Крутогоров Ю.А. Рассказы о деревьях
Подождите немного. Документ загружается.
друг от друга. У кого листовая пластинка плотнее, у кого различное число цветков в соцветии, у
кого оттенки коры неодинаковы по цвету...
Но все они – липы. Одного рода-племени. И везде это дерево любимо и желанно.
И в лесу, и в аллее, и на городской улице.
Липа едва ли не самая московская порода. Три четверти всех зеленых насаждений в столице –
липы. Будем ей признательны за то, что она всегда рядом с нами...
Про пихту грациозную
Многие думают, что пихта – чисто сибирская порода. И с одной стороны, это верно: тайга живет
неразделимо с пихтой, они как бы одно тысячеверстое существо. Между тем пихту можно
встретить в самых разных географических широтах. Помню, приехал в Беловежскую пущу, на
западе Белоруссии, и увиденной пихте поразился не меньше, чем обитающим тут зубрам и
бизонам. Подошел к дереву поближе. Шишки хорошо взялись, стояли на ветках стоймя, точно
овальные детские бутылочки. Хвоинки длинные и раза в три шире, чем у сибирской родственницы.
– Пихта? – удивился я. – Какая?
Мои спутники весело переглянулись.
– Гребенчатая, какая же еще. Не слышали?
– Не встречалась.
– Так только у нас и есть один ее уголок. Вообще она водится в Центральной и Южной Европе.
Так и запомнилась эта картинка: огромный, покрытый
черной шерстью бизон, поедающий корешки возле
сумрачного хвойного дерева. Казалось, оно тоже было
одето в мохнатую шерстяную шубу. Очень нелюдимо
выглядела гребенчатая пихта в Беловежской пуще, как-то
не вписывалась в ее легкость, прозрачность, белизну. И
лишь когда я уходил из леса, мне почудилось, что дерево
помахало мне лапками, похожими на гребешки... Я еще
подумал тогда о том, что нет на земле нелюдимых
деревьев, каждое по-своему приветливо, неповторимо,
нежно.
На высокогорных кручах Кавказа, ближе к Черноморскому
побережью, встречается другой вид пихты – нордманова,
или кавказская. Это парящее дерево, несмотря на то, что
ствол его напоминает массивную колонну. Бродя по
одному ущелью, я подивился, как это гигантское дерево,
высотой метров до семидесяти, забралось на высоченную
скалу. Интересно, что кавказская пихта карабкается на
вершины не одна, а, как правило, с верным своим
подлеском – рододендроном, лавровишней, черной
бузиной. Не так ли и альпинисты в связке покоряют
труднодоступные пики?
А однажды с самой высокой отметки Саяно-Шушенской ГЭС любовался поистине неоглядными
просторами сибирской пихты. Тесно сомкнувшийся строй пихтарников повторял очертания
норовистого Енисея. Б-р-р... Заберешься невзначай в такие неласковые дебри без провожатого –
не докричишься, не дозовешься. Пихта скрадывает твой голос.
Пихта сибирская прежде всего поражает неуловимым сходством с елью. Но это издали. А вблизи
догадаешься, что это совершенно разные породы. Стоит только хвою повнимательнее разглядеть.
Конечно же, никакого сомнения: у ели хвоинка коротенькая, четырехгранная, колючая, не поймешь
сразу, какая сторона у нее верхняя, а какая – нижняя. Совсем иначе устроена хвоинка пихтовая:
она плоская, с ребрышком посредине, мягонькая. Это в глаза сразу бросается, так что не
спутаешь.
Доводилось мне видеть и другие виды пихты – например, амурскую, сахалинскую.
Казалось бы, соседи – амурчанка и сахалинка. Но ботаник, не сомневайтесь, сразу разглядит:
виды разные. На нижней стороне хвоинки – две белые полоски: амурская! А вот у этой хвоинки
кончик с крошечной, едва уловимой для глаза выемкой – сахалинская.
Вспоминаю еще одну встречу с пихтой.
Это было в районах Горной Шории. Лесовозная дорога-просека, точно тоннель, пробила темную,
примолкшую чащу. Лес был высок, кроны пихт сомкнулись над головой.
Вечерело. Тайга стала еще более тревожной, сумрачной, хвоя на глазах окрашивалась тушью, а
встречающиеся изредка березы, осины, липы – эти пленники пихтовой тайги – растворяли свою
зелень в наступающих сумерках. Они теряли свои такие привычные, такие ликующие на просторе
силуэты. От сырой мглы стало зябко.
Эту неуютную картину засыпающей тайги, ощущение плененности лиственных пород дополняли
кусты акации и черемухи, перевитые тонкими веревками дикого хмеля.
В свете фар мгновенным кадром мелькнула кабарга, перебежавшая дорогу.
Видимо, угадав мое настроение, шофер усмехнулся:
– Тут не только что приезжему, а старожилам порой не по себе.
Тайга, которую мы проезжали, издавна зовется местными жителями черновым лесом, сибирской
чернью. Она населена в основном пихтой. О сибирской черни упоминали путешественники еще в
XVIII в. Такое же тревожное чувство этот лес вызвал и у знаменитого натуралиста академика
Палласа.
Черновой лес – точнее, пожалуй, не скажешь. Он широко раскинулся в горах Западного и
Восточного Алтая – Большая Чернь, опоясывает средний пояс Саян. В отдельных местах
черновая горная тайга взбегает на высоту до 1600 м, но в отдельных местах скатывается к
каменным плато таких рек, как Чулым, Ангара, Енисей.
Это влажные леса. Даже летнее солнце, а в этих местах оно горячо, не в состоянии осушить
сырые почвы. Тут отлично растет трава. Буйные ее заросли с макушкой укроют, этакие сибирские
джунгли...
Рассказы о деревьях
Но вот ты взбежал на пригорок, огляделся. Какие чистые, удивительные краски! Словно выражая
протест против черни, заросли хотят напомнить, что в природе есть и другие, куда более яркие
тона. Живой таежный гербарий: борец северный, дудник лесной, татарник разнолистный, скерда
сибирская, а чуть пониже яснотка, репешок, синюха, горошек лесной, воронец черный, воронец
красный, чистец, герань, черемша.
Вот какие опушки может выткать сибирская чернь!
Но тайга не сразу и не всякому открывает свои заповедные уголки, бывает, такие чащобы и
буреломы приходится преодолеть, что свету белому уже не рад.
Но сибирская чернь только с первого взгляда такая мрачная. А углубишься чуть далее от дороги –
будешь награжден нечасто встречающимися видами.
И еще я не знаю другого леса, который бы так бескорыстно и щедро одаривал человека. Черновой
лес – настоящая аптека, лесная аптека. Здесь шиповника много, а плоды его недаром окрестили
«витаминным рекордсменом». Из шишечек хмеля можно делать дрожжи. А жимолость, а калина!
Растение по имени княжик от корешка до кончика стебелька – лечебное сырье.
Из тонны пихтовой лапки можно изготовить до сорока килограммов ценнейшего масла. Из
желваков коры пихты добывают бальзам, ароматную смолу, из которой получают самые разные
лекарства. Я уже не говорю о том, что только пихтовый бальзам пригоден для склеивания
стеклянных линз, с помощью которых в микроскопах можно наблюдать мельчайшие частицы, а в
телескопах – самые далекие звезды. Такой это чистейший, прозрачнейший состав – бальзам
пихты.
А охотникам в сибирской черни – раздолье! Марал, кабарга, соболь, белка, колонок, горностай,
рябчик, глухарь...
Я вспомнил старую поговорку: «Из черни вышел да пообчистился». Вот и в сибирской черни
побывать – точно надышаться чистым целебным воздухом.
Мне всегда интересно узнавать о таких подробностях. Где бы, однако, пихта ни обитала, куда бы
ни закинула ее судьба – на побережье Охотского моря, в горы, на равнины, в сибирские урочища,
– пихта непременно сохранит свою замечательную особенность. Знаете какую? Спелая шишка на
ней сидит вертикально. Прямостойкость и такая независимая поза шишки и придает пихте особый
«почерк» при рассеивании семян. В самом деле, как у нее семена из материнской колыбельки
вылетают? Они что, вверх взлетают, словно летчик при катапультировании? Про еловую шишку,
которая вниз свешивается сережкой, все понятно. Едва придет пора, солнце раскроет ее чешуйки
– семена влет.
Пихта себя сеет иначе. Как бы широко чешуйки ни раскрывались, семенной «дождик» не
прольется – клювики шишки наверх глядят. И вот тут природа очень мудро распорядилась. В
конце августа – начале сентября (зрелище совершенно завораживающее!) чешуйки шишки
начинают одна за другой отваливаться от стерженька. Вот и высвободились семена из плена! На
ветвях же остаются не пустые шишки, как у других хвойных, а голые, раздетые до основания
стерженьки, острые на конце, как гвозди.
Примерно сорок пять видов в мощном роду пихты. Все они достаточно полно изучены ботаниками.
И все же мне хочется рассказать об одном виде, который лично для меня хранит некую
географическую тайну. В некотором роде – это уникальный вид. Он прописан только на Камчатке,
да и то не по всему полуострову – вид этот как бы обособился от лесов и разместился на
небольшой площади (около 20 га) у юго-западной дельты реки Семячик. Словом, крошечный
зеленый островок на полуострове. Хотя роща, о которой я веду речь, известна с давних времен, но
она до сих пор волнует воображение ботаников и, как ни странно, географов. Вы сейчас поймете
почему.
Во второй половине XVIII в. известный путешественник Степан Петрович Крашенинников в своей
книге «Описание земли Камчатки» сообщал: «...по низменным холмам растет малое число
пихтовника, которого деревьев больше нигде не примечено. Оный лес у камчадалов как
заповедный хранится, так что никто из них не токмо рубить его, но и прикоснуться не смеет, ибо
уверены они преданьем стариков своих, что всяк, кто б ни дерзнул им прикоснуться, бедственной
смертью скончается...»
Из этих строк рождается этакий жуткий, околдованный злыми чарами лес.
С тех пор ученых заинтересовали, конечно, не суеверия, распространенные среди местных
жителей, но сама природа пихтовой рощи, история ее возникновения. Знали: она труднодоступна.
Удивлялись: хвойный обособленный уголок среди сплошных березняков. Предпринимались
попытки проникнуть сюда, да останавливались на полпути. Даже в конце прошлого века, по
выражению русского географа Ю.М. Шокальского, Камчатка представляла собой «другую
планету»: так много тут было неизведанного. Много вопросов, в том числе и ботанического
свойства, требовали ответа.
И вот тут я хочу сказать о замечательном нашем ученом, одном из первых президентов Академии
наук нашей страны Владимире Леонтьевиче Комарове. В 1908 г., будучи приват-доцентом
Петербургского университета по кафедре ботаники, он совершил путешествие на самый дальний
полуостров России. Комаров уже до того исколесил тысячи километров в поисках новых растений
– изучал флору горных районов в верхнем течении реки Зеравшан, Маньчжурии, Кореи. В своей
капитальной книге «Флора Маньчжурии» он подробно описал 1682 вида растений, из них 84 –
впервые. За эти свои труды Владимир Леонтьевич был удостоен высокой награды – медали имени
Пржевальского. Впоследствии, уже в советское время, под его руководством вышла настоящая
ботаническая энциклопедия – «Флора СССР», в двадцати четырех томах.
Но это еще будет не скоро. А пока молодой ученый скромно писал в своем блокноте: «Мое
путешествие по Камчатке совершенно не задается целью дать сколько-нибудь исчерпывающий
трактат об этой стране. Это просто бесхитростный рассказ об увиденном и услышанном».
Нет, Владимир Леонтьевич Комаров явно недооценивал свои камчатские наблюдения. Здесь он
впервые описал, а если точнее – открыл более семидесяти новых растительных видов, в том
числе и нашу пихту. Он назвал ее грациозной, изящной.
Трудно и долго добирался Владимир Леонтьевич до «пихтовника, которого больше нигде не
примечено». Вот как он описывает этот путь в своей книге «Флора полуострова Камчатки»: «Мы
пошли далее по песку под стеной Тополиных гор и шли, держась границы прибойных волн. За
концом обрыва справа потянулась широкая песчаная кошка с береговым валом, отделяющим
море от лиманного озера... Вода в озере соленая, много мертвых водорослей... Увалы берега
одеты березняком, на отмелях осока. Молодые побеги осоки – острые и крепкие как шилья,
небезопасны для путников в плохой обуви. В устье реки Семячек переправили лошадей. Я решил
отправиться на разведку к южному заливчику озера. По берегу – вейник, повыше – березняк, а
также заросли кедровника и рябинника. Путь прекрасной медвежьей тропой, которая ведет к
речке, где окончила ход горбуша, на что указывают остатки обильных медвежьих трапез. Речка
небольшая, светлая, по берегам березы, среди которых темной зеленью выделяется ольха...»
В окружении всех этих почти непроходимых зарослей, медвежьих троп и разместилась пихтовая
роща, «чудо, которое небольшим уголком сохранилось только на реке Семячек», как потом
напишет Комаров.
Строг язык ботаника: дерево средней вышины, стройное, кора гладкая, светло-серая, на более
молодых частях буроватая, зрелые шишки прямостоящие. Чешуи почковидные, снизу бархатисто-
опушенные (волоски короткие, рыжие...). Не стану перечислять все ботанические признаки вновь
открытого вида. Их довольно много – от самых тончайших подробностей до легко улавливаемых
даже непросвещенным взглядом. Ботаник, как и художник, доступными ему средствами рисует
«портрет» дерева.
Первая разгадка камчатской пихты, описанной Комаровым, была разгадана. Но оставалась другая:
каким образом это хвойное дерево расселилось здесь, на полуострове, прилепилось к устью реки
Семячек? И почему именно только здесь и больше нигде?
Роща занимает всхолмленную окраину древнего лавового плато. Это обстоятельство натолкнуло
Комарова на мысль, что данный вид случайно уцелел во время оледенения и является
«памятником древних лесов, погубленных извержениями вулканов в доисторическое время». С
выдвинутой гипотезой долго никто не спорил. Но вот, изучая пыльцу растений, сохранившуюся в
геологических отложениях, исследователи доказали: пихта появилась на Камчатке гораздо позже,
в конце первого тысячелетия нашей эры. Тогда, естественно, возникает новый вопрос: как семена
пихты попали на Камчатку? Может быть, птицы их сюда занесли? Скажем, с острова Сахалина, где
имеется родственный вид? Такие предположения сразу же отпали. Ближайшие области
распространения пихты отстоят от полуострова на полторы тысячи километров, а в желудке птиц
семена перевариваются после склевывания через полтора часа, иными словами, через 300 км
лета.
Ладно, птицы тут ни при чем. Но разве семена не могли попасть в щели морских судов, которые
приходили сюда с Большой земли?
Чьи же это могли быть суда?
Ительмены – коренные жители Камчатки – морских судов вовсе не имели. Да, но зато племена
Курильских островов и Сахалина – тончи – были смелыми и опытными мореходами, они
преодолевали на судах большие морские расстояния. Гипотезу географов, однако, тут же
опровергли ботаники, доказав, что по целому ряду признаков камчатская пихта разительно
отличается от сахалинской, и ее нельзя считать предком нашей камчадалки.
Споры продолжаются. Загадка, по существу, до сих пор не разгадана. Пока же грациозная пихта
как редчайшее явление природы занесена в Красную книгу. Тут не разрешены никакие рубки –
дерево должно быть сохранено для будущих поколений.
Несколько лет назад мне довелось побывать на Камчатке. С борта самолета Ан-2,
принадлежащего противопожарной лесной авиации, я любовался единственным в мире,
уникальным пихтарником. Была осень. Пожелтели листья берез, которые плотным кольцом
окружили хвойную рощу. Обычно зеленая, сейчас она отливала приятной голубизной. Вот так чудо
из чудес! Отчего деревья поменяли окраску, оделись в наряд, более подходящий для голубой ели?
Разве пихта Комарова меняет цвет хвои? Нет. Все оказалось проще. С наступлением холодов
хвоинки поворачиваются вокруг своей оси, а нижняя сторона их имеет голубоватый цвет.
Возможно, это связано с тем, что хвоя камчатской пихты таким образом получает больше
солнечного света, которого в осеннюю пору ей недостает. Скорее всего именно так. Но, может
быть, пихта предлагает еще одну, свою загадку? Как знать.
Не станем заниматься досужими предположениями. Надо надеяться, что со временем лесоводы
изучат все секреты этого удивительного вида...
Древний род сосны
Ай, во боре, боре,
Стояла сосна
Зелена, кудрива.
Народная песня
Как и любое дерево, сосна имеет только ей присущие свойства. Надо лишь уметь видеть.
Приметливому глазу сосна откроет едва уловимые черты, особенности, различия. Их множество.
Вот хвоинка. Зеленая игрушечная сабелька. Узкая, остроконечная, двуострая, по краям
зазубринки. Пучки хвои расположены вдоль побега спирально. Держится зеленая одежка два-три
года, затем опадает.
Но разве так не у всех хвойных? В том-то и дело. У ели обыкновенной иголки раза в три короче,
сидят поодиночке на крохотных подушечках-бугорках. Да и держатся на дереве пять–семь лет.
Шишки – тоже необманный ключик к распознаванию хвойных пород.
Вот зрелая шишка сосны. Длина миллиметров 30–35. Сильно утолщенные, ромбовидные щитки.
Пустые сосновые шишки, которые сбросили семена, висят на дереве еще около года.
Еловая же шишка опадает сразу, в год вылета семян.
У сосны семена созревают к ноябрю, но шишки раскрываются в марте–мае. Вот тогда и
начинается период лета семян – он продолжается примерно полтора месяца.
Один класс, одно семейство, а «характеры» совершенно разные. Ну а насчет кроны и говорить
нечего. Кстати, возраст сосны можно узнать не только по кольцам среза, но и по форме хвойной
шапки. К двадцати годам крона сосны – конус. К полувеку – крона яйцевидная. К ста годам
округляется, приобретая очертания шара. А еще лет через семьдесят-сто вершина становится
плоской, как крыша.
Сосна поистине вездесуща. Где только не встретишь ее. Она разбежалась по сыпучим пескам,
забралась на кручи, нашла приют на «севере диком» – полярница, южанка, морячка,
альпинистка... Сто восемь миллионов гектаров – вот такую необъятную территорию она занимает.
Правда, есть в нашей стране уголки, где сосну не увидишь. Но об этом мы еще поговорим.
Сосна пришла к нам из незапамятных времен, из такой глубины времени, что и вообразить трудно.
Ей почти 300 млн лет. Она из палеозойской эры. Именно тогда, в период карбона, суша
заселилась первыми наземными позвоночными. Среди древовидных папоротников появились
голосеменные растения. Я так и вижу первый хвойный лесок, на который с высоты своего роста
взирают гигантские сухопутные ящеры. Над золотоствольным бором парят летающие страшилища
птеродактили, а у кромки морского побережья плещутся ихтиозавры. Все эти животные давно
вымерли, а сосна преодолела время. Каким выносливым оказалось крошечное темно-бурое
семечко!
Зародыш положил начало тайге, борам, краснолесью.
Сосну с полным правом можно назвать прародительницей лесов. И как справедливо, что именем
ее названо целое могучее семейство хвойных: кедр, ель, лиственница, пихта. Все они – сосновые!
Рассказы о деревьях
Но сама сосна – это и род, объединяющий почти сто видов вечнозеленых деревьев: горная,
итальянская, крючковатая, обыкновенная, пицундская, эльдарская, крымская, корейская,
Станкевича...
У каждого вида – свой фамильный герб. Например, сосна крючковатая получила свое название по
довольно выразительному признаку. У нее щитки на наружной стороне шишек имеют форму
пирамидок, и концы их, как крючки, загнуты книзу. В остальном же ничего особенного. Но признак
есть признак, вот и получило дерево свое, прямо скажем, весьма неказистое имя. А вот у сосны
горной более темная, чем у других родственников, окраска верхней части ствола. Стойкий признак,
повторяющийся из поколения в поколение. Значит, самостоятельный вид. Кстати сказать, горная
сосна имеет еще и свои разновидности. В ее умении приспосабливаться к крутизне есть что-то
волшебное. Где можно прочно удержаться, там на склонах сосна тянется вверх, достигая 25 м в
высоту. На головокружительных кручах стелется кустарником, точно кто-то приказал: «Стань
передо мной, как лист перед травой».
Вот такой вид.
Я должен сказать, что выделение той или иной сосны в самостоятельный вид довольно нелегкое
дело. Оно требует глубокого знания породы, всех ее сокрытых от глаза секретов. И тут ботаники
не всегда сразу приходили к единому мнению. Спорили, доказывали, порой разражались
настоящие баталии, а иногда просто внимания не обращали на веские аргументы того или иного
натуралиста.
Вспоминается история, как одному виду отказывали в праве на самостоятельность целых полтора
столетия.
На Черноморском побережье, на мысе Пицунда, растет сосновая роща.
Если смотреть на нее со стороны моря, то кажется, на берегу выстроилась зеленомачтовая
эскадра старинных парусников. Стволы сосен прямы, зеленые паруса воздушны, наполнены
попутным ветром.
Пицундская сосна... Теперь это ее точное имя. Но еще в начале прошлого века это хвойное дерево
принимали за другое – за эльдарскую сосну, что растет в Закавказье, в Эльдарской степи. Она
засухоустойчива, любит тепло, свет, охотно селится на каменистом грунте. Так вот, один ли это
вид – черноморка на мысе Пицунда и сосна Эльдарской степи? Ботаники – люди дотошные.
Систематизация растений для них – дело не досужее. Любая наука требует прежде всего точной,
научно выверенной системы. Это помогает глубже и вернее познать окружающий мир, проникнуть
в суть исследуемого предмета или явления.
Основатель Никитского ботанического сада в Крыму русский ботаник (швед по национальности)
Христиан Христианович Стевен внимательно пригляделся к сосне на Пицунде. Восхитился ее
красотой, какой-то первобытной статностью. Эльдарская ли? У той длина хвоинок не превышает
12 см. У сосны на Пицунде иголки длиннее – до 20 см. Да и хвоинки куда мягче.
Стевен отметил и немало других особенностей.
В 1838 г. ботаник подробно описал сосну на Пицунде, опубликовал статью в журнале московских
естествоиспытателей.
Странно, но никто из ботаников не придал значения этой публикации.
И вот, спустя несколько лет после Стевена, путешествующий по России заморский ученый
Штрангвайс послал англичанину Гордону древесную шишку с Кавказа, точнее, с мыса Пицунда.
Гордон обрадовался посылке. Исследовал шишку. Оказалось что-то новое. Незнакомый науке вид!
Что ни говори, а открытие. И этот вид немедля внесли в ботанический индекс одного из английских
ботанических садов. Правда, сосна с Пицунды значилась как сосна Гордона и Штрангвайса. В
описании вида не указывалось ни место ее произрастания, ни имя ее первооткрывателя. А вскоре
и в самой России черноморку нарекли именами тех же иноземных ученых.
Вот такая несправедливость.
Лишь сравнительно недавно благодаря розыскам советских специалистов сосне-черноморке
вернули ее подлинное имя – пицундская, а в полное латинское название внесли фамилию
Стевена.
Я говорил, что имеются места, где сосна не растет. Так, в область ее распространения не входит
Средняя Азия.
По каким-то неведомым причинам, следуя маршрутами ледника, сосна не перешагнула с материка
на остров Сахалин через Татарский пролив, остановилась под натиском песков знойных пустынь.
Можно ли внести поправки в лесные карты, поправить природу? Несколько лет назад мне
довелось побывать в Самаркандской области. Меня повезли в один из уголков пустыни под
названием Аман-Кутан.
– Едем на лесную дачу.
– Лесная дача в пустыне?
А вскоре я увидел настоящий сосняк. Издали можно было подумать, что это мираж.
Поразительное зрелище.
Это был не мираж. Посадкам крымской сосны сто лет. Вот так!
Высоченные стволы крымской сосны обступали меня со всех сторон.
Трудно даже представить, как здесь нужна и желанна сосна.
Бывая в кишлаках, я часто слышал гортанные слова: «Каерда сув булмаса хает булмайди». «Где
нет воды – там нет жизни» – так переводится эта фраза на русский язык, а в местном
произношении мне слышится живительный шум ливня, в струящейся согласной «с» – звон
дождевой капели. В этой фразе жажда дождя. Не спорю, это чисто личное восприятие, кому-то эта
фраза подскажет иной образ, но смысл ее даже фонетически неотразим – вода, жизнь...
Какое все это имеет отношение к сосняку в Аман-Кутане? А вот какое. Дело в том, что деревья,
словно насосы, регулируют уровень воды в речках и колодцах. Лес сохраняет и переводит
поверхностный водный сток внутрь почвы. Не трудно понять, как это важно в пустыне. Упрятать
воду поглубже, не дать ей испариться могут только деревья.
Сотни журчащих ручейков, берущих начало в Аман-Кутане, питают русло реки Зеравшан, которая,
в свою очередь, разливает воду по каналам и арыкам. Так хлопковое поле принимает дар
хвойного леса.
И лесоводы-узбеки с гордостью говорили мне о сосняке. Снег, выпадающий тут, в одночасье тает.
Солнце слизывает его, как мороженое. В сосновой же роще снег сохраняется до лета. Сугроб под
защитой ажурной кроны тает постепенно, студеные ручейки почти круглый год знай себе
пересчитывают камешки.
Кто же создал в пустыне лесную дачу, кто привел сюда сосну? Русский инженер Николай Иванович
Корольков. Он служил здесь в прошлом веке. Но официальная служба тяготила его. Это был
человек увлеченный, влюбленный в лес сызмальства.
Он занялся сосной, которая стала главным делом его жизни. Разумеется, никто не верил в его
опыты. Эта участь всех мечтателей и чудаков. Старые узбеки сосали трубки, пили зеленый чай,
посмеивались. Пусть сеет, кому от этого худо. Не получится ничего. Саксаул? Пожалуйста.
Джузгун? Годится. Сосна? О, этот русский чудак...
Корольков сеял семена, взятые от крымской сосны, одной из самых южных представительниц
хвойного семейства. Бывая в Крыму, Николай Иванович восхищался этим деревом. Черный ствол,
широкая, похожая на зонтик крона, хвоя поблескивает, иглы плотны. Ах, как эта крымчанка могла
бы украсить Кызылкумы!
Корольков ухаживал за посадками, каждое деревце берег, как драгоценность. Выращенного леса
он не увидел. Не успел. Жизнь лесовода короче жизни дерева.
Столетний хвойный бор стал настоящим памятником Николаю Ивановичу Королькову.
...А теперь совершим путешествие на Сахалин.
Летишь над островом почти тысячу километров от южного Корсакова до северной Охи – внизу
сплошные лесистые сопки. Ель, пихта, лиственница, береза. Сосны нет.
И вот примерно три десятилетия тому назад сахалинские лесоводы решили пойти наперекор
природе. Дать Сахалину сосну – вот их девиз!
Помнится, в печати тогда один ученый выступил с разносной статьей. Доказывал: пустые хлопоты.
Гневался: утопия, напрасная трата времени и средств. Акклиматизация сосны на Сахалине,
доказывал ученый, дело безнадежное.
Риск? Да. Дни и ночи сахалинские энтузиасты проводят в тайге, на вырубках, пустошах.
Начинаются первые опыты.
Рост сосны зависит, как я уже говорил, от множества условий. И от того, из каких географических
районов берутся семена, и как деревья относятся к долготе дня, и какие почвы наиболее
приемлемы. Но порой и наука не может ответить на все вопросы. Тогда на помощь приходит
живая практика.
Испытывают семена сосны обыкновенной. Крымская сосна замкнулась в основном границами
полуострова. Пицундская тоже облюбовала лишь свой мыс. А дерево со скромным, ни на что не
претендующим именем – сосна обыкновенная – покорила всю Сибирь, Урал, поднялась к
Полярному кругу.
Первый посев. Весной бросили в почву сосновое семечко. Через пять недель оно проклюнулось,
дало всход, зеленое стрекозиное крылышко.
Всходы ничего не скажут неопытному глазу, а специалист непременно угадает в них независимое
деревце. Из едва заметной почки вырвется наружу будущей весной побег... И на тупом своем
кончике выпустит новую почку величиной с дождевую каплю. И так будет несколько лет, от почки к
почке, от весны к весне будет тянуться вверх сосенка, подтягиваясь и каждый раз заботясь о
новом побеге. К началу июля вытянувшийся побег окрасится зеленой хвоей, пушистой, постепенно
твердеющей, колкой, игольчатой. На молоденьких соснах еще никто не увидит шишек. Они
появятся лет через тридцать, а то и через сорок. Каждая – не больше вишенки. Две-три шишечки
на ветке. Через год после своего появления шишечки останутся точно такими же, как и прежде. Но
в них происходит невидимая для глаза работа. Таинство, которое можно сравнить с рождением
жизни. Вызревают семена.
Приходит третья весна, третий апрель. Шишки как-то сразу вытягиваются, утолщаются. Да не
надолго. Гляди-ка, скоро шишка начнет мало-помалу раскрываться. Семенам тесно в чешуйчатом
панцире. И они разлетаются. Шишка совершила материнскую работу, посеяла новый бор.
Так должно быть. И сахалинцы мечтают о таком дне, когда сосна станет высеивать самое себя. Но
пока до этого далеко. Сеянцы заболели. Пожелтела, пожухла хвоя. Деревцам прописывают
минеральную подкормку. На заболевших деревцах испытываются различные дозы кальция и
азота. За сеянцами ухаживают, как сиделки за больными.
Новые тревоги – снеголом. Снег давит на растения, ломает ветви. А снега на Сахалине буйные,
телеграфные столбы иногда заносит. Задуют метели – пощады не жди! Вот какой груз ложится на
сосенки. А не есть ли продолжительный снегопад та причина, отчего сосны не привились на
острове?
Нестойкие еще деревца не выдерживали, ветви обламывались. Горбились по-старушечьи тонкие
стволики. У каждого деревца обрубали нижние сучья, расчищали участки. Работа адова,
перебросали тонны снега. Сосенки, освободившиеся от снежного плена, формировались теперь
куда свободнее.
Месяцы шли, годы.
Люди, сажающие леса, обладают удивительным свойством – ждать! Они умеют ждать.
Вскоре выяснилось: сосенкам тесно. Густо посеяли. Затеняют деревца друг друга. Начали реже
высаживать. Пусть вбирают больше солнца, неба. Но тут, притаившийся до поры до времени, как
враг в засаде, пошел в стремительный рост бамбук. Забивал деревья. Сосна не выдерживала
такого противоборства. Еще один вывод делают лесоводы: может быть, именно снеголом в союзе
с бамбуком не дают сосне равноправно войти в сахалинский лес?
Плуги разворачивали дернину с сорняками, бамбуком.
И сосна подрастала. Тридцать лет ушло на то, чтобы научить дерево, помочь ему преодолевать
снеголом, перегнать бамбук. И вот сейчас сосновый бор площадью в тысячу гектаров зеленеет
возле сахалинского городка Долинска. Это начало...
Рассказы о деревьях
Дерево не смогло само перешагнуть через Татарский пролив – сюда его привели люди. В лесную
карту страны пора вносить поправку.
Почему так ценится сосна? Только потому, что у нее ценная, очень нужная древесина? Или
потому, что сок дерева – живица – дает массу полезных веществ: скипидар, канифоль, камфару?
Не только. Да, сосна – настоящая хвойная фабрика. Но она еще и лечебница: как легко, свободно,
полной грудью дышится в сосновом бору! А как сосна, разбрасывая корни, умеет останавливать
пески! А как осветляет и обеззараживает грунтовые воды!
Такой опыт провели недавно. Проанализировали состав воды из двух ручьев. Один бежал в
водохранилище с выгона, другой «прошел» через сосновый бор. Из каждого ручья взяли по литру
воды. В ручье «безлесном» в литре его воды обнаружили 920 кишечных палочек. В литре из
«соснового» ручья таких вредителей оказалось в 30 раз меньше.
Мы любим, ценим сосну. Но иногда и не жалеем ее. Порой топор дровосека более безжалостен к
сосне, чем к другим породам. И это очень обидно. Конечно, сосновые насаждения занимают
большие площади, но ведь и рубки надо с толком проводить. Уже теперь отдельные виды сосны
занесены в Красную книгу. Это, например, европейская кедровая сосна. У нас в стране она
встречается в Карпатских горах на высоте до 900–1500 м над уровнем моря. Как же беречь надо
кедровую сосну!
И еще одну сосну поместили в Красную книгу – меловую, ее нередко встретишь на меловых кручах
вдоль берегов малых степных рек.
В давние времена меловые боры занимали обширные площади в средней полосе России. Они
покрывали белокаменные отложения. Топор крепко прошелся по этим соснам. И меловые боры
нынче заметно поредели. Обидно. Пусть же этот урок будет всем нам впрок!
Когда-то один ученый сказал: «Человек следовал за лесами, пустыни следовали за человеком».
Мне кажется, что сосне, как наименее прихотливой древесной породе, умеющей жить до 400 лет,
предстоит опровергнуть этот вывод. Если, конечно, мы ей поможем.
Сосне предстоит большое будущее, она сможет прийти за человеком в те районы, где ее пока нет
или мало. И на горные кручи, и на меловые степи, и в пустыни.
То, что это возможно, подтверждает не только лесная дача в Аман-Кутане. В одном из городов
Кызылкумов, Навои, поражает обилие зелени. Город, особенно вечером, напоминает кристалл
светящегося изумруда, который рукотворно вправлен в желтую пустошь барханов.
Двухкилометровая по ширине лесная лента опоясывает город в жаркой пустыне.
Один зарубежный ботаник, побывав в этих местах и увидев лес среди знойных песков, написал:
«Этот опыт укрепляет надежды человечества на будущее...»
Палеонтологи до сих пор находят в древних раскопках рядом с костями первых пресмыкающихся
пустые сосновые шишки. Овальное тельце с навсегда раскрывшимися чешуйками. Не от семени
ли, которое выпустила первобытная сосна, начался хвойный лес возле твоего города, твоей
деревни? Пусть же через многие столетия потомки находят шишки сосны там, где простирается
тундра, среди испепеляющих песков Каракумов, на Сахалине, меловых кручах, высоко-высоко в
горах...
Зеленые паруса лиственниц