Левит С.Я. (гл. ред.) Культурология. XX век. Энциклопедия. Том 1

Подождите немного. Документ загружается.

Во все времена человеч. существо стремилось преодолеть мимолетность жизни приобщением к вечности. Поиск Закона в течение

тысячелетий составлял гл. европ. путь к Вечности. Полит, власть обретает свою легитимность в ее способности придать смысл вре-

мени, дать необходимое пространство и защиту вечным ценностям. В совр. Европе власть может обрести эту легитимность лишь

заново определив пространство своего существования. Сегодня прогрессистский универсализм с его стремлением навязать свои

закон всему миру, угас. Сохранились лишь две европ. ценности, к-рые претендуют оставаться универсальными законами: это рынок

и демократия. Однако их недостаточно, чтобы удовлетворить жажду универсального, справедливости или вечности — того, что род

людской вкладывает в понятие Закона. Ответственность европейцев перед континентом состоит в том, чтобы ответить на этот вызов

в новых условиях — на уровне континента и нового номадизма.

Соч.: Au propre et au figure. P., 1988; Lignes d'horizon. P., 1990; Europe. P., 1994; На повороте нового тысячелетия. М., 1993.

Т.М. Фадеева

АУДИОВИЗУАЛЬНАЯ КУЛЬТУРА - область культуры, связанная с получившими широкое распространение совр. техн. спосо-

бами записи и передачи изображения и звука (кино, телевидение, видео, системы мультимедиа). Семиотически аудиовизуальные

тексты представляют собой знаковые ансамбли, соединяющие изобразит., звуковые и вербальные ряды. А.к. — способ фиксации и

трансляции культурной информации, не только дополняющий, но и служащий альтернативой прежде безраздельно господствовав-

шей вербально-письменной коммуникации. В наст. время осуществляется “удвоение культурной среды”, при к-ром все достижения

человечества, полностью отраженные ранее в письменных текстах, получают аудиовизуальное выражение (аудиовизуализация или

“визуализация” культуры). В перспективе любой значит, прототекст предстает не только гипотетически, но и фактически сущест-

вующим в виде вербально-письменного и аудиовизуальных взаимопереводных относительных эквивалентов. Ситуация свободного

выбора способа потребления культурной информации предстает одной из граней плюралистичности совр. культуры, в к-рой ослож-

няются отношения между текстами разной природы.

Специфика А.к. определяется ее семиотич. природой и техн. возможностями средств ее реализации: высокая информац. емкость,

легкость и убедительность чувств, (образного) восприятия, доминирование репродуктивных возможностей над продуктивными,

скорость и широта трансляции и тиражирования. Вследствие этого восприятие А.к. сравнительно с вербальной коммуникацией ока-

зывается психологически более емким и легким, но менее систематичным и рациональным, социально — более массовым и доступ-

ным, но менее стабильным и однонаправленным. Указанные особенности А.к. формируют ее социокультурные функции.

В собственно коммуникативной функции А.к. быстро становится ведущим средством массовой коммуникации (в форме телевиде-

ния), принимая на себя связанные с этим социально-регулятивные обязанности, приобретая соответствующую институализован-

ность и вступая в политико-идеологические и организационно-экономические связи, оказывающие серьезное влияние на его разви-

тие.

В собственно культурной функции, акцентируя внешние чувственно воспринимаемые стороны культурных явлений, А.к. осуществ-

ляет соответствующий отбор и создает в совр. культуре перевес чувственного над интеллектуальным, реализуясь гораздо больше в

специфич. феномене массовой культуры, чем в далеко не чуждой ей наглядно-просветит. миссии.

Развитие А.к. в ее эстетической функции происходит за счет постепенного худож. освоения техн. возможностей аудиовизуальной

специфики. Центр, звено этого освоения — развитие повествоват. структур (взаимоотношений рассказа и показа), соответствующих

эстетич. потребностям аудитории и формирующих жанрово-стилистич. определенность аудиовизуальных текстов и их способность

образовывать общезначимые смыслы.

А.к. — феномен культуры 20 в., хотя она и связана исторически с ритуалами и зрелищными формами праистории и древней истории

культуры, игравшими, однако, в “эпоху Гутенберга” все более подчиненную роль. В целом история видов А.к. соответствует обще-

му направлению развития средств коммуникации, при к-ром новые средства оказываются все более приспособленными к объектив-

ному и детально точному воспроизведению фактов действительности, а прежние виды принимают на себя функцию их более глубо-

кого и обобщенного осмысления. Постоянное усложнение культурно-коммуникативной ситуации за счет прибавления возможно-

стей аудиовизуальной коммуникации имеет столь большое культурологич. значение, что можно проследить изменение облика куль-

туры в связи с изменением соотношения видов А.к., т.е. их состояние и состояние связанных с ними видов искусства становятся

значит, стилистич. признаками историко-куль-турной эпохи.

А.к. оказывается способной уже в самом усложнении своего развития на протяжении 20 в. выразить гипотетич. смыслы истории

культуры. Ее отражающие свойства оказываются наиболее “зеркальными”, что подчеркивает ее актуальность как культурозначимо-

го фактора.

Среди исследований специфики А.к. концептуальным радикализмом выделяется “коммуникативно-центрическая” позиция Г.М.

Маклюэна, возвещающего эру чувственного объединения человечества в утопии мистико-мифол. культурного тела-универсума за

счет абсолютного развития аудиовизуальных и других электронных средств связи. В то же время практика А.к. поддерживает все

направления культурологич. мысли, подчеркивающие плюралистич. тенденции в совр. культуре (диалогизм, новая эклектика, по-

стмодернизм).

Лит.: Поэтика кино. М.; Л., 1927; Моль А. Социодинамика культуры. М., 1973; Лотман Ю.М. Семиотика кино и проблемы киноэсте-

тики. Таллинн, 1973; Виль-чек В.М., Воронцов Ю.В. Телевидение и худож. культура. М., 1977; Разлогов К.Э. Искусство экрана:

проблемы выразительности. М., 1982; Михалкович В.И. Изобразительный язык средств массовой коммуникации. М., 1986; Борев

В.Ю., Коваленко А.В. Культура и массовая коммуникация. М., 1986; Массовые виды искусства и совр. худож. культура. М., 1986;

Прохоров А.В., Рузин В.Д. Метаморфозы научного исследования в эпоху экранной культуры. М., 1991; McLuhan M. Understanding

Media. N.Y., 1966; Idem. The Medium is the Massage. N.Y., 1967.

Л. Б. Шамшин

АУЭРБАХ (Auerbach) Эрих (1892-1957) - нем. филолог и культуролог, специалист по роман, языкам и литрам, исследователь Дан-

те и Джамбаттистьг Вико. История его жизни — перечень крупнейших ун-тов Европы и Америки: в Берлин, ун-те он изучал в 20-е

гг. право и роман, филологию, в Марбург., а затем Йельском и Принст. ун-тах преподавал филол. дисциплины.

А. определяет свою задачу филолога значительно шире, чем это принято в совр. науке. В первом исследовании — дис. “Техника

новеллы раннего Возрождения в Италии и во Франции” (1921) — его интересует не только “техника” (или “стиль”) лит. произведе-

ния. Он рассматривает новеллу прежде всего как часть культуры: “Ее субъектом всегда является об-во, как ее объектом — земной

мир вообще, мир, к-рый мы называем культурой”. Культура включает в себя всю историю, все “произведения” человека. Тогда но-

велла, с т.зр. А., должна не только отражать индивидуальность, “дух” создателя-автора, но становится “частью истории”, творением

“духа народа”, или даже “самой историей” — появляется как точка пересечения “эпохи и национальности”, “времени и места”. Фи-

лолог, т.о., приобретает статус историка, изучающего историю “культуры” на основании литературно-худож. текстов. А. расширяет

сферу филол. анализа до общегуманитарного исследования, в к-ром объединяются подходы лит.-ведения, социологии, психологии,

историко-культурные и философско-эстетич. методы. “Толкование текста” приобретает первостепенное значение, ибо “слово”,

“текст” — один из осн. способов сохранения культуры и одна из возможностей осмыслить историю. Развивая идеи Вико, А. рас-

сматривает познание как творчество. Как “мир природы” сотворен Богом, к-рый этим раскрывает свой “замысел”, так и “мир наро-

дов” создается человеком, к-рый в творчестве способен познать “смысл” своего (земного) мира, явленного в истории и культуре.

Собств. “метод” А. определяет сл. образом: “Абсолютно точно выбрать единичные вопросы для изложения и толкования, развер-

нуть и комбинировать их так, чтобы они стали ключевыми проблемами и могли открыть целое”. “Целое” в данном контексте — ис-

тория и культура. Но “целое” для А. — некий синтез, “диалектич. единство”, “драма”, “серьезная поэма” (термин Вико). А. рассмат-

ривает “земной мир” (“мир народов”) как некую “живую” систему: ее элементы существуют и действуют только в целостном един-

стве. Сущность подобного синтеза, “целостности” истории и культуры А. связывает с понятием “поэтич.”, т.е. художественно-творч.

начала. Особое значение он придает метафоре, одновременно и конкретной, и универсальной. “Поэтич. науками” становятся все

науки, изучающие человека и его “земной мир” (метафизика, логика, мораль, политика, экономика, филология и др.). “Мир наро-

дов” не является для А. лишь полит, историей, но историей мысли, историей средств выражения (язык, поэзия и изобразит, искусст-

ва), историей религии, права, экономики, т.к. все это вытекает из единого первоисточника — совр. культурного состояния человеч.

об-ва.

А. идет вслед за Вико, к-рый в реальной истории видел модификацию “идеальной вечной истории”; если Вико изучал “самую труд-

ную, но и самую важную ступень” — ранние формы культуры и занимался не “эстетикой”, а “миром, к-рый лежал в ее основании

(языком, мифологией, эпосом...), то задача совр. исследователя — продолжить изучение сущности “человеческого” (т.е. “смысла”

истории-культуры) на новом этапе, в совр. эпоху. Идея “целостности истории” (“вечное платоновское гос-во”) приобретает особую

ценность для филологии, когда историзм Вико “получает подкрепление” на нем. почве — в лице Гердера и его последователей, от-

крывших “индивидуальный дух народов”. Это открытие Гердера в гуманитарной сфере А. сравнивает с открытием Коперника.

Историзм А., несмотря на то, что он ссылается на ушедшие в прошлое теории, вполне современен. Это не антикварное собрание

документов и не биогр. метод, но признание того, что любое “произведение”, созданное человеком, проистекает из его бытия, из его

“переживания жизни”. В произведении искусства мы понимаем и любим возможность осуществления нас самих, бытия человека в

его изначальном смысле. Все труды А. свидетельствуют о редкой в филол. науке 20 в. широте и смелости научных исканий и инте-

ресов. Наиболее целостное произведение А. — “Мимесис” (1946), где европ. история культуры отражена в лит. текстах трех послед-

них тысячелетий. Единство этого “совр.” этапа развития Европы он находит в общем “антично-христ. субстрате”, к-рый составляет

сущность европ. ментальности. Гл. тема книги, для названия к-рой автор использовал термин “мимесис” (“подражание”, “воспроиз-

ведение”), — воссоздание и истолкование действительности в лит-ре разл. истор. эпох. Само слово “мимесис” А. трактует достаточ-

но широко как “способы отражения действительности”, формы ее интерпретации в лит. текстах. А. близок в своих интуициях Гада-

меру, для к-рого “мимесис” имеет смысл “узнавания”.

Всякое лит.-худож. произведение, по А., ставит задачей воспроизведение и вместе с тем интерпретацию (осмысление) действитель-

ного мира — природы, об-ва, человеч. характеров, отношений, складывающихся между людьми в опр. эпоху. “Миметич.” способ-

ность лит-ры (т.е. ее способность воспроизводить жизнь) является ее наиболее общим, широким и универсальным родовым свойст-

вом. Анализируя истор. ход овладения лит-рой реальной действительностью, сферой повседневной жизни, формирования ее пред-

ставления о сложности и многослойности внутр. жизни отд. человека и структуры человеч. об-ва в целом, А. обращается к “Сатири-

кону” Петрония и “Метаморфозам” Апулея, к позднерим. и раннеср.-век. историографии, к Бл. Августину и Франциску Ассизскому,

к ср.-век. эпосу (“Песнь о Роланде”), рыцарскому роману, к ср.-век. драме, к произведениям Данте и Боккаччо, Сервантеса и Шек-

спира, Лабрюйера, Мольера, Расина, Вольтера, Гёте, Флобера, Пруста, Вирджинии Вулф.

Соч.: Epilegomena zu “Mimesis” // Romanische For-schungen, Fr./M., 1953. Bd. 65. H. 1-2; Mimesis: Dargestellte Wirklichkeit in der

abendlandischen Literatur. Bern; Munch., 1967; Мимесис. М., 1976.

И. H. Лагутина

АФРОЦЕНТРИЗМ — теория, направленная на ценностное возвышение афр. культуры. А. получил распространение после круше-

ния колониальной системы. Идеологи негритюда, учения о всевластии негритянской расы, утверждали, что многовековое господ-

ство Европы должно смениться верховенством Африки. В разработке А. существ, роль принадлежит создателю теории негритюда,

философу, поэту и эссеисту из Сенегала — Леопольду Седару Сенгору (осн. работы: Дух цивилизации и законы афр. культуры,

1956; Негритюд и германизм, 1965; Негро-афр. эстетика, 1964; отд. вопросы А. см.: Жозефо Ки-Зербо (Буркина-Фасо), Энгельберт-

Мвенга (Камерун), Ола Балагун и Экпо Эйо (Нигерия). Огромное место в философии А. занимает проблема специфики собственно

афр. культурной практики. Говоря о психологии афр. негра, Сенгор отмечал, что он — дитя природы, его органы чувств открыты к

приему любого импульса природы. Приверженцы А. указывают, что для негра на первом месте всегда форма и цвет, звук и ритм,

запах и прикосновение. Такое мироощущение противопоставляется зап., рационалистическому. Психол. и художнические интуиции

негро-афр. культурологии подхватывались и европ. сознанием. Так, Сартр в “Черном Орфее” противопоставляет черного крестья-

нина белому инженеру. По мнению Сенгора, именно отношение к объекту — к внешнему миру, к “другому”, характеризует народ и

его культуру.

Теоретики А. разрабатывали модель европ. человека как сугубо отрицательную, несоизмеримую с афр. в ценностном отношении.

Белый человек, являющий собой объективный разум, человек действия, воин, хищник отделяет себя от объекта; вооружившись точ-

ными инструментами анализа, он безжалостно расчленяет объект. Образованный, но движимый лишь практич. соображениями, бе-

лый европеец воспринимает “другого” как средство. Эта страсть к разрушению в конечном счете сулит европейцам беду.

Афр. негр как бы заперт в своей черной коже, он живет в первозданной ночи и не отделяет себя от объекта: от дерева или камня,

человека или зверя, явления природы или об-ва. Он берет живой объект в ладони, как слепец, вовсе не стремясь зафиксировать его

или убить. Он ощущает его чуткими пальцами; он создан на третий день творения: чистое сенсорное поле. Он познает “другого” на

субъективном уровне.

Раскрывая образ афр. культуры, Сенгор писал, что именно космич. ритм задает объект, именно он вызывает приятное ощущение в

нервных клетках, именно на него человек реагирует поведением; если ритм нарушается, диссонирует, возникает оборонит, реакция.

Обыгрывая известную фразу Декарта, Сенгор предлагает формулу: “Я чувствую, я танцую “другого”, я существую”. Афр. негру для

осознания своего существования необходимо не “словесное определение”, а объективное дополнение. Танцевать — значит откры-

вать и воссоздавать, отождествлять себя с жизненными силами, жить более полной жизнью, существовать. Это — высшая форма

познания. Поэтому познание афр. негра в трактовке негро-афр. эстетики есть одновременно открытие и вос-создание.

Жизненная сила афр. негра вдохновляется разумом, отличающимся от разума белого европейца: разум негра имеет больше общего с

логосом, нежели с рацио. Будучи самым типичным для человека выражением нервного и чувственного впечатления, логос не вти-

скивает объект в формы жестких логич. категорий, не прикасаясь к нему. Слово афр. негра возвращает объектам их первозданную

окраску, выявляет подлинное строение и текстуру, имена и знаки. Оно пронизывает объекты сверкающими лучами, чтобы они снова

обрели прозрачность, и привносит в них сюрреальность в ее первобытной влажности. Разум классич. Европы аналитичен, афр. негра

— интуитивен. Сторонники А. полагают, что европ. культура постепенно приходит к озарениям, питающим афр. культуру.

В негритюде присутствует также социальная критика европ. мира — атомизированного, технизированного и деперсонализирован-

ного. Эмоциональное отношение к миру определяет все культурные ценности афр. негра: религию, социальные структуры, искусст-

во и лит-ру и главное — гениальность его языка.

Влияние А. в последние десятилетия заметно упало даже в афр. странах.

Лит.: Африка: проблемы перехода к гражд. об-ву. Тез. докл. Вып. 1-2. М., 1994; Африканистика зарубеж. стран, 1989-1990 гг. М.,

1994.

БАЛЛИ (Bally) Шарль (1865-1947)

БАРНС (Barnes) Харри Элмер (1889-1968)

БАРТ (Barthes) Ролан (1915-1980)

БАРТ (Barth) Томас Фредерик Вейбю (р. 1928)

БАХТИН Михаил Михайлович (1895-1975)

БАШЛЯР (Bachelard) Гастон (1884-1962)

БЕЙТСОН (Bateson) Грегори (1904-1980)

БЕЛЛ (Bell) Дэниел (р. 1919)

БЕЛЫЙ Андрей (БУГАЕВ Борис Николаевич) (1880-1934)

БЕНВЕНИСТ (Benveniste) Эмиль (р. 1902-1976)

БЕНЕДИКТ (Benedict) Рут Фултон (1887-1948)

БЕНН (Benn) Готфрид (1886-1956)

БЕНУА (Benoist) Ален де (р. 1947)

БЕНЬЯМИН (Benjamin) Вальтер (1892-1940)

БЕРГЕР (Berger) Питер Людвиг (р. 1929)

БЕРГСОН (Bergson) Анри (1859-1941)

БЕРДЯЕВ Николай Александрович (1874-1948)

БИДНИ (Bidney) Дэвид (1908-1987)

БИЛЗ (Beals) Ральф Леон (1901-85)

БИОГРАФИЯ

БИХЕВИОРИЗМ

БИЦИЛЛИ Петр Михайлович (1879-1953)

БЛАНШО (Blanchot) Морис (р. 1907)

БЛОК Александр Александрович (1880-1921)

БЛОК (BIoch) Марк (1886-1944)

БОАС (Boas) Франц (1858-1942)

БОГАТЫРЕВ Петр Григорьевич (1893-1971)

БОГДАНОВ (МАЛИНОВСКИЙ) Александр Александрович (1873—1928)

БОДИ-АРТ

БОДРИЙЯР (Baudrillard) Жан (p. 1929)

БОЙМЛЕР (Baeumler, Baumler) Альфред (1887-1968)

БОНХЁФФЕР (Bonhoeffer) Дитрих (1906-1945)

БРОДЕЛЬ (Braudel) Фернан (1902-1985)

БУБЕР (Buber) Мартин (Мардохай) (1878-1965)

БУЛГАКОВ Сергей Николаевич (1871-1944)

БУЛЬТМАН (Bultmann) Рудольф (1884-1976)

БЭСКОМ (Bascom) Уильям (1912-1981)

БАЛЛИ (Bally) Шарль (1865-1947) - швейц. языковед. Принадлежал к первому поколению т.н. “женевской школы” социол. на-

правления в языкознании. Получил классич. образование филолога, специализировался по греч. языку. В 1889 защитил в Берлине

докт. дисс. о трагедиях Еврипида, вернулся на родину и с тех пор безвыездно жил в Женеве. С 1900 в течение многих лет препода-

вал греч. язык в Коллеже Кальвина. Одновременно изучал санскрит в Женев. ун-те под руководством де Соссюра (интерес к санск-

риту сохранил на всю жизнь, незадолго до кончины предпринял работу над санскритской грамматикой). Сначала учеба, позже —

сотрудничество и дружба с де Соссюром способствовали превращению блестящего филолога в не менее блестящего лингвиста. Б.

постепенно проникся общелингвистич. идеями своего учителя и освоил его метод исследования языка. С 1906 Б., по поручению де

Соссюра, читал вместо него курс санскрита в Женев. ун-те, а с 1913, после смерти учителя, и вплоть до своей отставки в 1939 зани-

мал кафедру сравнит, грамматики и об916, совместно с А. Сеше, издал “Курс общей лингвистики” де Соссюра, составленный на

материале студенческих конспектов. До конца жизни возглавлял Женев. линг-вистич. об-во, развивавшее идеи де Соссюра.

В основе лингвистич. взглядов Б. лежало соссюровское учение о знаковой природе языка, о различении языка и речи, синхронии и

диахронии. Приверженность к этой теории, а также собственный богатый опыт преподавания совр. франц. и нем. языков помогли Б.

преодолеть ограниченность компаративно-истор. лингвистики 19-нач. 20 в. и перейти от анализа сохранившихся письменных ис-

точников на мертвых языках к непосредств. исследованию живых языков. Б. категорически исключил диахронию (историю развития

языка) из поля зрения лингвиста и задался целью создать синхронную (статич.) лингвистику — описание языка с т. зр. говорящего

субъекта, для.к-рого безразлично происхождение употребляемых им средств выражения (“произвольность знака”). Коллективная

мысль народа навязывает индивиду абстр. систему условных знаков, включающую словарь и грамматику (эта система и есть язык).

Языковая система принадлежит об-ву в целом, а каждый знак этой системы обозначает не конкретный предмет действительности, а

общее понятие об этом предмете (“потенциальный”, “виртуальный” характер знака). Речь индивидуальна и отражает способ, каким

каждый индивид использует лингвистич. знак, делает его реальным фактом коммуникации, актуализирует его. Лингвист может су-

дить о языке, только изучая его функционирование в конкретных речевых актах. Статич. лингвистика Б. — прежде всего лингвисти-

ка речи. Он разработал теорию высказывания, ввел в лингвистику логич. понятия диктума (объективной части значения предложе-

ния) и модуса (операции, производимой мыслящим субъектом), рассмотрел способы актуализации в речи виртуальных единиц язы-

ка. Объект его исследований выходил за рамки чистой лингвистики и затрагивал также психологию и социологию. Речь отражает

все аспекты жизни. Выражаемые в ней мысли имеют не только интеллектуальную природу, они включают и побуждения к дейст-

вию, и эмоции, и желания, и волю. Б. подчеркивал первостепенное значение эмоционально-аффективных компонентов речи — ус-

кользающих и непрерывно меняющихся форм с множеством смысловых оттенков. Его исследования в этой области, сегодня обще-

принятые, не сразу нашли понимание в научном мире: лингвистам казалось, что анализ явлений, не поддающихся строгой регламен-

тации, противоречит логике научного мышления.

Б. вложил новое содержание в термин “стилистика”, отделил лингвистич. стилистику, определенную им как “науку о средствах вы-

ражения”, от традиц. исследований литературно-худож. стилей. Лингвистич. стилистика Б. изучает не область языка, а весь язык под

углом зрения аффективности, так как способы выражения аффективного могут носить и фонетич., и лексич., и синтаксич. характер.

Стилистика Б. не отдает предпочтение аффективному перед интеллектуальным, она изучает их во взаимосвязях, а также пропорции,

в каких они смешиваются, чтобы породить тот или иной тип выражения.

Сопоставляя системные закономерности франц. и нем. языков, Б. нашел подтверждение лингвистич. антиномии изменчиво-

го/постоянного в языке: чтобы выполнять свою обществ, функцию, язык должен оставаться неизменным, в то же время он находит-

ся в состоянии постоянного изменения и развития. По мысли

Б., каждый язык в каждый момент времени представляет собой систему в состоянии неустойчивого равновесия, к-рое постоянно

нарушается процессом развития языка, чтобы тут же восстановиться уже в новом качестве.

Соч.: Precis de stylistique. Gen., 1905; Traite de stylistique francaise. V. 1-2. Hdlb., 1909; Le langage et la vie. Gen., 1913; Linguistique

generale et linguistique francaise. P., 1932; Общая лингвистика и вопросы французского языка. М., 1955.

Лит.: Хованская З.И. Стилистика франц. языка. М., 1984, 1991; Cahiers F. de Saussure. Gen., 1946-47. N 6.

Т.К. Черемухина

БАРНС (Barnes) Харри Элмер (1889-1968) - амер. историк, социолог и публицист. Получив истор. образование в Сиракузском и

Колумбийском ун-тах, Б. включает в сферу своих интересов смежные области знания: историю обществ, мысли, историю социоло-

гии и полит, теории. В течение ряда лет преподает в колледжах и ун-тах США, как правило, на отделениях социологии. В 20-40-е гг.

выступает с публичными лекциями по пенологии, криминологии и проблемам образования, пишет статьи и книжные обзоры, созда-

ет ряд важных трудов. Взгляды Б. — историка культуры и зап. цивилизации — сложились под влиянием основателей амер. школы

“Новой” (интеллектуальной) истории Д. Робинсона, Д. Шотвелла, В. Даннинга, антропологов А. Голденвейзера и Э. Хутона и дру-

гих ведущих ученых того времени. Стержнем его многогранной деятельности стал интерес к проблеме становления культурной тра-

диции цивилизации Запада во всем ее многообразии: интеллектуальном, социальном, полит, и экон. Б. полагал, что истор. наука 20

в. должна отойти от традиц. способов интерпретации событий, расширить свою методол. базу за счет использования методов, выра-

ботанных антропологией, за счет интеграции истории и других областей обществознания. Вслед за Э. Томпсоном и Бирдом он по-

мог утвердиться историографии как значимой части истор. науки и и как самостоят, фазы в истории интеллектуальной деятельности

человека. Концепцию “Новой истории” Б. последовательно разрабатывал в ряде трудов, наиболее известными из к-рых стали: “Но-

вая история и социальные исследования”, 1925, “История и обществ, разум”, 1926, “История историографии”, 1937, и т.д.

Согласно Б., концепция новой, синтетич., динамичной истории включает осн. закономерности истор. развития и анализ гл. черт ка-

ждой культурной эпохи. Использование данных археологии, антропологии, сведения о древних (исчезнувших) цивилизациях созда-

ют возможность для пересмотра периодизации истории и выработки более полноценной концепции мировой истории.

Рассматривая способы интерпретации истории от Ветхого Завета до совр. ему авторов, Б. выделяет неск. осн. школ, чьи традиции

обогащают истор. исследование. Это — школа философии истории, призванная способствовать формированию научного метода в

историографии, а также школа полит, истории (от Карлейля до Даннинга); экон. школа истор. исследований (от Рикардо и Маркса

до Веблена и Берда); школа геогр. интерпретаций (от Страбона до Ратцеля); школа интерпретации духа (от Фихте и Гегеля до Мэ-

тью и Тайлора); школа истории науки, антропол., социол., психол. школы. Б. предлагает использовать методол. подходы и источни-

ковую базу этих направлений для построения всесторонней, учитывающей все факторы развития истор. модели. Выстраивая эту

истор. модель, Б. фактически создает образ или модель культурного развития цивилизации Запада.

Соч.: The New History and the Social Studies. N.Y., 1925; The History and Prospects of the Social Sciences. N.Y., 1925; (Ed.) History and

the Social Intelligence. N.Y., 1926; Living in the Twentieth Century. Indianapolis, 1928; The Twilight of Christianity. N.Y., 1929; The

Roman Catholic Church and the Lures of Sex. Girard, 1935; The History of Western Civilization (with David H.A.). V. 1—2. N.Y., 1935; An

Economic History of the Western World. N.Y., 1937; A History of Historical Writing. Norman; Oklahoma, 1937; The American Way of Life.

N.Y., 1942; Society in Transition. N.Y., 1947; A Survey of Western Civilization. N.Y., 1947; Historical Sociology: its Origins and

Development. Theories of Social Evolution from Cave life to Atomic Bombing. N.Y., 1948; Social Thought from Lore to Science (with

Becker H.). V. 1-2. Wash., 1952.

Лит.: Ritter H. Dictionary of Concepts in History. Westport, 1986.

Л.А. Мостова

БАРТ (Barthes) Ролан (1915-1980) - франц. семиотик, критик, эссеист. Окончил Париж, ун-т по специальности “классич. филоло-

гия”. В 30-40-х гг. долгое время был оторван от столичной лит. жизни: годами лечился в туберкулезных санаториях, преподавал в

Румынии и Египте. С 1955 работал в Париж. Высшей школе практич. знаний, а с 1976 проф. Коллеж де Франс. Известность приоб-

рел после выхода первой книги “Нулевая степень письма” (1953); в 1954 вышла вторая книга Б. “Мишле сам о себе”. В 50-е гг. Б.

активно сотрудничал как театральный критик в журнале “Театр попюлер”. С сер. 50-х гг. Б. — один из лидеров франц. структура-

лизма, теоретик семиотики; он применял структурно-семиотич. метод для анализа массовой бытовой культуры (“Мифологии”,

1957), моды (“Система моды”, 1967), худож. лит-ры (“О Расине”, 1963). Новый период его творчества связан с разработкой пост-

структуралистских моделей культуры, где сподвижниками Б. стали критики журнала “Тель кель” — Ф. Соллерс, Кристева. Появ-

ляются книги Б. “Сад, Фурье, Лойола” (1971), “Империя знаков” (1970), “Удовольствие от текста” (1973), “Фрагменты любовного

дискурса” (1975). В 1975 вышла книга-автометаописание “Ролан Барт о Ролане Барте”; последняя книга Б. “Камера люцида” (1980)

посвящена теории фотографии. Б. принадлежит множество теор. статей и критич. эссе, частично объединенных в нескольких при-

жизненных сборниках.

Ранние работы Б. создавались под влиянием Сартра и Маркса: разрабатывая марксистское понятие отчуждения, критик применил

его к анализу продуктов культурной (в частности, худож.) деятельности. В развитие сартровской идеи “ангажированности”, соци-

альной ответственности пишущего молодой Б. формулирует свое понятие “письма” — категории, характеризующей ценностную

окраску дискурса, способ, к-рым текст заявляете своем социальном (властном, профессиональном и т.д.) статусе. Понятое т.о. пись-

мо является, вообще говоря, орудием закрепощения, отчуждения слова, слово фатально означает не только то, что хотел бы сказать

сам говорящий, но и то, что требует говорить об-во. Встав на позиции структурализма и познакомившись с теор. лингвистикой Сос-

сюра и Якобсона, Б. дает этой проблеме точную семиотич. формулировку: об-во наделяет знаки социального дискурса вторичными,

коннотативными значениями, “вписывает” в них свои обязательные, часто не сознаваемые говорящим смыслы. Независимо от мате-

риальной формы дискурса языковой, визуальной или к.-л. иной, коннотативные смыслы, к-рыми он наполняется, всегда возникают в

естеств. языке, и потому, по мысли Б., семиотика (семиология) оказывается лишь частью лингвистики, ее приложением к вторичным

смыслам, через язык распространяющимся на всю культуру.

Стоящая перед совр. лит-рой задача борьбы с языковым отчуждением может решаться, согласно Б., двумя способами. Во-первых,

формой борьбы оказывается разоблачительная деятельность семиолога-структуралиста, тонким анализом выявляющего в якобы

“естественных” фактах культуры (образах, обычаях, риторич. приемах и т.д.) условное и социально тенденциозное содержание.

Скрытые социальные коды (“социолекты”), сплетающиеся в социальном разноязычии, классифицируются у Б. по их отношению к

власти на энкратические (опирающиеся на властные авторитеты) и актарические (лишенные такой опоры и утверждающие себя тер-

рористич. методами). Для их обнаружения в конкр. лит. или ином тексте требуется точный аналитич. инструментарий, в частности

структурная теория повествоват. текста, т.к. именно нарративная структура позволяет особенно эффективно протаскивать в текст

контрабандой идеол. смыслы; работы Б. (например, “S/Z”) дали толчок развитию нарратологич. исследований во Франции 60-70-х

гг.

Двойной установкой на научную точность и идеол. разоблачительность анализа Б. противопоставлял свой метод господствующему

лит-ведч. позитивизму, к-рый некритически принимает и “вчитывает” в лит. текст бытующие в об-ве идеол. предрассудки. Нашу-

мевшая печатная полемика Б. с одним из представителей такого лит-ведения, Р. Пикаром, отразилась в памфлете Б. “Критика и ис-

тина” (1966). Во-вторых, борьба с отчуждением культуры должна вестись и в формах лит. творчества. Б.-критик систематически

поддерживал те течения совр. литературы и искусства, в к-рых усматривал тенденцию к идеологич. демистификации: в “белом”,

“бесцветном” письме Камю (“Посторонний”), в “эпическом театре” Брехта, в “новом романе” А. Роб-Грийе и Ф. Соллерса. Аван-

гардные течения сулят реализацию “утопии языка”, к-рый творч. усилием избавляется от социального отчуждения: сквозь сомни-

тельную, социально ангажированную сеть означаемых (смыслов) проступает “реалистич.” буквальность конкр. вещей, не означаю-

щих ничего, кроме самих себя: так происходит в конкретно-описательных япон. стихах хокку, в “вещистском” буквализме Роб-

Грийе, на нек-рых фотографиях, где идейному замыслу автора не удается затушевать к.-л. “выступающую” внесистемную деталь.

В 70-е гг. пафос создания-нового типа творчества, способного освободить слово от отчуждения, привел Б. к постулированию “смер-

ти Автора” и обоснованию понятия “Текста”, к-рый принципиально отличается от традиц. “произведения” (хотя и может содержать-

ся в нем как нек-рый аспект) своим открытым, деятельностным характером. В Тексте сама собой, помимо завершающей авторской

воли, реализуется множественность смыслов и кодов, их свободная игра порождает у читателя не осмотрительное “удовольствие”

читателя классич. лит-ры, а экстатич. “наслаждение”, полное освобождение подавленных эротич. влечений. К понятию Текста, в

стихийно-игровой природе к-рого проявляется влияние философии Ницше, близко и новое осмысление термина “письмо”, сложив-

шееся у Б. с кон. 60-х гг. отчасти под влиянием “грамматологии” Деррида: это “новое” письмо служит уже не отчуждению культу-

ры, а, наоборот, построению языковой утопии, оно характеризуется принципиальной незавершенностью смысла. Соответственно и

знак (языковой или иной), к-рый для Б.-структуралиста служил объектом разоблачит, анализа, в постструктуралистской деятельно-

сти должен быть вообще разрушен, “опустошен”, из него необходимо изгнать всякое (даже идеологически “правильное”, например,

политически левое) стабильное означаемое, заменив его бесконечной вольной игрой означаемых. Образцы таких пустых знаков,

избавляющих человека от тирании означающего, Б. находил, помимо искусства авангарда, также в традиц. культурах Дальнего Вос-

тока — китайской и особенно японской (“Империя знаков”).

Пересмотр идеальных представлений о лит. тексте повлек за собой у Б. и новый метод критич. анализа текстов реальных. Если в 50-

е — нач. 60-х гг. критик стремился вычленять в тексте либо устойчивые и упорядоченные по уровням структуры — социокультур-

ные либо психоаналитич. (в частности, в духе психоанализа субстанций Башляра), — то начиная с книги “S/Z”, посвященной под-

робному анализу текста одной новеллы Бальзака, он отказывается от строго объективного подхода, принимает произвольное члене-

ние текста на фрагменты — “лексии” и при их анализе исходит из на-груженности каждой из них одновременно многими, лишь от-

части упорядоченными смыслами и кодами.

Поздние книги Б.-критика имеют целью раскрыть продуктивный, неупорядоченный характер лит. “письма” (в новом смысле этого

термина), будь то плюралистичность совр. “Текста” или же металингвистич. деятельность таких создателей новых идеол. кодов, как

маркиз де Сад (код жестокости), Шарль Фурье (код удовольствия и его социально справедливого распределения) или Игнатий Лой-

ола (код рационализированного мистицизма). С произвольной фрагментацией изучаемого текста сочетается и фрагментарность соб-

ственного письма позднего Б., возможно, связанная с мыслями Бланшо о дисконтинуальности “множественного слова”. Вопрос об

организации фрагментов в единое целое заставлял Б. проявлять особенный интерес к таким традиц. алеаторным формам компози-

ции, как дневник и словарь; словарная алфавитная структура фрагментов принята, например, в книгах Б. “Удовольствие от текста” и

“Фрагменты любовного дискурса”.

Соч.: Oeuvres completes. V. 1; 1942-1965, Р., 1993. Нулевая степень письма // Семиотика, М., 1983; Избр. работы: Семиотика. Поэти-

ка. М., 1989, 1994; Мифологии. М., 1996.

Лит.: Чиковани Б.С. Современная французская лит. критика и структурализм Ролана Барта. Тб., 1981; Heath S. Vertige du

deplacement. P., 1974: Sontag S. L'ecriture meme: a propos de Barthes. P., 1982; Lavers A. Roland Barthes: Structuralism and after. L, 1982;

Calvet L.-J. Roland Barthes. P., 1990.

C.H. Зенкин

БАРТ (Barth) Томас Фредерик Вейбю (р. 1928) -норв. культуролог и социалантрополог. Получил университет. образование в

США. Магистр искусствоведения (Чикаго, 1949), д-р наук (Кембридж, 1957). В 1961-74 проф. социальной антропологии ун-та Бер-

гена. С 1974 проф. ун-та Осло и управляющий этногр. музея.

Б. считается создателем совр. культурологич. школы в Норвегии. В 50-е гг. занимается социалантропол. исследованиями на Ближ-

нем Востоке. В 1952 и 1955 опубликовал исследования о культуре норв. цыган. В 1961 основывает первую в Норвегии кафедру со-

циальной антропологии в Берген. ун-те, задачу к-рой видит в осмыслении норв. культуры с т.зр. новейших научных теорий, что дает

импульс возрождению интереса к истории культуры страны и изучению разл. аспектов совр. культуры.

В мировой науке Б. известен прежде всего как исследователь ближневост. культур, но и его теор. работы “Модели социальной орга-

низации” и “Этнич. группы и границы” входят в списки обязат. лит-ры по социальной антропологии ведущих ун-тов мира. Своими

теор. исследованиями Б. внес значит, вклад в теорию интер-акционизма, или анализа процессов, возникшую как реакция на учение

Парсонса и Р. Мертона.

Б. предостерегает от овеществления, придания субстанциальности тому, что по своей природе является абстрактным и текучим, и

утверждает, что, концентрируя свое внимание на разл. видах социального взаимодействия индивидов в динамике истор. изменений,

исследователь приходит к пониманию культуры как части процесса создания смыслов. Данная методол. перспектива открывает воз-

можности для анализа взаимосвязи и содержания символов, значимых для той или иной культуры. Определяя культуру как рез-т

отношений между людьми, Б. считал гл. сферой исследования интеракционизма микроуровни обществ, системы и типы взаимодей-

ствия внутри и между ними, тогда как социол. теории заняты в первую очередь исследованием отношений между социальными ин-

ститутами на макроуровне.

Соч.: Political leadership among Swat Pathans. 1959; Nomads of South Persia. 1961; Models of Social Organization. 1966; Ethnic Groups

and Boundaries the Social Organization of Culture Difference. 1969; Ritual and Knowledge among the Baktman of New Guinea. 1975.

Лит.: Klausen A.M. Anthropologiens historie. Oslo, 1989.

E. С. Рачинская

БАХТИН Михаил Михайлович (1895-1975) - философ, принадлежащий постсимволическому периоду культуры серебряного века.

Гимназич. образование получил в Вильнюсе и Одессе. В 1913 поступил в Новоросс. ун-т, через год перевелся в Петербург, ун-т на

классич. отделение историко-филос. ф-та. Среди своих университет, учителей Б. отмечал Ф.Ф. Зелинского, наставлявшего студентов

в духе эллинизма, отчасти пропущенного через призму воззрения Ницше, Н.Н. Ланге и А.И. Введенского, строго придерживавшегося

кантовского критицизма вместе с психол. представлениями 19 в. Ориентированный на зап. науку характер университет. образования

наряду со склонностью к свободным религ. исканиям сформировали у Б. европ. строй филос. мышления. Приверженец “строгой

науки”, решительно порвавший с метафизикой, Б. противостоял рус. философии серебряного века, своим старшим современникам

— софиологам Флоренскому и С. Булгакову, а также экзистенциалистам Бердяеву и Л. Шестову.

Творч. путь Б. может быть расценен, по его словам, как становление и развитие единой филос. идеи. На рубеже 10-20-х гг. Б. владел

замысел создания “первой философии”, беспредпосылочного учения о бытии. На основании нового бытийственного созерцания это

учение в проекте должно было вывести из кризиса европ. мысль — преодолеть роковой разрыв между “миром культуры” и “миром

жизни”, в чем, по Б., состоял основной порок совр. “теоретизма”. Свое учение Б. представлял в качестве системы, имеющей, однако,

характер не отвлеченной метафизики, но нравств. философии; вольно или невольно он следовал установке Канта на приоритетность

“практич. разума” в деле построения самообоснованного мировоззрения. Гл. категорией нравств. онтологии Б. стало понятие “бы-

тия-события”, к к-рому был приравнен “ответственный поступок” человека; гносеологич. проблема при этом решалась на основе

интуиции “участного”, т.е. приобщенного к бытию мышления (“К философии поступка”). Свое учение Б. изначально мыслил син-

кретическим; включая в себя этику и эстетику, оно определялось в качестве филос. антропологии. Хотя “первая философия” Б. не

осуществилась в качестве задуманной системы, ее ключевые представления выразились в конкретных разработках. Культурология,

“металингвистика”, теория лит-ры, “истор. поэтика” и т.д. суть модусы единой гуманитарной дисциплины Б., различные развороты

фундаментальной проблемы человеч. бытия.

Если говорить о культурологич. разрезе единой бахтинской “идеи”, то целью Б. было концептуальное соединение понятия культур-

ной ценности с интуицией жизненной актуальности. Б. стремился преодолеть односторонности “философии жизни” (Бергсон, Диль-

теи, Ницше и др.) и “философии культуры” (Риккерт), дав их своеобразный синтез в представлении о “живой” в опр. смысле цен-

ности, о культуре, — не дистанцированный от бытия, но являющийся его полновесной частью. Подразумевая категорию культурной

ценности, Б. конкретно имел дело с худож. лит-рой и его культурологич. (и, шире, онтологич.) учение оказалось не отделимым от

“эстетики словесного творчества”. В этом смысле “идея” Б. в ее развитии прошла ряд ступеней, объединенных внутр. логикой. В

филос. становлении Б. можно выделить этапы 20-х, 30-х гг. и заключит, периода творчества. С др. стороны, Б. занимали проблемы,

восходящие к его интуиции культуры как “бытия-события”. К области его культурологии могут быть также отнесены исследования

филос. природы человеч. языка — первофеномена всякой культуры.

В 20-е гг. проблему культурной ценности Б. сопрягал с поиском такой эстетич. формы, к-рая бы в своей “завершительной” функции

не умерщвляла, не “парализовала” собою жизненное содержание. Он создал модель “эстетич. объекта”, принципом к-рой стала жиз-

неподобная “архитектоника” “взаимоотношений” автора и героев худож. произведения (“Проблема содержания, материала и формы

в словесном худож. творчестве”, 1924). Искомая “ценность” связывалась с героем, свободно, без принуждения со стороны автора,

осуществляющим свою собственную “идею”, раскрывающим свое внутреннее содержание, отождествляемое Б. с нравств. поступ-

ком. В трактате “Автор и герой в эстетич. деятельности” Б. подвергает классификации формы, соответствующие разл. “архитекто-

нич.” принципам - принципам отношения автора к герою; критерием этой классификации он делает свободу героя от автора. Уче-

нию об идеальной в этом смысле форме — о герое, к-рый в равной степени принадлежит как худож. целому, так и—в своей свободе

— жизненной действительности, — посвящена книга Б. “Проблемы творчества Достоевского” (1929). Герой романа Достоевского

видится Б. в равноправном “диалоге” с автором; свобода героя означает исчерпание им до конца собств. идеол. потенций, полное

обнаружение своих взглядов на “последние” мировоззренч. проблемы. Герой, обладающий такой же духовной реальностью, что и

автор (а вместе и “полифонич. роман” в целом, представляющий собой “архитектонически” организованное общение подобных ге-

роев-протагонистов с автором и между собой), являются в культурологии Б. той самой идеальной “ценностью”, к-рая одновременно

принадлежит и худож. миру, и реальной действительности, т.е. нравств. бытию-событию. В концепции полифонич. романа Б. дости-

гает цели своей “философии поступка” — примиряет “мир культуры” и “мир жизни”; роман Достоевского является в глазах Б.

“культурной ценностью” совершенно особого, высшего порядка.

Вывод о романе Достоевского как о своеобразной духовной действительности, причастной реальному бытию (утверждение более

сильное, чем традиц. представление о “жизнеподобии” романного мира), в 30-е гг. Б. переносит на жанр романа в целом. Роман в его

концепции оказывается живой проекцией не только совр. ему нац. языкового универсума, но и осн. форм миросозерцания, обуслов-

ленных состоянием культуры. Параллельно исследованию худож. особенностей романа разл. эпох Б. приходит к выводу о принци-

пиально разном переживании времени и пространства в изменяющихся культурных ситуациях (“Формы времени и хронотопа в ро-

мане”, 1937-38). Если анализ поэтики Достоевского в 20-е гг. может быть лишь для спец. исследования отделен от его диалогич.

онтологии (равно как и от концепции причастной бытию культурной ценности), то в 30-е гг. двумя сторонами одной и той же меда-

ли оказываются изучение Б. худож. природы ряда разновидностей романа и конкр. культурологич. наблюдения. Б. досконально ис-

следовал многогранный комплекс категорий и ценностей, связанный с таким культурным феноменом, как традиция европ. карнава-

ла; раскрытие худож. принципов романа Рабле, давшего Б. богатый материал для его культурологич. штудий, оказалось в целом

подчиненным скорее культурологич. задаче. Карнавал, по мнению Б., представляет собой неофициальное, демократич. дополнение к

господствующей культуре, осуществляющее релятивизацию официальных ценностей через их комич. снижение в нар. праздничных

действах (“веселая относительность”). На первый план в карнавале выступает неизбывная правда жизни, соотнесенная с телесным

человеч. и мировым началом; иерархич. ценностная система претерпевает обращение, онтологические “верх” и “низ” в карнаваль-

ном мироощущении меняются местами, так что в своей тенденции карнавал предстает “веселой преисподней”. Б. видит корни ср.-

век. карнавала уходящими в глубь веков, — в его концепции карнавал оказывается неким универс. культурным феноменом, тесно

связанным с возникшим из него романным жанром. В филос. культурологии Б. в целом, занятой соотношением “мира культуры” и

“мира жизни” (“К философии поступка”), категория карнавала знаменует диалектич. победу “жизни” над культурной “ценностью”:

карнавальная стихия, будучи слепым витальным порывом, не обладает созидающей силой и не порождает новых ценностей. Не

имея своего собств. внутр. содержания, она паразитирует на наличной культуре и, пародийно переворачивая ее духовные основы,

стремится к их разрушению. Показав растворение — в сущности, духовную смерть человека в карнавальной толпе. Б., несмотря на

свое эмоционально-положит. отношение к феномену карнавала, невольно представил его в качестве антипода христ. культуры, па-

фос к-рого в отношении ее верховных ценностей — не что иное, как агрессивная деструкция. Будучи обобщено, бахтинское понятие

карнавализации широко применяется в наст. время для осмысления самых разнообр. культурных, социальных и худож. явлений.

Поел. период творчества Б. для его культурологии ознаменовался введением представления о “диалоге культур”, родившегося под

влиянием идей Шпенглера и, вместе с тем, полемически обращенного против них. Если мировые культуры суть в нек-ром смысле

“личности”, то с т. зр. Б., между ними должен существовать, длясь в веках, нескончаемый “диалог”. Для Шпенглера обособленность

культур, их замкнутость внутри себя приводит к непознаваемости чужих культурных феноменов; на культурологию Шпенглер пе-

реносит свою интуицию безграничного одиночества человека в мире. Для Б. же “вненаходимость” одной культуры в отношении

другой не является препятствием для их “общения” и взаимного познания, как если бы речь шла о диалоге людей. Каждая культура,

будучи вовлечена в “диалог”, например, с последующими культурными эпохами, постепенно раскрывает заключенные в ней много-

образные смыслы, часто рождающиеся помимо сознательной воли творцов культурных ценностей. Б. вносит в культурологию свое

представление о диалогической природе всякого смысла, благодаря чему его концепция трансформируется в своеобразную культу-

рологическую герменевтику.

Через все культурологич. работы Б. начиная с 30-х гг. проходит представление о культурной традиции, соотносимое Б. с категорией

“большого времени”. За этой категорией стоит образ связной мировой истории культуры. Понятие “большого времени” принадле-

жит бахтинской герменевтике, соответствуя восприятию и интерпретации культурного феномена, созданного в глубокой древности.

При встрече с таковым “большое время”, разделяющее события творчества и рецепции, “воскрешает” и при этом непрерывно пре-

ображает забытые, “умершие” и погребенные в “авторской” эпохе, в “малом времени” культурные смыслы; “большое время” —

время “диалога культур”. Одна из целей введения Б. категории “большого времени” — указать, в полемике со Шпенглером, на гер-

меневтич. плодотворность временного отстояния интерпретатора от эпохи создания произведения. Когда поздний Б. настаивает на

том, что в “большом времени” “нет ничего абсолютно мертвого: у каждого смысла будет свой праздник возрождения”, то, возражая

Шпенглеру, он постулирует герменевтич. “открытость” ушедших с истор. сцены культур. Однако, несмотря на то что представление

Б. о возможности культурологич. исследования принципиально расходилось со шпенглеровским пессимизмом, созданный им образ

диалога — образ смотрящихся друг в друга ликов культуры — философски красиво согласуется с “физиогномикой мирового быва-

ния”, как определил Шпенглер собств. философию.

Соч.: Проблемы творчества Достоевского. Л., 1929; Киев, 1994; Проблемы поэтики Достоевского. М., 1963; 1979; Творчество Фран-

суа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса. М., 1965; 1990; Вопросы лит-ры и эстетики. М., 1975; Эстетика словес-

ного творчества. М., 1979; 1986; Литературно-критич. статьи. М., 1986; К философии поступка // Философия и социология науки и

техники. Ежегодник: 1984-1985., М. 1986: Дополнения и изменения к “Рабле” // ВФ, 1992. N 1; Письма М.М. Бахтина: [1960-1965]

//Лит. учеба. 1992. Кн. 5/6; Работы разных лет. Киев, 1994; Человек в мире слова. М., 1995.

Лит.: Бахтинский сборник. В.1. М., 1990; М.М. Бахтин и философская культура XX века: Проблемы бахтинологии. В. 1. Ч. 1-2. СПб.,

1991; Библер B.C. М.М. Бахтин, или Поэтика культуры. М., 1991; Философия М.М. Бахтина и этика совр. мира. Саранск, 1992; Диа-

лог, карнавал, хронотоп: Журн. научных разысканий о биографии, теор. наследии и эпохе М.М. Бахтина. Витебск, 1992, N 1; М.М.

Бахтин как философ. М., 1992;

Clark К., Holquist М. Mikhail Bakhtin. Camb. (Mass.); L, 1984; Holquist М. Dialogism: Bakhtin and His World. L.; N. Y., 1990; Morson

G.S., Emerson C. Mikhail Bakhtin: Creation of a Prosaics. Stanford (Calif.), 1990: Danow D.K. The Thought of Mikhail Bakhtin.

Basingstoke. L, 1991.

H.K. Бонецкая

БАШЛЯР (Bachelard) Гастон (1884-1962) - франц. философ, эстетик, исследователь психологии худож. творчества, интерпретатор

поэтич. текстов. Окончил местный коллеж. 1907-1913 — почтовый служащий в Париже. 1914-1919 — участие в Первой мировой

войне. 1920 — лиценциат по философии. 1922-1927 — преподает философию, физику и химию в коллеж Бар-сюр-0б. 1927 — защи-

та докт. дис. под руководством Абеля Рея и Леона Брюнсвика. До 1940 — проф. философии в Дижоне. С 1940 по 1954 — проф.

Сорбонны по кафедре истории и философии науки, одновременно директор Института истории науки. 1961 —литературная премия.

Его называли “последним учеником Леонардо да Винчи”, имея в виду универсальные познания и его вклад в разл. сферы культуры:

философию науки, эпистемологию, поэтику воображения, лит. критику. Научное творчество Б. в его целостности исследовано не-

достаточно. Одни зап.-европ. исследователи трактуют его только как эпистемолога и методолога науки, другие представляют только

как психолога воображения или же как метра “новой критики”, давшего толчок совр. направлениям в интерпретации лит.текста, как

непревзойденного мастера нового искусства “читать”, поставившего его на один уровень с творч. актом. Б. не претендовал на доста-

точную систематичность. Эстетич. и эпистемологич. работы Б. объединяет скорее всего принцип “полифилософичности”, “открыто-

сти”, принцип “рассеянной” философии, выступление против всякой алгоритмизации.

Б. рассматривал проблемы движущей силы, импульса научной революции как проблемы гл. обр. психол., к-рые он ставил в плане

феноменологии, считая прирожденными и самыми последоват. феноменологами поэтов и художников. Эпистемологич. взгляды Б.

формировались во многом под влиянием “принципа дополнительности” Бора, а также идей Брюнсвика и Гонзета, опиравшихся в

своих работах на новейшие достижения совр. естествознания; он стремился сделать науку и поэзию дополнительными, связать их

как две противоположности. Он говорил о взаимной непроницаемости сфер научного и поэтич. творчества: связь между ними уста-

навливается исключительно отношениями дополнительности.

В истории франц. культуры 20 в. трудно найти аналогичный пример столь глубокого проникновения и в науку, и в поэзию. Встре-

чающаяся в критич. лит-ре аналогия с “универсалистским интеллектуализмом” Поля Валери, автора многих работ о поэтике и эсте-

тике, не вполне убедительна. Для Валери наука, при всем его увлечении ею, была только экстраполяцией поэзии. Он стремился

расширить сферу поэзии, выйти за ее границы. Для Б. наука и поэзия — сферы совершенно равноправные, в поэтике он не сторон-

ник рационализма Валери, а продолжатель неоромантич. традиций и направления, связанного с европ. сюрреализмом 30-40 гг.

Творчество Б. в опр. мере явилось реакцией на растущую специализацию науки и техники и их дегуманизацию в совр. об-ве, поста-

вившие под угрозу культуру будущего. Это порождает стремление к новому синтетич., целостному подходу к творч. деятельности.

Эстетика Б. в значит, степени оказывается неприятием гносеологизма Нового времени. Попытки целостной космологич. интерпре-

тации человеч. активности стали предприниматься лишь в 20 в. Эстетич. и психол. работы Б. — один из примеров такой интерпре-

тации худож. текста, когда акцентируется изоморфизм человеч. личности и космоса. Творч. акт для него поэтому не есть явление

индивидуальной воли, а худож. произведение не есть артефакт. Б. определяет метафору как “проекцию человеч. природы на универ-

сальную природу”, имея в виду то, что человек относится к космосу как к субъекту, усматривая в нем такие же черты, как и и самом

себе, а не только как к объекту изменения и воздействия. Б. во многих своих работах постоянно возвращается к мысли о первонач.

целостности и нерасчлененности человеч. деятельности. Он считает, что поэтич. воображение не производная, а осн. сила человеч.

природы, сила естественная, материальная. Если Валери рассматривает худож. творчество прежде всего как артефакт, Б. восприни-

мает худож. образ независимо от структуры произведения, акцентируя природное, естеств. освоение; делает язык в большей мере

природным и естественным, нежели социальным явлением. Отсюда такие часто используемые им слова, как “прорастание”, “набу-

хание”, “гроздь образов” и т.д.

Неоромантизм Б. гораздо более близок идеям Гумбольдта, чем позитивистским концепциям де Соссюра о произвольности знака.

Это делает понятным и почти навязчивое употребление Б. слов “греза”, “душа”, “мечта”, “дух”, в “серьезной” науке несколько де-

вальвированных. Б., может быть сознательно, часто избегает слова “знак”, используя вместо него слово “образ” в силу неприятия

дискретности, к-рая необходимо должна существовать между двумя сторонами знака — означающим и означаемым. Б. поэтому не

склонен разделять представление о немотивированности, произвольности знака: в поэтич. языке даже, напр., фонетич. звучание ка-

ких-нибудь слов (обозначающее) космологически мотивируется обозначаемым (содержанием), что вполне согласуется с его идеями

изоморфности микрокосма и макрокосма.

Для Б. закономерен путь от метапсихол. к прапсихологическому и от метапоэзии к прапоэзии, к-рую он называет “абсолютным ху-

дож. пространством”, “первичным поэтич. существованием” и т.д.

Поэтому работы Б. стали основополагающими в совр. “новой критике”, активно использующей понятие первичного текста, присут-

ствие к-рого делает различение писателя и читателя, акта чтения и акта творения незначит. и несущественным. Б. оказал значит,

влияние на таких теоретиков лит-ры и эстетиков, как Р. Барт, Ж. Пуле, Ж.П. Ришар, Ж. Старобинский, Ж.П. Вебер, Н. Фрай.

Интерпретация текста у Б. скорее не познание его, а принятие некоего мифич. предсуществующего бытия. Именно в этом смысле и

следует оценивать мысли Б. о равнозначности чтения и письма и о единстве поэтич. материи, о невозможности какой бы то ни было

вторичной, последующей формы творчества. Творчество всегда первично, будь оно чтение или письмо, первичный оригинальный

импульс или отражение, подражание и т.д.

Путь Б. к познанию худож. творчества лежит через прорыв к некоей первоматерии, к-рую невозможно исчерпать. Поэтому и четыре

стихии ранней др.-греч. философии — вода, земля, воздух, огонь — для него суть средства исчерпания поэтич. субстанции постоль-

ку, поскольку они связаны с прорывом к космич. первоматерии. Работы, связанные с этими стихиями, — самые значит, произведе-

ния Б. (“Психоанализ огня”, “Вода и мечты”, “Воздух и мечты”, “Земля и мечтания воли”). Книги “Поэтика пространства” и “По-

этика мечты” относятся к феноменологич. периоду творчества Б. Феноменология наиболее, по его мнению, целесообразный метод

исследования худож. творчества, ибо поэты и живописцы — прирожденные феноменологи. Поэтич. опыт имеет собственную дина-

мику, свою собственную “непосредственную онтологию”. Динамика поэтич. образа не подчиняется причинным связям, поэтому

закономерности, раскрываемые психоанализом, не объясняют неожиданности нового образа. Передача специфич., индивид. образа

есть факт большой онтологич. важности, читатель и критик должны принимать образ не как объект, тем более не как заместителя

объекта, но должны постигать его специфич. реальность. В образе следует видеть несводимое, нередуцированное после того, как

совершаются все возможные редукции.

Б., в отличие от Юнга, опр. влияние к-рого он испытал, отказывается признать за образом какой бы то ни было субстрат, соотносить

его с чем бы то ни было, кроме него самого; поэтич. метафора есть исходный пункт, а не рез-т поэтич. импульса. Он считает, что

перевести образ на к.-л. другой язык — настоящее предательство, это равносильно отказу от самого образа. Факт утечки, имеющий

место при самой, казалось бы, исчерпывающей интерпретации, свидетельствует об объективном характере психол. процесса творче-

ства. Манипуляции Фрейда направлены на то, чтобы мыслью исследователя подменить образную практику, жизнь изучаемого ху-

дож. образа, и при такой подстановке устраняется, выпадает особенное, частное бытие исследуемого явления. Худож. образ, по

Фрейду, есть отражение, компенсация чего-то, явление вторичное, как бы не имеющее своей онтологичности.

Б. отвергает интерпретацию худож. практики как компенсации жизненных драм и неудач. Поэзия несет в себе свое собств. счастье,

независимо от того, какую драму и какое страдание она призвана воплощать. “Психоанализ, — пишет Б. в предисловии к “Поэтике

пространства”, — сразу же отказывается от онтологич. исследования образа, он раскапывает историю человека, демонстрирует тай-

ные страдания поэта. Цветок он объясняет навозом”. Жизнь поэта и его творчество имеют разл. онтологич. сущности. Символика

психоанализа, какой бы сложной и разветвленной она ни была, тяготеет к понятию, психоанализ с помощью образа хочет построить

какую-то реальность, для него худож. образ — дополнит, инструмент познания, тогда как поэтич. образ следует не понимать, а пе-

реживать, он сам есть действительность и не может сводиться ни к чему иному. Образ имеет смысл и значение не как замещение

или вытеснение чего-то, но и сам по себе.

Соч.: Le nouvel esprit scientifique. P., 1934; La poetique de 1'espace. P., 1957; L'air et les songes. P., 1962; La poetique de la reverie. P.,

1960; La terre et les reveries de la volonte. P., 1962; Le rationalisme applique. P., 1962; La philosophic du Non. P., 1962; L'eau et les reves.

P., 1963; Le materialisme rationnel, 1963; L'engagement rationaliste. P., 1972; Новый рационализм. М., 1987; Психоанализ огня. М.,

1993.

Лит.: Балашова Т.В. Научно-поэтич. революция Г. Башляра // ВФ. 1972. № 9; Филиппов Л.И. Проблема воображения в работах Г.

Башляра // ВФ. 1972. № 3; Зотов А.Ф. Концепция науки и ее развития в философии Г. Башляра // В поисках теории развития науки.

М., 1982; Визгин В.П. Эпистемология Гастона Башляра и история науки. М., 1996: Therrien V. La revolution de G. Bachelard en

critique litteraire. P., 1970; Ginestier P. Bachelard. P., 1987.