Хантингтон С. и Гаррисон Л. (ред.) Культура Имеет Значение. Каким образом ценности способствуют общественному прогрессу.Антология

Подождите немного. Документ загружается.

том, каким образом крепкие семейные узы (например, в Юж-

ной Италии и на Сицилии) стимулируют высокий уровень

коррупции

. Истоки данной теории восходят к Платону, ко-

торый отмечал, что близкие отношения в семье, особенно

между родителями и детьми, заставляют ее членов руководст-

воваться родственными предпочтениями, то есть практико-

вать непотизм. По мнению Банфилда, уровень коррупции за-

висит от прочности семейных ценностей, включающих выра-

женное чувство долга.

Схема “целей и средств”

Согласно теории Мертона, коррупция есть такая разно-

видность социального поведения, которая формируется под

давлением общества и выражается в нарушении установлен-

ных норм. Этот автор подчеркивает, что социальная система

задает культурные цели, к которым стремятся индивиды, а

также устанавливает средства для достижения этих целей —

институциализированные нормы. Используя формулировку

Мертона, тех, кто стремится к цели, применяя лишь социаль-

но оправданные средства, можно назвать конформистами.

Но социальная система заставляет добиваться высоких дохо-

дов или общественного признания также и тех, чьи возмож-

ности — в силу расовой принадлежности, национальности,

отсутствия необходимых навыков, недостатка капитала —

оказываются ограниченными. Рынок социальных достиже-

ний организован так, что ему всегда присуще несоответствие

между спросом (целями и ценностями) и предложением

(средствами). Следовательно, многие из тех, кто довольно ра-

но осознает ограниченность своих возможностей в этой гон-

ке, отвергнут общие правила игры и попытаются добиться ус-

пеха недозволенными (“творческими” или преступными) ме-

тодами. С помощью предложенной Мертоном аналитической

основы удается объяснить всевозможные разновидности от-

клоняющегося поведения, причем как среди низших классов,

так и среди различных этнических групп Америки. Подоб-

ные обобщения собраны Даниэлем Беллом

Из теории Мертона следует, что культурам, которые ори-

нтируются на экономический успех, но при этом игнориру-

^принцип равенства возможностей, присущ более высо-

^ий уровень коррупции. Эта гипотеза подтверждается дан-

ными WVS за 1990-1993 годы, также обнаруживающими

Сеймур Мартин Липсет, Габриэль Салман Ленц

Коррупция, культура и рынки

наличие подмеченной связи между культурной мотивацией и

коррупцией. Крайние случаи тоже вполне вписываются в

предлагаемую аналитическую основу. Чем беднее страны,

культуры которых нацелены на успех, тем более они кор-

румпированы. Например, в России, Южной Корее и Турции,

согласно упомянутым опросам, личный успех ценится выше,

чем в других местах. Эти же страны — в ряду самых коррум-

пированных.

И, наоборот, в соответствии с теорией Мертона, в странах,

где значимость успеха не слишком подчеркивается, а гражда-

не пользуются равными возможностями, коррупция не осо-

бенно распространена. В данном смысле показательны Дания,

Швеция и Норвегия. Эти государства, если верить используе-

мой нами шкале, наименее ценят личные достижения и в то

же время наименее коррумпированы. По-видимому, здесь схе-

ма “целей и средств” проявляет себя довольно слабо.

Скандинавский феномен порождается особыми взаимоот-

ношениями между мотивацией успеха и структурно диффе-

ренцированным доступом к социальным возможностям. К на-

шему удивлению, ориентация на достижения весьма прочно —

но негативно — коррелирует со среднедушевым доходом. Это

предполагает наличие следующей закономерности: чем богаче

страна, тем меньше проявляет себя культурная нацеленность

на успех. Подобные результаты могут показаться противореча-

щими выдвинутой Вебером теории культуры. Следует, однако,

иметь в виду, что, занимаясь влиянием религиозных ценностей

на экономическое развитие, Вебер отмечал снижение позитив-

ного воздействия протестантизма по мере повышения эконо-

мической эффективности. Отсюда можно сделать следующий

вывод: хотя нынешние богатые страны некогда превозносили

личный успех, после достижения изобилия их граждане вдох-

новляются, как отмечает Джон Адаме, ценностями, не имею-

щими отношения к работе, то есть черпаемыми из литературы,

музыки, искусства. Пользуясь терминологией Рональда Ингл-

харта, можно сказать, что они становятся постматериалиста-

ми

. С другой стороны, элиты и средние классы некоторых

развивающихся государств, реагируя на ущербность своего

экономического положения, способны вырабатывать более

высокие принципы экономической мотивации.

Для проверки изложенных гипотез был использован мно-

жественный регрессивный анализ, в ходе которого данные

всемирного опроса по изучению ценностей за 1990 год и по-

казатели, характеризующие отношение к коррупции, рассма-

тривались в качестве зависимых переменных. Как отмечалось

выше, Мертон полагал, что язва коррупции поражает в пер-

вую очередь те страны, в которых четко выраженная ориента-

ция на личный успех сочетается с недостаточным доступом к

средствам достижения этого успеха. На деле эта взаимосвязь

действительно сильна и статистически значима. Изменение

показателя, отражающего ориентацию национальной культу-

ры наличное преуспеяние, всего на 1,1 пункта (при стандарт-

ной девиации от 1 до 5) ассоциируется с изменением корруп-

ционного рейтинга страны на половину пункта. Эвристичес-

кая ценность предложенной модели довольно высока,

поскольку связь двух этих переменных сохраняется даже в

случае их сопоставления с иными факторами.

Целый ряд методик определяет степень доступности эконо-

мических ресурсов и уровень экономической свободы. Мы в

основном опираемся на Индекс экономический свободы

(Index of Economic Freedom — IEF),

в 1997 году обнародован-

ный

“Wall Street Journal”

и организацией

“Heritage

Foundation”.

Оперируя пятибалльной шкалой от 1 (“свобода

отсутствует”) до 5 (“абсолютная свобода”), рассматриваемый

индекс отражает степень поддержки, оказываемой властями

свободному рынку. Оценка производится на основании не-

скольких показателей, среди которых право владеть собствен-

ностью, право зарабатывать себе на жизнь, право вести собст-

венное дело, право инвестировать заработанные средства, право

осуществлять внешнюю торговлю, право свободно действовать

на рынке. В случае использования регрессивного анализа изме-

нение Индекса экономической свободы на 0,75 пункта (стан-

дартная девиация) ассоциируется с изменением коррупцион-

ного рейтинга страны на 1,5 пункта.

Подобно

IEF,

показатели среднедушевого дохода также

могут свидетельствовать о доступности экономических ре-

сурсов и даже о степени удовлетворения экономических по-

требностей населения. Иными словами, наличие столь проч-

ной связи между размерами среднедушевого дохода и корруп-

цией является дополнительным подтверждением гипотезы

Мертона, согласно которой доступность институциональных

средств достижения желаемых целей снижает уровень кор-

Рупции. В сочетании с Индексом экономической свободы

1997 года и показателями среднедушевого дохода, данная мо-

объясняет многие проявления коррупции. Взаимосвязь

157

156

Сеймур Мартин Jluncem, Габриэль Салман Ленц

Коррупция, культура и рынки

ориентации на успех и коррупции остается прочной и в тех

случаях, когда мы соотносим ее с другими элементами — на-

пример, со среднедушевым доходом, удельной долей протес-

тантов среди населения или былой принадлежностью бри-

танской короне. Данный факт говорит о том, что здесь также

подмечены важные закономерности.

Аморальная семейственность

Согласно второй линии рассуждений, тянущейся от Плато-

на к Банфилду, коррупция по большей части есть проявление

партикуляризма: в пораженных ею системах помогают, в том

числе и ресурсами, лишь тем, по отношению к кому имеются

личные обязательства. В первую очередь в этот круг входят

члены семьи, а также родственники и близкие друзья. Наибо-

лее видимым ее проявлением становится непотизм. Личная

лояльность была весьма сильна в докапиталистических, фео-

дальных обществах. По мнению Вебера, принцип лояльности

и рынок несовместимы друг с другом. Антитезой партикуля-

ризму выступает универсализм, то есть применение ко всем

одного и того же стандарта. Рыночные нормы универсальны;

следовательно, “чистый” капитализм поддерживается универ-

салистскими ценностями.

Две с половиной тысячи лет назад Платон утверждал, что

семейные узы (в особенности складывающиеся между родите-

лями и детьми) представляют собой главный фактор социаль-

ной самоидентификации

. По его мнению, для создания эга-

литарного, коммунистического общества придется разрушить

саму семью. С рождения дети должны воспитываться в обще-

ственных учреждениях, не зная родителей. Разумеется, Пла-

тон отнюдь не думал, что общество, лишенное семейных свя-

зей, будет прочным, но его обращение к указанной теме пока-

зывает, какую социальную значимость он приписывал семье.

Пытаясь осмыслить подъем капитализма в протестант-

ских культурах, Вебер отмечал, что в доиндустриальных ка-

толических обществах господствовали коммунитарные нор-

мы, требовавшие от социума, семьи и господствующих клас-

сов помощи наименее удачливым. По его мнению, такого

рода ценности препятствовали появлению рационально регу-

лируемой рыночной экономики. И напротив, индивидуализм

и опора на собственные силы более благотворны для капита- |

листического накопления. Кальвинизм и протестантские

секты поощряли именно такое поведение. Они верили, что

Бог помогает тем, кто способен помочь себе сам. Как указы-

вал Вебер, “величайшим достижением... этических и аскети-

ческих протестантских сект явилось то, что они смогли по-

колебать основы патриархальной семьи”

. По наблюдению

Лоуренса Харрисона, “большие семьи способствуют выжива-

нию, но препятствуют развитию”

. Солидарность, ограни-

ченная рамками патриархальной семьи, и враждебность к

“чужакам” из других семей, деревень или племен, замыкают

культуру в своих собственных рамках.

Изучая Южную Италию, Эдвард Банфилд еще более углу-

бил этот анализ. Им было выдвинуто понятие “аморальной

семейственности”, которое обозначает культуру, испытыва-

ющую недостаток коммунитарных ценностей, но при этом

поощряющую семейные узы. Он пишет: “В обществе амо-

ральной семейственности никто не станет заботиться о груп-

повых или общинных интересах, не имея на то корыстных

причин”

. Здесь почти нет лояльности к “большому сообще-

ству” или уважения к поведенческим нормам, требующим

помогать ближним. Иными словами, такого рода семействен-

ность аморальна, она порождает коррупцию и стимулирует

отход от универсальных этических установок. По ее логике,

хорошо все то, что работает на тебя и твою семью. Крайнее

проявление аморальной семейственности — мафия. Факти-

чески Банфилд утверждает, что за коррупцией в Южной Ита-

лии и в других сопоставимых с нею традиционных обществах

стоят те же силы, которые взращивают мафию.

Проведенный в 1990 году Всемирный опрос по изучению

ценностей, а также статистика Мирового банка предостави-

ли данные, с помощью которых можно разработать “шкалу

семейственности”. Делается это с помощью трех показате-

лей. Первый отражает уровень безоговорочного почитания

родителей. Он определяется процентом людей, согласных с

той точкой зрения, что родителей надо уважать и любить, не-

смотря на все их просчеты и промахи. В качестве второго по-

казателя выступает процент людей, полагающих, что разводы

недопустимы. Третий, предлагаемый Мировым банком, сви-

детельствует о среднем количестве детей на одну женщину.

Страны, занимающие лидирующее положение на данной

Шкале, оказываются, как правило, среди наиболее коррум-

пированных. Это касается большинства азиатских госу-

дарств, известных прочностью своих семейных уз. С другой

159

158

Сеймур Мартин Липсет, Габриэль Салман Лещ

Коррупция, культура и рынки

стороны, скандинавы, которых трудно упрекнуть в избытке

семейственности, почти не страдают от коррупции. “Шкала

семейственности” и Индекс восприятия коррупции тесно

коррелируют друг с другом. Данная связь остается в силе при

сопоставлении со среднедушевым доходом. Модель, включа-

ющая в себя “шкалу семейственности”, замеры ориентации

на личный успех и покупательную способность населения,

многое объясняет в вариативности Индекса восприятия кор-

рупции.

Короче говоря, предпринятый здесь анализ подтверждает

тезис об “аморальной семейственности”. В другой модели

мы добавляли к перечню рассматриваемых переменных долю

протестантов в обществе. Трисман доказал, что данный пока-

затель напрямую связан с отношением общества к корруп-

ции. Подобные результаты позволяют интерпретировать се-

мейственность в качестве посредующей переменной между

религией и коррупцией. Другими словами, протестантизм

снижает уровень коррупции, поскольку связан с индивидуа-

листическими, несемейными отношениями.

Религия, культура и коррупция

Выше мы продемонстрировали, что культурные перемен-

ные позволяют объяснять и предсказывать уровень коррупции

в том или ином социуме. Но чем обусловлена сама культура?

Всестороннее рассмотрение этого непростого вопроса выхо-

дит за пределы данной статьи. Можно, однако, констатировать

единодушие специалистов в том, что религиозная составляю-

щая является важным фактором в рамках любой, даже секу-

лярной, культуры. Страны, где преобладает протестантизм,

менее коррумпированы, нежели все остальные. Протестант-

ский религиозный этос более располагает к законопослушно-

му поведению. Протестанты, особенно члены сект, считают,

что преодоление греха — дело личной ответственности, в то

время как прочие христианские конфессии, в особенности ка-

толицизм, подчеркивают изначальную слабость человека, его

беззащитность перед грехом и вытекающую отсюда потреб-

ность в прощающем и окормляющем попечении церкви. Като-

лическая, англиканская и православные церкви более терпи-

мы к человеческим порокам, поскольку их духовенство избав-

ляет верующих от тягот ответственности. Естественными

следствиями такого положения дел оказываются большее сни-

схождение к грешникам и уверенность в том, что святость —

почти недостижимый идеал.

С другой стороны, сектантский, евангелический этос по-

ощряет абсолютные ценности, прежде всего в сфере морали.

Он вынуждает верующих настаивать на торжестве добродете-

ли и сводить к минимуму (а то и полностью уничтожать) вли-

яние дурных людей и порочных социальных установлений.

Протестанты склонны видеть в социальной и политической

жизни моральную драму, борьбу Бога и дьявола, в которой не

может быть компромиссов.

Протестанты бережно сохраняют важные элементы еван-

гелической традиции. Большинство деноминаций рассчиты-

вают на то, что дети членов общины также станут привер-

женцами протестантизма, как только достигнут сознательно-

го возраста. Некоторые настаивают на обращении (“новом

рождении”) как свидетельстве истинной веры. Хорошая ре-

путация в подобных группах основывается на добродетель-

ной жизни в соответствии с предписаниями, которые порой

весьма конкретны и детализированы. В некоторых странах

наиболее аскетические ответвления протестантизма поддер-

живают меры, направленные на запрет или ограничение ал-

коголя и азартных игр.

Протестантизм прочно связан с восприятием коррупции.

Данное взаимоотношение, немного ослабевая, остается суще-

ственным и в том случае, если его сопоставляют со среднеду-

шевым доходом. Это позволяет нам предположить, что рас-

сматриваемая зависимость, по крайней мере, на четверть,

обусловлена более высокими доходами или экономическими

успехами протестантов. С другой стороны, отсюда следует,

что на оставшиеся три четверти отношение протестантизма к

коррупции мотивируется культурными факторами.

Исследование отношений между нашей шкалой достиже-

ний и процентом протестантов в стране поддерживает пред-

положение о том, что нынешние протестанты все меньше за-

ботятся о личном успехе. Хотя Вебер подчеркивал, что ори-

ентация на личные достижения присуща им в большей

степени, нежели католикам или прочим традиционалистам,

это, скорее всего, уже не соответствует действительности. Те-

перь, когда большинство протестантских стран стали богаты-

и, появились основания для предположения о том, что их

Ценностный фокус изменился. Шкала достижений негативно

Коррелирует с долей протестантов среди населения конкрет-

161

160

Сеймур Мартин Sluncem, Габриэль Салман Ленц

Коррупция, культура и рынки

ной страны; иными словами, чем больше протестантов, тем

менее заметна ориентация на личное преуспеяние. Вероятно,

именно поэтому уровень коррупции в протестантских стра-

нах в сопоставлении с католическими должен быть ниже.

По логике Мертона, присущий богатым обществам широ-

кий доступ к институциональным ресурсам (в данном случае

речь идет об экономических ресурсах) также снижает уровень

коррупции в протестантских странах, которые в основном и

являются наиболее преуспевающими. Правительства католи-

ческих государств склонны вмешиваться в экономику и огра-

ничивать экономическую свободу, в то время как протестант-

ские страны, за незначительными исключениями (Скандина-

вия), более ориентированы на свободный рынок. Как и

следовало ожидать, Индекс экономической свободы позитив-

но коррелирует с протестантизмом: чем больше в обществе

протестантов, тем шире свобода.

Наконец, тезис Банфилда об “аморальной семейственнос-

ти” предлагает еще одно основательное объяснение того, по-

чему католические страны более подвержены коррупции, не-

жели протестантские. Общепризнанно, что католический мир

поощряет коммунитарные и семейные ценности, в то время

как протестантский опирается на индивидуализм и самодо-

статочность. Данные опросов WVS поддерживают данный вы-

вод; именно таким образом шкала семейственности коррели-

рует с протестантизмом. Как отмечалось выше, семействен-

ность (или недостаток таковой) оказывается главной

посредующей переменной между протестантизмом и корруп-

цией.

Демократия и коррупция

Что еще, помимо повышения производительности и мо-

дернизации, позволяет эффективно бороться с коррупцией?

В поисках ответа обратимся к рассуждениям Вебера, касаю-

щимся влияния политически открытого общества на ограни-

чение государственной власти. Демократия, означающая на-

личие политической оппозиции, свободной печати и незави-

симых судов, располагает немалым потенциалом для

подавления коррупции. Стремясь к победе на выборах, оппо-

зиционные партии заинтересованы в изобличении коррупци-

онеров в правительстве. При демократическом режиме та

правящая партия, которая неспособна к самореформирова-

нию, теряет власть. В однопартийных системах подобные

стимулы отсутствуют. Михаил Горбачев, будучи коммунис-

том-реформатором, по меньше мере дважды публично жало-

вался на собственную недооценку пороков однопартийной

системы. Разумеется, как коммунист он не мог отстаивать по-

литический плюрализм, поэтому ему приходилось убеждать

советскую прессу и интеллигенцию взять на себя роль оппо-

зиции, изобличающей недостатки.

Отставка в 1999 году членов Европейской комиссии, ко-

торой предшествовали обвинения во взяточничестве, кумов-

стве и злоупотреблениях властью, также свидетельствует об

“очистительных” эффектах демократии. Демократически

избранный Европейский парламент — пестрая комбинация

политических партий, национальных, региональных и груп-

повых интересов — развернул наступление против “среди-

земноморской [коррупционной] практики, исходящей из

южной, католической Европы”

, в которой уличались евро-

пейские комиссары. Победа представительного института

“отметила радикальный сдвиг во властной системе: от никем

не избираемой Комиссии — к всенародно избираемому Ев-

ропейскому парламенту”

Исследование взаимоотношений между коррупцией и де-

мократией подкрепляет эти гипотезы. Данные, касающиеся

демократии, привлекаются из ежегодного отчета о состоянии

политических прав и гражданских свобод, подготавливаемо-

го

“Freedom House”

Предлагаемая здесь шкала от 1 (наи-

более свободные) до 7 (наименее свободные) состоит из двух

частей. Первая, посвященная политическим правам, форми-

руется с помощью ответов на следующие вопросы: Избира-

ются ли исполнительные и законодательные органы в ходе

свободных и справедливых выборов? Обладают ли граждане

правом на создание альтернативных политических партий и

прочих организаций? Велика ли степень поддержки оппози-

ции и не испытывает ли она каких-либо ограничений в своей

Деятельности? Вторая шкала затрагивает гражданские свобо-

ды и фиксирует степень независимости средств массовой ин-

формации, свободы слова и собраний, равенства перед зако-

ном, доступа к независимой и справедливой судебной власти,

защиты от политического террора, необоснованного тюрем-

ного заключения, и так далее.

Совокупный индекс, сочетающий обе шкалы, составляет-

ся с 1978 года. Он обнаруживает прочную корреляцию с опи-

163

162

Сеймур Мартин Яипсет, Габриэль Салман Ленц

Коррупция, культура и рынки

санным выше Индексом восприятия коррупции. При регрес-

сивном анализе комбинированный индекс демократии сохра-

няет устойчивость при сопоставлении со среднедушевым до-

ходом. Вместе с тем в ходе этого процесса нестандартный

коэффициент наполовину теряет свою ценность и, если в де-

ло вступают иные ключевые факторы, становится несущест-

венным. Такое положение вещей позволяет предположить,

что, по меньшей мере, на 50 процентов негативная корреля-

ция между демократией и коррупцией обусловлена тем фак-

том, что демократии являются наиболее процветающими

странами (то есть предоставляют своим гражданам макси-

мально равные возможности).

Хотя средний показатель, исчисленный по методике

“Freedom House”, не связан с коррупцией непосредственно,

Трисман выяснил, что продолжительность демократического

этапа в развитии той или иной страны влияет на восприятие

коррупции. Иначе говоря, демократия позволяет предвидеть

степень коррумпированности нации. Имеются также свиде-

тельства того, что состояние гражданских свобод, и в особен-

ности обеспечение правовой стабильности с помощью незави-

симых судов, более важно, чем состояние политических прав.

Заключение

Возникновению развитых экономических систем способ-

ствовали превознесение рациональности, уменьшение разме-

ра семьи, социальная мобильность и универсализм — элемен-

ты, которые характеризуют модернизм в противопоставлении

традиционализму. В идеале данный процесс был отмечен

упадком семейственности и отказом от партикуляристских

подходов к взаимопомощи, сдерживавших развитие рыноч-

ных отношений. Вслед за крушением систем социальной

стратификации феодального типа, которые делали упор на

долге и лояльности, начался подъем новых ценностей, более

соответствовавших рыночным отношениям.

Присущее азиатским странам акцентирование групповой

ответственности, прежде всего в отношении семьи, в Японии,

разумеется, более заметное, чем в Америке или Европе, влечет

за собой высокий уровень коррупции. Согласно подсчетам

“Transparency International”, коррупционные показатели на-

иболее крупных восточно-азиатских стран значительно пре-

вышают средние. Япония остается здесь примечательным ис-

ключением. Эту страну вообще отличает крайне низкий уро-

вень преступности. Анализ японского феномена свидетельст-

вует, что законы и правила нарушаются здесь значительно ре-

же именно потому, что подобное поведение порочит семью

(или другую микрогруппу) и бесчестит самого нарушителя.

Вместе с тем на высших уровнях власти и бизнеса коррупция

довольно велика. По данным Индекса восприятия коррупции

1998 года, Япония занимает двадцать пятое место в мире, на-

ходясь позади таких стран, как Чили, Португалия, Ботсвана и

Испания, и лишь ненамного опережая Коста-Рику, Бельгию,

Малайзию, Намибию, Тайвань и Тунис.

Бывшие коммунистические страны, за исключением Вен-

грии и Чехии, пребывают во второй части “коррупционного”

списка. Всем им, хотя и в различной степени, присуще соче-

тание семейственности, государственнического коммунита-

ризма, иерархической религиозной культуры (католической

или православной) и партийного партикуляризма, при ком-

мунизме порождавшего небывалый расцвет коррупции. Кро-

ме того, почти все они крайне бедны.

В данной публикации мы сосредоточились на двух теориях

коррупции — на схеме “целей и средств” Мертона и концеп-

ции семейственности Банфшща. Проблемы, вскрытые этими

учеными, — неадекватность средств, применяемых для предус-

тановленных социальных целей, и партикуляристские нормы,

присущие семье, — продолжают влиять на поведение целых

народов. Если рациональные рыночные ценности и законность

смогут восторжествовать в самых отсталых и бывших коммуни-

стических странах, то уровень коррупции здесь заметно пони-

зится. Именно это произошло в свое время с тремя ныне благо-

получными, вполне рыночными и довольно законопослушны-

ми обществами — с Гонконгом, Тайванем и Сингапуром.

Примечания

Arnold J. Heidenheimer. Political Corruption: Readings in Comparative

Analysis (New Brunswick, N.J.: Transaction, 1978), p. 3.

Transparency International. "TI Press Release: 1998 Corruption

Perceptions Index". Berlin, 22 September 1998.

World Values Study Group, "World Values Survey Code Book", ICPSR

60 (Ann Arbor, Midi., August, 1994).

Paolo Mauro. "The Effects of Corruption on Growth, Investment, and

°vernment Expenditure: A Cross-Country Analysis", in Corruption and the

165

164

Сеймур Мартин Jluncem, Габриэль Салман Ленц

Global Economy, ed. Kimberly Ann Elliot (Washington, D.C.: Institute for

International Economics, 1997), p. 91. См. также: Paolo Mauro, "Corruption

and Growth", Quarterly Journal of Economics 110, no. 3 (1995). См. обстоя-

тельный обзор литературы по данной теме: Alberto Ades and Rafael Di

Telia, "The Causes and Consequences of Corruption", IDS Bulletin 27, no. 2

(1996): 6-10.

Mauro. "Effects", p. 94.

Andrei Shleifer and Robert W. Vishny. "Corruption", Quarterly Journal of

Economics 109, no. 3 (1993): 599-317.

Sanjeev Gupta, Hamid Davoodi, Rosa Alonso-Terme. "Does Corruption

Affect Income Inequality and Poverty?" IMF Working Papers 98/76

(Washington, D.C.: International Monetary Fund, 1998).

Daniel Treisman, The Causes of Corruption; A Cross-National Study

(forthcoming, 1998), pp. 22-23.

Данные, подтверждающие наличие взаимосвязи между демократи-

ей и экономическим развитием, см. в работах: Seymour Martin Lipset,

Political Man (Garden City, N.Y: Doubleday, 1960); Treisman, Causes of

Corruption.

Treisman. Causes of Corruption, p. 6.

Harry Ekstein. Division and Cohesion in Democracy: Study of Norway

(Princeton: Princeton University Press, 1966), p. 265.

Robert K. Merton. Social Theory and Social Structure (1957; reprint,

New York: Free Press, 1968), pp. 246-248.

Edward Banfield. The Moral Basis of a Backward Society (Chicago: Free

Press, 1958).

Daniel Bell. "Crime As an American Way of Life",

Antioch Review,

Summer 1953, pp. 31-154.

Ronald Inglehart. The Silent Revolution: Changing Values and Political

Styles Among Western Publics (Princeton: Princeton University Press, 1977);

Inglehart, Modernization and Postmodernization (Princeton: Princeton

University Press, 1997).

Plato. Republic (Indianapolis: Hackett, 1992), chap. 5.

Max Weber, The Religion of China (New York: Macmillan, 1951), p. 237.

Lawrence E. Harrison. Underdevelopment Is a State of Mind: The Latin

American Case (Cambridge: Center for International Affairs, Harvard

University; Lanham, Md.: University Press of America, 1985), p. 7.

Banfield. Moral Basis, p. 85.

"A Message for Europe". Economist, 20 March 1999, p. 15. В данной

публикации журнал высказывает надежду, что в результате реформы

Европейский союз усвоит “нравы, присущие Северной Европе”.

"Earthquake in Europe". Financial Times, 20 March 1999, p. 10

Freedom House. Freedom in the World: The Annual Survey of Political

Rights and Civil Liberties, 1996-1997 (New York: Freedom House, 1997).

III. Антропологические дебаты

166

Традиционные верования и практики...

Роберт Эджертон

Традиционные верования и прак-

тики: действительно ли одни луч-

ше, чем другие?

Тем, на кого ежедневно обрушиваются заголовки ново-

стей, повествующих об уличной преступности, экологичес-

ком кризисе, бездомных, насилии над детьми, распростране-

нии наркотиков и СПИДа, политических дрязгах, навряд ли

покажется странной идея о том, что поступки, совершаемые

людьми, иногда вредят как им самим, так и их ближним. Уро-

вень этого вреда фиксируется в опросах, “замеряющих”

сравнительное качество жизни в различных городах США.

То же самое практикуется и в соседних странах.

Таким же образом принято сравнивать политические сис-

темы. Многих людей, видимо, обеспокоили бы релятивист-

ские утверждения, согласно которым политические системы

Ирака, гитлеровской Германии или Кампучии времен “крас-

ных кхмеров” были (или поныне остаются) столь же естест-

венными для народов этих стран, как, например, демократия

для граждан Норвегии, Канады или Швейцарии. Кто-то с

большим недоверием отнесется и к встречающемуся в совре-

менной антропологии тезису, гласящему, что не существует

никаких научных оснований для оценки социальной практи-

ки иного общества. Интересно, что сюда включают, напри-

мер, человеческие жертвоприношения, геноцид, пытки как

метод дознания. Наиболее прочно культурный релятивизм

обосновался именно в антропологии.

Подобные взгляды проистекают из убеждения в том, что

“примитивные” общества были гораздо гармоничнее совре-

менных. Нищета, страх, одиночество, болезни и преждевре-

менная смерть хорошо известны в городских гетто и среди

бездомных в Соединенных Штатах, а также в черных приго-

родах Южной Африки, голодающих деревнях Судана, трущо-

бах Бразилии, подвергнутых “этническим чисткам” районах

Балкан. Принято считать, что люди в таких местах являются

несчастными жертвами различных видов социального, куль-

турного, экологического давления, включая нерадение прави-

тельств, расизм, коррупцию, этнические, религиозные и поли-

тические конфликты, а также экономическую эксплуатацию.

Однако многие видные антропологи, а также представите-

ли иных дисциплин полагают, что для человеческого сущест-

вования такие условия неестественны. По их мнению, в исто-

рической перспективе обитатели маленьких, гомогенных об-

щин жили (и продолжают жить) более гармонично и

счастливо. Не только в массовой культуре, но и в научном мы-

шлении довольно прочно укрепилась уверенность в том, что

примитивные общества лучше современных, что “дикари” на

самом деле были “благородными”, что в прошлом жизнь на-

поминала идиллию, что раньше людям был присущ дух “брат-

ства”, ныне безвозвратно утраченный.

Счастливый дикарь

С этой точки зрения человеческие беды выступают резуль-

татом социального расслоения, этнического или религиозно-

го раскола, классового конфликта или иного противоречия

интересов, отличающего крупные социумы и, в первую оче-

редь, государства-нации. С другой стороны, культуры более

мелких и более простых обществ формировались под влия-

нием стабильного окружения; поэтому их образ жизни обес-

печивал населению таких общественных систем больше гар-

монии и счастья. Антрополог Роберт Фоке, например, до-

вольно красочно описывает палеолитическое общество

охотников, используя следующие выражения: “его отличала

идеальная сбалансированность всех наших видовых характе-

ристик, включая разум, воображение, чувства; то была гармо-

ния, сегодня потерянная” (Fox, 1990, р. 3). Когда же находи-

лось маленькое общество, не знавшее подобной гармонии,

социологи зачастую видели в этом результат нездоровых

культурных контактов, вызванных экономическими транс-

формациями и урбанизацией. Как и культурный релятивизм,

эта идея была известна западной мысли издавна (Nisbet,

1973; Shaw, 1985).

Роберт Редфилд, опубликовав в 1947 году свою типологию

сельских и городских культур, освятил данный подход высо-

ким авторитетом антропологической науки. Мысль о том, что

города — прибежище преступности, смуты и разнообразных

человеческих страданий, а сельские общины — обитель гар-

169

монии, восходит еще к Аристофану, Тациту и Ветхому заве-

ту. В XIX столетии она нашла понимание и поддержку у та-

ких влиятельных фигур, как Фердинанд Теннис, Генри Мейн,

Фюстель де Куланж, Эмиль Дюркгейм и Макс Вебер. Другие

ученые также внесли вклад в обеспечение консенсуса по по-

воду того, что моральная и эмоциональная вовлеченность,

личное соучастие, социальная спаянность и временная преем-

ственность, характеризовавшие сельские общества, не смогли

пережить переход к городской жизни, в которой доминируют

социальная дезорганизация и личностная патология.

В XX веке противопоставление сельской “общины” и го-

родского “общества” стало одной из фундаментальных идей

западной мысли. Она приобрела популярность не только сре-

ди философов, политологов, социологов, психиатров, теоло-

гов, романистов, поэтов, но и у образованной публики в це-

лом. Здесь уместно сослаться на мнение Киркпатрика Сейла,

который, отбиваясь от критиков его недавней книги “Завое-

вание рая” (посвященной покорению европейцами коренно-

го населения Америки), решительно настаивал на том, что

“примитивные общины”, в отличие от культур Европы, были

значительно более “гармоничными, миролюбивыми, мягки-

ми и удовлетворенными собой” (Sale, 1991).

Действительно, одни сельские общества предстают перед

нами вполне гармоничными, но зато о других этого сказать

нельзя. Среди антропологов распространено убеждение в том,

что свойственные людям традиционные верования и практи-

ки — их культура и социальные институты — обязательно

должны играть позитивную роль в их жизни, а иначе они про-

сто отомрут. Исходя из этого, часто утверждается, что такие

явления, как каннибализм, пытки, детоубийство, кровная

месть, колдовство, женское обрезание, церемониальное изна-

силование, охота за черепами и так далее могут выполнять

весьма полезные функции в практикующих их обществах.

Находясь под впечатлением от мудрости биологической эво-

люции, создавшей такие чудесные адаптивные механизмы,

как, скажем, защитная окраска или перья, ученые предполо-

жили, что культурная эволюция также направлялась своеоб-

разным естественным отбором, сохранявшим полезные для

людей традиционные верования и практики. Таким образом,

обнаружив общество, лишенное позитивной системы убежде-

ний или благотворных институтов, специалисты предполага-

ли, что причина подобной ущербности должна лежать в па-

губном влиянии других людей — колониальных властей, сол-

дат, миссионеров или торговцев, которые побывали на сцене

еще до того, как туда прибыли антропологи.

Частота, с какой в небольших обществах воспроизводились

не способствующие адаптации практики, нам просто неизвест-

на, поскольку этнографические исследования крайне редко за-

трагивают подобную тему. Если кому-то придет в голову сде-

лать произвольную выборку из огромного числа этнографиче-

ских монографий, то этот человек, так же как и я, без труда

обнаружит, что лишь немногие из них анализируют разруши-

тельные последствия того или иного верования или обычая.

Вместо этого в тех редких случаях, когда странным, иррацио-

нальным, неэффективным или даже явно опасным практикам

вообще уделяется внимание, их считают вполне адаптивными

и рассматривают так, будто они служат какой-то благой цели.

Даже самые крайние формы уродования пениса — разрезы,

выводящие наружу семенные каналы, бичевание его стеблями

колючей травы или ветками кустарника — как правило, не

считаются этнографической литературой иррациональными,

неприемлемыми, неадаптивными обычаями. Напротив, в них

пытаются найти позитивное социальное, культурное или пси-

хологическое содержание (Cawte, Djagamara, and Barren, 1966;

Favazza, 1987).

Рационализируя адаптивность

Совокупное воздействие релятивистских концепций не

прошло бесследно. Целые поколения этнографов воспитыва-

лись на том, что традиционное верование или веками практи-

куемый обычай неизбежно должны иметь прочное социаль-

ное или культурное обоснование. Если подобные явления су-

ществуют, следовательно, они для чего-то нужны; такую

предпосылку явно или неявно разделяло большинство специ-

алистов, описывающих жизнь людей в маленьких традицион-

ных обществах.

Однако подобные взгляды были близки далеко не всем.

Некоторые экологически ориентированные этнографы под-

вергли полезность (адаптивность) архаичных институтов и

ерований скрупулезной и всесторонней оценке. Хорошим

примером здесь выступает этнографический портрет племе-

ни себей из Уганды, сделанный Уолтером Голдшмидтом. Рас-

смотрев случаи относительно позитивной социальной и куль-

Традиционные верования и практики...

Роберт Эджертон

171

170

турной адаптации, наблюдавшиеся в этом племени в послед,

ние десятилетия, автор описывает сбои в приспособлении,

обращая особое внимание на “неумение данного народа за-

ложить основы устойчивого социального порядка, а также

неспособность сориентировать общество на релевантный на-

бор моральных принципов” (Goldschmidt, 1976, р. 353). Да-

лее он исследует социальные и экономические причины,

приведшие к упомянутым провалам.

Еще один исследователь, Клаус-Фридрих Кох, занимался

племенем джале, которое в середине 1960-х годов, до того,

как внешние влияния изменили его образ жизни, проживало

в горах Ириана. Он пришел к выводу, что конфликты и смер-

тоубийства исключительно распространены среди предста-

вителей этой народности из-за того, что бытующие у них ме-

тоды разрешения конфликтов “весьма немногочисленны и

крайне неэффективны” (Koch, 1974, р. 159). Другие ученые,

и среди них К.Р. Холлпайк, отмечали наличие столь же па-

губной практики и в иных социумах (Hallpike, 1972, 1986).

Вместе с тем даже экологически ориентированная этногра-

фия уделяла подобному неумению приспосабливаться лишь

поверхностное внимание. Вместо этого упор обычно делался

на выявление адаптивной связи между экономической дея-

тельностью и внешним окружением.

Когда в этнографических работах обсуждаются практиче-

ские выгоды или издержки какого-то верования или институ-

циональной практики, результатом, как правило, оказывают-

ся резюме в духе доктора Панглоса*. Подготавливая свою

классическую монографию об индейцах навахо, Клайд Клак-

хохн и Доротея Лейтон пришли к выводу, что вера этого пле-

мени в существование среди них ведьм сеяла страх, вела к на-

силию, а иногда обрекала невинных людей на мучения. Но,

несмотря на это, упомянутые авторы заявляли, что вера в

колдовство “поддерживала общественные устои”, поскольку

позволяла навахо вымещать агрессию в отношении друзей и

родственников на ведьмах. Более того, по словам ученых, та-

кие верования мешали богатым и могущественным обзавес-

тись слишком большой властью и, в целом, предотвращали

общественно опасные деяния (Kluckhohn and Leighton, 1962,

* Панглос — нарицательный персонаж из повести Вольтера “Кан-

дид”, безграничный оптимист, постоянно повторявший: “все к лучше-

му в этом лучшем из возможных миров”. — Прим. пер.

р. 240). Клакхохн и Лейтон оставляют без внимания вопрос

о том, почему для достижения столь благих целей нужно бы-

ло обрекать индейцев на муки, когда в других общественных

системах имелись иные, более мягкие, способы преодоления

тех же самых конфликтов.

И в этом упомянутые авторы не одиноки. В большинстве

своем этнографы склонны согласиться с психологом Дональ-

дом Кэмпбеллом, который, отстаивая тезис о практической

пользе традиционных верований или обычаев, писал, что ка-

кими бы “причудливыми” они ни были, в них всегда можно

найти “адаптивный смысл” (Campbell, 1975, р. 1104). Другие

поддерживают Марвина Харриса, согласно которому нет ни

малейшей необходимости признавать верования или прак-

тики способствующими адаптации, так как уже не раз было

продемонстрировано, что социокультурным системам “в ос-

новном, или даже исключительно” присущи сугубо полезные

характеристики (Harris, 1960, р. 601). И утверждение о том,

что культуры всегда должны быть адаптивными, и положе-

ние, согласно которому наличие в атрибутах культуры прак-

тического смысла не нуждается в доказательствах, опровер-

гаются многочисленными фактами. За пределами экономиче-

ской сферы столь широкое распространение исключительно

адаптивных свойств первобытных культур так и не было до-

казано (Edgerton, 1992).

Рассматриваемый вопрос интересен не только для антро-

пологов. Этнографические данные важны для каждого, кто

желает понять, почему социумы, включая наш собственный,

не всегда функционируют достаточно эффективно. Нельзя

отрицать, что некоторые патриархальные общества на самом

деле были и остаются относительно гармоничными, но жизнь

в крошечных и примитивных коллективах отнюдь не избав-

лена от разочарований и страданий. И хотя объемы данной

статьи не позволяют мне доказать это утверждение, факт ос-

тается фактом: зачастую одни небольшие популяции оказы-

вались неспособными реагировать на изменения внешней

среды, а другие постоянно переживали апатию, конфликты,

страх, голод и отчаяние. Третьи же погружались во внутрен-

ние распри, разрушающие их. Тем не менее, преобладает

убеждение, согласно которому маленькие общественные си-

стемы лучше приспосабливаются к требованиям среды, чем

наш социум. Возможно, с какими-то из них дело обстоит

именно так, но чрезмерно обобщать здесь не стоит.

Традиционные верования и практики.

173

172

Роберт Эджертон