Хелд Д. и др. Глобальные трансформации. Политика, экономика, культура

Подождите немного. Документ загружается.

Властные полном

сутствии террито

Переход от прави

правлению

Военная сфера Изменение цены и выгоды Переосмысление националь- Транснационализация воен- Война как «рацио

использования военной силы ной безопасности как безо- ной продукции инструмент наци

пасности международной

политики ставитс

Военная стратегия и измене-

Новые победители и проиг-

рос

ние в праве выбора Совместная безопасность и равшие

оборона

Постмилитарное

Переструктурирование обо-

Многосторонность ронной промышленности, на- Переосмысление

пример в передовых странах политики безопас

Европы

Текстовая таблица З.з продолжение

Влияния на сферу принятия

решений

Институциональные влияния Дистрибутивные влияния Структурные вл

ия

Экономика: тор-

говля, финансы,

производство

Изменения относительных

затрат и выгод от проведения

той или иной политики на

уровне макроэкономики,

Усиливающееся влияние гло-

бального соревнования

Рост глобальных и трансгра-

Новое глобальное разделение

труда

Изменение соотношения сил

Изменение балан

государствами и

Торговая специал

производства в целом и отде-

льных сфер производства, а

также использования тех или

иных политических инстру-

ментов

ничных производственных

структур

Рост многостороннего эконо-

мического надзора и регули-

между национальным и меж-

дународным промышленным

и финансовым капиталом

Изменение границы меж-

меняющиеся про

структуры

Разделение произ

национальное и к

Изменение затрат и выгод,

процентных ставок и обмен-

ного курса

Тенденция к единой фискаль-

ной политике — обложения

рования

Новые дилеммы: либерали-

зации и дерегулирование или

государственное управление?

ду рыночным и нерыночным

секторами

Изменение стоимостного со-

отношения между квалифи-

цированным и, напротив, не-

квалифицированным трудом

но-транснациона

Системный риск

налогом и стимулирование

корпораций

Экономическая конкуренция

Неуместность и прекращение

интервенционистской эко-

между всеми развитыми ка-

питалистическими странами

номической политики старо-

го типа

Сфера культуры Изменение стоимости и вы-

год национальной культур-

ной политики

Обилие культурных

символов

Изменение контекста вос-

производства национальной

культуры

Будущее национальной куль-

Изменение баланса между

западными и незападными

культурами

Новые социальные движения

Мультикультурал

лиэтнические об

Размывание куль

таркии

затрудняет цензуру туры под вопросом

Миграция Новые дилеммы: погранич-

ный контроль или наблюде-

ние?

Увеличение стоимости закры-

тых границ

Необходимость международ-

ного контроля

Миграция как проблема безо-

пасности

Дифференциальные модели

занятости и процветания

Трудовой рынок имеет раз-

ные последствия для квали-

фицированных и неквалифи-

цированных групп

Национальная ид

гражданство оказ

вопросом

Возникновение м

альных и много

обществ

Экологическая

сфера

Изменение соотношения цен/

выгод внутренней политики и

международных акций

Экологические проблемы на-

всегда вошли в список гло-

бальных и национальных

проблем

Мониторинг окружающей

среды

Трансформация в сфере рас-

пределениия экологических

благ и зол

Страны, которые наиболее

сильно загрязняют окружаю-

щую среду не всегда несут в

связи с этим наибольшие за-

траты

Торговля опасными отходами

— грузовой экспорт эко-

логических загрязнителей

Взаимопересека

логические сооб

щей судьбой — н

ной, регионально

ной

Под вопросом ок

способность госу

стоятельно решат

ческие проблемы

ность государств

ний этих пробле

522

поскольку с политической точки зрения они делаются все более очевидными, социальные

издержки и выгоды от координированных международных действий начинают перевешивать

социальные издержки и выгоды от бездействия тех или иных государств.

Кроме того, нынешние модели глобализации оказывают серьезное институциональное

влияние, поскольку создают иные институциональные проблемы и стимулируют

институциональные инновации. Так, появление системы мировой торговли и развитие

мировых производственных структур превратили глобальную конкуренцию в новый критерий

национальной и корпоративной экономической эффективности и способствовали

реорганизации государственного и частного секторов, призванной максимизировать

преимущество отдельной страны в конкурентной борьбе, разворачивающейся в условиях

глобального экономического порядка. Точно так же и в политической сфере глобализация

привела к интернационализации деятельности бюрократических структур отдельных

государств и потребовала в контексте этого процесса развития новых форм координирования

политических линий этих государств и создания бюрократической структуры для управления

интернационализацией процесса принятия политических решений.

Наряду с этими институциональными последствиями современная глобализация оказывает и

значительное дистрибутивное влияние. В сфере экономики и производства она влечет за

собой новый тип разделения труда, формирующий мировую и национальную модель

относительных победителей и неудачников, исходя из экономической активности во всем

мире. Однако модель экономической стратификации неприменима к другим сферам,

поскольку географические модели мировых путей перемещения капитала, рабочей силы

(arms), людей, распространения загрязнения окружающей среды часто, как указывалось выше,

совершенно различны. Вследствие этого глобализация может углубить существующие в

странах ОЭСР социальные различия, одновременно с этим порождая новые. Различное в

разных странах влияние мировой миграции и загрязнения окружающей среды, похоже,

подтверждает это. К тому же эти дистрибутивные влияния глобализации имеют важные

последствия для внутренней политики и государственной власти, поскольку могут

инициировать появление новых коалиций социальных сил и/или способствовать разрыву

существовавших ранее социальных соглашений. Это очевидно, например, в сфере торговой

политики, в которой традиционные протекционистские коалиции, по-видимому, исчезли,

поскольку социальные силы, которым выгодны более открытые национальные рынки, ста-

новятся более самостоятельными в политическом отношении и более влиятельными, хотя и

необязательно более многочисленными. Кроме того, такого рода дистрибутивные сдвиги

могут способствовать и лежащим в их основе структурным изменениям.

Современная глобализация связана с возрождением государственной власти в развитых

капиталистических странах. Те кумулятивные последствия глобализации, которые

проявляются в этих странах, свидетельствуют о том, что они переживают процесс глубокой

трансформации, в ходе которой их властные полномочия, роли и функции переосмысляются,

перестраиваются и вступают в промежуточную сферу глобализирующих и

регионализирующих систем и структур. Такие метафоры, как «утрата», «сужение» или

«размывание» государственной

523

власти дают иногда искаженное представление об этой перестройке или трансформации.

Действительно, подобного рода язык не позволяет адекватно осмыслить сущность власти и ее

сложные проявления, так как за ним скрывается примитивное представление о власти как об

игре с нулевой суммой. В предыдущих главах было показано, что такое представление

совершенно бесполезно при попытках понять и объяснить то явно противоречивое

положение, в каком оказались развитые капиталистические страны в условиях современной

глобализации. Поскольку в сфере экономики глобализация вызывает перестройку отношений

между государством и рынком, высокоразвитые капиталистические страны и самые разные их

институты оказываются глубоко вовлеченными в сам этот процесс. Экономическая

глобализация совсем необязательно ведет к ослаблению государственной власти; она скорее

изменяет условия, при которых проявляется эта власть. Более того, в других сферах, — таких,

как миграция, экология, культура, — развитые капиталистические страны заняли более

активную позицию, в области же политики взяли на себя ведущую роль в деле колоссального

усиления и институциализации регионального глобального правления. Эти явления не от-

носятся к числу тех, которые могут быть убедительно объяснены с помощью понятий упадка,

размывания или гибели государственной власти per se. Подобного рода метафоры наводят на

(ложную) мысль о том, что государственная власть была якобы гораздо сильнее в предыдущие

эпохи; на самом же деле, как напоминает нам М. Манн, практически со всех точек зрения

государственная власть в высокоразвитых капиталистических странах гораздо мощнее, чем

когда бы то ни было (Mann, 1997)- Но вследствие этого и требования, которые к ней

предъявляются, намного выше. Происходящие в условиях современной глобализации од-

новременно и явное ослабление государственной власти, и расширение сферы ее действия,

которые наблюдается в развитых капиталистических странах, являются симптомами глубокой

структурной трансформации. Нигде это так не очевидно, как в том, что касается

государственного суверенитета и независимости, которые, как было отмечено во Введении,

составляют наиболее существенные элементы современного национального государства.

Есть много серьезных оснований для того, чтобы сомневаться в теоретической и

эмпирической обоснованности утверждений о том, что в условиях современной глобализации

национальные государства как бы уходят в тень. Позиция, которую мы последовательно

отстаивали в этой книге, позволяет нам одинаково критически относиться и к

гиперглобалистам, и к скептикам. Мы стремились подчеркнуть, что, хотя региональные и

глобальные структуры взаимосвязей укрепляются, они влекут за собой сложные и

разнообразные последствия для разных мест. Но при этом мы не стремились доказать, что

суверенитет государства сегодня совершенно разрушен, даже если бы речь шла о таких

сферах, где властные структуры пересекаются и властные полномочия оказываются

разделенными — такое высказывание совершенно исказило бы нашу позицию. Мы же стре-

мились доказать, что существуют обширные области и регионы, для которых характерно

проявление взаимной лояльности, наличие противоречащих друг другу представлений о

правах и обязанностях человека, взаимосвязях правовых и властных структур и т. п., в

которых — особенно это относится к развитым капиталистическим странам — принято

считать, что суверенитет есть абсолютная, неделимая и единственно возможная форма

государственной власти. Модели ре-

524

гионального и глобального изменения трансформируют контекст политического действия,

образуя систему многочисленных центров власти и взаимопересекающихся сфер ее

проявления — поствестфальский порядок (см. гл. 1).

Ни суверенность, ни независимость государств отнюдь не слабеет в результате этих

процессов. Действительно, любая оценка совокупных влияний глобализации должна признать

их крайне дифференцированный характер, поскольку отдельные типы влияний —

институциональные, структурные, дистрибутивные или связанные с процессом принятия

решений — сказываются в разных государствах по-разному. Глобализация, как мы уже

неоднократно подчеркивали, никоим образом не является всего лишь гомогенизирующей

силой. Анализ степени участия в процессах глобализации шести стран, выбранных нами в

качестве объекта нашего исследования и рассматриваемых на всем протяжении данного тру-

да, обнаруживает значительные расхождения между ними — и внутри каждой из основных

сфер глобализации, и во всех сферах, вместе взятых. Более того, влияние глобализации во

многом зависит от положения государства в мировой политической, военной и экономической

иерархии; его внутренних экономических и политических структур; особенностей его

правительства, а также от социеталь-ных стратегий в отношении тех требований

глобализации, которые она предъявляет к конкуренции, управлению и совершенствованию

(Hurrell and Woods, 1995; Keohane and Milner, 1996; Jessop, 1997; Mann, 1997). Происходящая

сейчас трансформация вестфальской системы суверенитета и независимости имеет разные

последствия для разных государств.

Политические сообщества и цивилизации больше не могут быть охарактеризованы как

«обособленные друг от друга миры»; они вовлечены в сложные структуры пересекающихся

сил, отношений и движений, которые по-разному влияют на них. Как мы видели, они,

несомненно, структурированы существующим между ними неравенством и иерархией. Но

даже самые сильные из них, включая самые мощные национальные государства, не остаются

незатронутыми меняющимися моделями региональных и глобальных потоков и структур.

Верно и то, что характер отдельных трансформаций и характер их влияний на отдельные фор-

мы политического сообщества весьма разнообразны. Две иллюстрации — одна из области

законодательства по правам человека, другая — из сферы политики, проводимой в отношении

процентных ставок — покажу, в чем тут суть дела.

В результате тех изменений, которые произошли в процессе развития международного

законодательства по правам человека, индивиды, правительства и неправительственные

организации оказались в новых системах правового регулирования. Международное право

признает силу и принуждение, права и обязанности, которые во многих существенных

отношениях ограничивают принцип государственного суверенитета; теперь суверенитет per se

уже не является автоматической гарантией международной легитимности. Одной из самых

важных сфер в этой связи, несомненно, является законодательство по правам человека и

режимы прав человека; но несомненно и то, что влияние такого законодательства и таких

режимов неодинаково. Хотя международное право постепенно отошло от принципа, согласно

которому государственный суверенитет необходимо отстаивать независимо от того, какие

последствия будет это иметь для индивидов, групп и сообществ, уважение, проявляемое к

автономии субъекта и к широкому спектру прав человека, в разных регионах мира различно.

В Европе сегодня прак-

тически все страны подписали конвенции, согласно которым государства больше не могут

обращаться со своими гражданами так, как им вздумается. Режимы прав человека оказывают

заметное влияние и на внутреннюю и внешнюю политику США — хотя это, конечно, совсем

не означает, что они соблюдаются или применяются неукоснительно. Где-то еще, несмотря на

очевидное, казалось бы, международное правовое регулирование, плюсы и минусы

выбранного политического курса могут привести к совершенно иной расстановке

приоритетов — например, во многих странах к югу от Сахары — таких, как Нигерия. Хотя

там и признали, что требования, предъявляемые от имени межгосударственной системы,

должны быть подчинены требованиям, предъявляемым от имени некой альтернативы,

закладывающей основы такого мирового порядка, при котором неограниченный

государственный суверенитет не является больше верховным принципом, последствия этого

признания остаются весьма неопределенными и разными для разных регионов.

Изменения в международном праве и режимах прав человека посягают на суверенитет

государств, но все-таки не на независимость всех государств, по крайней мере

систематически. De jure легитимность власти может до известной степени измениться, но de

facto независимость государства глубоко ущемлена быть не может — несомненно, вследствие

слабости механизмов применения права. Примером обратного может служить финансовая

глобализация и ее воздействие на макроэкономическую политику. Ибо это пример

радикального влияния глобализации не на суверенитет per se, а на независимость государства.

Финансовая глобализация de jure вообще не ставит под вопрос легитимность той или иной

формы правления, но de facto ограничивает независимость государств в том, что касается

выбора и преследовании ими их собственных политических предпочтений и интересов.

Финансовая глобализация предполагает, что национальные процентные ставки в

значительной степени обусловлены общемировой ситуацией в данной сфере (см. гл. 4)- Хотя

это и трудно себе представить, но в принципе можно было бы объединить процентные ставки,

выраженные в общей валюте, и установить единый стандарт реальных норм прибыли. В

условиях системы фиксированных валютных курсов правительства должны признать

процентную ставку необходимой для поддержания паритета между валютами. При

«плавающих» процентных ставках правительства стран свободны (в пределах рынка) в

выборе своих процентных ставок при условии, что они мирятся с их последствиями —

валютными курсами. Теоретически существование мировых финансовых рынков предлагает

правительствам стран новую альтернативу, так как существование гибких валютных курсов

предполагает ведение самостоятельной валютной политики: страны устанавливают выгодные

для себя процентные ставки, и валютный курс становится гарантией сохранения паритета

между процентными ставками разных стран. Правительства — по крайней мере, стран ОЭСР

— имеют свободный доступ к мировым финансовым рынкам. Даже если они не могут сделать

неограниченный заем при данной процентной ставке, давление на процентные ставки, на-

растающее со стороны делающего заем правительства, гораздо меньше, чем оно могло бы

быть (или было) при отсутствии мировых рынков ценных бумаг.

Таким образом, трудно согласиться с мнением, что финансовая глобализация просто

ограничила независимость национальных государств в каком-то одном

526

направлении; она не привела к простому расширению или сокращению полной независимости

государств или выбора ими того или иного политического курса. Но затраты и выгоды, связанные

с этим выбором, безусловно, изменились. Так, финансовая либерализация заставила правительства

стран больше полагаться на процентные ставки как главный инструмент своей валютной

политики, поскольку манипулирование капиталом, выделение резервных денежных средств, кре-

дитные ограничения и другие рычаги управления становятся менее эффективными и/или более

дорогостоящими инструментами макроэкономической политики. В то же время контроль над

всем, кроме краткосрочных процентных ставок, ослабел, и при политике фиксированного или

регулируемого валютного курса контроль даже над краткосрочными процентными ставками был в

значительной степени продиктован существованием фиксированной валюты и требуемой рынками

надбавкой за риск. Отказ от использования рычагов манипулирования капиталом и масштабы

финансовой глобализации предопределили строгое следование валютным принципам данной

политики и порожденные этим антиинфляционные меры. Эти меры иногда усиливались тем же

путем, каким надбавка за риск в некоторых странах ведет к повышению процентных ставок.

Новую инициативу Европы по созданию единой европейской валюты можно рассматривать, в

частности, как отражение той точки зрения, согласно которой независимая национальная

валютная политика подорвана настолько, что восстановить ее можно только на европейском —

региональном — уровне.

Финансовая глобализация усугубляет некоторые парадоксы национальной экономической

политики. Краткосрочные процентные ставки стали основным инструментом валютной политики,

поскольку контроль за предоставлением кредитов стал менее управляемым, а выделение

резервных денежных средств как эффективный инструмент валютного регулирования открыто

использоваться больше не может. В некоторых аспектах процентные ставки стали играть более

важную роль в экономике: объемы кредитов больше зависят от них, чем от непосредственного

регулирования; либерализация и рост индивидуальных займов увеличили влияние процентных

ставок на семейные бюджеты и на потребление; наконец, большое значение с

макроэкономической точки зрения имело их влияние на валютные курсы, а также на

инвестиционные решения. Однако, хотя правительства стран (не входящих в состав Европейского

валютного союза) могут сохранить формальный суверенитет в том, что касается установления

краткосрочных процентных ставок, пределах, в которых они могут колебаться, жестко ограничены

мировыми рынками. Более того, даже в тех пределах, в каких правительства стран в состоянии

устанавливать эти ставки, влияние изменений процентных ставок стало менее предсказуемым и

контролируемым. Соответственно, порождая изменения в международном праве и режимах прав

человека, финансовая глобализация не обязательно влечет за собой de jure ограничение сувере-

нитета, но она, несомненно, трансформирует режим финансовой независимости национальных

государств, а значит, — и их возможности выбирать и проводить в жизнь свою экономическую

стратегию.

Итак, традиционные представления о государственном суверенитете и независимости

пересматриваются и переосмысляются в рамках изменяющихся процессов и структур

регионального и глобального порядка. Более того, государства заключены в различные сложным

образом пересекающиеся друг с другом поли-

527

тические сферы — те, которые мы ранее определили как многоступенчатое правление. Таким

образом, национальный суверенитет и независимость государства должны пониматься как

включенные в более широкую систему правления, в рамках которой они составляют всего

лишь один ряд принципов, которые наряду с прочими лежат в основе политической власти.

Вестфальская система государственного суверенитета и независимости подвергается

значительной трансформации, по мере того как она меняется в наиболее важных ее аспектах.

Но отсюда вовсе не следует, что эта трансформация носит характер явный или неизменный.

НОВЫЕ ОГРАНИЧЕНИЯ ПОЛИТИКИ? «ЦИВИЛИЗУЮЩАЯ» ИЛИ ДЕМОКРАТИЗИРУЮЩАЯ

ГЛОБАЛИЗАЦИЯ

Если для многих гиперглобалистов современная глобализация ассоциируется с новыми

ограничениями политики и размыванием государственной власти, то мы отстаиваем здесь

точку зрения, критическую по отношению к подобного рода политическому фатализму. Как

было показано в предыдущих главах, современная глобализация не только инициировала или

значительно усилила политизацию множества возникающих проблемных областей; она также

сопровождалась чрезвычайным ростом институциализированных сфер и структур

политической мобилизации, контроля, принятия решений и регулирования, которые функцио-

нируют, невзирая на национальные границы. Это значительно расширяет сферу и

возможности политической деятельности и применения политической власти. В этом смысле

глобализация не выходит — и вряд ли когда-нибудь выходила — за рамки регулирования и

управления. Глобализация означает не столько «конец политики», столько продолжение ее

новыми средствами. Таким образом, перспективы «цивилизующей» и «демократизирующей»

современной глобализации не так мрачны, как это кажется многим. Считать так, однако, не

значит игнорировать глубокие интеллектуальные, институциональные и нормативные

проблемы, которые она ставит перед существующей структурой политических сообществ.

Политические сообщества находятся в состоянии трансформации. Конечно, трансформация

per se — явление не новое. История политических сообществ, как это показано в гл. i,

изобилует изменяющимися формами и структурами, начиная от империй и национальных

государств и кончая появляющимися региональными структурами и организациями,

осуществляющими глобальное правление. Одному из типов трансформации мы уделили

особое внимание в этой книге, а именно — значительному, хотя и неравномерному,

переплетению друг с другом со временем человеческих обществ. Хотя еще Римская империя,

а во второй половине I тыс. Арабский халифат продемонстрировали внушительное

проявление власти над временем и пространством, все более и более регулярно контактиро-

вать друг с другом почти во всех регионах мира человеческие сообщества стали лишь в

последние несколько сот лет и общие судьбы человеческих сообществ переплелись

окончательно. Этот сдвиг, а также его последствия для программы цивилизующей и

демократизирующей глобализации мы и рассмотрим в этом — последнем — разделе

Заключения.

Как неоднократно говорилось на протяжении всей этой книги, мы осознаем сегодня

совокупность изменений в различных социально-экономических сферах, которые

объединяются для образования исключительной по своей широте и ин-

528

тенсивности формы региональных и мировых взаимосвязей. Эта совокупность изменений

содержит ряд преобразований, которые могут быть поняты как глубокие и показательные

структурные трансформации. Они включают в себя эволюцию таких явлений, как режимы прав

человека, которые способствуют тому, что один только суверенитет становится все меньшей и

меньшей гарантией признания того или иного государства легитимным с точки зрения

международного права; интернационализация безопасности и транснационализация огромного

количества программ обороны и снабжения, подразумевающие, в частности, что некоторые

основные системы вооружения производятся на базе комплектующих, изготовленных в

нескольких странах; изменения состояния окружающей среды, прежде всего истощение озонового

слоя и глобальное потепление, которые накладывают все больше ограничений на политику,

проводимую исключительно в интересах того или иного государства; революции в сфере

коммуникационных и информационных технологий, которые резко увеличили эластичность и

интенсивность всевозможных социально-политических структур как внутри государств, так и

между ними; дерегулирование рынков капитала, усилившее власть капитала, финансового и не

только, в тех аспектах, где он связан с трудом и государством.

Все эти весьма значительные изменения способствуют трансформации сущности политического

сообщества и его перспектив. В основе этого лежит рост приграничных и трансграничных

политических проблем и спорных вопросов, которые стирают различия между внутренними и

внешними делами страны, внутренними политическими проблемами и внешними спорными

вопросами, тем, что находится в компетенции суверенного национального государства и тем, что

подлежит международному рассмотрению. Государства и правительства сталкиваются с такими

проблемами, как СПИД, распространение бычьей губчатой энцефалопатии и малярии,

эксплуатация невосстановимых ресурсов, хранение и утилизация ядерных отходов, проблемы

культурных диаспор и распространение оружия массового уничтожения, — иначе говоря, с

такими проблемами, которыми не могут быть однозначно определены в традиционных

политических терминах, т. е. как внутренние или международные. Более того, такие проблемы,

как местонахождение и инвестиционная политика многонациональных корпораций,

регулирование мировых финансовых рынков, развитие Европейского валютного союза и грозящая

налоговой базе отдельных стран опасность, являясь последствиями мирового разделения труда и

отсутствия рычагов манипулирования капиталом, ставят вопрос о дальнейшей эффективности

некоторых традиционных инструментов национальной экономической политики. Действительно,

то, что национальные политические сообщества во всех основных сферах правительственной

политики участвуют в различных региональных и политических процессах, вовлекает их в острые

проблемы трансграничной координации и контроля. В том, что касается эффективного

руководства и ответственности политической власти, понятие политического пространства

больше не связано с национальной территорией, имеющей определенные границы. Увеличение

числа трансграничных проблем ведет к образованию того, что было названо здесь «пе-

ресекающимися сообществами с единой судьбой»; т. е. к положению, при котором судьбы и

перспективы отдельных политических сообществ все больше и больше сливаются друг с другом

(см.: Held, 1995.1996; Archibugi et al., 1998). Сегодня поли-

529

тические сообщества в той или иной степени вовлечены во множество процессов и структур,

которые по-разному их ранжируют и по-разному в них проявляются, разделяя их и вместе с

тем связывая в сложные констелляции. Более того, национальные сообщества, решая такие

проблемы, как регулирование сексуальной жизни, здоровья и состояния окружающей среды,

принимают то или иное решение и выбирают тот или иной политический курс, исходя отнюдь

не из своих собственных интересов; правительства стран устанавливают, что является оп-

равданным и подходящим отнюдь не только для их граждан.

Предположение, что сущность политического сообщества и его возможности можно

объяснить простой ссылкой на национальные структуры и механизмы политической власти,

представляется сегодня, безусловно, анахронизмом. Хотя было бы ошибкой на основании

видимого изменения современных структур взаимосвязей делать вывод, что политические

сообщества сегодня не имеют четкого разделения или географического разграничения, но они

сколько-то времени тому назад были сформированы многочисленными структурами

взаимосвязей и властными системами, а потому и продолжают существовать, будучи более

мощными. Таким образом, возникают вопросы как о судьбе идеи политического сообщества,

так и о соответствующем локусе артикуляции политического блага. Если некто, находящийся

в центре современного политического дискурса, будь то индивид, группа или правительство,

вовлечен во множество взаимопересекающихся сообществ и сфер полномочий, то подлинное

«место обитания» политики и демократии становится очень сложной для разрешения

проблемой.

Наиболее очевидно такое положение дел в Европе, где развитие ЕС породило горячие

дискуссии относительно будущего суверенитета и независимости отдельных национальных

государств. Но эти вопросы важны не только для Европы и для Запада, но и для стран в

других частях света — например, для Японии и Южной Кореи. Эти страны должны осознать

появляющиеся новые проблемы, в частности проблемы, касающиеся СПИДа, миграции и

новых вызовов безопасности, экономическому процветанию и миру во всем мире, которые

распространяются невзирая на государственные границы. Кроме того, страны Восточной

Азии, как показывают последние события, развиваются в контексте растущей взаимо-

связанности основных регионов мира. Эта взаимосвязанность отмечена в целом ряде сфер

человеческой жизни, начиная с прав человека, торговли, финансов и состояния окружающей

среды и кончая проблемами международной преступности. Появляются пересекающиеся

сообщества с единой судьбой, что ведет к возникновению проблем, затрагивающих весь

восточно-азиатский регион. Другими словами, Восточная Азия является непременной

составной частью мирового порядка, и она вовлечена во множество центров власти, которые

формируют и обусловливают ее судьбу.

Глобальные трансформации сильно изменили наше представление о политическом

сообществе и, в частности, наше представление о демократическом политическом сообществе

как о чем-то таком, что нередко разделяется на «внутреннюю» и «внешнюю» сферы

политической жизни. Нетрудно понять, что «качество» демократии определяется тем,

насколько процесс принятия политических решений зависит от граждан данного сообщества.

Ясно и то, что «качество» демократии зависит не только от формального доступа граждан к

сфере публичных отношений и политике, но также и от доступа их к процессу обсуждения и

530

принятия государством тех или иных решений. Сегодня считается общепризнанным, что

«качество» демократии зависит от сложных процессов, посредством которых граждане получают

или не получают доступ к ресурсам и механизмам политической сферы — доступ, который

отражает сложную модель, состоящую из экономических факторов, культурных процессов и

участия в социальной жизни. Однако до сих пор редко еще признают, что характер, форма и

перспективы политических сообществ затемнены различными взаимосвязями между ними. Хотя

ввести у себя национальную демократию стремится все больше стран, мощные силы,

определяющие наше социальное, экономическое, культурное благополучие, а также

благополучное состояние окружающей среды, выходят сегодня за пределы границ национальных

государств. В связи с этим возникают фундаментальные вопросы о смысле демократии и

гражданства.

В современных либеральных демократиях доверие граждан правительству и легитимность

правительственной деятельности зависят от электоральной политики и избирательной урны.

Однако представление об этом доверии как о чем-то таком, что делает государство легитимным, и

об избирательной урне как о механизме, посредством которого граждане как единое целое

периодически предоставляют государству полномочия принимать те или иные законы и

регулировать экономическую и общественную жизнь, становится проблематичным, как только

встает вопрос о природе «релевантного общества». Что такое настоящий электорат и что такое

подлинная сфера юрисдикции,.если речь идет о проведении политики в отношении таких

связанных со здоровьем проблем, как СПИД, наркотики, контроль за ядерными отходами, военная

безопасность, вырубка тропических лесов, положение коренного населения, эксплуатация

невосстановимых ресурсов, нестабильность мировых финансовых рынков, применение генной

инженерии и манипулирование животными и людьми? Национальные границы традиционно

служили тем основанием, по которому индивиды допускались к процессу принятия решений,

затрагивающих их жизнь, и отстранялись от участия в нем; но если многие социально-

экономические процессы и последствия решений, принимаемых по поводу этих процессов,

выходят за пределы государственных границ, то последствия этого оказываются серьезными не

только для таких категорий, как «доверие» и «легитимность», но и для всех важнейших

демократических идей. Под вопросом оказывается природа политического сообщества: какие

границы должны быть очерчены для него в рамках более регионального и глобального порядка?

Кроме того, могут возникнуть вопросы относительно значения представительства (кто кого

должен представлять и на какой основе?) и настоящей формы и сферы политического участия (кто

должен участвовать и каким образом?). Поскольку фундаментальные процессы правления

ускользают от описания их в категориях национального государства, традиционные национальные

решения ключевых вопросов демократической теории и практики кажутся все более ус-

таревающими.

Идея правительства или государства (демократического или не демократического) больше не

может защищаться просто как идея, применимая к отдельному замкнутому политическому

сообществу или национальному государству. Представление о политическом сообществе с единой

судьбой, т. е. идея самоопределяющейся общности, больше не может быть сколько-нибудь

значимым образом определена в рамках границ одного государства-нации. Некоторые из наиболее

зна-

531

чимых сил и процессов, обусловливающих характер жизненных возможностей внутри

политических сообществ, теперь находятся за пределами сферы влияния национальных

государств. Система национальных политических сообществ, разумеется, продолжает

существовать; однако сегодня она осмысляется и переосмысляется в рамках сложных

экономических, организационных, управленческих, правовых и культурных процессов и

структур, которые ограничивают и сдерживают ее эффективность. Если эти процессы и

структуры не признаются и не привносятся в политическую сферу, то они, как правило,

стремятся проигнорировать или как-то обойти традиционные механизмы политической

подотчетности и регулирования. Поскольку «локусом» эффективной политической власти не

может больше признаваться национальное правительство, то эффективная власть

формируется и меняется под влиянием различных сил и факторов на национальном,

региональном и глобальном уровнях, которые и ведут за нее борьбу. Другими словами, мы

должны признать, что политическая власть репозиционируется, реконтекстуализируется и в

значительной степени трансформируется под влиянием роста значимости других, в меньшей

степени территориально обусловленных систем власти. Политическая власть сегодня

занимает промежуточное положение между более сложными системами власти, которые с

течением времени все больше выступают в связи с государственной властью.

Таким образом, мы должны признать, что живем в сложном взаимосвязанном мире, где

обширность и острота проблем (экономических, политических или ин-вайронментальных) и

оказываемое ими влияние заставляют задумываться о том, кому их уместнее адресовать. Если

наиболее мощные геополитические силы не должны решать многие вопросы исключительно в

своих собственных интересах и на основании своей мощи, то современные институты и

механизмы подотчетности должны быть пересмотрены. В самом деле, их переосмысление уже

началось как в практическом, так и теоретическом плане. Более того, можно выделить три

основные школы, которые предлагают три взаимопересекающиеся программы по

регулированию и демократизации современной глобализации. Эти три школы, или три

программы, в обобщенном виде представлены в таблице 3.1.

Предположение о том, что демократизирующую и цивилизационную функцию вынуждает

выполнять глобализацию политическая необходимость, свойственно либеральной

интернационалистской мысли. Для того чтобы избежать глобального экологического кризиса

и управлять распространяющейся социальной, экономической и политической

дестабилизацией, вызванной процессами современной глобализации, «потребуется воспитать

дух сотрудничества, основанного на принципах согласования, прозрачности и

подотчетности... Иной альтернативы, кроме как трудиться вместе и применять коллективную

власть с целью построить более совершенный [демократичный] мир — не существует»

(Commission of Governance, 1995> P- 2, 5). В ключевых вопросах либеральный

интернационализм является нормативной теорией, которая стремится превратить слабую

форму национальной либерал-демократии в модель демократического мирового порядка (I.

Clark, 1989, р. 215)- Такие ее современные сторонники, как Комиссия по глобальному

управлению (Commission on Global Governance), стремятся построить идеал «неограниченной

демократии» на основе системы теоретических взглядов современной либерально-

демократической мысли.

Если либеральный интернационализм подчеркивает реформистский харак-

Таблица 3.1 Цивилизующая и демократизирующая глобализация новейшего времени: краткое содержание трех поли

проектов

Либеральный интернационализм Радикальный республиканизм Космополитическая де

Кто должен

управлять?

Народ через правительства, от-

ветственные международные ор-

Народ через самоуправляемые

сообщества

Народ через сообществ

ации, государства, меж

ганизации и международные ре-

жимы

ные организации, явля

субъектами космополи

Форма глобального

управления?

Полшрхия (polyarchy) — плюра-

листическая фрагментирован-ная

система, разделенный суве-

Демархия (demarchy) — функци-

ональное демократическое прав-

ление, лишенное национального

демократического прав

Гетерархия (heterarchy

)

ленные система правле

ляющаяся субъектом к

ренитет суверенитета литического демократи

Главные исполнитель-

ные институты/инс-

трументы, процессы

демократизации

Ускоряющаяся взаимозависи-

мость, собственный интерес

главных исполнительных инсти-

тутов власти при создании более

демократических/кооперативных

форм глобального прав-

Новые социальные движения,

надвигающиеся глобальные эко-

логические, экономические кри-

зисы и кризисы безопасности

го права Конституцион

институциональная

реконструкция, интенс

глобализации и регион

новые социальные дви

возможные глобальные

ления

Традиции демократи- Либеральная демократическая Прямая демократия, представи- Либеральная демократ

ческой мысли Этика

глобального

теория — плюрализм и протек-

ционистская демократия, социал-

демократический реформизм

«Общие права и разделенная от-

тельная демократия, гражданский

республиканизм, социалис-

тическая демократия

«Гуманное правление»

теория, плюрализм и р

демократия, представи

демократия, гражданск

республиканизм

«Демократическая авто

правления Способ

политической

трасформации

ветственность» Реформа

глобального правления

Альтернативные структуры

глобального правления

Реконструкция глобал

правления

Источник: McGrew, 1997>

P-

254

533

тер преобразования существующих структур мирового правительства, то радикальная программа

— создание альтернативных механизмов мировой социальной, экономической и политической

организации, основанной на определенных республиканских принципах: т. е. самоуправление

сообществ, для которых общественное благо превыше всего (ср.: Burnheim, 1986; Walker, 1988;

Falk, 1995)- Радикальная республиканская программа касается формирования условий, необходи-

мых для того, чтобы дать возможность людям самим контролировать свою жизнь и создавать

сообщества, основанные на идеях равенства, общественного блага и гармонии с природной средой

обитания. В глазах многих радикальных республиканцев агенты изменений должны найтись среди

таких современных (критически настроенных) социальных движений, как движения в защиту

окружающей среды, движения женщин и движения в защиту мира, которые порицают руково-

дителей государств и международных организаций, а также традиционные определения

«политического». Проводя политику сопротивления и одобрения, эти новые социальные движения

играют, как представляется, такую же важную роль в мировой демократизации, какую играли в

борьбе за национальную демократию такие традиционные социальные движения, как профсоюзы.

Эти новые движения вовлекаются в образуемые транснациональные коалиции под знаменами

солидарности в борьбе с грядущими глобальными кризисами в сфере экологии, экономики и

безопасности. В основе этих программ лежит преданность делу достижения социального и

экономического равенства, созданию условий, необходимых для самостоятельного развития, и

образованию самоуправляющихся сообществ. Поощрение и развитие в гражданах чувства

принадлежности к взаимопересекающимся (локальным и глобальным) сообществам,

объединенным интересами и чувствами, составляет основную цель политической деятельности

новых социальных движений, равно как и поиск новых моделей и форм социальной, политической

и экономической организации, совместимых с республиканским принципом самоуправления.

Радикальная республиканская модель представляет собой теорию «глубинной» демократизации и

цивилизации мирового порядка. Это — нормативная теория «гуманного управления», которая

опирается на факт существования множества «сообществ с общей судьбой» и социальных

движений, в отличие от индивидуализма и призывов к рациональному эгоизму, свойственных

либеральному интернационализму.

В третьем, космополитическом, проекте сделана попытка точно определить принципы

подотчетности тех центров и форм власти, которые функционируют сегодня за пределами сферы

демократического контроля, и разработать соответствующие институциональные устройства (см.:

Held, 1995; Linklater, 1998; Archibugi et al., 1998). Согласно этому проекту, в грядущем

тысячелетии каждый гражданин государства должен будет научиться быть «гражданином-

космополитом», т. е. человеком, способным быть посредником между национальными тра-