объективной научности решения задач в соответствии с идеалом. Без осознания этой
противоположности, заключенной в неустанных поисках решения, невозможно ни понять
внешние противоречия в утверждениях Томаса Мальдонадо, ни его действительную роль
в идеологическом уровне современного дизайна. Только осознав эти особенности его
позиции,
можно понять, почему Мальдонадо непрерывно подставляет себя под удары критиков
справа. Так, например, постоянно утверждая необходимость выработки единой
программы дизайна, он в то же время подчеркивает, что такая программа не может быть
объективной, беспристрастной и всеобъемлющей, что она должна быть непременно
тенденциозной программой, результатом личного предпочтения и сугубо личных
взглядов. Так, не все равно: Мальдонадо или Глоаг утверждают, что «дизайнер даже в
самых неблагоприятных условиях должен уметь противостоять тенденции использовать
его способности для создания таких изделий, которые находятся в вопиющем
противоречии с материальными и духовными интересами потребителя» (46). Но ведь и
Эшфорд утверждает то же самое — и именно поэтому содержательный пафос
утверждения Мальдонадо заглушается бесчисленным количеством личных интерпретаций
использованных понятий. Сама этическая формула такого рода, в отрыве от личности
дизайнера, ее провозглашающего, оказывается удобной формой, удовлетворяющей
представителя любого подхода к дизайну.
«Одни говорят, что дизайн — это искусство, и именно «прикладное искусство». Другие
видят в нем «эрзац искусства». Есть и третья точка зрения, которую я разделяю: дизайн —
действительно новое явление» (47).
По существу никакого позитивного определения дизайна «извне» Мальдонадо не дает, он
не столько определяет, сколько называет дизайн «новым явлением» — очевидно, что это
необходимо лишь для более четкого отграничения своей позиции от позиций оппонентов.
Так, он утверждает: «Я не верю, что предмет потребления может выполнять функции
художественного произведения. Не верю, что судьбы искусства начинают совпадать с
судьбами промышленных изделий и эволюция художественных произведений становится
эволюцией предметов потребления» (48).
Можно в это не верить, однако создание галереи дизайна в Музее современного искусства
в Нью-Йорке является фактом, фактом является отбор на Монреальскую ЭКСПО-67 для
темы «Человек-творец» продуктов дизайна на равных правах с произведениями искусства.
Подобное неверие отнюдь не опрокидывает аргументацию Герберта Рида,
обосновывавшего возможность оценки продуктов дизайна по критериям искусства.
Мальдонадо утверждает, что «наше общество не довольствуется тем, что делает из
каждого произведения искусства товар. Оно хочет, чтобы каждый товар был
произведением искусства» (49). И здесь Мальдонадо не делает различия между тем, чтобы
«быть» и «играть роль» произведения искусства. Конечно, в этом утверждении выступает
уже совсем не то общество, действительным интересам которого должен служить
дизайнер, а общество, которое не позволяет дизайнеру реализовать свой идеал, но как и в
других случаях сама формулировка автономна от ее авторского содержания, что
позволяет оппонентам Мальдонадо отнести и эту критику к тенденциозности его
концепции. Тем не менее важно, что Мальдонадо критикует все точки зрения оппонентов,
в том числе и позицию Нельсона, за социальный консерватизм, за их работу в пользу
сохранения сложившегося характера капиталистического производства и потребления. Не
случайно Мальдонадо часто цитирует испанского поэта Антонио Мачадо: «Чтобы не