Хобсбаум Эрик. Эпоха крайностей: Короткий двадцатый век (1914-1991)

Подождите немного. Документ загружается.

период с 1935 по 1937 год вылились в восстания и конфликты, охватившие весь остров, выявив

скрытое до этого массовое недовольство.

Только территории Африки к югу от Сахары все еще оставались в состоянии покоя, хотя даже

сюда годы депрессии принесли первые массовые забастовки рабочих, имевшие место после 1935

года и начавшиеся в централь-ноафриканском «медном поясе». В результате Лондон начал

требовать от колониальных властей создания департаментов трзща, принятия мер по улучшению

условий труда рабочих и стабилизации рабочих движений с учетом потоков мигрантов из

деревень в шахты, усиливавших политическую и социальную дестабилизацию. Волна забастовок с

1935 по 1940 год прокатилась по всей Африке. Но они все еще не были политическими и не имели

антиколониального оттенка, если не считать политическим распространения ориентированных на

черное население религиозных движений, пророков и ниспровергателей всех земных властей,

вроде проникшего в «медный пояс» из Америки движения «Сторожевой башни». Впервые

колониальные правительства начали задумываться о разрушительном влиянии экономических

изменений на сельскую Африку (переживавшую в то время эпоху подъема) и по-

234 «Эпоха катастроф»

ощрять исследования по этому вопросу специалистов по социальной антропологии.

Однако с политической точки зрения опасность казалась еше далеко. В сельской местности

процветало белое чиновничество, иногда имевшее рядом угодливого местного властителя,

специально избранного для этой цели там, где не было прямого колониального правления. В

городах к середине 1930-х годов прослойка недовольных существующим положением образован-

ных африканцев была уже достаточно значительной, чтобы поддерживать процветающую

политическую прессу: «African Morning Post» на Золотом Берегу (Гана), «Vest African Pilot» в

Нигерии и «Edaireur de la Cote d'lvoire.» на Бере гу Слоновой Кости («эта газета вела кампанию

против высшего чиновничества и полиции, она требовала социальных преобразований, поднимала

вопрос о безработице и об африканском фермерстве, пострадавшем от экономического кризиса»)

(Hodgkin, 1961, р. 32). Уже начали появляться лидеры местных политических националистических

организаций, на которых оказали влияние идеи негритянского движения в США, французского

Народного фронта, а также концепции, распространявшиеся в Западноафриканском студенческом

союзе в Лондоне, и даже коммунистическое движение*. "Некоторые будущие президенты

будущих африканских республик уже вышли на политическую сцену: Джомо Кениата в Кении

(1893—1978), доктор Ннамди Азикиве, впоследствии ставший президентом Нигерии. Но пока все

это не особенно тревожило европейские министерства по делам колоний.

Казался ли в 1939

°ДУ всемирный распад колониальных империй не только возможным, но и

неизбежным? Нет, если руководствоваться воспоминаниями тех лет автора этих строк о «школе»,

организованной для британских и колониальных студентов-коммунистов. Никто не ожидал этого,

кроме пылких, полных надежд молодых коммунистов. Всё изменила Вторая мировая война.

Помимо прочего, это была также война между империалистическими державами, причем до 1943

года великие колониальные империи терпели поражение, Франция пережила позорный крах, и

многие ее владения уцелели только с разрешения «держав оси». Японией были захвачены все

британские, голландские и другие западные колонии в Юго-Восточной Азии и на западе Тихого

океана. Даже в Северной Африке Германия оккупировала небольшую территорию к западу от

Александрии. В какой-то момент британцы серьезно рассматривали необходимость ухода из

Египта. Только страны Африки к югу от Сахары оставались под жестким контролем западных

государств, и Великобритании фактически без особого труда удалось ликвидировать итальянскую

империю на Африканском Роге.

Но что оказывало самое разрушительное воздействие на старые колониальные державы, так это

крепнущая убежденность местного населения в том,

* Однако ни один африканский лидер не был коммунистом.

Конец империй 235

что белые люди и их государства могут потерпеть поражение, да и сами колониальные державы,

несмотря на то что одержали победу в войне, были слишком слабы для восстановления своих

былых позиций. Проверкой на прочность британского раджи в Индии стало не массовое

восстание, организованное Индийским национальным конгрессом в 1942 году под лозунгом

«Прочь из Индии!», которое было подавлено без особого груда. Ею стал тот факт, что впервые до

55 тысяч индийских солдат стали перебежчиками, создав «индийскую национальную армию» под

руководством лидера левого крыла Конгресса, Субхаса Чандры Боза, решившего искать

поддержки у Японии в борьбе за независимость Индии (Bhargava/Singh Gill, 1988, р. ю, Sareen,

1988, p. 20—21). Японское правительство (вероятно, под влиянием руководства военно-морского

флота, более проницательного, чем сухопутное командование), эксплуатируя цвет кожи своего

населения, пыталось играть роль освободителя колоний, в чем достигло значительных успехов (за

исключением зон проживания заморских китайцев и Вьетнама, где Япония поддерживала

французскую администрацию). В Токио в 1943 году даже была проведена «ассамблея великих

восточноазиатских народов» *, на которой присутствовали марионеточные президенты и премьер-

министры поддерживаемых Японией Китая, Индии, Таиланда, Бирмы и Маньчжурии (однако не

Индонезии, которой Япония пообещала независимость только после поражения в войне). Борцы за

освобождение колоний являлись слишком большими реалистами, чтобы быть настроенными

прояпонски, хотя и приветствовали поддержку со стороны Японии, особенно когда она была

достаточно существенной, как в Индонезии. Когда во время войны Япония уже находилась на

грани поражения, они выступили против нее, зная, какими слабыми на деле оказались старые

западные империи. Также не прошел мимо их внимания тот факт, что два главных государства,

одержавшие победу над «державами оси», СССР Сталина и США Рузвельта, оба по различным

причинам были враждебно настроены по отношению к старому колониализму, хотя американский

антикоммунизм вскоре сделал Вашингтон згщитником консерватизма в странах третьего мира.

Неудивительно, что крушение старых колониальных систем в первую очередь произошло в Азии.

Сирия и Ливан (ранее принадлежавшие Франции) обрели независимость в 1945 году, Индия и

Пакистан—в 1947-м, Бирма, Цейлон (Шри-Ланка), Палестина (Израиль) и голландская Ост-Индия

(Индоне-

* Термин «азиатский» по неясным причинам вошел в обращение только после Второй мировой войны.

«Эпоха катастроф»

зия) — в 1948-м. В 1946 году США формально присвоили Филиппинам, оккупированным ими с

1898 года, статус независимого государства. Японская империя рухнула в 1945 году. Исламская

Северная Африка тоже трещала пс швам, однако все еще держалась. В большей части

тропической Африки и на островах Карибского моря и Тихого океана все оставалось относительно

спокойно. Только в некоторых частях Юго-Восточной Азии оказывалось серьезное сопротивление

политической деколонизации, особенно во французском Индокитае (теперешние Вьетнам,

Камбоджа и Лаос), где после освобождения от оккупации коммунистические силы сопротивления

под руководством Хо Ши Мина провозгласили независимость. Франция при поддержке Велико-

британии и, позднее, США вела отчаянные арьергардные сражения, чтобы удержать свое влияние

в стране и противостоять побеждающей революции. Но она потерпела поражение и вынуждена

была вывести свои силы в 1954 году, однако США препятствовали объединению страны и

поддерживали марионеточный режим в южной части разделенного надвое Вьетнама. После того

как и этот режим оказался на грани свержения, США в течение десяти лет вели войну во

Вьетнаме, пока наконец не были побеждены и вынуждены уйти оттуда в 1975 году, сбросив на

несчастную страну больНГе бомб, чем было сброшено за всю мировую войну.

Сопротивление в остальных частях Юго-Восточной Азии было более разрозненным. Голландцы

(которые оказались гораздо способнее британцев в деколонизации своей Индийской империи без

разделения ее на части) были слишком слабы, чтобы обеспечить необходимое военное

присутствие на огромном Индонезийском архипелаге, большинство из островов которого было бы

не прочь сохранить их в качестве противовеса засилью яванцев, численность которых составляла

уже 55 миллионов. Они отказались от своих планов, когда поняли, что США не считают

Индонезию важным фронтом борьбы против мирового коммунизма, в отличие от Вьетнама.

Далекие от коммунистических идей новые индонезийские националисты в 1948 году довольно

легко подавили восстание, возглавляемое местной коммунистической партией. В результате США

решили, что голландские военные силы лучше пригодятся в Европе против предполагаемой

советской угрозы, чем для сохранения их колониальных владений. Таким образом, голландцы

ушлк, сохранив только один форпост колониализма—западную часть огромного меланезийского

острова Новая Гвинея, которая в 1960-6 годы также перешла к Индонезии. В Малайе

Великобритания оказалась между двух огней: с одной стороны, имелись традиционные султаны,

прекрасно обходившиеся без империи, а с другой—две различные, но с одинаковым подозрением

относившиеся друг к другу группы населения—малайцы и китайцы, каждая из которых была по-

своему радикальна. Китайцы находились под влиянием коммунистической партии, которая имела

здесь большой вес как единственная

Конец империй 237

сила, оказывавшая сопротивление Японии. После начала «холодной войны» участие коммунистов,

за исключением китайцев, в составе правительства бывшей колонии было исключено, однако

после 1948 года Великобритании понадобилось 12 лет, so тысяч солдат, 6о тысяч полицейских и

2оо тысяч местных дружинников, чтобы сдерживать вооруженное сопротивление, в котором пре-

имущественно участвовали китайцы. Безусловно, можно задаться вопросом: стала бы

Великобритания платить такую цену, если бы малайское олово и каучук не были столь

надежными источниками получения долларов, обеспечивая стабильность фунта? Как бы то ни

было, деколонизация Малайи явилась довольно сложным делом и была завершена, к

удовлетворению малайских консерваторов и китайских миллионеров, только в 1957 году. В1965

году Сингапур, в основном населенный китайцами, отделился, провозгласив свою независимость,

и вскоре превратился в очень богатый город-государство.

В отличие от Франции и Голландии, Великобритания (благодаря опыту, приобретенному в Индии)

понимала, что при наличии серьезного национально-освободительного движения единственным

способом удержать преимущества империи является передача ему формальной власти.

Великобритания ушла с Индийского субконтинента в 1947 году, до того, как ее неспособность

удержать власть стала очевидной, и без всякого сопротивления. Цейлон (переименованный в Шри-

Ланку в 1972 году) и Бирма также получили независимость, что для первого стало приятным

сюрпризом, у второй же вызвало большие сомнения, поскольку бирманские борцы за

национальное освобождение, хотя и возглавляемые антифашистской Лигой народного ос-

вобождения, в годы войны сотрудничали с Японией. Они были так враждебно настроены по

отношению к Великобритании, что единственная из всех получивших независимость британских

колоний Бирма немедленно отказалась вступить в Британское Содружество — ни к чему не

обязывающее объединение, с помощью которого Лондон пытался сохранить хотя бы память о

Британской империи. В этом она опередила даже Ирландию, провозгласившую себя республикой

вне рамок Содружества в том же году. И все же, хотя быстрый и мирный уход Великобритании из

самого большого сообщества, когда-либо находившегося в подчинении и управлении

иностранного завоевателя, и стал заслугой британского лейбористского поавительства,

пришедшего к власти в конце Второй мировой войны, вряд ли это можно было назвать полным

успехом. Он был достигнут ценой кровавого раздела Индии на мусульманский Пакистан и

объединяющую много религий, но преимущественно индуистскую Индию, в ходе которого

примерно уоо тысяч населения стало жертвами религиозной вражды, а несколько миллионов было

изгнано из домов, где жили еще их предки, на земли, которые теперь считались иностранным

государством. Такое развитие событий не входило в планы ни индийских и мусульманских

националистов, ни имперских властей.

238

«Эпоха катастроф»

Вопрос о том, каким образом к 1947 году превратилась в реальность идея о самостоятельном

государстве Пакистан, сама концепция которого и наза^-ние были придуманы студентами лишь в

1932—1933 годах, продолжает интересовать не только ученых, но и любителей всевозможных

прогнозов в мировой истории. Поскольку, как можно оценить в ретроспективе, раздел Индии по

религиозным границам создал пагубный прецедент на будущее, здесь требуются некоторые

разъяснения. В известной степени это не являлось чьей-либо виной. На выборах, проводившихся в

соответствии с конституцией 1935 года, Индийский национальный конгресс одержал победу даже

в большинстве мусульманских районов, а Мусульманская лига — национальная партия,

претендующая на защиту интересов мусульманского меньшинства,—получила малое число

голосов. Победа не выражавшего интересы какой-либо определенной религиозной группы

светского Индийского национального конгресса, естественно, вызвала недовольство многих

мусульман (большинство которых, как и большинство индусов, не принимали участия в

голосовании). Они были недовольны тем, что к власти пришли индуисты (поскольку большинство

лидеров Конгресса в преимущественно индуистской стране не могли не быть индуистами). Вместо

того чтобы учесть эти опасения и дать мусульманам возможность представительства во власти,

Конгресс в результате этих выборов усилил свои притязания на то, чтобы стать единственной

общенациональной партией, представляющей как индуистов, так и мусульман. Именно это

побудило Мусульманскую лигу под руководством ее грозного лидера Мухаммеда Али Джинны

порвать с Конгрессом и вступить на путь потенциального сепаратизма. Однако лишь после 1940

года Джинна выдвинул лозунг самостоятельного мусульманского государства.

Именно мировая война расколола Индию на две части. С одной стороны, эта была последняя

большая победа обессиленного британского раджи. В последний раз он мобилизовал людей и

экономику Индии для войны за Великобританию, причем в масштабе даже большем, чем в 1914—

1918 годах, на этот раз против оппозиционных масс под руководством партии национального ос-

вобождения и, в отличие от Первой мировой войны, перед лицом надвигающейся угрозы военного

вторжения Японии. Успехи были ошеломляющими, но цена их оказалась крайне высока.

Оппозиционность Конгресса к войне заставляла его руководителей находиться вне политики и

после 1942 года отправиться в изгнание. Тяготы военной экономики побудили влиятельные груп-

пы политических сторонников раджи среди мусульман, особенно в Пенджабе, отвернуться от него

и привлекли их в Мусульманскую лигу (ставшую теперь массовой организацией) в тот самый

момент, когда правительство в Дели, опасаясь срыва Конгрессом мобилизационных усилий,

намеренно и систематически использовало вражду между мусульманами и индуистами для того,

чтобы парализовать национально-освободительное движение. Те-

Конец империй 239

перь можно с уверенностью сказать, что Великобритания «разделяла, чтобы властвовать». В своей

последней отчаянной попытке выиграть войну раджа погубил не только себя самого, но и

легитимность своего правления. Главное достижение Индийского субконтинента заключалось в

том, что все его многочисленные национальные группы могли сосуществовать относительно

мирно при наличии единого беспристрастного правления и закона. После того как война

закончилась, механизм коллективной политики больше не мог работать.

К I95Q году деколонизация в Азии завершилась, за исключением Индокитая. Между тем регион

западного ислама от Персии (Ирана) до Марокко претерпел ряд изменений вследствие

национальных движений, революционных переворотов и восстаний, начавшихся с

национализации западных нефтяных компаний в Иране (1951) и поворота к популизму в этой

стране под руководством доктора Мухаммеда Моссадыка (:88о—1967), которого поддерживала в

то время могущественная партия коммунистов «Тудэ». (Неудивительно, что коммунистические

партии на Ближнем Востоке в результате полной победы СССР во Второй мировой войне

приобрели заметное влияние.) Моссадык был свергнут в 1953 г°ДУ

результате переворота,

устроенного секретными службами Англии и Америки. Революцию в Египте, осуществленную

организацией «Свободные офицеры» под руководством Гамаль Абдель Насера (1918—1970), а

также последующее свержение прозападных режимов в Ираке (1958) и Сирии нельзя было

остановить, как в Иране, хотя Великобритания и Франция, объединившись с новым антиарабским

государством Израиль, делали все возможное, чтобы свергнуть Насера во время суэцкого

конфликта 1956 года (см. ниже). Франция оказывала отчаянное противодействие подъему

национально-освободительного движения в Алжире (1954—1962), являвшемся одной из

территорий (подобно Южной Африке и Израилю), где совместное существование местного

населения с большими группами европейцев делало проблему деколонизации особенно

трудноразрешимой. Алжирская война стала необычайно жестоким конфликтом, вследствие

которого были узаконены пытки в армии, полиции и силах безопасности стран, претендовавших

на звание цивилизованных. Эта война, во время которой в обращение было введено впоследствии

широко распространенное позорное использование пыток электрошоком, привела к падению

Четвертой республики (1958) и почти к свержению Пятой (1961), прежде чем Алжир смог

завоевать независимость, которую генерал де Голль уже давно считал неизбежной. Между тем

французское правительство тихо заключило договор об автономии, а в 1956 году и о

независимости двух других своих североафриканских протекторатов—Туниса (ставшего

республикой) и Марокко (оставшегося монархией). В тот же год Великобритания так же тихо

согласилась на независимость Судана, ставшего ненужным после того, как она потеряла контроль

над Египтом.

2Ц-О «Эпоха катастроф»

Не совсем ясно, когда сами империи поняли, что «эпоха империи» подошла к концу. При

ретроспективном взгляде попытка Великобритании и Франции восстановить свои позиции

мировой империи в суэцкой авантюре 1956 года кажется еще более обреченной на поражение, чем

она, вероятно, казалась' правительствам Лондона и Парижа, при содействии Израиля планировав-

шим эту военную операцию для свержения революционного египетского правительства

полковника Насера. Эта война закончилась для них катастрофой (за исключением Израиля), тем

более жалкой из-за смеси нерешительности, сомнений и никого не обманувшей изворотливости,

проявленной британским премьер-министром Энтони Иденом. Едва начавшись, эта операция была

прекращена под давлением США, подтолкнув Египет к сближению с СССР и навсегда положив

конец тому, что было названо «звездным часом Великобритании на Ближнем Востоке» — эпохе

абсолютной британской гегемонии в этом регионе с 1918 года.

Во всяком случае, к концу igso-x годов уцелевшим старым империям стало ясно, что пришло

время ликвидации формального капитализма. Только Португалия продолжала сопротивляться

своему распаду, поскольку ее отсталая, политически изолированная и маргинальная экономика-не-

соответствовала требованиям неоколониализма. Она нуждалась в использовании своих

африканских ресурсов, но вследствие неконкурентоспособности собственной экономики могла

осуществлять это только с помощью прямого контроля. ЮАР, Южная Родезия, африканские

государства, значительную часть населения которых составляли белые, также отказались

поддерживать политику, которая неизбежно вела к режимам, где власть принадлежала бы

африканцам. Белое население Южной Родезии даже провозгласило независимость от

Великобритании (1965), чтобы избежать подобной участи. Однако Париж, Лондон и Брюссель

(владевший бельгийским Конго) решили, что добровольное предоставление формальной

независимости при наличии экономической и культурной зависимости более предпочтительно,

чем длительная война, которая могла закончиться приходом к власти левых режимов. Только в

Кении имели место значительные народные волнения и повстанческая война, в которой, правда,

участвовала только одна народность—кикуйю (так называемое движение «мау-мау», 1952—1956

годы). Во всех других местах политика профилактической деколонизации проводилась успешно,

кроме бельгийского Конго, где она почти сразу перешла в анархию и гражданскую войну. В

британской части Африки Золотой Берег (теперь Гана), уже имевший массовую партию под

руководством талантливого африканского политика и панафриканского интеллектуала Кваме

Нкрумы, получил независимость в 1957 году. Французской Гвинее судьба неожиданно

предоставила раннюю и приведшую к ее обнищанию независимость в 1958 году, когда ее лидер

Секу Туре отказался принять предложение де Голля присоединиться к Фран-

Конец империй 2*41

цузскому сообществу, в котором лидер Франции сочетал автономию с жесткой зависимостью от

французской экономика. Секу Туре стал первым из черных африканских лидеров, вынужденных

обратиться за помощью к Москве. Почти все оставшиеся британские, французские и бельгийские

колонии в Африке обрели независимость в 1960—1962 годах, остальные немного позже. Только

Португалия и государства со значительным белым населением противились этой тенденции.

Большие британские колонии в Карибском бассейне были тихо деколонизированы в 1960-6 годы,

затем получили независимость более мелкие острова (до 1981 года), а острова Индийского и

Тихого океанов — в конце тдбо-х и 1970-х годов. Фактически к 1970 году не осталось сколько-

нибудь значительных территорий, находившихся под непосредственным управлением бывших

колониальных держав или их переселенцев, за исключением стран Центральной и Южной Африки

и, конечно, охваченного войной Вьетнама. «Эпоха империи» подходила к концу. Менее чем три

четверти века назад империи казались нерушимыми. Даже тридцатью годами раньше они

охватывали большую часть народов земного шара. Безвозвратно ушедшая в прошлое «эпоха

империи» стала частью сентиментальных литературных и кинематографических мемуаров,

выпускавшихся в бывших имперских государствах, в то время как новое поколение писателей из

бывших колоний прокладывало путь литературе «эпохи независимости».

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

«Золотая эпоха»

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

«Холодная война»

Хотя Советская Россия намеревается распространять свое влияние всеми возможными

средствами, мировая революция больше не является частью ее программы, а в Советском Союзе

нет никаких внутренних условий, которые могли бы способствовать возвращению к былым

революционным традициям. При сравнении германской предвоенной угрозы и теперешней

советской опасности должны учитываться (...) фундаментальные различия между ними (...)

Поэтому угроза внезапного нападения со стороны России несравнимо меньше; чем была со

стороны Германии.

Фрэнк Роберте, Британское посольство в Москве Министерству иностранных дел в Лондоне,

1946 (Jensen, 1991, р. 56)

Военная экономика обеспечивает удобное существование для десятков тысяч бюрократов в

военной форме и без нее, которые каждый день ходят на службу, чтобы создавать ядерное оружие

или планировать ядерную войну; для миллионов трудящихся, чья работа зависит от системы

ядерного террора, для ученых и инженеров, нанятых для поиска этого окончательного

«технологического прорыва», могущего обеспечить полную безопасность, для подрядчиков, не

желающих упускать легкие прибыли, для экспертов по войне, торгующих угрозами и

благословляющих войны.

Ричард Барнет (Barnet, igSi, p. 97)

Сорок пять лет, с момента первого применения атомной бомбы до развала Советского Союза, не

являются однородным периодом в мировой истории. Как мы увидим в следующих главах, этот

период распадается на две части — до и после водораздела, произошедшего в начале ipyo-x годов

(см. главы g и 14)- Тем не менее история всего этого отрезка времени была объединена в единое

целое специфической международной ситуацией, преобладавшей до

246

«Золотая эпоха»

развала СССР. Это была так называемая «холодная война» — конфронтация двух сверхдержав,

возникшая после войны.

Едва закончилась Вторая мировая война, человечество погрузилось в то, что вполне можно

считать третьей мировой войной, хотя и довольно специфической. По наблюдению великого

философа Томаса Гоббса, «война состоит не только из одних сражений и непосредственного

процесса борьбы, но также из отрезков времени, когда желание самоутвердиться посредством

войны становится общепризнанным» (Hobbes, chapter 13). «Холодная война» между двумя

лагерями, американским и советским, доминировавшими на международной сцене во второй

половине «короткого двадцатого века», безусловно, была таким периодом. Целые поколения

вырастали под угрозой мировой ядерной войны, которая (во что верили очень многие) может

разразиться в любой момент и уничтожить человечество. Однако даже те, кто не верил, что обе

сверхдержавы хотят подобной войны, с трудом удерживались от пессимизма, поскольку закон

Мёрфи, являющийся одним из самых верных обобщений человеческого опыта, гласит: «Если

может стать хуже, рано или поздно это случится». Шло время, появлялось все больше слабых

мест, где дела могли пойти хуже, как в политическом, так и техническом аспектах.

Продолжавшееся ядерное противостояние было основано на посылке, что только страх взаимного

гарантированного уничтожения может воспрепятствовать каждой из сторон подать сигнал к за-

планированному уничтожению человечества. Непоправимое не произошло, но в течение примерно

сорока лет каждый день над миром видела эта угроза.

Характерная особенность «холодной войны» заключалась в том, что, говоря объективно, никакой

нависшей над миром глобальной опасности войны не существовало. Более того, вопреки

апокалиптическим выступлениям обеих сторон, но главным образом американской, правительства

обеих сверхдержав признали мировое распределение сил, сложившееся в конце войны, в

результате чего был достигнут в достаточной степени неравный, но весьма устойчивый баланс.

СССР держал под контролем зону, оккупированную в конце войны Красной армией и/или

другими коммунистическими армиями, и не предпринимал попыток распространить свою сферу

влияния дальше с помощью военной силы. США осуществляли контроль и господствовали над

остальной частью капиталистического мира, а также над Западным полушарием и океанами, взяв в

свои руки то, что осталось от имперской гегемонии былых колониальных держав. В свою очередь,

они не вторгались в зону признанных советских интересов.

В Европе демаркационные линии были определены в 1943—1945 годах во время встреч на

высшем уровне между Рузвельтом, Черчиллем и Сталиным на основании того факта, что только

Красная армия была в состоянии одержать победу над гитлеровской Германией. Существовали

некоторые неопределенности, особенно в отношении границ Германии и Австрии, но и они бы-

«Холодная война»

ли разрешены после раздела Германии поликиям размежевания Западной и Восточной

оккупационных зон к вывода всех армий воевавших стран из Австрии, ставшей чем-то вроде

второй Швейцарии — маленькой нейтральной страной, вызывавшей зависть своим устойчивым

процветанием и поэтому справедливо считавшейся «скучной». СССР неохотно, но признал

Западный Берлин в качестве западного анклава на территории Восточной Германии, ставшей

зоной его влияния, поскольку не был готов отстаивать этот вопрос.

Ситуация за пределами Европы была менее определенной, кроме Японии, подвергшейся

односторонней оккупации США, что исключало здесь присутствие не только СССР, но и любого

другого государства, участвовавшего в войне. Проблема заключалась в том, что конец старых

колониальных империй в Азии был предсказуем, а после 1945

°Д

явно неминуем, однако

будущий курс новых постколониальных государств далеко не ясен. Как мы увидим ниже (см. гла-

вы 12 и is), это оказался именно тот регион, где две мировые сверхдержавы продолжали в течение

всей «холодной войны» соперничать за зоны влияния, и, следовательно, главный объект

разногласий между ними, т. е. зона, где вооруженный конфликт был наиболее вероятен и в конце

концов действительно произошел. В отличие от Европы, здесь не представлялось возможным

предвидеть границы сферы будущего коммунистического влияния, не говоря уже о том, чтобы

согласовать их заранее, даже приблизительно. Так, СССР не особенно хотел коммунистического

переворота в Китае, который тем не менее произошел.

Однако даже в той части земного шара, которая вскоре стала называться третьим миром, через

несколько лет начали возникать условия для международной стабильности, когда стало ясно, что

большинство новых постколониальных государств, как бы враждебно они ни были настроены по

отношению к США и их лагерю, являлись некоммунистическими, даже в большинстве своем

антикоммунистическими в своей внутренней политике, а в международной политике

принадлежали к «неприсоединившимся» (т. е. не входящим в советский военный блок). Одним

словом, коммунистический лагерь не проявлял никаких тенденций к серьезной экспансии со

времени китайской революции до 1970-х годов, когда коммунистический Китай уже не

принадлежал к нему (см. главу i6).

По существу вскоре после войны обстановка в мире стала достаточно стабильной и оставалась

такой вплоть до середины ipyo-x годов, когда международная система и ее составляющие

вступили в очередную полосу затяжного политического и экономического кризиса. До этого

времени обе сверхдержавы признавали сложившееся неравное разделение мира и прилагали все

усилия для разрешения разногласий по поводу сфер влияния, не вступая в открытые столкновения,

которые могли привести к войне между ними. Вопреки идеологии и лозунгам «холодной войны»

они вырабатывали концепцию о возможности долгосрочного мирного сосуществования. На самом

деле, когда

248

«Золотая эпоха»

возникали кризисные моменты, обе стороны были уверены в сдержанности друг друга даже в те

времена, когда они официально находились на грани войны или участвовали в ней. Так, во время

корейской войны 1950—1953 годов, в которой США участвовали официально, а СССР не

участвовал, Вашингтон достоверно знал, что по меньшей мере 150 китайских самолетов на самом

деле были советскими и управляли ими советские пилоты (Walker, I993, p. 75—77) • Эту

информацию американцы держали в секрете, поскольку резонно предполагали, что Москва совсем

не желала быть втянутой в войну. Во время кубинского ракетного кризиса 1962 года, как теперь

известно (Bali, 1992; Ball, 1993). главной заботой обеих сторон было предотвратить те действия,

которые могли быть расценены как шаги к развязыванию войны.

До 1970-х годов подобное негласное приравнивание «холодной войны» к «холодному миру»

соблюдалось. СССР понял еще в 1953 году, что призывы США к борьбе с коммунизмом были не

более чем спектаклем, и советским танкам спокойно разрешили подавить антикоммунистическое

восстание рабочих в Восточной Германии. С тех пор (что подтвердила венгерская революция 1956

года) Запад держался в стороне от зоны советского влияния. В «холодной воине» основные

решения принимались не на уровне ^правительств, а тайно, на уровне их всевозможных

официальных и неофициальных секретных служб, побочным результатом деятельности которых

стало усиление международной напряженности, а также расцвет литературы о шпионаже и тайных

убийствах. В этом жанре Великобритания с ее Джеймсом Бондом Йэна Флеминга и кисло-

сладкими героями Джона Ле Карре (оба писателя в свое время служили в британской секретной

службе) удерживала прочное первенство, этим компенсируя утрату реальной власти в мире.

Однако, за исключением деятельности в самых слабых странах третьего мира, операции КГБ, ЦРУ

и подобных организаций выглядели довольно незначительными на фоне реальной политики

держав, хотя зачастую яркими и захватывающими.

Были ли моменты во время этого долгого периода напряженности, когда угроза мировой войны

являлась реальной, за исключением инцидентов, которые неминуемо угрожают тем, кто так долго

скользит по тонкому льду? Трудно сказать. Вероятно, наиболее взрывоопасным являлся период

между официальным провозглашением «доктрины Трумэна» в марте 1947

°Д

(«Я считаю,—

заявлял Трумэн,— что политикой Соединенных Штатов должна стать поддержка свободных

народов, сопротивляющихся попыткам порабощения, предпринимаемым вооруженным

меньшинством или внешними силами») и апрелем 1951 года, когда Трумэн снял с должности

генерала Дугласа Макартура [командующего американскими войсками в корейской войне (1950—

1953)], слишком далеко зашедшего в своих военных амбициях. Это был период, когда страх

Америки перед социальной дезинтеграцией и революцией на неподконтрольной коммунистам

территории Евразии не был совершенно беспочвенным (в 1949

°ДУ

«Холодная война» 249

Китае власть захватили коммунисты). С другой стороны, теперь СССР противостояли США,

обладавшие монополией на ядсряое оружие и все чаще использовавшие угрожающую

милитаристскую и антикоммунистическую риторику. В это же время в монолитном советском

блоке появилась первая трещина, когда из него вышла Югославия во главе с Тито (Д948). Кроме

того, с 1949 года в Китае к руководству пришел режим, не только с радостью ввязавшийся в мас-

штабный корейский конфликт, но (в отличие от прочих национальных правительств) реально

желавший сражаться и выжить в атомном холокосте *. В подобной ситуации в этом регионе могло

произойти все, что угодно.

Как только СССР получил ядерное оружие [атомную бомбу через четыре года после Хиросимы

(i949)>

водородную — через девять месяцев после того, как она появилась в США (i953)L обе

сверхдержавы сразу же отказались от войны как политического инструмента противостояния друг

другу, поскольку она стала путем к самоубийству. Имели ли они серьезные планы применения

ядерного оружия против третьей стороны (США во время войны в Корее в 1951 году и для

спасения французов во Вьетнаме в 1954 году, а СССР против Китая в 1969 году), не совсем ясно,

во всяком случае это оружие так и не было применено. Но иногда~обе сверхдержавы

использовали ядерную угрозу, почти наверняка не собираясь ее осуществить: США—для того

чтобы ускорить мирное урегулирование в Корее и Вьетнаме (i953,1954)> СССР—для того чтобы

вынудить Великобританию и Францию уйти из Суэца в 1956 году. К несчастью, сама уверенность

в том, что ни одна из сверхдержав в действительности не захочет нажать на ядерную кнопку,

искушала каждую из сторон разыгрывать ядерную карту в переговорных процессах и (как в случае

США) для осуществления внутриполитических целей. Эта уверенность оправдалась, однако ценой

колоссального напряжения нервов нескольких поколений. Кубинский ракетный кризис 1962 года

(совершенно бессмысленное испытание, которому было подвергнуто человечество, когда в

течение нескольких дней оно находилось на краю никому не нужной войны) до такой степени

перепугал лиц, принимавших решения на самом высшем уровне, что некоторое время они даже

вели себя разумно * -

* Рассказывают, что Мао заявил лидеру итальянских коммунистов Тольятти: «Почему вы считаете, что Италия должна

выжить? Останутся триста миллионов китайцев, и этого будет достаточно для продолжения существования человеческой

расы». В 195? году «'энергичная готовность Мао принять неотвратимость ядерной войны и ее возможную полезность как

способ окончательного поражения капитализма ошеломляла его товарищей из других стран» (Walker, 1993, Р- *2б). "*

Советский лидер Н. С. Хрущев решил разместить советские ракеты на Кубе для установления баланса с американскими

ракетами, уже размещенными в Турции (Burlatsky, 1992). США вынудили его вывести их под угрозой войны, но сами также

убрали свои ракеты из Турции. Советские ракеты, как в то время информировали президента Кеннеди, не влияли на

стратегический баланс сил, хотя имели большое значение для репутации президента (Ball, 1992, p. i8; Walker, ig88~).

Выведенные американские ракеты были названы «устаревшими».

25О «Золотая эпоха» II

Какими же причинами в таком случае можно объяснить сорок лет вооруженной конфронтации,

основанной на всегда маловероятном, а в то время и просто лишенном оснований предположении,

что обстановка на земном шаре крайне нестабильна, что мировая война готова начаться в любой

момент и может сдерживаться только с помощью постоянного взаимного устрашения? Прежде

всего, «холодная война» опиралась на убежденность Запада (сейчас, по прошествии времени,

кажущуюся абсурдной, однако после окончания Второй мировой войны бывшую вполне

естественной), что «эпоха катастроф» отнюдь не закончилась и что будущее мирового

капитализма и либерального общества далеко не гарантировано. Большинство экспертов пред-

сказывало серьезный послевоенный экономический кризис (даже в США), аналогичный кризису,

произошедшему после Первой мировой войны. Знаменитый экономист, будущий лауреат

Нобелевской премии, в 1943 году предрекал США возможность «периода самой жестокой

безработицы и самых страшных перебоев в производстве, с которыми вообще когда-либо сталки-

валась экономика» (Samuelson, 1943, Р- 5*)- И действительно^-послевоенные планы

американского правительства были гораздо больше связаны с предотвращением еще одной

Великой депрессии, чем с предупреждением новой войны. Второму из этих вопросов Вашингтон

тогда уделял лишь отрывочное внимание (Kolko, 1969, р. 244—246).

Ожидание Вашингтоном «огромных послевоенных трудностей, подрывавших социальную,

политическую и экономическую стабильность в мире» (Dean Acheson, цит. по: Kolko, 1969, р-

4^5), объяснялось тем, что в конце войны страны, которые в ней участвовали, за исключением

США, являли собой поля руин, на которых обитали, по представлениям американцев, голодные,

отчаявшиеся и, скорее всего, радикализированные народы, готовые откликнуться на призывы к

социальной революции и проведению экономической политики, несовместимой с международной

системой свободного предпринимательства, свободной торговли и капиталовложений,

призванных спасти Соединенные Штаты и остальной мир. Кроме того, рухнула вся довоенная

мировая политическая система, оставив США перед лицом многократно увеличившего свою мощь

коммунистического СССР, утвердившего свое влияние на обширных пространствах Европы и еще

более обширных неевропейских пространствах, политическое будущее которых казалось крайне

неопределенным, за исключением того, что в этом нестабильном и взрывоопасном мире, похоже,

все, что ни случалось, способствовало ослаблению капитализма и укреплению власти, возникшей

в результате революции и для ее осуществления.

Ситуация, сложившаяся после войны во многих освобожденных и оккупированных странах,

казалось, должна была подорвать положение умеренных

«Холодная война» 251

политиков, почти не имевших помощи, кроме поддержки западных союзников, и осаждаемых

коммунистами как внутри, гак и за пределами своих правительств. После войны коммунисты

повсеместно стали сильнее, чем когда-либо раньше, и иногда являлись самыми многочисленными

партиями и электоральными силами в своих странах. Социалистический премьер-министр

Франции отправился в Вашингтон, чтобы предупредить о том, что без экономической помощи он

вынужден будет уступить коммунистам. Катастрофически низкий урожай 1946 года,

сопровождавшийся суровой зимой 1946/47 года, еще больше осложнил положение европейских

политиков и обеспокоил советников американского президента.

При таких обстоятельствах не приходится удивляться, что созданному в военное время союзу

между главной капиталистической и социалистической державами теперь, когда стала

расширяться зона влияния последней, суждено было распасться (что после окончания войн так

часто происходило с гораздо менее антагонистическими коалициями). Однако этого объяснения

явно недостаточно для того чтобы понять, почему политика США (союзников и государств—

клиентов Вашингтона, возможно, за исключением Великобритании, сказанное касается в меньшей

степени) должна была основываться, по крайней мере в своих публичных проявлениях, на

кошмарном сценарии, в котором Москве приписывалось руководство глобальным коммунистиче-

ским заговором и намерение немедленно покорить весь земной шар. Еще менее понятна общая

тональность предвыборной риторики Дж. Ф. Кеннеди в ходе кампании 1960 года, в то самое

время, когда «современному свободному обществу — новой форме капитализма» (формулировка

британского премьер-министра Гарольда Макмиллана (Ноте, 1989, vol. И, р. 283) — едва ли что-

то угрожало в ближайшем будущем *.

Откуда взялась столь апокалиптическая послевоенная точка зрения «профессионалов из

госдепартамента»? (Hughes, 1969, р. 28) Почему даже уравновешенный британский дипломат,

отвергавший какое-либо сходство между СССР и нацистской Германией, в то время сообщал из

Москвы, что мир «стоит перед угрозой современного аналога религиозных войн шестнадцатого

века, где советский коммунизм будет сражаться с западной демократией и американской версией

капитализма за господство над миром?» (Jensen, 1991, Р- 41,53—54; Roberts, 1991) - Даже в 1945—

947 годы уже можно было понять, что СССР не строил планов экспансии и не рассчитывал на

какое-либо дальнейшее расширение коммунистического влияния за теми пределами, которые

были оговорены на конференциях 1943—1945 годов. И действительно, даже

* «Врагом является сама коммунистическая система—непримиримая, ненасытная, неустанная в своем стремлении к мировому

господству (...) Это не борьба только за превосходство вооружения. Это также борьба за превосходство между двумя

враждебными идеологиями — идеей свободы, благословленной богом, и безжалостной, безбожной тиранией» (Walker, 1993, р.

132).

252 «Золотая эпоха»

там, где Москва контролировала зависимые от нее режимы и коммунистические движения, они не

были особенно склонны строить свои государства по образцу СССР, а создавали смешанные

экономики под руководством многопартийных парламентских демократий, весьма отличавшихся

от «диктатуры пролетариата» и еще более от диктатуры одной партии, которая в их внутри-

партийных документах называлась «бесполезной и ненужной» (Spriano, 1983, р. 265).

(Единственными коммунистическими режимами, отказавшимися поддерживать эту линию, были

те, которые, разочаровавшись в Сталине, ушли из-под контроля Москвы, например Югославия.)

Кроме того, хотя это и не привлекало большого внимания, Советский Союз демобилизовал

вооруженные силы почти так же быстро, как и США, сократив Красную армию, максимальная

численность которой в 1945 году достигала почти 12 миллионов, до 3 миллионов к концу 1948

года (New York Times, 24/10/1946; 24/10/1948).

По всем разумным оценкам, СССР не представлял прямой угрозы ни для кого за пределами

досягаемости оккупационных сил Красной армии. Из войны он вышел разрушенным, истощенным

и обессиленным, с разваленной экономикой, с правительством, которое не пользовалось доверием

населения, большая часть которого за пределами Великороссии вык-азывала явное и вполне

объяснимое отсутствие преданности режиму. На западных границах СССР в течение нескольких

лет продолжалась борьба с украинскими и иными националистами. Страной правил диктатор,

продемонстрировавший, что он столь же не склонен к риску за границами территории, которую

непосредственно контролирует, сколь безжалостен в ее пределах (см. главу is). СССР отчаянно

нуждался в любой экономической помощи, которую мог получить, и поэтому не был

заинтересован в противостоянии единственной державе, США, способной предоставить эту

помощь. Без сомнения, Сталин как коммунист верил, что коммунизм неминуемо придет на смену

капитализму и сосуществование двух систем не будет долговременным. Однако советские

планирующие органы в конце Второй мировой войны отнюдь не считали, что капитализм как

таковой переживает кризис. Они не сомневались, что он будет существовать еще долгое время при

гегемонии США, чье многократно возросшее благосостояние и могущество были слишком оче-

видны (Loth, 1988, р. зб—з?} • Именно этого ожидал и боялся СССР". Его основная позиция после

войны была не наступательной, а оборонительной.

Однако политика конфронтации с обеих сторон диктовалась ситуацией, сложившейся в мире.

СССР, озабоченный ненадежностью и незащищенностью своего положения, противостоял США,

мировой державе, озабоченной

* СССР был бы еще более встревожен, если бы знал, что администрация США разработала план атомных бомбардировок

двадцати главных советских городов через десять недель после окончания войны (Walker, 1993, р- 26—27).

«Холодная война»

неустойчивостью и незащищенностью Центральной и Западной Европы и неопределенностью

будущего большей части Азии. Это противостояние могло возникнуть и не на идеологической

почве. Джордж Кеннан, американский дипломат, который в начале 1946 года сформулировал

политику «сдерживания», которую Вашингтон принял с энтузиазмом, не верил, что Россия участ-

вует в крестовом походе за коммунизм и, как показала его последующая карьера, сам не являлся

борцом за идею (кроме, возможно, борьбы против демократической политики, о которой он был

самого низкого мнения). Он был просто хорошим специалистом по России, принадлежавшим к

старой школе дипломатии, проповедовавшей политику силы. Как и многие эксперты в ми-

нистерствах иностранных дел Европы, он считая Россию, царскую или большевистскую, отсталым

варварским обществом, управляемым людьми, движимыми «традиционным русским инстинктом

саморазрушения», всегда обособляющими себя от внешнего мира, автократами, старающимися

обрести мир лишь путем изнурительной смертельной борьбы до полного уничтожения

противника, никогда не идущими с ним на компромиссы, вследствие чего всегда следующими

логике силы и никогда логике разума. Коммунизм, по его мнению, несомненно сделал лрежнюю

Россию более опасной, дав самой варварской из великих держав самую жестокую утопию и

идеологию, нацеленные на покорение мира. Смысл его тезиса заключался в том, что единственная

держава, способная противостоять СССР, а именно США, обязана сдерживать это наступление с

помощью столь же бескомпромиссного противодействия.

С другой стороны, Москва считала, что единственная разумная стратегия защиты и использования

своего нового выигрышного, но непрочного положения мировой сверхдержавы является точно

такой же: никаких компромиссов. Никто лучше Сталина не знал, какими плохими картами он

вынужден играть. Не могло быть и речи ни о каких уступках, предлагаемых Рузвельтом и

Черчиллем, поскольку силы СССР стали решающими в победе над Гитлером и могли оказаться

таковыми в победе над Японией. СССР в случае необходимости должен быть готов отступить от

любой незащищенной позиции, за исключением тех, которые были закреплены на конференциях

1943—1945 годов, в особенности в Ялте. Так, в 1945—1946 годах он был готов вести переговоры

по поводу границ Ирана и Турции. Однако любая попытка пересмотра ялтинских соглашений