Хазанов А.М. Социальная история скифов

Подождите немного. Документ загружается.

2. Усиление имущественного и социального неравенства, идеологическое

обособление знати, дальнейшее расслоение среди свободных кочевни-

ков-скифов. Об этом свидетельствуют материалы, приведенные в гл. V. Имен-

но IV веком до н. э. датируется большинство царских курганов. Богатства

скифской аристократии ни до, ни после никогда не достигали таких размеров,

как в это время.

Об углублении разрыва между аристократией и рядовым населением свиде-

тельствуют также данные акрополя Каменского городища. Его знатные обита-

тели жили в каменных домах, обособленно от рядового населения, не занима-

ясь ни земледелием, ни ремеслом, но сохраняя традиции кочевого скотоводства

и уделяя внимание охоте — своего рода спорту [Граков, 1954, стр. 53—57;

Цалкин, 1966, стр. 91—92, 96].

3. Усиление зависимости лесостепного населения, прослеживающееся на

различных археологических материалах. В IV в. до н. э. в лесостепном По-

днепровье появляются погребения степных типов [Граков и Мелюкова, 1954,

стр. 75, 78; Петренко, 1961, стр. 64—65, 82, 96—97; Ильинская, 1966, стр. 152 и

сл.; Ильинская, 1968, стр. 173]. Очевидно, они связаны с продвижением кочев-

ников на север в поисках новых пастбищ, но одновременно свидетельствуют об

усилении давления на земледельцев лесостепи. Едва ли случайно, что Борис-

польские курганы почти сплошь принадлежат воинам, иногда даже воительни-

цам.

Одновременно с расцветом степной Скифии наблюдается некоторый упадок

лесостепи. Многие городища, особенно в Правобережье, прекращают свое су-

ществование, общее число их уменьшается [Петренко, 1961, стр. 59; Мору-

женко, 1968а, стр. 61, 226]. Со второй половины V в. до н. э. сокращается ввоз

античных товаров в Среднее Поднепровье, что отчасти, может быть, было свя-

зано с обеднением зависимых земледельцев [Онайко, 1966, стр. 52]. Курганы

IV в. до н. э. в лесостепи в целом беднее, чем в предшествующее время. Коли-

чество греческого импорта в них меньше, чем в степном Поднепровье [Онайко,

1970, стр. 69]. В то же время отмечается усиление культурного воздействия

степи [Граков и Мелюкова, 1954, стр. 80, 87; Граков, 1954, стр. 150; Петренко,

1961, стр. 83, 96—97]. Вероятно, все это взаимосвязанные явления.

О результатах, может быть, свидетельствуют Сеньковские курганы в Киев-

ской области, оставленные местным земледельческим населением, — невысо-

кие, содержащие бедные женские погребения и безынвентарные мужские [По-

кровська, 1965]. Разительный контраст, особенно в сравнении с расположен-

ными неподалеку и, вероятно, одновременными Бориспольскими курганами,

оставленными завоевателями-степняками.

240

4. Начало городской жизни в Скифии. Геродот (IV, 46) отмечает, что в степной

Скифии не было ни городов, ни укреплений. Но в конце V в. до н. э. возникло Камен-

ское городище на Днепре, по вероятному предположению Б. Н. Гракова столица цар-

ства Атея [Граков, 1971, стр. 31]. Очевидно, оно было главным административным,

ремесленным и торговым центром всей Скифии, и едва ли случайно, что в сравни-

тельной близости от него расположены многие царские курганы. Примечательно так-

же, что Каменское городище существовало тогда, когда прекратили или заканчивали

свое существование крупнейшие городища лесостепной Скифии. По всем основным

показателям: значительным размерам (около 12 кв. км), численности населения, обо-

соблению ремесла (металлургии), наличию особого аппарата управления (акрополь),

сравнительно мощным укреплениям — Каменское городище являлось настоящим го-

родом.

Одновременно с Каменским городищем в степной Скифии существовало еще одно

укрепленное поселение — Белозер-ское городище близ Херсона. По мнению Б. Н.

Гракова, оно являлось перевалочным пунктом на торговом пути из Ольвии в глубь

днепровских степей ([Граков, 1954, стр. 145].

5. Рост торговли с греческими городами Северного Причерноморья и усиление

эллинизации скифской знати. В этомпроцессе существенную роль играла специфика

греческих городов как торгово-ремесленных центров и конъюнктура, сложившаяся на

средиземноморском рынке со второй половины V в. до н. э., особенно с конца его

[Гайдукевич. 1949. стр. 51—53. 64—-70; Блаватский, 1954, стр. 801. После поражения

Афин в Пелопоннесской войне сельское хозяйство Аттики было разорено, а доступ к

средиземноморским хлебным рынкам затруднен. Вывоз хлеба из Северного Причер-

номорья приобрел очень важное значение для обеспечения Афин недостающими про-

дуктами питания, и понтийские греки не только производили его сами, но и увеличили

закупки у местного населения. По свидетельству Демосфена (Dеmosth. adv. Lept., 32),

при Левконе I из Боспора в Афины ежегодно поступало около 400 000 медимнов

(примерно 1 млн. пудов) хлеба.

В результате возросли богатства не только греческих городов на северном побере-

жье Понта, но и скифской кочевой аристократии, которая, вероятно, взяла на себя по-

средническую роль и сама торговала хлебом, полученным от зависимых земледельцев

[Онайко, 1970, стр. 81, 86; Граков

1971, стр., 53; Артамонов, 1972, стр. 62], а также и другими товарами. Несколько

позднее город Танаис, по Страбону (XI, 2, 3), «служил общим торговым местом для

азиатских и европейских кочевников и для приезжающих по озеру (т.е. по Азовскому

морю.— А. X.) из Боспора; первые доставляли

241

рабов, шкуры и разные другие товары кочевников, а другие взамен привозили

на судах платье, вино и прочие предметы, свойственные цивилизованному об-

разу жизни». Но тот же Страбон (VII, 4, 5) отмечает, что еще большим торго-

вым центром для варваров был Пантикапей.

Вместе с тем у скифской знати появилось желание взять в свои руки непо-

средственную торговлю со Средиземноморьем или установить контроль над

ней. Уже с IV в. до н. э. началось давление на Херсонес и Боспорское царство,

особенно сильно сказавшееся в следующий период [Жебелев, 1953, стр. 234;

Граков, 1954, стр. 24—25]. Показательно и письмо, которое Атей отправил де-

мосу города Византия: «Не вредите моим доходам, чтобы мои кобылицы не

пили вашей воды» (Clem. ΑΘ., Strom., V, 5, 31). Подобное же стремление могло

явиться одним из стимулов к экспансии Атея в сторону Балкан.

Курганы скифской знати IV—III вв. до н. э. изобилуют греческими изделия-

ми, в том числе высокохудожественными произведениями искусства из драго-

ценных металлов, выполненными специально на заказ. В скифское искусство

широкой волной хлынули греческие мотивы и сюжеты [Хазанов, Шкурко], а в

скифской аристократической среде уже появились люди, знакомые с греческой

мифологией. Они были потребителями горитов со сценами из жизни Ахилла,

серег с изображением Афины Паллады и других предметов с чисто греческими

сюжетами.

Геродот (IV, 76) еще отмечал, что «скифы (подобно другим варварам) избе-

гают заимствований чужеземных обычаев, притом не только от других народов,

но и в особенности от эллинов». Но в IV в. до н. э. среди приближенных Атея

уже нашлись люди, которые получали удовольствие от игры взятого в плен

знаменитого греческого флейтиста Исмения, и исключением был лишь сам

царь, заявивший, что предпочитает ржание боевого коня (Plul, Reg. et imp.

apophth. Ateas; Plut., De Alex., or. H, 1). «Младоскифы» в среде скифской знати

решительно взяли верх.

Отражением установившейся торговли и усилившихся контактов с греками

является начало чеканки скифской монеты, правда, в очень ограниченном ко-

личестве — в IV в. до н. э. Атеем [Рогалски, 1961; Анохин, 1965, стр. 3 и сл.;

Анохин, 1973; Шелов, 1965], а до него, еще в конце V в. до н. э. или даже еще

раньше, неким Эминаком, возможно скифским царем, неизвестным из других

источников. На монетах Эминака изображена сцена из скифской этногониче-

ской легенды — Геракл, показывающий способ натягивания лука [Карышков-

ский, 1960, стр. 179 и сл.; Сальников, 1960, стр. 85—87]. Впрочем, вопрос об

Эминаке требует большой осторожности. Последний вполне мог быть не

скифским ца-

242

рем, а ольвийским монетарием негреческого происхождения— монеты его не

донативные, а реально обращавшиеся в Ольвии и ее хоре (и, по-видимому,

только в них).

Рядовые кочевники-скифы не извлекали особых выгод от торговли с гре-

ками. Мало коснулось их и начавшееся сближение двух культур. Греческие из-

делия в рядовых погребениях встречаются не так уж часто, а сравнительно де-

шевая чернолаковая посуда иногда имеет следы починки — следовательно, ею

дорожили и ее берегли. Даже амфорная тара использовалась вторично: судя по

сцене, изображенной на золотой пекторали из Толстой могилы, в ней хранили

молоко [Мозолевский,.1972, рис. 161].

Вместе с тем одно негативное последствие усилившихся контактов с гре-

ками бросается в глаза. Фрагменты амфор в IV—III вв. до н. э. встречаются в

степной Скифии повсюду в. гораздо больших количествах, чем прежде. Фраг-

менты амфор, содержавших вино, выпитое «а тризне, находят почти во всех

скифских погребениях, даже самых бедных. Если добавить, что молва о склон-

ности скифов к пьянству и раньше была широко распространена по всему гре-

ческому миру (Her., IV, 84), то приходится констатировать, что в IV в., до н.э.

происходило в полном смысле слова спаивание скифов как много позднее тор-

говцы спаивали индейцев Северной Америки и другие колониальные племена.

В целом интенсификация контактов с греческими городами привела к уг-

лублению социальной и имущественной дифференциации в скифском общест-

ве, что было довольно верно, хотя и в морализующем плане, подмечено Стра-

боном (VII, 3, 7), писавшим: «Надо сказать, что наш образ жизни почти у всех

произвел перемену к худшему, внося роскошь, страсть к удовольствиям и для

удовлетворения этих страстей множество безнравственных средств к обогаще-

нию. Такая испорченность нравов в значительной степени проникла и к варва-

рам, между прочим, и к номадам. Последние со времени знакомства с морем

сразу сделались хуже: стали разбойничать, убивать иностранцев и, вступая в

сношения со многими народами, перенимают от них роскошь и торгашество;

хотя это, по-видимому, и способствует смягчению дикости, однако портит

нравы и на место простодушия... вводит коварство».

6. Усиление центральной власти. Во многом такой вывод вытекает из уже

разобранных особенностей исторического развития Скифии в IV в. до н. э. Ак-

тивная и целенаправленная внешняя политика, рост эксплуатации населения

собственного царства, возникновение столицы городского типа, чеканка собст-

венной монеты, отчасти, вероятно, из престижных соображений,— все это

проявления одной и той же тенденции. Не исключено, что даже установившие-

ся твер-

243

дые маршруты перекочевок были отчасти связаны с регламентирующей дея-

тельностью центральной власти. Во время войны с Дарием у скифов еще со-

хранился какой-то совет, по крайней мере басилевсов. Атей же во всех дошед-

ших до нас источниках действует единолично.

Идеологическим отражением усиления царской власти явились распростра-

нившиеся в скифском искусстве IV в. до н. э. сюжеты на тему ее божественного

происхождения [Граков, 1950а, стр. 12 и сл.]. Поэтому слова Страбона о гос-

подстве Атея над большинством племен Северного Причерноморья вполне за-

служивают доверия.

Разобранные тенденции развития Скифии позволяют обосновать нижний

рубеж исследуемого периода концом V в. до н. э. Именно тогда резко возросла

потребность в северопричерноморском хлебе, и тогда же в Скифии появились

компактные курганные могильники, возникло Каменское городище на Днепре.

Со свойственным ему историческим чутьем Б. Н. Граков верно уловил пере-

ломный момент в социальной истории скифов [Граков, 1954, стр. 24], хотя,

по-видимому, он знаменовал собой не рождение нового государства, а его

кульминацию. И тем более трудно согласиться с теми, кто полагает, что даже в

IV в. до н. э. у скифов государство еще не возникло [Гайдукевич, 1949, стр. 5;

Каллистов, 1949, стр. 149; Артамонов, 1947а, стр. 86—87; Артамонов, 1972,

стр. 66; Черников, 1960, стр. 20—21].

Итак, главными особенностями социального развития Скифии в конце

V—IV в. до н. э. были вовлечение ее привилегированного слоя в мировую тор-

говлю и частично явившееся результатом этого усиление эксплуатации зави-

симого земледельческого населения, а отчасти, возможно, и рядовых кочевни-

ков. Торговля с греками стимулировала также седентаризационные процессы в

кочевой среде. Во всяком случае, скифская аристократия в сложившейся об-

становке едва ли стремилась им воспрепятствовать. Активная внешняя поли-

тика должна была удовлетворить возросшие аппетиты кочевой аристократии и

по возможности сглаживать внутренние противоречия.

Скифское государство и в IV в. до н. э. оставалось раннеклассовым, но дос-

тигшим теперь своего зенита. Дальнейшая судьба подобных государственных

образований, основанных на завоевании и политическом господстве кочевни-

ков над земледельцами, во многом зависит от успешного продолжения экспан-

сионистской политики или же от способности кочевой аристократии стать гос-

подствующим классом земледельческого населения.

Для Скифии IV в. до н. э. оба пути не были исключены. Имеются даже ос-

нования полагать, что развитие совершалось по обоим из них. Войны Атея го-

ворят сами за себя.

244

В то же время развитие седентаризации и появление скифских погребений на

территории лесостепи, возможно, указывают на второй путь. Правда, он был

затруднен тем, что зависимые племена лесостепи в своем внутреннем развитии

еще не вышли за пределы эпохи классообразования. Это не препятствовало

установлению даннических отношений, но мешало их эволюции в более раз-

витые формы эксплуатации. Может быть, одна из причин упорного стремления

скифов продвинуться на Балканы как раз и объясняется тем, что население их

по уровню своего развития превосходило земледельцев лесостепной зоны

Восточной Европы. Но соотношение сил в Восточной Европе менялось уже не

в пользу скифов.

339 год до н. э., вероятно, был годом наивысшего могущества Второго

Скифского царства, и он же ознаменовал начало его заката. Война с Филиппом

Македонским, вызвавшая такой интерес у древних (Trog., Prol., IX; Just., IX, 1,

9; IX, 2, 1 — 16; IX, 3, 1—3; Aesc h., In Сtesyph., § 128; Strabo, VII, 3, 18; Plut,

Reg. et imp. apophth. Ateas; Luc, Macrob., 10; Ого s., III, 13, 4—7) и современных

авторов [Kaerst, 1896; Nicorescu, 1925; Блаватская, 1948; Блаватская, 1952;

Анохин, 1965; Шелов, 1965; Шелов, 1972], окончилась победой отца Алексан-

дра. Совсем немного не дожив до ста лет, Атей пал в битве.

Иногда полагают, что Скифское царство распалось с его гибелью [Блават-

ский. 1964, стр. 99; Анохин, 1973, стр. 41]. Однако особых оснований для та-

кого предположения нет. Многие царские курганы (Чертомлык, Куль-Оба,

Александропольский, Краснокутский) датируются послеатеевским временем

— концом IV — первой половиной III в. до н. э. [Брашинский, 1965, стр. 99 и

сл.]

, продолжая традиции предшествующего времени и одновременно свиде-

тельствуя о том, что продолжали существовать породившие их социальные

причины. Не прекратилась жизнь и на поселениях Западной Скифии [Мелюко-

ва, 1971, стр. 53—54; Мелюкова, 1975]. Правда, античные авторы почти ничего

не сообщают о Скифии этого времени, но по вполне понятной причине — все

их внимание было привлечено грандиозной борьбой греко-македонского мира

с державой Ахеменидов.

Когда же в 331 г. до н. э. [Жебелев, 1953, стр. 46] наместник Александра во

Фракии, Зопирион, «не желая оставаться в бездействии», вторгся в Скифию и

осадил Ольвию, он потерпел сокрушительное поражение от скифов и сам сло-

жил голову (Just., XII, 1, 4; XII, 2, 16; XXXVII, 3, 2; Macrob., Saturn., I, 11, 33;

Оr о s., III, 18, 1, 4; ср.: Curt, Χ, 2, 44).

Гибель Второго Скифского царства произошла позднее, вероятно, где-то во

второй половине III в. до н. э., когда с

245

запада усилился натиск кельтов и фракийцев, а с востока в решительное на-

ступление перешли сарматы, уже ранее оказывавшие давление на Скифию и

постепенно захватывавшие ее восточные территории. Теперь они, «сделавшись

сильнее, опустошили значительную часть Скифии и, поголовно истребляя по-

бежденных, превратили большую часть страны в пустыню» (D i о d., II, 43,

7).

Роль зависимых племен лесостепи в этих событиях неизвестна, но нетруд-

но предположить, что, подвергаясь все более сильной эксплуатации, они отпа-

ли при первой же благоприятной ситуации. М. И. Ростовцев был совершенно

прав, отмечая, что Приднепровье и Прибужье, хотя и были под властью ски-

фов, но скифскими не сделались. Они, как и раньше, жили своей самобытной и

чуждой скифскому укладу жизнью [Ростовцев, 1918, стр. 76]

. Может быть их

отпадение способствовало поражению скифов. Начиная с III в. до н. э. истори-

ческие судьбы степной и лесостепной зон Северного Причерноморья разо-

шлись на много веков. Даже материальная культура их населения быстро ут-

ратила общие черты. А в степи как символичное отражение всех этих событий

и конца гегемонии кочевников в скифском обществе прекратилось сооружение

царских курганов.

Позднейшая история Скифии связана с преобладанием в ней осед-

ло-земледельческого и даже городского элемента и поэтому, строго говоря,

выходит за рамки моей темы. И если я коснусь ее, то лишь постольку, по-

скольку она связана с дальнейшей эволюцией кочевого общества и его ко-

нечной судьбой.

Скифия в последние века до нашей эры и первые века

нашей эры

Основная тенденция многовекового экономического и социального развития

скифского общества отражена в истории его взаимоотношений с греческими

государствами Северного Причерноморья. При этом бросается в глаза одно, на

первый взгляд парадоксальное обстоятельство: чем сильнее оно было охвачено

эллинизацией, тем враждебнее становились отношения с греками.

В конце VII—V в. до н. э. отношения были по преимуществу мирными.

Торговля в основном велась с земледельцами лесостепи, и кочевники активно в

нее не вмешивались. Оседание их происходило лишь в ближайшем окружении

греческих городов. В IV—III вв. до н. э. кочевники уже выступали в роли тор-

говых посредников, и одновременно у них появилось стремление поставить

торговлю под свой контроль. Седентаризация протекала более интен-

сивно, а отношения

246

с греками явно ухудшились. В последние века до нашей эры — первые века

нашей эры, когда кочевое скотоводство в ослабленной и утратившей большую

часть своей территории Скифии уступало »первенство земледелию, они дос-

тигли апогея враждебности. Греческие города Северного Причерноморья стали

казаться скифам ненужными соперниками в торговле со Средиземноморьем, а

перспектива захвата их хоры открывала дополнительные возможности для

развития земледелия в скифской среде. В то же время упадок греческих поли-

сов, особенно заметно сказавшийся со II в. до н.э., делал борьбу с ними даже

для ослабленной Скифии вполне осуществимой.

Политическая история поздней и позднейшей Скифии изучена достаточно

хорошо, конечно, насколько это позволяют источники. Поэтому нет смысла

останавливаться на ней подробно. Важнее подчеркнуть различия между Ски-

фией конца V — первой половины III в. до н. э. и Скифией последних веков до

нашей эры — первых веков нашей эры, между Скифией Атея и его ближайших

преемников и Скифией Скилура, Палака и Фарзоя.

За сто с небольшим лет, истекших после гибели Атея, экономические и со-

циальные условия в Скифии изменились очень сильно. Страбон (VII, 4, 5) от-

мечает существование двух Малых Скифии, очевидно названных так по срав-

нению с Большой Скифией эпохи Атея [Граков, 1954, стр. 25].

Одна Малая Скифия находилась за Тирасом и Петром — в Добрудже (Di od.,

XIX; 73; Ρ s. -Scymn., 756; Ρlin., NH, IV, 41; IV, 44). «Из-за того что множество

людей из Малой Скифии переправлялось через Тирас и Истр и поселялось в той

стране, значительная часть Фракии была также названа Малой Скифией, тем

более что фракийцы уступили пришельцам, отчасти подчиняясь силе, отчасти

из-за плохой земли, так как большая часть страны болотиста» (S trab о, VII, 4, 5)

. От остальной Скифии Малая Скифия за Дунаем была отрезана гетами и раз-

вивалась самостоятельно. Скифское население Добруджи, очевидно, всегда со-

ставляло меньшинство среди местных племен [Мелюкова, 1965; Шелов, 1965,

стр. 28 и сл.]. Во многих районах Западного Причерноморья скифы жили впе-

ремежку с фракийцами. Аполлоний Родосский (Argon., IV, 320) упоминает близ

устьев Истра «смешанных с фракийцами скифов».

Вместе с тем эпиграфические памятники [Карышковский, 1971, стр. 51], че-

канка с конца III по начало I в. до н. э. собственной монеты [Gerasimov, 1938,

стр. 213; Герасимов, 1953, стр. 53 и сл.; Canarache, 1950, стр. 213; Мирчев, 1961,

стр. 132; Карышковский, 1962, стр. 55 и сл.; Фролова, 1964, стр. 50 и сл.], имена

царей на этих монетах, иранский характер которых был установлен срав-

нительно давно [Орешни-

247

ков, 1915, стр. 9—10] и подтвержден в одном исследовании 50-х годов, нако-

нец, общеполитическая обстановка в данном районе свидетельствуют о суще-

ствовании в Добрудже государства, управлявшегося царями скифского проис-

хождения.

Земледельческий характер этого государства проявляется достаточно отчет-

ливо. На монетах царя Канита в отличие от его великих предшественников

изображен не Геракл, натягивающий лук, а колос пшеницы. Плиний (NH, IV,

44) отмечает, что скифы Добруджи занимаются хлебопашеством и имеют свои

города (см. также: S te ν h. В y γ., s. v. Αθνμδ ΄ίζζαλ). Итак, бывшие кочевники,

точнее, их знать сохранили власть над земледельческим населением, но при

этом забросили кочевой образ жизни, став господствующим классом земле-

дельцев или слившись с прежним. Какая-то часть кочевых скифов до конца

прошла по одному из путей, наметившихся уже во времена Атея.

Развитие второй Малой Скифии, охватывавшей Крым и Нижнее Поднепро-

вье, происходило более сложными путями.

Не позднее конца III — начала II в. до н. э. после ряда военных поражений и

сарматского вторжения возможности кочевого хозяйства на оставшейся у ски-

фов территории оказались резко ограниченными. Степные кочевья были утра-

чены или находились под угрозой сарматских набегов. Оседание на землю

приобрело массовый характер, причем на Нижнем Днепре новые поселения

иногда основывались на месте поселений, селищ или зимников предшествую-

щего времени Погребова, 1958, стр. 215; Елагина, 1958, стр. 54; Вязь-мiтiна,

1962, стр. 228; Археологiя, Української PCP, 1971, Т. П, стр. 215—244]. Значи-

тельное увеличение оседлого скифского населения прослеживается также в За-

падном Крыму. В то же время становятся малочисленными курганы. Может

быть, за номадами осталась только Таврическая степь — район не очень боль-

шой и далеко не богатый по своим природным условиям [Шульц, 1971, стр.

129].

Много спорят о том, принадлежали ли новые поселения исконным земле-

дельцам или перешедшим к земледелию кочевникам, был ли отток населения

из причерноморских степей в Крым и если был, то за счет кого и каким образом

[Артамонов, 1948а, стр. 56 и сл.; Дашевская, 1958, стр. 270— 271; Дашевская,

1971а, стр. 153; Елагина, 1958, стр. 53—54; Вязьмiтiна, 1962, стр. 227—228;

Вязьмитина, 1972, стр. 3; Щеглов, 1968, стр. 339; Щеглов, 1970, стр. 24; Граков,

1971, стр. 72 и сл.]. Учитывая историческую обстановку, однозначные ответы

на эти вопросы кажутся маловероятными. Что случилось с кочевника-

ми-скифами после сарматского нашествия? Одни были просто истреблены (по

Диодору, даже все целиком, но это маловероятно); другие могли быть инкор-

248

порированы в состав сарматских племен — явление, распространенное у ко-

чевников чрезвычайно широко; третьи, вероятно, осели в нижнеднепровских

поселениях. В последние века до нашей эры — первые века нашей эры число

нижнеднепровских городищ заметно увеличивается. Их известно не менее 16, а

кроме них существовали неукрепленные селища. Сомнительно, чтобы это

могло произойти только за счет роста населения редких поселений предшест-

вующего периода. Наконец, четвертые могли отступить в Крым и в даль-

нейшем осесть на землю уже там. Вероятно, под давлением общей обстановки

оседали на землю и кочевники Крыма.

Седентаризационный процесс в Крыму обладал некоторой спецификой по

сравнению с тем, что происходило на Нижнем Днепре. Скифы не только ос-

ваивали целинные земли, но и стремились захватить издавна обрабатываемую

и окультуренную греками территорию вместе с находившимися на ней посе-

лениями [Щеглов, 1968, стр. 339; Щеглов, 1970, стр. 19 и сл.; Дашевская,

1971а, стр. 151 и сл.]. Позднее, в VIII—IX вв. н. э., аналогичный путь развития

в известной мере повторили в Крыму болгары и еще позднее, в XVI—XVIII

вв.— крымские татары [Якобсон, 1973, стр. 37—38, 142—143].

К концу II в. до н. э. Скифия в какой-то мере смогла оправиться от потрясе-

ний предшествующего времени. Но она вышла из них совершенно обновлен-

ной, став по преимуществу земледельческой страной. Поэтому Скифское цар-

ство в Крыму, в которое, по-видимому входило и Нижнее По-днепровье, я на-

зываю Третьим Скифским царством.

Н. Г. Елагина правильно предположила, что, сдав позиции на внешнеполи-

тической арене, скифские правители пытались поправить дела за счет внут-

ренних ресурсов, а межэтнический метод эксплуатации в поздней Скифии ус-

тупил место эксплуатации внутри собственного общества [Елагина, 1958, стр.

52, 57]. Неизвестно, насколько преобладал в ней политически все еще сохра-

нявшийся кочевой элемент. Скифские цари могли быть отпрысками прежней

династии, могли ими и не быть. Главное в том, что они перестали быть выра-

зителями интересов только кочевой аристократии— теперь они строили города

и опорные пункты (Strabо, VII, 4, 7), в которых жили сами и жила их знать, и в

расположенных здесь же гробницах, а не в открытой степи они находили свой

последний покой. Мавзолей Неаполя скифского, очевидно, усыпальница цар-

ской семьи или рода. Но только отдельные черты погребального обряда в нем

намекают на уходящие в прошлое кочевые традиции [Погребова, 1961, стр.

179—180]. Переход к земледелию и городской жизни открыл новые возмож-

ности эллинизации скифской культуры, которая теперь ощущалась значитель-

но сильнее, чем раньше.

249