Гуревич А. Культура и общество средневековой Европы глазами современников

Подождите немного. Документ загружается.

LXXXVII). Следовательно, оно враждебно Богу, природе и человеку.

Как мотивируют авторы „примеров" эту ненависть? Грех ростовщичества представляется чрезвычайно

тяжким и особенно трудно искупаемым потому, что нет другого греха, который когда-нибудь не отдыхал

бы; прелюбодеи, развратники, убийцы, лжесвидетели, богохульники устают от своих грехов, между тем

как ростовщичество действует непрерывно. Даже когда сам ростовщик спит, его дело бодрствует, и он

продолжает получать наживу

. Господь заповедал добывать хлеб насущный в поте лица, тогда как

ростовщик наживается, не трудясь, и тем самым идет против Бога (DM, II: 8). Любой человек

воздерживается от работы в праздничные дни, тогда как „волы ростовщика", то есть деньги, всегда

трудятся, оскорбляя Бога и святых. В силу этого справедливо, что поскольку ростовщик грешит без

конца, то и посмертные его муки должны быть бесконечны (ТЕ, 306). Процентщики грешат против

природы, желая, чтобы динарии порождали динарии, подобно тому как скот рождает скот. Торгуя

ожиданием денег, то есть временем, ростовщик нарушает всеобщий закон, следовательно, он - вор, ибо

время есть достояние всех

творений. Он продает свет дня и покой ночи, а потому не должен обладать тем, что продал, а именно,

вечным светом и покоем (ТЕ, 304), и понапрасну читают „Requiem" за упокой души того, кто, вечно

наживаясь, не давал покоя ни ночи, ни празднику (ТЕ, 15).

Когда умирает богач, говорит Одо из Черитона, звери образуют процессию, - такие процессии

изображаются на стенах церквей: свиньи, волки и прочие твари несут крест и свечи; господин

Беренгарий, то есть медведь, служит мессу; лев с другими зверями пируют. Неужели благодаря реву

стольких животных душа ростовщика или грабителя рыцаря доберется до небес? Чем больше звери

празднуют, тем сильнее бесы мучают душу грешника (Hervieux, 319). Эта ссылка проповедника на изо-

браженные в храмах 'шутовские заупокойные мессы весьма показательна. Не менее показательно и

упоминание имени Беренгария. Изображенные в этой сцене звери - персонажи широко популярных в

народе басен о животных. В другом своем „примере" Одо именует дьявола Ре-нальдом (Рейнеке-лис), а

ростовщика - Изенгримом (Hervieux, 324), опять-таки активизируя фольклорный фонд своих

слушателей. Фольклор, изобразительное искусство и проповедь идут здесь рука об руку.

Таким образом, ростовщик- враг Бога и природы, посягающий на все законы и самое время. Все, с чем

он соприкасается, заражено его греховностью. Когда один ростовщик отдал свои деньги на хранение в

монастырь и келарь убрал их в тот же сундук, в котором хранились монастырские деньги, последние

исчезли. Сундук был заперт, замок на месте, воровство исключено, - не иначе, как деньги ростовщика

пожрали деньги монахов! (DM, II: 34). - Одна из бесчисленных овеществленных метафор, к которым, как

мы уже убедились ранее, столь охотно прибегает тот тип сознания, который породил „примеры".

Материя, в глазах этих людей, не бескачественна, но обладает моральными свойствами, и отнюдь не

безразлично, как нажита та или иная сумма денег. В зависимости от способа их приобретенья деньги

могут быть дурными или добрыми. Доказательство: некий паломник плыл по морю в Аккон, к святому

Иакову, и оказавшаяся на борту корабля обезьяна украла его кошелек и, забравшись на мачту, стала

вынимать из него монеты и обнюхивать их, одни с отвращением выбрасывая в море, другие убирая

назад. Когда, наконец, паломник вновь завладел своею мошной, он уяснил, что все деньги,

приобретенные посредством обмана паломников, обезьяна выбросила, а остальные деньги, которые

достались ему по наследству, сохранила. Святой Иаков не желает, чтобы к его алтарю принесли не-

праведно нажитые деньги (Greven, N 102; ТЕ, N306).

Земное благополучие ростовщиков обманчиво. Зарабатывая все новые деньги, они только копят

проклятье для своей души. Поле некоего ростовщика осталось неповрежденным, тогда как весь урожай

у соседей был побит градом, и он в радости заявил священнику, что жизнь его заслужила одобрение.

Но священник отвечал: „Не в том дело, просто у тебя много друзей в собрании бесов, вот ты и избежал

бури" (ТЕ, 70). Подобно этому, ростовщик, долгое время находившийся под отлучением, похвалялся

перед другими прихожанами, со смехом демонстрируя свое тол-

стое брюхо: „Видите, как меня истощили проклятья священников". Несчастный не понимал, замечает

Этьен де Бурбон, что Господь откармливает его подобно свинье в жертву вечной смерти (ЕВ, 302).

Тяжесть грехов ростовщика такова, что на похоронах одного из них выяснилось, что соседи,

намеревавшиеся отнести его тело на кладбище, сколько ни пытались, не в силах были его поднять.

Нашелся мудрый старец, который поведал присутствующим об обычае, заведенном в этом городе:

когда умирает человек, к месту погребения его должны сопровождать те, кто принадлежит к той же

должности или роду занятий, что и покойник: священники и клирики хоронят священника или клирика,

купцы -купца, мясники - мясника и т.д. Тогда пригласили четверых ростовщиков, которые

беспрепятственно подняли тело и доставили его к месту погребения, - бесы не допустили того, чтобы их

слугу несли другие люди, помимо его собратьев (Crane, N 178)

. В других случаях священники попросту

отказывались хоронить денежных наживал в освященной земле. Один благочестивый священник

заявил, что такой человек заслуживает лишь „ослиного погребения", и, чтобы отделаться от настояний

друзей покойного, предложил положить его тело на осла и посмотреть, какова воля божья: „Куда осел

отнесет его, там и похороним". Водрузили труп на осла, и тот, никуда не сворачивая, вывез его из

города и сбросил в навозную кучу под виселицей (Crane, N 177). „Скотскому погребению" предали и

растерзанный бесами труп ростовщицы, душу которой они отправили в ад в самый момент ее смерти

(DM, XI: 41).

Алчность ростовщика поистине безгранична. Процентщик из Меца при смерти просил жену положить

ему в могилу кошелек с деньгами. Она пыталась сделать это втайне от других, но кто-то вскрыл могилу

и нашел в ней двух жаб. Одна вынимала монеты из кошелька, а другая вкладывала их в сердце

покойника (DM, XI: 39. Ср. Crane, N 168). Клирик Вальтер скопил много денег, но, лежа на смертном

одре, ничего не оставил за упокой души. В час его смерти кельнский каноник имел видение: Вальтер

считал монеты, сложенные кучкой, а по другую сторону стола черт в облике эфиопа тщательнейшим

образом проверял его подсчеты. Вальтер при этом частенько прятал монеты в своей одежде, и после

того как все деньги были сосчитаны, эфиоп радостно захлопал в ладоши: „Вальтер утаил более дюжины

марок!" (DM, XI: 43). В том же диоцезе известный ростовщичеством рыцарь Теодорих во время болезни

постоянно^ двигал зубами, и, когда слуги спросили его, что он ест, Теодорих ответил: „Монеты жую".

Бесы вкладывали их ему в рот (DM, XI: 42). Точно так же бесы в аду засовывали раскаленные счетные

камушки в рот другому ростовщику, душу которого они ковали железными молотами (Crane, N 173), а

руки ростовщицы, которая умерла без покаяния, продолжали двигаться, будто она считала деньги, -

ими двигал черт, и лишь экзор-цизм привел к тому, что труп успокоился (DM, XI: 40). Тело умершего без

покаяния кельнского каноника Годефрида, алчного до денег, один священник видел лежащим на

наковальне, и его приятель, „епископ иудеев" Иаков, молотом расплющивал его, превращая в монету.

„Кара вполне согласуется с виной", - замечает Цезарий Гейстербахский (DM, XI: 44).

Сознание ростовщиков полностью поглощено мыслью о деньгах. Они нерят в их всесилие. Когда

умирал один богатый ростовщик, он всячески старался уговорить свою душу не покидать его, посулив

ей хорошую на-i раду, но, убедившись в том, что не может удержать ее даже обещанием молота,

серебра и прочих мирских радостей, пришел в гнев и послал ее к бесам в ад (Crane, N 170). Впрочем, и

без подобного напутствия души денежных людей отправляются в ад немедленно после их смерти.

Монахи получили у ростовщика большую сумму денег, обещая похоронить его в церкви. Наутро после

похорон, когда монахи стояли на ранней молитве, ростовщик восстал из могилы и, схватив подсвечник,

„как безумный" напал на них, поранив кое-кого и всех обратив в бегство. „Эти божьи враги и предатели

взяли мои деньги, - завывал он, - и обещали мне спасение, и вот обманут я и обречен на вечную

смерть". После этого удивительного происшествия тело ростовщика было найдено за городом в поле.

Попытка вернуть его на прежнее место ни к чему не привела, так как труп вновь оказался выброшенным

из храма божьего (Crane, N 176).

Ростовщик - слуга дьявола. Когда к ростовщику, жившему поблизости от Майнца, явился дьявол - дело

было в 1284 году - и, отняв у него сперва все ценные залоги и одежды, заявил, что теперь намерен

разорвать на куски его самого, ростовщик взмолился: „Ты же знаешь, как долго я был твоим слугою,

негоже так меня огорчать". Он пытался выговорить себе отсрочку - сперва на год, потом на месяц,

неделю или хотя бы на единый день, но дьявол с негодованием отверг эти просьбы и, вырвав душу из

его тела, напялил на голову трупа полную навоза железную митру (НМ, 31).

Вызываемый ростовщичеством гнев проповедников безмерен. Пожалуй, ни в одном другом случае не

находят они столь же ярких красок, как

115

Косьба. Миниатюра

из английской рукописи 14 в.

при живописании греховности процентщиков и ожидающих их кар. Выше уже приведено немало „примеров",

рисующих жуткую участь денежных людей, и фонд их отнюдь не исчерпан. Но прежде чем продолжать,

нельзя обойти вопрос: чем объяснить такой обличительный пыл? Почему именно в проповеди нужно было

неустанно возвращаться к ростовщичеству? Сводится ли дело к одним лишь доктринальным причинам - к

соображениям о том, что грех наживы беспрерывен и что ростовщик, посягая на торговлю временем, тем

самым нарушает богоустанов-ленный порядок? Сомнительно. Скорее, нужно было бы предположить, что эта

достаточно казуистичная аргументация была производной, своего рода ученым обоснованием той ненависти,

которую питала к ростовщикам аудитория проповедников. Едва ли можно утверждать, что все те истории,

которыми изобилуют проповеди против ростовщиков, принадлежат авторам „примеров". Не имели ли они

хотя бы частично происхождение в общественном мнении? Во всяком случае, в некоторых „примерах"

проглядывает враждебное отношение горожан к процентщикам. Один священник, желая

продемонстрировать, что ростовщичество -занятие настолько постыдное, что никто не решится публично в

нем признаться, сказал во время проповеди: „Хочу дать вам отпущение грехов согласно профессии и занятию

каждого. Пусть встанут кузнецы" (проповедь обычно слушали, сидя на скамьях), и они поднялись и получили

отпущение. После этого священник вызвал скорняков, а вслед за ними отпущение было даровано и другим

ремесленникам. Наконец, проповед-

116

Земледелие. Работа

Бенедетто Ангелами

117

Пахота. Работа

Андреа Пизано

118

Полевые работы, внизу -игра в шарики. Фламандская миниатюра начала 16 в.

ник возгласил: „Пусть поднимутся ростовщики и получат отпущение". И хотя их было больше, нежели

людей других занятий, ни один из них не встал, но все попрятались и затаились. Под всеобщий хохот

ростовщики в смятении удалились (Crane, N 179).

К услугам процентщиков приходится прибегать, но их не любят. В условиях мелкотоварного

производства ростовщики являлись главными эксплуататорами и источником разорения для многих

ремесленников и торговцев. В обществе, в основе своей остававшемся аграрным, деньги, при всей их

привлекательности, не могли не восприниматься как зло, в них видели своего рода демоническую

силу

. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что посрамление ростовщиков нередко изо-

бражается в „примерах" как событие, оказывающееся в центре городской жизни, как публичный

скандал. В 1240 году в Дижоне, сообщает Этьен де Бурбон, во время брачной церемонии погиб в

дверях ростовщик. Дело было так. На западном портале храма, как обычно, запечатлевшем сцену

Страшного суда, была изображена фигура ростовщика, увлекаемого дьяволом в ад, и каменный

кошелек этого грешника, упав, проломил череп живому процентщику. Его собратья по профессии,

уплатив деньги, добились уничтожения других статуй, дабы подобное происшествие не повторилось

(ЕВ, 420).

Влияние канонистов и богословов на повседневную практику и общественное мнение, несомненно,

уступало воздействию проповедников. Именно последние давали обоснование той ненависти к

ростовщикам, которая зрела в среде прихожан, и разжигали ее. Один цирюльник сбрил ростовщику

полбороды, оставив другую, „дабы его можно было распознать среди других. Так и в Судный день они

будут нести на себе перед всеми знак своего проклятья, если только не возвратят неправедно нажитое

(Hervieux, 325). И действительно, созерцая изображенные на западных порталах соборов сцены

Страшного суда, верующие могли отличить ростовщиков от прочих грешников по мошне с деньгами,

висящей у них на шее. В другой связи уже были процитированы приведенные Жаком де Витри слова из

проповеди знакомого ему священника: „Не молитесь за душу моего отца, который был ростовщиком и

не пожелал вернуть средства, накопленные ростовщичеством

. Да будет проклята душа его и да

мучается она вечно в аду, так чтобы никогда не узрел он лика божьего и не избежал бы рук бесов"

(Crane, N 216). Жак де Витри слышал о человеке, который тяжко заболел, и священник велел ему

возместить все неправедно нажитое. Однако жена и сыновья, боясь разорения, отговаривали его от

уплаты компенсации. Когда же отец семьи был при последнем издыхании, они стали просить

священника помолиться за его душу, на что тот отвечал: „Отнятое не пожелал он возместить, а вы про-

сите о молитвах; сделаю, о чем просите". И тотчас он произнес: „В руки бесов предаю я твой дух, и

другой молитвы не жди от меня". Жак де Витри заключает: „Сколь несчастны те, кто из-за жен и детей

или прочих родственников пренебрегают спасением своей души" (Crane, N 106). Никто не уйдет от

расплаты. Передают, что в одном городе, согласно обычаю, ростовщики во время посещения города

императором должны

платить выкуп, и вот, когда он прибыл, почти все они попрятались в отхожие места. „Что же сделают

они, когда настанет Страшный суд?" (ТЕ, 308).

Терроризируя семьи денежных людей, проповедники утверждали, что за их грехи отвечать будут не

только они сами, но и потомки. Этьен Бурбонский пересказывает чье-то видение: из чрева человека, ле-

жащего в пламени, растет большое дерево, на ветвях которого висят люди, пожираемые этим огнем.

Что сие означает? Лежащий внизу-отец всех этих поколений, возвысившихся благодаря

ростовщичеству, а потомки его мучаются потому, что либо пошли по стопам отца, либо не возвратили

неправедно накопленного (ЕВ, 17).

Всех ростовщиков, которые не покаялись и не расплатились сполна со своими должниками, ожидает

ужасный конец. Во время учебы в Париже Этьен де Бурбон видел нераскаянного ростовщика, которого

пожирал огонь, называемый адским (ЕВ, 417). Он же рассказывает о другом ростовщике, который, лежа

в постели, вдруг увидел себя стоящим пред Страшным судом; он уже выслушал приговор, отдававший

его в руки чертей, и в тот же день, как он сказал жене, они за ним придут. Обезумев, он выбежал из

дому, отказываясь покаяться и возместить ущерб. Когда близкие вели его домой, то увидели на реке,

вдоль берега которой шли, быстро движущийся против течения и никем не управляемый корабль.

„Полно чертей на нем", - вскричал ростовщик, и тотчас же был ими схвачен и увезен (ЕВ, 422).

Столь же безумен был и ростовщик Готтшальк, крестьянин родом, о котором повествует Цезарий

Гейстербахский. Он рассчитывал на то, что, уплатив всего пять марок и нашив на плащ крест, избежит

как участия в крестовом походе, так и геенны, и похвалялся этим в кабаке. „Но

720

Скорбящая крестьянка.

Собор в Кельне. Около 1322

121

Рыцарь. Собор в Кельне.

Около 1322

справедливый Господь предал его Сатане", и ночью за ним приехал страховидный муж на черном коне,

усадил нагого Готтшалька на такого же коня и отвез в „пыточные места". Тем не менее ему была дана

трехдневная отсрочка, которой он по возвращении домой не воспользовался для того, чтобы покаяться,

поскольку считал исповедь бесполезной: предназначенное ему должно свершиться, а место в аду для

него уже приготовлено (DM, И: 7)

Проповедники оставляют наживалам-процентщикам очень мало надежды на спасенье, а то и вовсе

никакой. Исключение составляют, пожалуй, лишь отдельные „примеры", приводимые Цезарием

Гейстер-бахским. В одном из них повествуется о ростовщике, который при смерти передал все свое

добро священнику для расплаты и искренне раскаялся. У его тела разыгралась тяжба из-за его души

между бесами и. ангелами, и ангелы, смутив нечистых духов, обратили их в бегство (DM, II: 31). В

другом „примере" боннский декан обещал пришедшему на исповедь ростовщику назначить умеренное

покаяние: „Так мы с тобой обманем дьявола" (DM, III: 52). Слышал Цезарий о богатейшем парижском

ростовщике Теодебальде, которому знаменитый магистр Петр Кантор дал совет, как спастись: „Ступай

по городу и кричи, подобно глашатаю, что готов возместить всем, у кого брал что-либо в виде

процентов". Тот так и поступил и всех удовлетворил, а оставшееся раздал в виде милостыни (DM, II:

33). В Кельне даже прославился один ростовщик, погребенный в церкви. Проникнувшись раскаянием,

этот богатей отказал все свое до-

122

Король на коне, попирающий крестьянина. Капитель в соборе СенЛазар

123

Рыцарь, так называемый

Бамбергский Всадник.

Собор в Бамберге. 1220-

1230

бро нищим, но Бог не принял подаяния, основанного на наживе: хлебы, которые тот хотел раздать,

превратились в жаб. Тогда священник дал ему совет лечь на ночь в сундук среди этих жаб. Когда

наутро сундук открыли, в нем были только кости этого человека, но сила их была такова, что и поныне

ни одна жаба не смеет войти в церковь, где покоятся эти кости (DM, II: 32). Этьен Бурбонский приводит

эту же историю в несколько измененном виде. Тяжело больной ростовщик, не желая платить воз-

мещение, хотел было отделаться мешком зерна, которое велел раздать нищим, но зерно превратилось

в змей. Только тогда приказал он сполна все возместить, а тело его после смерти бросить змеям, дабы

они пожрали его тело, оставив в покое душу (ЕВ, 423)

Некоторым ростовщикам, хотя они и раскаялись, помешали спастись алчные душеприказчики. Один

ростовщик, умирая, заклинал наследников все возместить и спросил их, чего более всего они боятся.

Один сказал: бедности; другой: проказы; третий: огня святого Антония, и тогда умирающий заверил их,

что все эти напасти постигнут их, коль не распорядятся его добром так, как он приказал. Однако после

его смерти наследники присвоили его богатства, и вскоре же пришло к ним все предреченное: бедность,

проказа и антонов огонь (ТЕ, 184; ЕВ, 378). Другой

126

Уход за охотничьими собаками. Французская миниатюра, 1405-1410

127

Возвращение с охоты. Миниатюра из фламандского календаря начала 16 в.

.юстовщик погиб по собственной небрежности, промедлив с раздачей i юправедно накопленного богатства.

Жена умоляла его поспешить с возмещением, предпочитая, „чтобы он был бедняком Христа, нежели богачом

дьявола". Тем временем ростовщика разорил его господин, и глупец утешал плачущую жену: „Вот теперь

бедняк я, как ты и желала". А она: „Я плачу не оттого, что мы бедны, а потому, что с утратой денег, которые

нужно было раздать, на нас остался грех, который надлежало искупить" (ЕВ, 418).

Но были и упорствующие ростовщики, насмехавшиеся над проповедями и увещаниями об аде и смерти. Один

такой, по словам парижского епископа Одо де Сюлли, даже назвал своего слугу infernum, a служанку mors,

они-то вдвоем и прочитали ему отходную, и обрел он другой infernum, в котором у него уже пропала охота

шутить (ТЕ, 307).

В отличие от других корпораций и профессий ростовщики не образуют особой социальной группы. Из

приведенных выше „примеров" явствует, что ссудой денег в рост занимались лица самых различных ста-

гусов - рыцари, купцы, крестьяне, даже духовные лица. Ростовщичество, в глазах проповедников, - своего

рода злокачественное образование на теле общества. С течением времени инвективы против денеж-

I УН

1урнир. Миниатюра

и.ч фламандского календаря

начала 16 в.

129

Турнир. Миниатюра из хроники Фруассара. Франция, конец 15 в.

ных людей не ослабевали, и Бернардино Сьенский говорил, что на Страшном суде все святые кричат

при виде ростовщика: „В ад, в ад, в ад!" - небеса со звездами возглашают: „В огонь, в огонь, в огонь!" - и

планеты: „Смерть, смерть, смерть ему!"

. Судя по нашим „примерам", нераскаянному ростовщику было

зарезервировано место именно в аду, и поэтому мысль Ле Гоффа о том, что утверждение в XIII веке

идеи чистилища открыло перед ростовщиками новые надежды и тем самым способствовало развитию

банковского дела

, кажется несколько спорной.

В наши времена, писал Цезарий Гейстербахский около 1240 года, исполняется предреченное Господом

о конце света. Как и во все периоды средневековья, люди XIII века жили в ожидании завершения

человеческой истории. "Автор „Диалога о чудесах" повсюду находит несомненные симптомы

близящейся развязки. Сарацины поднялись против христиан, латиняне- против греков, вследствие их

коварства, и захватили Константинополь и большую часть Греции (монах, естественно, объясняет

крестовые походы с западной точки зрения). Одновременно обнаружилась альбигойская ересь.

Волнуются католические народы, шатаются царства во Франции и Испании, и это - еще не конец.

Неверные воюют с правоверными, Франция против Англии, Германия против Галлии. Некий народ

истребил весь народ рутенов. Общеизвестно об эпидемиях и голоде. После смерти императора

Генриха в Германии был такой голод, что мера пшеницы стоила целую кельнскую марку, а кое-где и во-

семнадцать солидов, и по причине голода погибло бесчисленное множество народа. Были и

землетрясения (DM, X: 47). Итак, налицо все признаки надвигающегося страшного финала

В тени неминуемой всемирно-исторической катастрофы нынешнее поколение людей выглядит жалким.

„Мы - осадок (отбросы, faeces), oc-

131-144

Эскизы шахматных фигур -олицетворения типов средневекового общества: король, королева, епископ,

рыцарь, судья, земледелец, кузнец, глашатай, купец, врач, кабатчик, городской сторож, разбойник, проститутка

тавленный минувшими веками" -таков приговор собственному времени, вынесенный одним из наиболее

видных моралистов XIII столетия. Худшее из всех поколений - теперешнее (Жак де Витри)

Проповедник - обличитель по определению. Необходимость проповеди диктуется сознанием

неблагополучия религиозных, этических или социальных отношений и стремлением оказать

спасительное воздействие на общество. Мир погряз во грехе, - исходя из этого общего положения,

изначально неотъемлемого от христианского морализирования, проповедники дают развернутую и

детализованную критику современности.

Самую серьезную озабоченность проповедников вызывало состояние духовенства. Не забудем, что

возникновение нищенствующих орденов было вызвано кризисом церкви и официальной религиозности.

Пастыри, призванные вести верующих к спасению, не отвечают тем требованиям, которые могут и

должны быть им предъявлены. Когда один священник обвинил какого-то короля в жадности, гордыне и

разврате, тот отвечал: „Брат, на дурных дочерях ты меня поженил. А другие? Цистерцианцы женаты на

алчности, храмовники на гордыне, черные монахи - на изнеженности" (Hervieux, 325). Выше

цитировались соображения составителя одного из сборников „примеров" о той осторожности, какую

проповеднику необходимо соблюдать при изложении перед мирянами историй, рисующих духовенство

и монахов в неприглядном виде. Может быть, действительно не все подобного рода „примеры"

использовались безотносительно к аудитории, но часть этих инвектив, несомненно, достигала слуха

любого человека. В видении клервоского священника Христос приказывает ангелу протрубить сигнал к

концу света, потому что мир погряз во зле и грехе и не заслуживает ни пощады,

ни откладывания приговора. Путями порока идут не одни только миряне, но и клирики и монахи.

Пресвятой Деве удается отсрочить светопреставление (DM, XII: 58), но, как видим, духовенство и

монашество гневят Господа. Дурные клирики - „бесы с тонзурой" (coronati demones, LE, 83). В XII и XIII

веках ортодоксальное христианство оказалось в активной конфронтации с другими религиями или

религиозными течениями, прежде всего с мусульманством и ересями. В этой ситуации определенные

аспекты христианской этики неизбежно получали новое освещение. Имея дело с населением, в

особенности городским, в среде которого ереси нередко находили благоприятную почву, проповедники

не могли не прилагать усилий для того, чтобы укрепить его в приверженности к ортодоксии. Они

понимали, что, разоблачая пороки клира, еретики предлагали верующим способные их привлечь

альтернативы. Необходимо было вырвать из рук противника опасное оружие и использовать его в

собственных целях. Поэтому проповедники стараются опередить еретиков в резкой критике

злоупотреблений церкви. Они, естественно, целиком отвергают неприятие еретиками религиозных

основ католицизма; иначе обстоит дело с их нападками на поведение духовенства, и прежде всего

прелатов. Когда в Южной Франции альбигойцы не находили религиозных аргументов в диспутах с

католиками, то они, по свидетельству Этьёна Бурбонского, ссылались „для совращения простецов" на

дурной пример церковных иерархов: „Посмотрите, как они живут и разъезжают, - не как древние,

подобно Петру, Павлу и прочим, кои ходили пешком. Ныне они верхом проповедуют вам своего Господа

- пешего Христа, богачи - бедняка, окруженные почестями - отвергнутого и униженного" (ЕВ, 251. Ср. 83:

эта аргументация якобы и послужила толчком к основанию ордена святого Доминика).

Нечто подобное можно было, по утверждению проповедников, услышать и от мусульман. Некий

сарацинский магнат принял христианство. Его спросили, что побудило его изменить веру, и он отвечал:

„Ваши лживость и порочность. Христиане видят, что сарацины вернее соблюдают свой жалкий закон,

также и иудеи, и на долю тех и других повседневно выпадает немало бед. Закон же христианский все

побеждает и постоянно расширяется (сфера его господства), хотя сами вы по большей части - дурные

люди и собственного закона не блюдете. Поэтому верю я, что успехи эти не из-за добродетелей ваших,

а из-за благости и святости христианских закона и веры" (ТЕ, 81). Существовал анекдот об иудее,

перешедшем в христианство, после того как он подверг его испытанию. Где же состоялось это

испытание? В римской курии, где он пробыл целый год. Там он наблюдал такие гордыню, алчность и

роскошь церковных прелатов, что, если б не могущество христианской истины, религия эта ни за что бы

не сохранилась! (ТЕ, 106).

Вот свидетельства могущества христианской веры и дурного состояния церкви - свидетельства из уст

еретика, мусульманина и иудея. К ним остается присоединить высказывание монаха. Этот монах читал

проповедь на каком-то церковном синоде во Франции и начал ее на французском языке: „Saint Pere et

saint Pol, balimbabo", то есть: „Святые Петр и Павел, надлежит над вами посмеяться, ибо (автор

возвращается к латыни) если при таком богатстве, роскоши, почестях, тщеславии и чванстве, коими

отличаются нынешние прелаты, они могут войти в царство небесное, тогда как вы столь бедны,

незначительны, подвержены страданиям, то поистине вы несчастны, достойны презрения и осмеяния

как подлинные глупцы!" Проповедью о развращенности и суетности клира монах очень смутил

присутствующих иерархов (ЕВ, 257; Hervieux, 268).

Суровый приговор ожидает иудеев и сарацинов; еще более суровый -еретиков; но самым жестоким,

утверждает Одо из Черитона, будет суд над лжепрелатами, которые купаются в изобилии богатств,

ездят на украшенных конях и роскошно пируют (Hervieux, 174).

Излишне говорить о том, что все эти критические оценки не затрагивают основ христианства. Религия

не ставится под сомнение никем, будь героем „примера" инаковерец или еретик, и никаких изменений и

предложений реформы в проповеди нищенствующих монахов мы не найдем. Напротив, в „примерах" не

раз подчеркивается, что таинства и обряды, выполняемые даже неправедными служителями культа,

сохраняют всю свою силу; божественная благодать не страдает от нечистых рук священника, хотя сам

он и может понести кару за недостойное сана поведение и лишенное благодати состояние души. Какой-

то манихей (альбигоец), желая смутить Франциска Ассизского, утверждал, что приходский священник,

который имеет сожительницу, делает презренным духовный сан. Святой пришел к тому священнику и,

преклонив колени в присутствии горожан, сказал: „Таковы ли руки, как говорит тот человек, не ведаю, и

даже если таковы, знаю, что они не могут запятнать силы и действенности божественных таинств. Но

коль скоро через руки эти прошло множество божьих даров и благословений народу божьему, я целую

их из уважения к тем, кто служит Богу его властью". Еретики и те из присутствующих, кто верил им,

были посрамлены (ЕВ, 31 б)

Однако Господу неугодно, чтобы ему служили недостойные пастыри. Один священник, шедший в ночь

на Рождество из одной деревни в другую, где он отправлял службы, на пути согрешил с женщиной.

Когда он с первым криком петуха служил мессу, появился голубь и выпил кровь Христову из чаши,

которую должен был поднять священник, и унес го-

стию. Так было в тот день во время трех месс, пока грешник не раскаялся, после чего голубь вернул

вино и хлеб (Klapper 1914, N 93; DM, II: 5).

В цитированных „примерах" выдвигается оппозиция „antiqui - modern!": moderni prelati

противопоставляются antiqui, под коими разумеются апостолы и основатели церкви. Ныне церковь

далеко отошла от первоначальных идеалов. Современные прелаты, по утверждению проповедника,

уподобляются слепцам и хромым, сидящим у ворот города; если у них спросят дорогу к храму, они

укажут, но сами по ней никогда не ходят. Прелаты учат, как найти путь в рай, но не идут по этому пути

(ТЕ, 255 Ь). Черепаха носит свой дом на себе, а потому медленно движется, говорит Одо Черитонский.

Так же и богачи и епископы, отягощенные колесницами, утварью, драгоценными сосудами, поздно

явятся к вратам рая (Hervieux, 219, 444). Перечисляя „двенадцать пороков века сего", впрочем, этот

перечень восходит к раннему средневековью (PL, 1.185, col. 1077,1365), этот проповедник называет

среди них наряду с monachus curiosus и monachus causidicus („любознательный монах" и „монах-сутяга")

такую их персонификацию, как prelatus negligens („прелат, пренебрегающий своими обязанностями") -

собственно, им и открывается список (ТЕ, 270). В его компиляции имеется еще и другой (незавершен-

ный) список девяти врагов христианской civitas, и в их числе - „жадный священник в храме" (ТЕ, 113).

Подавая дурной пример прихожанам, духовные лица лишают их надежды на спасение (ТЕ, 248). Когда

возничий, моряк и разведчик слепы, страдают повозка, корабль и крепость, и еще больше бед от

невежественного прелата (ТЕ, 247). Лжепророки, фальшивые проповедники, псевдомонахи, по словам

Одо из Черитона, не добиваются ничего другого, помимо земель, виноградников, денег. Лучше иметь

соседом язычника или иудея, нежели такое духовное лицо (Hervieux, 222). Как „слышал" Жак де Витри,

бесы направили сицилийским прелатам, которые пренебрегали своими пастырскими обязанностями,

следующее послание: „Князья тьмы приветствуют князей церкви. Приносим вам благодарность, ибо

сколько народу было вам вверено, столько же и было прислано к нам"

. Согласно варианту Одо из

Черитона, в знак истинности этого послания дьявол бьет по лицу мирянина, через посредство которого

он передает его архиепископу, так что след его руки нельзя было стереть, пока не окропили его святой

водой (Hervieux, 289-290).

Среди духовных лиц встречаются и попросту нечестные люди. Жак де Витри видел такого мошенника

архидиакона. Посещая разные монастыри, он всякий раз оставлял там на хранение очень тяжелый

ларец и просил похоронить его в этой обители. В надежде на приобретение его богатства монахи

щедро одаряли архидиакона и устраивали ему роскошный прием, и так он жил припеваючи долгие годы.

Когда же после его смерти ларец был открыт, он оказался набитым камнями (Greven, N 91; Frenken, N

88). Мошенник ввел в соблазн и заблуждение алчных монахов, позарившихся на его несуществующее

наследство. Жак Витрийский слыхал и об английском прелате, который обманом выманил деньги у не-

коего богача. Дело было так. Возвращаясь из римской курии, он остано-

вился в каком-то городе Ломбардии в доме хозяина, сын которого был клириком. Растратив деньги в

Риме и не имея чем расплатиться за угощение, прелат подстроил уловку: в конце обеда явился якобы

из Англии посланец с вестью, что скончался казначей его церкви. Прочитав вслух послание и изобразив

горе, епископ предложил сыну хозяина выгодное место казначея, вместе с большой пребендой.

Возликовавший отец, облобызав ноги епископа, вручил ему на дорогу крупную сумму денег (автор

уточняет: 50 марок, „что составляет по обменному курсу тысячу турских ливров"), с тем чтобы по пути

его сын не был ему обузой. Каково же смущение обманутого клирика, когда он нашел в Англии казначея

живым и здоровым! (Greven, N 90; Frenken, N 87).

Проповедник не щадит высшее духовенство. Он позволяет себе сравнение церковных иерархов с

обезьянами. Чем выше взбирается обезьяна, тем более виден ее зад, и тем не менее она упорно лезет

наверх, - не так ли и прелаты? (ТЕ, 247). Дьявол, видя свою неспособность сломить стойкого мужа,

возвышает его, а затем дает возможность упасть, и чем выше человек забирается, тем страшнее его

падение. Так недостойные правители, епископы и богатеи глубже падают в ад, нежели бедняки

(Hervieux, 184-185).

145

Встреча знатных особ в крепости. Французская миниатюра 15 в.

К тому же они отдают церкви дурным священникам, уподобляясь человеку, который, желая спасти сыр

от мышей, поместил в ящик с сыром кота, который и съел весь сыр (Hervieux, 194; ТЕ, 251). О том, какой

репутацией пользовался высший клир, свидетельствует хотя бы категорический отказ приора из Клерво

Гауфрида быть избранным епископом. После смерти он явился одному монаху: дела его обстоят

хорошо, но, добавил он, „если б был я из числа епископов, был бы я среди отвергнутых и проклятых"

(ЕВ, 296). Возвышаясь, духовные лица рискуют утратить свои добрые качества. Некий парижский

школяр говорил, что все епископы Франции слепы: ни один из них не предоставил пребенды своему

учителю, бедному и честному клирику. Однако этот школяр, достигнув епископского сана, тоже ничего

ему не пожаловал. Однажды, по прибытии в Париж, повстречал он своего учителя. Тот нес в руках