веками. Новосильцев, посол Ивана к султану, выдвинул аргумент, свидетельствовавший о
новом положении Руси. «Мой государь, — говорил посол, — не враг мусульманской
веры. Слуга его Саин-Булат господствует в Касимове, царевич Кайбула в Юрьеве, Ибак в
Сурожске, князья Ногайские в Романове»122. Это было совершенно верно: вассальные
татарские князья служили московскому государю с середины XV в., татарская кавалерия
активно участвовала в ливонской войне. Это была одна из причин, по которой Иван
постоянно отказывался принять участие в антитурецкой коалиции, в которую его
приглашали император и папа.
Осенью 1577 г. задача, которую поставил себе Иван Грозный, была, казалось,
выполненной. Вся Ливония по Двине (т.е. Лифляндия и Эстляндия), за исключением двух
городов-крепостей Ревеля и Риги, была в русских руках. Москва широким фронтом
вышла на Балтику, овладев побережьем Финского и Рижского заливов. В 1578 г. в
ливонскую войну вступила Польша. Она оказывала и до этого времени помощь Литве,
воевавшей за Ливонию, но впервые Польша, возглавляемая энергичным, хорошо
знавшим,
--------------------------------------------------------------------------------
122 См.: Вернадский Г.В. Указ. соч. С. 135.
--------------------------------------------------------------------------------
[238/239]
чего он хочет, королем, начала войну с московским государством. В этой борьбе Ливония
была первым полем сражения.
Ведя предвыборную кампанию, Стефан Баторий обещал «защищать христианство». Он не
имел в виду турок, культурой которых восхищался, и власть над своим Семиградским
княжеством признавал. В его глазах «врагом христианства» была Москва. Польский
историк К. Валишевский, который, надеясь, что он никого не оскорбит этим
утверждением, называл Польшу «высшим историческим выражением славянской
расы»123, видит в Стефане Баторий «истинного представителя этой страны». Ибо, пишет
К. Валишевский, «он понял, что Польша, какой Баторий ее видел, цивилизованная,
гражданская, либеральная, буйная, католическая, должна поглотить свою великую
соседку и навязать ей свою культуру, свой политический строй и свою религию. В
противном случае ей угрожала опасность самой быть поглощенной и подчиниться чужим
порядкам»124.
Появление Стефана Батория было случайным фактором. Генрих Валуа мог оставаться на
польском троне. Эрцгерцог Максимилиан имел, при желании, шансы стать польским
королем. В этих случаях Иван мог сохранить балтийское побережье для московского
государства. Случилось иначе, мадьяр, не знавший польского и разговаривавший со
своими подданными по латыни, вассал турецкого султана, понял нужды Польши лучше,
чем подавляющее большинство поляков того времени. Норман Девис, современный
английский историк, автор истории Польши, чрезвычайно увлеченный предметом своих
исследований, пишет: «Москва Ивана жила в собственной патологической системе
ценностей, в собственном замкнутом мире... Сопротивление (Польши) Москве было в то
время вопросом принципов и вопросом жизни и смерти»125. Справедливое наблюдение