац.

начала. Анализ С. в к. основан на парадигме синергетики, развивающей идеи самоорганизации сложных систем. 06-щечеловеч.

культура (панкультура), а также любые типы локальной, этнонац. или иной культуры, выступают как сверхсложные, бесконечно-

мерные, хаотизированные на уровне элементов, но упорядоченные на разных уровнях организации социоприродные системы. Эти

системы являются открытыми, интенсивно обмениваются веществом и энергией с окружающей природной средой, используя ее

ресурсы. Происходит и обмен ресурсами и информацией с другими культурами. Внутр. механизмы формирования структур в куль-

туре подчиняются фундаментальной игре двух противоположных начал: рассеивающего, “разбрызгивающего” фактора (кризис,

спад активности в той или иной области культурной деятельности) и созидающего фактора, наращивающего неоднородность в ок-

ружающей среде (формирование культурных центров и культурных ареалов, расцвет культуры в тот или иной период и т.п.).

Функционирование социокультурных систем корректируется системой прямых и обратных связей, приобретающих положит, или

отрицат. для развития этих систем характер. Отрицат. связи поддерживают сохранение сложившихся структур и отношений, поло-

жит. обеспечивают восприимчивость системы к новой информации, ее обмен энергией с внешней средой. Соотношение между по-

ложит, и отрицат. связями обеспечивает степень устойчивости и изменчивости данной культуры, ее рост, качественную трансфор-

мацию, способность развиваться в меняющихся условиях существования. Гармонич. равновесие во взаимодействии положит, и от-

рицат. связей формирует динамич. устойчивость культуры, т.е. оптимальное соотношение между целостностью, способностью со-

хранять себя как единое целое, и способностью постоянно обновлять себя. Мера подобной динамич. устойчивости для каждой куль-

туры и даже для каждого истор. периода ее развития своя, несводимая к к.-л. внешнему шаблону. Динамич. устойчивость культуры

— состояние относительное; на конкр. уровне культурных изменений можно видеть, что развитие систем и элементов культуры

идет прерывно, дискретно, путем прохождения через кризисные ситуации, к-рые являются по существу неустойчивыми состояния-

ми. Именно неустойчивость выступает важнейшим моментом в процессе развития культуры, дающим импульс процессам самоорга-

низации. Нарушение относительно устойчивого состояния является следствием накопления колич. и кач. изменений культурного

целого. После исчерпания возможности адаптивного развития культурной системы и резервов постулат, модификации в системе

прерывается линейное развитие и она, пройдя через критич. точку, вступает в состояние неустойчивости, кризиса. Разрешение нако-

пленных противоречий порождает новое качество элементов культуры, их взаимосвязей и структуры и ведет к новому стабильному

и одновременно более сложному уровню всей культурной организации. Новая стабильность культурной системы достигается боль-

шим числом типов взаимосвязей и взаимодействий ее элементов; вместе с тем нарушение любого типа этих связей ведет к потере

устойчивости системы. Чем сложнее организация культурной системы, тем более вероятна потеря относительной ее устойчивости.

В целом смена состояний устойчивости и неустойчивости образует динамич. циклы в развитии любой культуры. Эти циклы опреде-

ляются изменением траектории развития, его новым уровнем. При этом крайне трудно, а в подавляющих случаях невозможно зара-

нее предсказать кач. состояние культурной системы после прохождения ею “порогового” значения (т.н. точки бифуркации): ее бу-

дущее состояние представлено рядом возможных вариантов, реализация к-рых оказывается зависимой от воздействия всей совокуп-

ности факторов, определяющих состояние культурной системы в критич.точке.

Сложность культуры как самоорганизующейся системы состоит в ее двойственной природе: культура подчиняется общим законо-

мерностям функционирования больших космич. и природных систем, и вместе с тем ее динамика складывается под воздействием и

в рез-те рац. действий огромного числа людей, способных осуществлять оценки окружающего мира, производить отбор своих по-

ступков и собств. решений, выбирать варианты развития групповых сооб-в. Все это ведет к значит. усложнению прямых и обратных

163

связей культурных систем, взаимодействия в них традиций и инноваций. Все более широкое включение человеч. интеллекта в про-

цессы самоорганизации ведет к повышению непредсказуемости развития культуры. Возможность новых вариантов развития как бы

порождается в каждой точке культуры, а направление развития зависит от множества субъективных предпочтений и приоритетов.

Это создает ситуацию, когда каждое состояние социокультурной системы выступает как бифуркационное. Неотрегулированное,

спонтанное столкновение субъективно разумных линий поведения огромного числа людей могло бы привести к социальному хаосу.

Однако в культуре вырабатываются такие механизмы, к-рые подчиняют эту индивидуальную спонтанность опр. правилам и тем

самым упорядочивают ее: таковы система законов и правовых норм, государственно-адм. и иные управленч. регуляторы и др.

Именно эти регуляторы концентрируют и представляют в культурной практике общерац. начало, с наибольшей очевидностью вы-

ражающее себя в праве, гос-ве, армии, системе образования и др. Все эти концентрированные проявления общерац. начала нельзя

рассматривать как моменты, противостоящие процессам С. в к. Хотя деятельность этих институтов не всегда гармонично согласует-

ся со спонтанно развивающимися самоорганизационными процессами, в целом проявляемое в них рац. начало выступает в качестве

важного сост. элемента и дополнит, механизма процессов самоорганизации. Усиление рац. основы и расширение масштабов дейст-

вия механизмов управления приводят к резкому усложнению и в конечном итоге ускорению спонтанных процессов С. в к.

Лит.: Моисеев Н.Н. Алгоритмы развития. М., 1987; Волновые процессы в обществ, развитии. Новосиб., 1992; Переходы и катастро-

фы. М., 1994; Князева Е.Н., Курдюмов С.П. Законы эволюции и самоорганизации сложных систем. М., 1994.

Г.А. Аванесова

САРТР (Sartre) Жан-Поль (1905-1980) - франц. писатель, философ, критик, обществ, деятель. Окончил в 1929 Высшую нормаль-

ную школу в Париже, в 1933-34 изучал нем. философию, стажируясь при Франц. ин-те в Берлине. Преподаватель философии. Пер-

вые крупные публикации, составившие ему имя, роман “Тошнота” (1938) и сборник новелл “Стена” (1939). В годы войны выходят

важнейшие филос. сочинения С. — трактаты “Воображаемое” (1940) и “Бытие и небытие” (или “Бытие и ничто”, 1943). С. — участ-

ник Сопротивления, сразу после освобождения Франции выдвинулся как лидер экзистенциализма в литературе и философии, идео-

лог некоммунистич. “левой интеллигенции”, тяготевшей к неортодоксальному, не-сталинистскому марксизму; ее печатным органом

стал литературно-филос. и полит, журнал “Тан модерн” (“Новые времена”), созданный С. в 1945 совместно с Р. Ароном, Мерло-

Понти, С. де Бовуар и др. Притяжение и отталкивание, которые испытывал С. по отношению к марксизму и коммунизму, отрази-

лись в его публицистич. и теор. работах послевоенного периода — “Материализм и революция” (1946), “Критика диалектич. разу-

ма” (1960) и др. После 1968 С. окончательно порвал с коммунизмом и выступал в поддержку ультралевых полит, движений. Худож.

творчество С. 40-60-х гг. включает в себя драмы “Мухи” (1943), “За закрытой дверью” (1944), “Грязные руки” (1948), “Дьявол и

Господь Бог” (1951) и др., незавершенный романный цикл “Дороги свободы” (или “Пути к свободе”, 1945-49), наконец, автобиогр.

кн. “Слова” (1964). В 1964 С. отказался от присужденной ему Нобелевской премии по лит-ре.

Философия С., генетически связанная с феноменологией Гуссерля и экзистенциализмом Хайдеггера, является образцом той совр.

“метафизики”, к-рая, по словам Мерло-Понти, представляет собой “истолкование человеч. жизни”, а потому может реализоваться в

формах и отвлеченной рефлексии, и худож. творчества или же психоанализа конкр. истор. личности (напр., писателя). Переворачи-

вая классич. тезис Спинозы, С. заявляет, что для человеч. сознания “существование предшествует сущности”, т.е. человек обретает

свое бытие лишь в ходе своих взаимоотношений с предметами или другими лицами внешнего мира. Эти конкр. интенциональные

отношения, принципиально несводимые к отношениям абстрактно-познавательным, составляют у С. гл. предмет феноменологич.

анализа. В “Бытии и небытии” взаимодействие материальных вещей (“бытие-в-себе”), индивидуального сознания (“бытие-для-

себя”) и сознания интерсубъективного (“бытие-для-другого”) описывается через понятие “небытия”, входящего непременным фак-

тором в любой акт сознания.

Сартровское “небытие” генетически восходит к гегелевскому творч. отрицанию, однако носит не логико-диалектич., а экзистенци-

альный характер: небытие не уравновешивает бытие в рамках конструкции “тезис-антитезис-синтез”, а активно опровергает его,

хотя, с другой стороны, само в него вовлечено и им питается. Небытие связывается здесь не с объективным Духом, а с человеч.

субъектом, оно вступает в мир благодаря деятельности нашего сознания. Человеч. “бытие-для-себя” по сути своей небытийно, даже

простейшие акты сознания так или иначе “ничтожат” мир бытийно полных, но зато косных, бессмысленных, замкнутых вещей “в-

себе”; осмысляя мир, человек подрывает его бытийность. Конститутивным признаком самого “бытия-для-себя” является способ-

ность “быть не тем, что оно есть” — С. анализирует этот неизбежный заряд небытия в человеке как “самообман”, к-рым затронуто

даже самое искреннее, не желающее обманываться сознание, в той мере, в какой оно само вынуждено судить о своей искренности с

некоей внешней позиции. Человек обладает исключит, привилегией создавать небытие, нереальные объекты: так, в образе (в том

числе и художественном) даже реальные предметы теряют свою реальность, а в реальной жизни только человек способен к разру-

шению, ибо только он способен понимать вещи в качестве целостных объектов, к-рые могут быть разрушены, а не просто превра-

щены в иное материальное состояние; благодаря человеку в мире появляются и небытийные по своей сути категории возможности и

темпоральности — в частности, только у человека (или у вещей по отношению к человеку) бывает прошлое. Однако наше прошлое

— это наше “бытие-в-себе”, сгущенная, отчужденная часть нашего Я, над к-рой мы уже не властны и можем лишь снова и снова

опровергать, “ничто-жить” ее в настоящем деятельностью небытия, до тех пор пока смерть окончательно не зафиксирует нас в со-

стоянии завершенной вещи-в-себе. Рассматривая вслед за Хайдеггером три плана темпоральности (настоящее, прошлое и будущее)

как “эк-стасисы” человеч. сознания, С. делает акцент не на будущем, как Хайдеггер, а на прошлом — не на времени проекта, а на

времени ответственности за уже прожитую жизнь.

Овеществление человека, превращение “бытия-для-себя” в “бытие-в-себе” С. прослеживает и в интерсубъективных отношениях —

во взаимодействии с Другим и с его взглядом. Взгляд Другого, превращающий меня в объект, отчуждает от меня и весь окружаю-

щий мир, заставляя его “утекать” к другому субъектному центру; отчуждение касается и моего тела — оно расщепляется на познан-

ное, но внутренне пустое “тело с т.зр. внешнего мира” и внутренне полное, но неопределенное и непознанное “переживаемое” тело.

164

В отношениях между людьми, моделью к-рых С. считает отношения половой любви, каждый из партнеров стремится завладеть сво-

бодой другого, превратить ее в вещь. Этот анализ интерсубъективности подводит С. к проблеме свободы, к-рая является централь-

ной для его экзистенциалистской теории. Свобода есть непременное условие каждого человеч. поступка, человек в силу своей “не-

бытийной” структуры не может не быть свободным: “Мы есть свобода, осуществляющая выбор, но мы не выбираем, быть ли нам

свободными; на свободу мы обречены”. С др. стороны, будучи объектом воздействия ряда овеществляющих факторов (таких, как

место в пространстве, груз прошлого, веществ, и человеч. окружение, наконец, предстоящая смерть), человек оказывается в опр.

экзистенциальной “ситуации”, он вовлечен (“ангажирован”) в жизнь окружающего мира, а его свобода связана с ответственностью.

В качестве средства познания конкр. “ситуации” С. постулирует метод “экзистенциального психоанализа”, к-рый рассматривает

человека как целое и стремится по множеству внешних проявлений определить “изначальный выбор” индивида, к-рым запрограм-

мировано все его мировосприятие и поведение.

Идея абсолютной свободы и ответственности человека, враждебная любым абстрактным теол. авторитетам, явилась продуктивной

этич. парадигмой, к-рую С. осмыслял как новый гуманизм, придавая (особенно после войны) понятию ответственности социально-

истор. измерение. “Я... ответствен за себя самого и за всех, и я создаю опр. образ человека, к-рый я выбираю. Выбирая себя, я выби-

раю человека вообще”, — говорил он в лекции “Экзистенциализм — это гуманизм” (1946). Дальнейшее размышление об овеществ-

ляющих факторах человеч. бытия заставило С. соотнести их с марксистской теорией отчуждения личности. В работе “Проблемы

метода” (1957), публиковавшейся в дальнейшем как своего рода предисловие к “Критике диалёктич. разума”, он рассматривает

свою экзистенциалистскую теорию как необходимое дополнение к марксизму, в той мере, в какой последний остается привержен

“догматич. метафизике (диалектике природы)” и не выработал собств. теории индивидуального человеч. бытия в мире. Со стороны

марксистской критики такая позиция расценивалась как недооценка объективных закономерностей самоорганизации материи (в том

числе социальной), к-рую С. противопоставляет индивидуальному творчеству человека как хаотичную, бессмысленную и абсолют-

но отчужденную от субъекта стихию, подлежащую волевой организации усилиями свободных людей.

Метод экзистенциального психоанализа, обоснованный в “Бытии и небытии”, широко применяется С. в его лит. критике, особенно в

цикле критич. монографий о таких писателях, как Бодлер (1947), Малларме (1949, полностью опубл. посмертно), Ж. Жене (1952) и

Флобер (1971-72, 3 тома, не окончено). В качестве толчка к “изначальному выбору”, совершаемому личностью, С. обычно рассмат-

ривает то или иное биогр. происшествие, ставшее психол. травмой для индивида; дальнейшая жизнь и творчество писателя анализи-

руются как работа по оправданию этого выбора, по эстетизации той жизненной позиции или позы, к-рая им обусловлена. Характер-

но, что речь идет, как правило, о позиции “Иного”, когда человек осознает свою инаковость по отношению к об-ву, вместе с тем

оставаясь интегрированным в об-во именно в качестве Иного, — отверженного, бунтаря, мизантропа; ситуация типичная для роман-

тич. идеологии, с к-рой прямо или косвенно связаны все “герои” сартровских психоаналитич. книг. Лишь в своей собств. автобио-

графии “Слова” С. пытается воссоздать — впрочем, скорее уже худож. средствами — экзистенциальную биографию писателя-

интеллектуала, пришедшего к революц. взглядам на необходимость изменения самих обществ, условий.

В обобщенном виде свои взгляды на лит. творчество С. изложил в книге “Что такое лит-ра?” (1947). По его мысли, всякий пользую-

щийся языком, говорящий или пишущий, вовлечен в уже наличную языковую действительность, вынужден ориентироваться по от-

ношению к массе уже сказанного до него. Но если поэт умеет встать на внешнюю позицию по отношению к языку, абстрагироваться

от его смысловой принудительности, то для прозаика это невозможно — он остается внутри языка и, борясь с ним, борется с поро-

дившим его об-вом. Прозаич. произведение, будучи актом свободного творчества, требует и от читателя свободной деятельности

для своего прочтения, оно по своей родовой сути “ангажирует” читателя в пользу обществ, свободы: “Нельзя писать для рабов”.

Представляя обществу его собств. образ, писатель стимулирует в нем “несчастное сознание”, сознание своих собств. антагонизмов.

В зависимости от истор. форм этого об-ва лит-ра и сама принимает разл. истор. формы, потребные для освобождения человека от

того или иного вида духовного порабощения. Т.о., история лит-ры должна писаться не в духе позитивистских представлений о пря-

мой детерминированности фактов творчества условиями об-ва, но как история противоборства этих двух инстанций (в духе борьбы

“бытия-для-себя” и “бытия-в-себе”). Исторически относит, и несовершенными формами такого противоборства могут быть, в част-

ности, и романтич. тенденции к “уходу” от социальной реальности, к “искусству для искусства” и прочие способы конституировать

писателя как изгоя. Интенсивность, бескомпромиссность противостояния лит-ры об-ву служит для С. критерием эстетич. и одно-

временно социально-истор. оценки произведений.

В собств. лит. творчестве С. легко прослеживаются многие ведущие темы его филос. рефлексии: абсурдная отчужденность веществ,

“бытия-в-себе” (“Тошнота”), взгляд Другого и любовь как борьба за порабощение (“За закрытой дверью”), свобода как принятие

ответственности за судьбу всего мира (“Мухи”) и т.д. Судьбы сартровских героев иллюстрируют, часто в откровенно притчевых

формах, процесс осознания человеком своей “ситуации” и его попыток распорядиться навязанным ему выбором. Вместе с тем необ-

ходимость эстетич. завершения худож. текста заставляет С.-писателя вводить особые символич. темы и конструкции, к-рые ставят

предел свободе персонажей, замыкают их судьбу внешними рамками. В качестве таких элементов выступают в особенности мотивы

магич. практик (в нек-рых новеллах из сборника “Стена”), сюрреалистич. мифологизация повседневного быта (“Тошнота”), традиц.

ми-фол. сюжеты, в к-рых может подчеркиваться архетипич. основа (“Мухи”). В целом худож. творчество С. представляет собой

оригинальное сочетание филос. и нередко полит, тенденциозности, реалистич. повествоват. техники (особенно явственно влияние

Достоевского, Фолкнера, Дос Пассоса), романтич. вкуса к мифу, магии и притче, а в нек-рых случаях также и “поэтич.” прорывов

бытовой и языковой условности в духе авангардизма 20 в.

Соч.: Esquisse d'une theorie des emotions. P., 1939; L'etre et le neant: Essai d'ontologie phenomenologique. P., 1966; Cahiers pourune moral.

P., 1983; Пьесы. М., 1967; Бодлер // Бодлер Ш. Цветы зла. М., 1993; Проблемы метода. М., 1994.

Лит.: Андреев Л.Г. Жан-Поль Сартр. Свободное сознание и XX век. М., 1994; Cohen-Solal A. Sartre: 1905-1980. Р., 1989; Contat М.,

Rybalka М. Les ecrits de Sartre. P., 1970; Wilcocks R. Jean-Paul Sartre: A Bibliography of International Criticism. Edmonton, Alta, 1975;

Lapointe F. Jean-Paul Sartre and His Critics: An International Bibliography: (1938-80). Bowling Green, Ohio, 1981; Rybalka М., Contat М.

Sartre: bibliographic: 1980-1992. P., 1993.

165

C.H. Зенкин

СВЕРХОРГАНИЧЕСКОЕ - одно из понятий, использовавшихся в истории социальной мысли для объяснения специфич. характера

социокультурньгх феноменов, т.е. качества, отличающего их от природных явлений. Интерпретация феноменов об-ва и культуры

как “сверхорганических” предполагает их несводимость к феноменам естеств. порядка (физич., химич., биол.) и требует объяснения

социальных и культурных фактов через другие социальные и культурные факты. Таково одно из правил социол. метода, установ-

ленное Дюркгеймом. Наиболее разработанные версии концепции “С.” были созданы Спенсером и Крёбером.

Термин “С.” впервые ввел Спенсер, используя его в контексте теории эволюции. Он разделял эволюцию на органич. и сверхоргани-

ческую (соответственно все феномены делились на три класса: неорганич., органич. и сверхорганич.). Указанное разделение Спен-

сер считал условным и фактически использовал в роли аналитич. инструмента, подчеркивая, что органич. и сверхорганич. эволюция

представляет собой частный случай единого эволюц. процесса, охватывающего собой все мироздание; сверхорганич. эволюция яв-

ляется логич. продолжением органической и так же, как она, подчиняется естеств. законам. Понятие “С.” для Спенсера было по су-

ществу тождественно понятию “социальное”; он не считал социальные формы жизни свойственными исключительно человеку и

включал в число сверхорганич. явлений коллективные формы жизни насекомых (пчел, ос, муравьев), птиц и стадных животных.

Особенностью сверхорганич. феноменов человеч. жизни, отличающей человеч. об-ва от “социальных агрегатов” животных. Спенсер

считал их относительно большую сложность, а также то, что у животных социальные формы характеризуются неизменностью, тогда

как формы человеч. социальной жизни отличаются высокой изменчивостью во времени и пространстве. Концепция “С.” Спенсера

долгое время пользовалась признанием в англ. школе социальной антропологии.

В амер. культурной антропологии и социальной науке спенсеровская трактовка “С.” не получила значит. распространения; гораздо

большим влиянием пользовалась интерпретация этого термина, данная Крёбером. В трактовке Крёбера “С.” приравнивалось к “со-

циокультурному” и означало атрибут, свойственный исключительно человеч. формам жизненной организации; сверхорганич. харак-

тер человеч. об-ва и культуры устанавливался, гл. обр., с целью показать независимость социокультурных феноменов от феноменов

других, низших уровней (биол., психол.) и их несводимость к ним, что означало позицию культурного детерминизма. В отличие от

Спенсера, Крёбер характеризовал область С. как эмерджентный уровень развития; зарождение социального описывалось им как “не

просто одна из ступеней пути... <а прыжок в иную плоскость”. С. отождествлялось со “сверхбиологическим”, “сверхпсихическим”, а

нередко и со “сверхиндивидуальным”. В статье “Сверхорганическое” (1917) Крёбер утверждал, что хотя “социальное может суще-

ствовать лишь через психическое”, тем не менее цивилизация “не есть сама психич. деятельность; она передается людьми, но суще-

ствует не в них” как самостоят, сущность иного порядка; цивилизация отлична и от индивидов, и от агрегата индивидов...” Холи-

стич. мотивы крёберовской трактовки “С.”, близкие по духу к спенсеровской концепции “об-ва как организма”, были подвергнуты

критике крупными амер. антропологами (Э. Сепир, А. Голденвейзер, М. Спиро, Д. Бидни и др.). Вместе с тем, представление о со-

циокультурных феноменах как об эмерджентном уровне развития прочно закрепилось в амер. культурной антропологии. Аналогич-

ную крёберовской интерпретацию культуры как сверхбиологической, или “экстрасоматической”, области явлений можно найти в

работах Р. Лоуи и Л. Уайта.

Лит.: Спенсер Г. Основания социологии. Т. 1-2. СПб., 1876-77; Он же. Социальная статика. СПб., 1872; Kroeber A.L. The

Superorganic // American Anthropologist. 1917. V. 19; Lowie R.H. Cultural Anthropology: A Science // American Journal of Sociology. Chi.,

1936. V. 42. N 3; White L. The Science of Culture. N.Y., 1949; Kaplan D. The Superorganic: Science or Metaphysics? // American

Anthropologist. New Series. 1965. V. 67, N 4; Bidney D. Theoretical Anthropology. N.Y., 1967.

В. Г. Николаев

СВЕРХЪЕСТЕСТВЕННОЕ - важнейшая мировоззренческая категория, обозначающая области бытия и состояния сущего, воспри-

нимаемые сознанием как принципиально отличные от фактов обычной реальности и в пределах “посюстороннего” каузального по-

нимания необъяснимые. В своих онтологических характеристиках С. — запредельное обыденной действительности; в гносеологи-

ческих — непознанное; в феноменологических — необыкновенное; в психологических — опыт таинственного; в аксиологических

— экзистенциально значимое. Область С. составляют те феномены, природа к-рых еще не вполне освоена человеком в силу особен-

ностей культурного состояния, и те, что наделены культурой особым статусом “неотмирности”. Многообразие явлений, историче-

ски обозначавшихся как С., обусловило многозначность понятия.

В первобытном мышлении, согласно Л. Леви-Брюлю, “различение между природой и С. расплывается и как будто совершенно сти-

рается”. Выявление С. в качестве особой реальности требует осуществления ряда сложных мыслит, операций — “ступеней абстрак-

ций” (М Вебер). Итог такого абстрагирования — формирование в архаич. культурах общего представления о С. как необыкновенном

качестве, к-рым обладают опр. предметы, силы и существа. Это представление, привлекая такие приемы мышления, как уподобле-

ние, персонификация, антропоморфизация и ряд других, выражает себя в конкр. образах “духов”, “демонов”, “богов” и выступает

одним из источников первобытной мифологии. С развитием представлений о С. связано формирование архаич. картины мира, ста-

новление ритуальных моделей общения со С., разработка символич. языка описания С., выделение в обществ, структуре особого

слоя людей, непосредственно сопричастных С. Знания о С. и приемы взаимоотношений с ним кладут начало древнейшим формам

религии. Р. Маретт обоснованно полагал, что понятие С. дает минимальную дефиницию религии. В религии С. выступает в качестве

онтологич. основания сакрального.

В европ. культуре употребление понятия С. восходит к религ. и филос. лексике поздней античности; широкое употребление этого

понятия идет от Фомы Аквинского. Ср.-век. схоластика в терминах С., взятого в значении сверхприродного, супранатуралистиче-

166

ского, описывала божественное. В новоевроп. сознании содержание представлений о С. не покрывается целиком религ. и тем более

теол. значениями. В понятие С. вкладываются также такие значения, как фантастич., гротескное и т.д.

Общая эволюция культуры в результате нарастания рационалистич. ориентаций влечет за собой утрату многих представлений о С.

На материалах архаич. мифологии и фольклора это убедительно показал Боас. В Европе резкое сужение в духовной культуре облас-

ти С. стало следствием материально-техн. прогресса, социальных изменений и идеологии Реформации. Протестантская идеология,

породив могучий рационалистич. импульс, привела зап.-европ. мировоззрение к “расколдованию” мира (М. Вебер). Однако миро-

чувствование романтизма и духовные искания 19-нач. 20 в. возвращают опыту С. его культурное значение, что нашло свое выраже-

ние и в религ. жизни, и в худож. творчестве.

Лит.: Вебер М. Избр. произв. М., 1990; Он же. Избранное: Образ общества. М., 1994; Леви-Брюль Л. Сверхъестественное в перво-

бытном мышлении. М., 1994; Penzoldt P. The Supernatural in Fiction. L., 1952.

А.П. Забияко

СВОБОДНАЯ ФИГУРАТИВНОСТЬ - худож. течение, развивающее идеи креативности — спонтанности худож. творчества, не

требующего спец. подготовки;

феномен массовой культуры, синтезирующий тенденции рок- и панк-культуры, приемы создания комиксов, рекламы, моды. Отри-

цая не только преемственность в развитии искусства, но и историю искусства как таковую, адепты С.ф. считают себя наивными ху-

дожниками, а свое творчество — языч. искусством инициации; инициация в их интерпретации — личностный опыт худож. освоения

совр. городской культуры.

С.ф. возникла во Франции в нач. 80-х гг. (термин принадлежит художнику Бену), заявив о себе как о неодадаистском течении в жи-

вописи (см.: дада). При помощи техн. средств масс-медиа живопись театрализуется; источником вдохновения служат стереотипы

детской и подростковой культуры с ее яркими красками, четкими контурами, логотипами, графитти. Карикатуры-бурлески Р. Ком-

ба, кичевый неосюрреализм X. ди Роза, нео-экспрессионистский (см.: экспрессионизм) бестиарий Р. Бланшара образуют фантазий-

ное культурное пространство, ядром к-рого является новый примитивизм.

Лит.: Perdriolle И. Figuration libre. Une initiation a la culture mass media. P., 1985; Groupes, mouvements, tendances de 1'art contemporain

depuis 1945. P., 1989.

Н.Б. Маньковская

CEA (Zea) Леопольдо (р. 1912) — мекс. философ, виднейший представитель т.н. “философии лат.-амер. сущности”. Научная мысль

С. во многом связана с концепцией “перспективизма” Ортеги-и-Гассета, воспринятой через исп.-мекс. философа X. Гаоса. От сво-

их учителей С. унаследовал принцип включения в филос. рефлексию конкретности обстоятельств и множественности реальностей.

Творч. деятельность С. и представляемого им направления совпала с кризисом авторитета европ. цивилизации на мировой арене и с

пробуждением нац. самосознания народов т.н. “третьего мира”, заявивших о себе богатым спектром националистич. идеологий. Ре-

гиональная и практич. ориентированность обусловливает и специфику “философии лат.-амер. сущности”, сосредоточенной на ос-

мыслении традиц. для лат.-амер. мысли проблематике поиска и утверждения этнокультурной самоидентичности.

Задавшись в нач. 40-х гг. вопросом о том, существует ли подлинно лат.-амер. философия, С. попытался ответить на него с т.зр. спе-

цифики “истории идей” в Лат. Америке, рез-том чего стали работы “Позитивизм в Мексике” (1943), “К вопросу об амер. филосо-

фии” (1945) и “Два этапа испано-амер. мысли” (1949), расширенный вариант под названием “Латиноамер. мысль” — 1965. Следую-

щим этапом творчества С. стало рассмотрение поставленной проблемы в универсальном контексте (“Америка как сознание”, 1953, и

“Америка в истории”, 1957), после чего С. приступает к разработке собственно лат.-амер. философии, варьируя свои идеи в кн.

“Амер. философия как философия” (1969), “Сущность американского” (1971) и “Философия амер. истории” (1978). Последняя груп-

па работ С. идеологически связана с т.н. “философией освобождения”: “Зависимость и освобождение в лат.-амер. культуре” (1974),

“Лат. Америка, третий мир” (1977), “Лат. Америка на перекрестке истории (1981), “Америка как самооткрытие” (1986) и “Окраин-

ные миры цивилизации” (1988). В этой последней кн. инаковость лат.-амер. мира как окраинного по отношению к зап.-европ. циви-

лизации интерпретируется в типологич. сопоставлении с “окраинностью” бывших имперских миров — российского, иберийского и

британского.

Мысль С. отличает мощный типологизирующий охват, позволяющий выстраивать весьма нетривиальные схемы глобальных циви-

лизац. процессов. Однако оперирование масштабными геополит. блоками сообщает размышлениям С. опр. схематизм, игнорирую-

щий духовно-психол. параметры лат.-амер. “сущности”. Характерный для С. моделеобразующий импульс, интеграционно-

ассимилирующее мышление и стремление к конституированию собств. цивилизац. образа на основе диффузных познават. установок

делают С. ярким выразителем лат.-амер. самоидентификационной традиции.

167

Соч.: America como conciencia. Мех., 1953; America en la historia. Мех.; В. Aires, 1957; La Filosofia americana como filosofia sin mas.

Мех., 1969; Filosofia de la historia americana. Мех., 1978; Filosofia latinoamericana. Мех., 1987; Discurso desde la marginacion у la

barbaric. Мех., 1990; Философия амер. истории. М., 1984.

Лит.: Кромбет Г. Г. Концепции “нац.” философии Л.Сеа. //Из истории философии Лат. Америки XX в. М., 1988; Hinz K.J.

Construccion de una historia autentica de America Latina en obra de Leopoldo Zea. Warsz., 1980; Assmann S.J. A filosofia de historia de

Leopoldo Zea. Roma, 1983; Bonilla F.C. Leopoldo Zea as an educator for Latin Americans: self-fulfillment through the assimilation of the

pas. N.Y., 1985; America Latina: Historia у Destino. Homenaje a Leopoldo Zea. TT. 1-3. Мех., 1992-1993.

Ю.Н. Гирин

СЕМИОТИКА (семиология) (от греч. — знак) — наука о знаках и знаковых системах, знаковом (использующем знаки) поведении

и знаковой — лингвистич. и нелингвистич. коммуникации.

Совр. С. получила исходные импульсы в трудах амер. философа Ч. Пирса (1839-1914) и швейц. филолога и антрополога де Соссюра

(1857-1913), исследовавших природу знака, языка, в рез-те чего возникла идея единой дисциплины, изучающей все знаковые систе-

мы. (Соссюр назвал ее “семиология”; термин этот длит. время существовал во франкоязычных странах как параллельный С., однако

с 70-х гг. А. Греймас, Р. Барт предложили разграничение этих терминов.) Как самостоят. наука совр. С. возникла в 50-х гг. на пере-

сечении структурной лингвистики, кибернетики и теории информации. С. стимулировала антропол. изучение коммуникации, сим-

волизма, развитие структурной и когнитивной антропологии.

Изучая любые способы общения (передачи информации) с помощью символов, С. рассматривает: общение между животными (зоо-

семиотика), общение между людьми и отношения в системе “человек — машина”. Объекты, к-рые могут рассматриваться в качестве

языков, являются предметом С. Среди языков различаются: 1) естеств. языки, т.е. исторически сложившиеся языки нац. коллекти-

вов; 2) искусств, языки — языки команд и программ в системе “человек — машина”; 3) метаязыки — языки, используемые для опи-

сания естеств. и искусств, языков; к ним относятся искусственно создаваемые языки науки; 4) вторичные языки (или т.н. вторичные

моделирующие системы) — разнообразные языки культуры, возникающие на основе первичных естеств. языков (символич. систе-

мы мифа, ритуала, социоэтич. запретов и предписаний, языки разл. искусств и пр.).

В основе семиотич. механизма, намеченного Соссюром и получившего разработку в трудах Моск. и Праж. лингвистич. кружков,

лежит: 1) разграничение синхронного состояния структуры языка, подразумевающее соотнесенность всех элементов в их функцио-

нальном единстве (как частей целостного работающего механизма), и диахронии — изменений структуры во времени; 2) разграни-

чение языка как иерархич. системы вневременных норм и правил речи — материализации этих правил в знаковой реальности отд.

текстов, находящихся в определ. пространстве и времени; 3) разграничение в языке оси парадигматики (набор исходных парал-

лельных, но разл. по значению форм, из к-рых в процессе создания текста осуществляется выбор) и синтагматики (соединения раз-

нородных элементов на оси высказывания). Связь между парадигматикой и метафорой (поэзией), с одной стороны, и синтагматикой

и метонимией (прозой) — с др., указанная Якобсоном, позволила определить романтизм как искусство, ориентированное на поэтич.

строй семиотич. структур, и реализм с доминацией повествовательности, что сделало очевидным типологич. значение этого проти-

вопоставления.

Разработка теории знака также привела к выделению исходных противопоставлений. Из них важнейшими оказались: 1) разграниче-

ние условных знаков с немотивированным отношением плана содержания и плана выражения (напр., слово в естеств. языке) и

изобразит. (иконич.) знаков с установленной системой связей между этими планами; 2) разграничение: а) семантики — отношения

знака к миру внезнаковой реальности, б) синтагматики — отношения знака к другому знаку и в) прагматики — отношения знака к

использующему его коллективу.

Применение разработанного аппарата к описанию принадлежащих искусству текстов создавало надежду ухода от традиц. для гума-

нитарных наук субъективно-вкусовых методов анализа, что дало основание в ходе полемики нач. 60-х гг. как сторонникам, так и

противникам семиотич. методов называть их “точными” и связывать с противопоставлением “точных наук” “гуманитарным”. Сто-

ронников структурно-семиотич. методов упрекали в формализме и дегуманизации гуманитарных наук; сами же они настаивали на

невозможности рассматривать гуманитарные науки как сферу, выключенную из общего развития науч. мысли вт. пол. 20 в.

Наиболее распространенным видом семиотич. исследования 60-х гг. было приложение лингвистич. моделей к все новым семиотич.

объектам. Внимание исследователей акцентировалось на худож. специфике разл. видов искусства. Целью таких штудий было очер-

чивание границ применения семиотич. методов, выявление инвариантных структур как самостоят, языков: узаконение таких поня-

тий, как “язык балета”, “язык цирка”, “язык немого кинематографа”, “язык драмы”, а также языков отд. жанров.

Внимание исследователей все более привлекают соотношения тех или иных текстов с широкими культурными контекстами. Струк-

турно-семиотич. методы (см. также Структурализм) открыли новые возможности перед реконструкцией текстов и ритуалов такой

степени древности, к-рая для предшествующих науч. методов была совершенно недоступна. Проблемы реконструкции, дешифров-

ки, широко трактуемой теории перевода все больше выдвигаются в центр семиотич. культуры (Культура семиотическая) — интен-

сивно развивающейся отрасли С.

Достижением семиотич. культуры было выявление ее принципиального полиглотизма. Предметом рассмотрения стал вопрос о при-

чинах многоканальности и гетерогенности как обязат. условии функционирования культуры. Признание осн. закона С. — ни одна

168

культура не может существовать при наличии лишь одного семиотич. канала — поставило вопрос о культурном многоголосии и

характере взаимовлияния принципиально разл. семиотич. систем. Интерес к столкновению словесного и изобразит, (иконич.) семи-

озиса вызвал к жизни работы — в рамках культурологич. С., — посв. иллюстрациям, изобразит, поэзии барокко, конкретной поэзии,

воздействию словесной игры на детский рисунок, обусловил бурный рост неориторики. В к. 70-х гг. открытия в области функцио-

нальной асимметрии больших полушарий головного мозга человека дали новый импульс семиотич. исследованиям, т.к. обнаружили

ряд глубоких аналогий между индивидуальным сознанием человека и структурой человеч. культуры.

Семиотич. исследования культуры ведутся едва ли не во всех странах, имеющих давнюю традицию гуманитарных исследований.

Однако различия в нац., науч. и культурных традициях привели к тому, что в пределах семиотич. исследований “вторичных систем”

существуют отчетливо выраженные направления и школы. В области С. занимает одно из ведущих мест отечеств, наука. Опираясь

на труды Веселовского и Потебни, концепции Моск. и Праж. лингвистич. кружков, ОПОЯЗа, Бахтина, Выготского, В.Я. Проппа,

Жирмунского, М.А. Гуковского, С.М. Эйзенштейна, О.М. Фрейденберг, Д. С. Лихачева, П.Г. Богатырева, Якобсона и др. исследова-

телей 1920-50-х гг., ученые тартуско-московской школы проводят исследования в области поэтики, стиховедения, семиотич. куль-

туры (на материале рус., вост., антич., зап.-европ. культур и лит-р). В исследованиях все большее место занимают проблемы инфор-

матики, “словесного общения” с машиной, диалоговых структур, искусств, интеллекта. Работы в области функциональной асиммет-

рии больших полушарии головного мозга, с одной стороны, и изучение семиотич. культуры, с др., открывают перспективы построе-

ния изоморфной модели интеллектуального устройства.

Среди семиотич. школ выделяются польская, опирающаяся на традиции польской логич. школы (А. Тарский, К. Айдукевич) и пред-

ставленная трудами Т. Котарбиньского, М.Р. Майеновой, С. Жулкевского и др., и чешская, связанная с традицией Праж. лингвис-

тич. кружка и Я. Мукаржовского. Во Франции, наряду с получившими мировое признание трудами Леви-Стросса и Э. Бенвениста,

под влиянием методологии Л. Ельмслева и “неососсюрианства”, а также под непосредств. воздействием трудов рус. формалистов

сложились направления Р. Барта и А. Греймаса. В амер. С. традиции Ч. Пирса и Ч. Морриса развивались под плодотворным воздей-

ствием трудов Якобсона; они испытывают влияние быстро развивающихся новых направлений в лингвистике. Активно развиваются

семиотич. исследования в Италии (Эко и др.), Германии, Японии.

Лит.: Труды по знаковым системам. В. 1-25. Тарту, 1964-92; Контекст. Лит.-теор. исследования. [Ежегод. вып.]. 1972-79. М., 1973-

80; Иванов В.В., Топоров В.Н. Слав. языковые моделирующие семиотич. системы. М., 1965; Они же. Исследования в области слав.

древностей. М., 1974; Лотман Ю.М. Структура худож. текста. М., 1970; Он же. Статьи по типологии культуры. [Вып.. 1-2]. Тарту,

1970-73; Степанов Ю.С. Семиотика. М., 1971; Он же. В трехмерном пространстве языка. Семиотич. проблемы лингвистики, фило-

софии, искусства. М., 1985; Успенский Б.А. Избр. труды. Т. I: Семиотика истории. Семиотика культуры. М., 1996; Он же. Поэтика

композиции. М., 1970; Morris Ch.W. Foundations of the Theory of Signs. Chi., 1938; Pierce Ch.S. Collected Papers. V. 1-8. Camb. (Mass.),

1931-58; Cassirer E. Philosophie der symbolischen Formen. Bd. 1-3, Darmstadt, 1964; Levi-Strauss Cl. L'aiTthropologie structurale. P., 1958;

Idem. Mythologiques, V. 1-4. P., 1964-71; Idem. Anthropologie structurale deux. P., [1973]; Greimas A., Courtes J. Semiotique: Dictionnaire

raisonne de la theorie du langage. P., 1979.

Ю.М. Лотман

* * *

В то время как тартуско-московская школа семиотики, возглавлявшаяся Лотманом, в своих трудах культивировала один опр. дис-

курс — дискурс строго научного, позитивистского знания, зап.-европ. (прежде всего франц.) традиция семиотич. исследований от-

личается интердискурсивностью, т.е. открытым взаимодействием с философией, психоанализом, лит. творчеством, а также полит,

ангажированностью, к-рая связывает ее историю с судьбой движения “новых левых” 60-х гг. Политизацией отмечены уже первые

теор. работы Р. Барта 50-х гг., к-рый, развивая идеи Ельмслёва, занимается изучением вторичных, коннотативных значений, над-

страивающихся об-вом над знаками естест. языка и др. семиотич. кодов; поскольку значения эти носят идеолог. властный характер,

то их анализ смыкается с их разоблачением. Идеолог, критика, демистификация якобы “невинных” и “естественных” текстов, в ча-

стности повествоват., подразумевались в практике основанных Бартом направлений в структуральной С. — нарратологии и неори-

торики (К. Бремон, Ж. Женетт, Тодоров, бельг. группа “ц.”).

Франц. С. (семиология) 60-х гг. выработала и новое общее представление о знаковых процессах, приведшее к частичной ревизии

теории Соссюра. Так, Э. Бенвенист сформулировал разграничение двух способов означивания — семиотич. (одиночные знаки сос-

сюровского “языка”, к-рые отсылают непосредственно к понятиям и должны быть опознаны) и семантич. (целостные высказывания

“речи” — смысл их не складывается из отд. единиц формы и содержания и должен быть понят). Семантич. режим, где код не слу-

жит условным передатчиком заранее готовой информации, а сам ее производит, специфичен для естеств. языка с его сложными

коннотативными значениями; в этом смысле и Р. Барт предложил, переворачивая формулу Соссюра, считать С. частью лингвистики,

поскольку все означаемые других семиотич. кодов в конечном счете вырабатываются через посредство естеств. языка.

В 60-70-е гг. складывается постструктуралистская С. (поздний Р. Барт и Кристева во Франции, Эко в Италии), взаимодействовав-

шая с леворадикал. течениями в лит-ре и политике. Для нее характерны, в частности, проективные концепции “открытого”, инте-

грального семиозиса, избавленного от отчуждающей власти социально фиксированных смыслов. Выражением такой утопически

свободной семиотич. деятельности явилось новое понятие “Текста”, лишенного иерархич. структуры “означающее/ означаемое” и

обладающего внутр. множественностью и безличностью. Обобщая подобные концепции с опорой на Бахтина и его концепцию диа-

лога, Кристева выдвинула понятие “интертекстуальности”, т.е. в принципе неограниченного континуума знаковой деятельности,

где разные высказывания, коды, тексты сообщаются между собой даже в отсутствие прямых исторически фиксируемых контактов.

Постструктурализм актуализировал также филос. и психоаналитич. аспекты семиотич. прагматики, поставив вопрос об антропол.

структурах смысла, о его связи со становлением человеч. субъекта и об-ва. Р. Барт в 70-х гг. выступил с концепцией “удовольствия

169

от текста” как семиотич. процесса, высвобождающего подавленные эротич. импульсы читателя. Деррида противопоставил друг дру-

гу два типа коммуникации — “речь” и “письмо” (не обязательно реализуемые в физич. форме устных и письм. текстов), — послед-

нее характеризуется принцип, “отсрочен ностью” смысла. Бодрийяр сделал попытку создания “полит, экономии знака” в совр. об-ве

потребления, к-рое отказывается от символич. глубины традиц. знаков в пользу знаков пустых, отсылающих не к сущностям, а к

симулакрам. Делёз, опираясь на античные (стоич.) теории знака, а также на феноменологию Гуссерля, Сартра и Мерло-Понти,

предложил рассматривать возникновение смысла не как глубинную сущность знаковой деятельности, но как “поверхностный эф-

фект”, а позднее предпринял филос. анализ т.н. “диаграмм” — знаков-следов телесного взаимодействия, соотносимых с по-новому

интерпретированными знаками-индексами по классификации Пирса.

Лит.: Э. Бенвенист. Общая лингвистика. М., 1974; Общая риторика. М., 1986; Merleau-Ponty M. Signes. P., I960; Baudrillard J. Pour

une critique de 1'economie politique du signe. P., 1976; Derrida J. De la grammatologie. P., 1967; DeleuzeJ. Logique du sens. P., 1969;

Kristeva J. Srieuo-ciKTi Recherches pour une semanalyse. P., 1969.

C.H. Зенкин

СЕМИОТИЧЕСКАЯ КУЛЬТУРА - понятие, сформировавшееся в процессе активизации исследоват. внимания к символич. орга-

низации культуры, характеризующее культуру с т. зр. ее знаковости, специфич. характеристик процессов означения и понимания

(интерпретации) культурно значимой информации, закрепленной в культурных текстах, а также существования, применения и из-

менения знаковых систем (языков культуры); в предельно широком смысле С.к. трактуется как “семиосфера” (Лотман) — сфера

знаковой деятельности вообще. Междисциплинарный характер понятия С.к., затрагивающего проблематику как семиотики, так и

культурологии, отражает, с одной стороны, тенденцию к расширению исследоват. поля семиотики за счет включения специфич.

знаковых систем (прежде всего невербальных), используемых в культуре, а с др. — усиление внимания культурологии к семиотич.

аспектам культурной деятельности, процессам функционирования знаковых систем в культуре, активизацию применения семиотич.

методов к изучению культуры. Особенно сильно последняя тенденция проявилась во франц. структурализме, рассматривавшем

культуру как совокупность знаковых систем и текстов, и, под влиянием структурализма, в позднейшей амер. культурной антрополо-

гии, акцентировавшей внимание на вербальных и невербальных аспектах знаковой коммуникации в совр. об-вах. Значит, вклад в

формирование понятия С.к. был внесен представителями тартуско-московской школы, разрабатывавшими историко-типол. про-

блемы С.к., а также проблемы типологии С.к. на материале истории рос. культуры.

Не являясь специфич. формой кумуляции или трансляции культурного опыта (поскольку любая кумуляционная или трансляционная

процедура предполагает использование знаков), С.к., тем не менее, представляет собой важную эвристич. характеристику как пан-

культуры, так и субкультуры, выделенную по любым критериям (этнич., социальной, проф., историко-типологич. и т.д.). С.к. вклю-

чает в себя весь комплекс знаковых систем (вербальных, жестовых, иконических, образных, формализованных) и культурных тек-

стов, произведенных с их помощью в рамках данной культуры, а также специфич. процессы, реализуемые индивидами и коллекти-

вами в процессе знаковой деятельности (генерация и интерпретация культурных текстов, трансляция культурно значимой информа-

ции, семиотич. аспекты обыденной коммуникации, социализации и аккультурации), и институциональные формы, регламентирую-

щие осуществление этих процессов. Характеристика С.к. подразумевает рассмотрение языков культуры в соответствии с принципа-

ми и нормами, принятыми в семиотике: т.е. комплексный анализ их синтактики (отношений между элементами языка и правил их

образования и сочетания), семантики (отношений между знаками и значениями и правил означения и понимания) и прагматики (от-

ношений между языком и пользователем и правил употребления языка). Изучение С.к., осуществляемое как синхронически, так и

диахронически, позволяет выявить фундаментальные антропол. характеристики, обеспечивающие кумуляцию и трансляцию куль-

турного опыта, способствует решению проблем соотношения универсального и специфичного, униформного и многообразного в

культуре, значительно увеличивает эвристический потенциал применения структурно-функционального и системного анализа в

культурологии, а также делает возможным кросскультурный компаративный анализ С.к.

Лит.: Проблема знака и значения. Сб. М., 1969; Труды по знаковым системам. В. 1-25. Тарту, 1964-92; Ю.М. Лотман и тартуско-

московская семиотическая школа. М., 1994; Успенский Б.А. Избранные труды. Т. 1. Семиотика истории. Семиотика культуры. М.,

1996; Rey-Debove J. Semiotique. P., 1979; Jameson F. The Political Unconscious: Narrative as a Socialy Symbolic Act. L, 1981;

Postmodernism. An Intern. Anthology. Seoul, 1991.

А. Г. Шейкин

СЕПИР (Сэпир) (Sapir) Эдвард (1884-1939) - амер. лингвист и антрополог. Родился в Германии. Окончил в 1904 Колумбийский

ун-т, в дальнейшем занимался научной деятельностью. В 1927-31 — проф. Чикагского, с 1931 — Йельского ун-тов. Член Амер. ака-

демии искусств и наук (1930), президент Амер. лингвистич. (1933) и Антропол.(1938) об-в.

На формирование С. как ученого значит, влияние оказали традиции амер. культурной антропологии 19 — нач. 20 в., занимавшейся

описат. исследованиями традиц. об-в Амер. континента на базе сравнительно-истор. и топологич. методов. Значит, часть работ С.

посвящена анализу индейских культур (в основном юж. и зап. индейцев племенной группы сиу). Однако к этногр. материалу С.

подходил как лингвист, его интересовали проблемы формирования и функционирования индейских языков и диалектов, их роль и

влияние на общий характер индейской культуры. Как лингвист С. был приверженцем формирующейся в тот период структурной

лингвистики, одним из основоположников к-рой он стал. Пафосом этого направления было стремление перейти в анализе языка от

историко-описат. построений к использованию методов точных наук, дать систематич. описание языка, подобное математическому.

Особое значение для С. имели семиологич. теории де Соссюра. Предложенная Соссюром теория языка основывалась на представле-

170

нии о знаке как соединении идеального понятия и конкр. акустич. образа (фонемы), на восприятии языка как знаковой системы, об-

ладающей строгой внутр. структурой, универсальной для любого языка, к-рую и надлежало изучать в рамках семиологии (общей

теории знаковых систем, в к-рую лингвистика входила функционально-прагматич. частью). Именно теории Соссюра, а также ранней

европ. структурной лингвистики (Пражского лингвистич. кружка) определили системный подход С. к анализу индейских языков и

диалектов, а также его повышенное внимание к акустич. аспектам языка (фонологии). В лингвистико-антропол. работах С. путем

синхронного текстологич. анализа выявлялись устойчивые акустич. единицы языка, оппозиционные пары фонем, и инвариантные

правила преобразования внутри и между фонемными парами. Такой анализ языка позволил С. не только выявить ряд важных фоне-

тич. и грамматич. особенностей строения индейских языков, но и выдвинуть гипотезу определяющей роли языка в формировании

осн. культурных порядков (форм организации хозяйственной деятельности, социальной стратификации, религии, культурной тради-

ции как механизма трансляции ценностных универсалий).

Результаты применения структурных методов к анализу индейских языков позволили С. обратиться к общей теории языка. Основ-

ная из теор. работ С. “Язык” (“Language”, 1921, рус. пер. 1934) содержит основы структурного подхода к языку. С. предложил мо-

дель языка как строго организованной системы, содержащей структуры разного уровня (фонетические, грамматические, синтакси-

ческие), к-рые регламентируют практическое его применение путем строгих комбинаторных правил. Задача лингвистики при изуче-

нии языка — его формальное синхронное описание и моделирование (сравнимое с математич. моделированием процессов). Универ-

салистский подход к языку опирался не только на сходство структурных характеристик языков, но и на понимание социокультурной

природы и функций языка, также в основе своей универсальных, т.о. отрицалась всякая возможность расового и любого иного оце-

ночно-детерминированного деления языков (напр., принятого в младограмматизме возведения в эталон лат. грамматики). С. пред-

ложил свою оригинальную систему классификации языков, опирающуюся на их фонологич.особенности.

Исследование социального функционирования языка, понимание исключит, важности языка в социализации человека привели С. к

построению гипотезы о решающей роли языка в формировании индивидуальных представлений об окружающем мире, лингвистич.

детерминированности понимания явлений реальности. Существующие в языке наименования предметов, явлений, событий — суть

“звуковые паттерны”, стереотипные формы восприятия, к-рые, сохраняя устойчивость в культуре, оказывают решающее воздейст-

вие на сам процесс формирования чело-веч. представлений об этих явлениях и событиях и их оценку. Эта теория, развитая последо-

вателем С. Бенджамином Ли Уорфом (1897-1941), получила название гипотезы лингвистической относительности или “гипотезы

Сепира — Уорфа” и легла в основу т.н. этнолингвистики — этнически ориентированного синхронного анализа языка, выявляющего

его роль в культурном формообразовании.

Исследоват. и преподават. деятельность С. способствовала развитию амер. структурной лингвистики (в частности, теории дистрибу-

тивного анализа и школ дескриптивной лингвистики в США), оказала значит. влияние на характер культурно-антропол. исследова-

ний (благодаря С. компонентный анализ языка стал одним из важнейших элементов исследования культурной общности любого

уровня). Не менее важную роль сыграл С. для развития теории коммуникации в социологии и совр. представлений о роли языка в

процессах социализации и аккультурации.

Соч.: The Takelma Language of Southwestern Oregon. Wash., 1912; Language. N.Y., 1921; Sound Patterns in Language // Language, 1925,

V. 2. № 1 (в рус. пер.: Язык. Введение в изучение речи. М., 1934); Language, an Introduction to the Study of Speech. N.Y., 1921; Избр.

труды по языкознанию и культурологии. М., 1993.

Лит.: Гухман М.М. Э. Сепир и “этногр. лингвистика” //Вопр. языкознания. 1954. № 1; Звегинцев В.А. Теорети-ко-лингвистич. пред-

посылки гипотезы Сепира-Уорфа// Новое в лингвистике. В. 1. М., I960; Апресян Ю.Д. Идеи и методы совр. структурной лингвисти-

ки: (Краткий очерк). М., 1966; Harris L.S. Structural Linguistics. Chi., 1960; [Swadesh М.] Edward Sapir// Language. 1939. V. 15. № 2.

См. также Этнолингвистика.

А. Г. Шейкин

CEPP (Serres) Мишель (р. 1930) — франц. философ, культуролог, эстетик, историк науки и религии. Наметил новые подходы к

традиц. проблемам культуры, эстетики и философии науки, а также нашел точки пересечения постмодернистской эстетики и пост-

неклассич. знания. С. настаивает на введении и укреплении субъективности в новейших направлениях совр. науки при помощи фи-

лософско-эстетич. методов. Осн. мысль С. такова: существует узкий переход между точными науками и науками о человеке, подоб-

ный лабиринту. Преодолеть его можно лишь на путях коммуникации между двумя ветвями совр. культуры (метод “беспорядочного

энциклопедизма”). С. исходит из неразделимости искусства, науки, мифологии, единства пространства-времени культуры, где Лук-

реций, Золя, Мишле, Тёрнер — наши современники. Хаос, изобретения и случайности поэтич. мира Лукреция — прообраз множест-

венности, сложности, поливалентности постнеклассич. знания, проза Золя — предвосхищение физиологич. открытий, пьесы Молье-

ра — социол. изучения об-ва. С. считает эстетич. знание более комплексным, полным и гибким по сравнению с естественнонауч-

ным. Философия, лит-ра, миф, сказка способны увидеть горизонты, сегодня еще не доступные физике и математике, и тем самым

стимулируют научный прогресс. При этом эстетика, не стремясь занять все пространство культуры, дает ее стереоскопич. видение.

Научное творчество С. концентрируется вокруг трех определенных им в качестве осн. способов познания — филос., научного и ху-

дожественно-мифол. В его работе “Система Лейбница и математич. модели” (1968) исследуется классич. парадигма знания — ясное,

упорядоченное видение мира, когда основой метафизики является математика. Лейбницевский идеал порядка и закона как гаранта

стабильности интерпретируется в духе концепции “знания-власти”, видящей в классич. рациональности предтечу тоталитарной вла-

сти над природой и об-вом, сближающей ее с военным искусством. Определяя систему Лейбница как закрытую, С. считает ее сим-

волом эпистемологич. смерти.