Фюстель де Куланж Н.Д. Гражданская община древнего мира
Подождите немного. Документ загружается.
В Риме первоначальное различие между этими двумя частями
народонаселения поразительно. Город патрициев и их клиентов — это тот
город, который основан Ромулом на Палатинском холме с соблюдением всего
священного ритуала; местопребывание плебеев — это убежище (asylum), нечто
вроде огороженного пространства на склоне Капитолийского холма, куда
поместил первый римский царь пришедших к нему людей без роду и племени,
тех людей, которым он не мог дозволить войти в его священный город. Позже,
когда в Рим пришли новые плебеи, то, так как они были чужды римской
гражданской общине, их поселили на Авентинском холме, т.е. вне священной
ограды (pomoerium) и религиозного города.
Плебеев характеризует одно определение: у них нет культа; по крайней мере
патриции упрекают их в неимении его. «У них нет предков», это значит по
понятиям их противников, что у них нет известных, законно признаваемых
предков, «у них нет отцов», т.е. напрасно стали бы они искать в восходящем
ряду предка, бывшего главою религиозной семьи, имевшего званиеpater. «У
них нет семьи,gentem non habent», т.е. у них есть только естественная семья;
что же касается той, которую образует религия, настоящего рода (gens), у них
нет.
Для плебеев не существует священного брака, они не знают его обрядов. Не
имея очага, они лишены и того союза, который устанавливается очагом. Вот
почему патриции, для которых существовал только один законный союз, тот,
который перед лицом домашнего божества соединял двух супругов, говоря о
плебеях, выражались:Connubia promiscua habent more ferarum.
Для них нет семьи и нет отцовской власти; они могли иметь власть над
своими детьми, но только такую, какая дается силой или естественным
чувством, но у них нет той священной власти, какою облекает отца религия.
[с.265]Для них не существует и права собственности, потому что всякая
собственность должна быть основана и утверждена очагом, могилою предков,
богами термами, т.е. всеми элементами домашнего культа. Если плебей и
владеет землею, то земля эта не имеет священного характера, она простая,
обыкновенная земля без священных границ. Но может ли он даже владеть
землею в первые века? Известно, что в Риме никто не имеет права быть
собственником, если он не гражданин; плебей же в первые времена
существования Рима гражданином не был. Законодатель говорит, что
собственником можно быть только по праву квиритов, но плебей в начале не
считается в числе квиритов.
При возникновении Рима ager romanus был разделен между трибами, куриями
и родами; следовательно, плебеи, не принадлежавшие ни к одной из этих групп,
само собой не могли принять участия и в разделе земли. Плебеи, не имевшие
религии, не владели тем, что дает человеку возможность наложить свой
отпечаток на часть земли и сделать ее своею. Известно, что они жили очень
долго на Авентинском холме и строили там дома; но лишь по прошествии трех
веков, после долгой и усиленной борьбы добились они, наконец, права
собственности на эту землю.
Для плебея нет ни закона, ни правосудия, так как закон есть религиозное
постановление, а судебная процедура — собрание обрядов. Клиент имеет
преимущество пользоваться правами гражданской общины через посредство
своего патрона, для плебея не существует и этого права. Один древний историк
говорит совершенно определенно, что шестой римский царь впервые издал
законы для плебеев, тогда как патриции уже долгое время имели свои законы.
Кажется даже, что эти законы были впоследствии отняты у плебеев или же, так
как они не были основаны на религии, патриции отказались считаться с ними и
исполнять их, потому что мы видим далее у того же историка, что когда была
установлена должность трибунов, то понадобилось издать специальный закон
для охраны их жизни и свободы, и закон этот[с.266]был формулирован
следующим образом: «пусть никто не осмелится ударить или убить трибуна, как
он сделал бы с простым плебеем». Таким образом, плебея, по-видимому, можно
было по праву ударить или убить, или, по крайней мере, подобный проступок
по отношению человека, стоящего вне закона, не наказывался законным
порядком.
Для плебеев не существует политических прав. Прежде всего они не
граждане, и ни один из них не может быть избран на общественную должность.
В Риме в течение двух веков не существует других народных собраний кроме
куриальных; в течение же первых трех веков после основания Рима курии
заключают в себе только патрициев и их клиентов. Плебеи не входили даже в
состав войска, пока оно распределялось по куриям.
Но самым очевидным образом отделял патриция от плебея тот факт, что у
плебея не было религии гражданской общины; он совершенно не мог быть
облечен в какую-нибудь священную должность. Можно даже допустить, что в
первые века ему запрещено было даже молиться, так как религия не дозволяла
открывать ему священные обряды. То же самое в Индии: «Шудра никогда не
имеет права знать священные формулы». Он чужеземец, и вследствие этого
одно его присутствие оскверняет жертвоприношение. Боги отвергают его.
Между ним и патрицием все то огромное расстояние, какое может только
положить религия между двумя людьми. Плебеи есть часть народонаселения
презираемая, низкая, не имеющая ни религии, ни законов, стоящая вне общества
и вне семьи. Патриций может сравнивать такое состояние только с состоянием
животных,more ferarum. Соприкосновение с плебеем нечисто, оскверняет.
Децемвиры в своих первых десяти таблицах забыли внести запрещение брака
между этими двумя классами; но это потому, что эти первые децемвиры были
все патриции, и ни одному из них не могла прийти даже в голову мысль о
возможности подобного брака.
Мы видим, как в первое время существования[с.267]гражданской общины
расположены были один над другим общественные классы. Во главе была
аристократия, главы семей, родов, те, кого официальный язык Рима
называлpatres, а клиенты называлиreges, в Одиссее они носят
названиеβασιλεῖςилиἄνακτες. Ниже стояли младшие линии семей; еще ниже
клиенты; затем еще гораздо ниже и уже вне гражданской общины — плебеи.
Такое различие классов произошло из религии, потому что еще в те времена,
когда предки греков, италийцев и индусов жили вместе в центральной Азии,
тогда еще религия изрекла: «Старший да совершает молитву». Отсюда
произошло преимущество старшего и во всем прочем. Старшая линия каждой
семьи была линией священной и господствующей. Тем не менее религия
придавала важное значение и младшим линиям, которые являлись как бы
резервом и могли, когда понадобится, заменить угасшую старшую ветвь и
спасти культ. Она придавала некоторое значение и клиенту, даже рабу, потому
что они присутствовали при совершении религиозных священнодействий; но
плебеев, не принимавших никакого участия в культе, она не ставила абсолютно
ни во что. Таким образом установились в обществе классовые различия.
Но ни одна социальная форма, которую человек изобретает и установляет, не
остается неизменной; данная же форма носила уже в самой себе зародыши
болезни и смерти; этими зародышами было слишком большое неравенство
между людьми. Слишком многие были заинтересованы в том, чтобы разрушить
социальную организацию, не доставлявшую им ни малейшего благополучия.
Глава III
Первый переворот.
1.Цари лишаются политической власти.
Мы говорили, что в начале царь являлся религиозным главою гражданской
общины, верховным жрецом общественного очага, что с этой священническою
властью он соединял и власть политическую, так как казалось совершенно
естественным, чтобы человек, бывший религиозным представителем
гражданской общины, являлся в то же время и руководителем народных
собраний, судьею и главным начальником войска. Этот принцип имел своим
следствием то, что вся государственная власть сосредоточилась в руках царя.
Но главы семей,patres, и выше их главы фратрий и триб составляли очень
сильную аристократию вокруг царя. Кроме того, царь не был единственным
царем; каждыйpaterбыл подобно ему царем в своем роде; в Риме существовал
даже древний обычай называть всякого могущественного патрона царем; в
Афинах у каждой фратрии и у каждой трибы был свой глава, и наряду с царем
гражданской общины были цари триб,φυλοβασιλ ι. Это была иерархия
начальствующих вождей, из которых каждый имел в своей более или менее
обширной области те же самые преимущества и ту же неприкосновенность.
Власть царя гражданской общины не простиралась на все население. Весь
внутренний уклад семьи и все клиенты ускользали от этой власти. Подобно
феодальным царям, имевшим в своем подданстве только нескольких
могущественных вассалов, цари древней гражданской общины повелевали
только главами триб и родов, и каждый из этих глав мог быть лично так же
могуществен, как и царь, а все вместе они были гораздо сильнее его. Можно
представить себе вполне, что ему было не легко заставить их повиноваться себе.
Люди[с.269]должны были питать к нему большое почтение, так как он был
главою культа и хранителем очага, но они, без сомнения, были весьма мало
склонны подчиняться ему, так как он совершенно не обладал большой силой.
И правящие, и управляемые заметили довольно скоро, что они расходятся в
понимании границ должного повиновения. Цари желали быть
могущественными,отцыэтого совершенно не хотели. И таким образом во всех
гражданских общинах возгорелась борьба между царем и аристократией.
Всюду исход борьбы был один и тот же: всюду царская власть была
побеждена. Но не надо упускать из виду, что эта первобытная царская власть
была священна. Царь был человек, произносивший молитвы и совершавший
жертвоприношения, человек, обладавший, по праву наследования властью
призывать на город благоволение и покровительство богов. Поэтому нечего
было и думать обойтись без царя; царь был необходим для религии, он был
необходим еще и для благополучия гражданской общины. Поэтому мы видим
во всех гражданских общинах, религия которых нам известна, что сначала
священной власти царя совершенно не касались и довольствовались отнятием у
него власти политической, которую цари присоединили как бы в дополнение к
религиозной власти и которая не считалась священною и неприкосновенною
подобно первой. Политическую власть можно было отнять у царя, не подвергая
этим религии никакой опасности.
Таким образом, царская власть была сохранена, но лишенная своего
политического могущества она обратилась лишь в достоинство жреца. «В очень
древние времена, — говорит Аристотель, — цари имели абсолютную власть в
вопросах войны и мира; но впоследствии одни сами отказались от этой власти, у
других она была отнята силою, и царям была оставлена только забота о
жертвоприношениях». То же говорит и Плутарх: «Так как цари выказывали себя
гордыми и жестокими в управлении людьми, то большая часть[с.270]греков
отняла у них власть и оставила им только религиозные обязанности». Геродот
рассказывает о городе Кирене и говорит: «Батту, потомку царей, оставили
заботу о культе и обладание священными землями, но у него отняли всю ту
власть, которою пользовались его отцы».
Эта царская власть, сведенная таким образом к исполнению чисто жреческих
обязанностей, продолжала большую часть времени быть наследственной в
священных семьях, которые воздвигли некогда очаг и положили начало
национальному культу.
Во времена римской империи, т.е. спустя семь или восемь веков после этого
переворота, в Эфесе, Марсели и Фесниях существовали еще семьи, сохранявшие
титул и внешние знаки древнего царского достоинства и руководившие
религиозными церемониями. В других городах священные семьи уже угасли, и
царский сан сделался выборным; избрание происходило обыкновенно на
годичный срок.
2.История этого переворота в Спарте.
Спарта всегда имела царей, и тем не менее переворот, о котором мы говорим
здесь, совершился и в ней точно так же как и в других гражданских общинах.
Кажется, что первые дорийские цари пользовались неограниченною властью,
но начиная с третьего поколения возникают распри между царями и
аристократией. В течение двух веков происходит постоянная борьба, сделавшая
Спарту одною из наиболее беспокойных гражданских общин Греции; известно,
что один из ее царей, именно отец Ликурга, погиб, сраженный в гражданской
войне.
Нет ничего более неясного, чем история самого Ликурга; рассказ о нем его
древний биограф начинает такими словами: «О нем нельзя сказать ничего, что
не вызвало бы спора». Достоверно по крайней мере то, что Ликург появился в
эпоху раздоров и междоусобий, «в то время, когда правительство колебалось
постоянными смутами». Из всех сведений о нем, которые дошли до нас,
наиболее очевидно[с.271]то, что его реформа нанесла царской власти удар, от
которого она не могла уже более оправиться. «В царствование Харилая, —
говорит Аристотель, — монархия уступила место аристократии». Этот самый
Харилай был царем, когда Ликург проводил свою реформу. От Плутарха мы
знаем к тому же, что на Ликурга были возложены обязанности законодателя
среди разгоревшейся смуты, когда сам царь Харилай должен был искать
убежища в храме. Был момент, когда во власти Ликурга было уничтожить
совершенно царское достоинство, но он этого не сделал; Ликург считал, что
царская власть необходима, а царская семья неприкосновенна. Но он устроил
таким образом, что с этого времени цари были подчинены сенату во всем, что
касалось управления, сами же были не более как председателями этого собрания
и исполнителями его решений. Спустя столетие царская власть была еще более
ослаблена, и у нее была отнята исполнительная власть, которая была вверена
особым должностным лицам, избираемым на год; они назывались эфорами.
Легко судить по тем правам, которые были предоставлены эфорам, как мало
власти было оставлено царям. Эфоры судили гражданские дела, в то время как
сенат судил дела уголовные. Эфоры, по поручению сената объявляли войну или
же устанавливали статьи мирного договора. Во время войны два эфора
сопровождали царя и наблюдали за ним; они установляли план кампании и
распоряжались всеми военными операциями. Что же оставалось у царей, если у
них было отнято право суда, внешние сношения, военные операции? Им было
оставлено священнослужение. Геродот описывает их прерогативы: «Когда
гражданская община совершает жертвоприношение, то они занимают первое
место за священным обедом; им первым подают кушанья и всего в двойном
количестве; они первые совершают возлияния, и им принадлежат шкуры
жертвенных животных. Каждому из них дают два раза в месяц жертву, которую
цари приносят в честь бога Аполлона». «Цари, —[с.272]говорит Ксенофонт,
— совершают общественные жертвоприношения, и им принадлежат лучшие
части жертвенного мяса». Если они не являлись судьями ни по гражданским, ни
по уголовным делам, то им предоставлялось, по крайней мере, право суда по
некоторым делам, касающимся религии. Во время войны один из двух царей
шествует во главе войска, совершая ежедневные жертвоприношения и
справляясь с предзнаменованиями. В виду неприятеля приносит он жертву и,
если знамения благоприятны, то царь дает знак к битве. Во время сражения он
окружен прорицателями, которые указывают ему волю богов, и музыкантами,
играющими на флейтах священные гимны. Спартанцы говорят, что
начальствует царь, потому что он держит в своих руках религию и ауспиции, но
эфоры и полемарх управляют всеми движениями войска.
Следовательно, можно сказать совершенно утвердительно, что царское
достоинство в Спарте есть, главным образом, наследственное священство. Тот
же самый государственный переворот, который уничтожил политическую
власть царей во всех гражданских общинах, уничтожил ее также и в Спарте.
Власть в действительности принадлежит сенату, который управляет, и эфорам,
которые исполняют его повеления. Цари во всем, что не касается религии,
подчинены эфорам. Поэтому Геродот говорит с полным правом, что Спарта не
знает монархического образа правления, а Аристотель, — что образ правления в
Спарте аристократический.
3.Тот же переворот в Афинах.
Выше мы видели, каков был общественный строй первобытного
народонаселения Аттики. Страной владело некоторое число семей вполне
независимых и ничем между собою не связанных; каждая составляла
небольшую общественную группу, управляемую своим наследственным
главою. Позже эти группы вступили между собою в союз, и из такой
ассоциации произошла афинская гражданская община.
Тезею[с.273]приписывают завершение огромного дела объединения Аттики.
Но предание прибавляет, и мы этому без труда верим, что Тезею пришлось
победить много препятствий. Не клиенты и не бедняки, рассеянные по
местечкам и поγένη, оказывали ему сопротивление. Эти люди, наоборот, могли
скорее радоваться перемене, которая давала высшего главу их вождям и
обеспечивала им, таким образом, прибежище и покровительство. От перемены
страдали главы семей, родов, вожди местечек и триб —βασιλεῖς,φυλο
βασιλεῖς, те эвпатриды, — которые по наследственному праву имели высшую
власть в своих родах или в своих трибах. Они защищали насколько было сил
свою независимость, а потеряв ее, они об ней сожалели.
Они постарались, по крайней мере, удержать от своей старинной власти все,
что только могли. Каждый из них остался всесильным вождем, главою своей
трибы или своего рода (γένος). Тезей не мог разрушить власть, которую
установила и сделала неприкосновенной религия. Более того: если мы станем
рассматривать предания, относящиеся к этой эпохе, то заметим, что эти
могущественные эвпатриды согласились соединиться вместе для образования
гражданской общины только лишь под тем условием, что управление будет
действительно федеративное и что каждый из них будет принимать в нем
участие. Хотя и существовал верховный царь, но лишь только в чем-нибудь
были затронуты общие интересы, как требовалось обязательно созвать собрание
вождей, и ничто важное не могло быть совершено иначе, как с согласия этого
собрания, бывшего как бы подобием сената.
Эти древние предания на языке последующих поколений приняли
приблизительно такую форму: Тезей изменил образ правления в Афинах и из
монархического сделал его республиканским. Так говорят Аристотель, Исократ,
Демосфен, Плутарх. Под этой несколько ложной формой есть истинное
основание. Тезей, действительно, как говорит предание, «передал верховную
власть в руки народа». Только[с.274]слово народ,δῆμος, которое сохранилось
в предании, не имело во времена Тезея того широкого приложения, как во
времена Демосфена. Этот народ, или политическое целое, не мог быть в то
время ничем иным, как только аристократией, т.е. собранием глав отдельных
родов (γένη).
Устанавливая эти собрания, Тезей не был добровольным новатором.
Образование великого афинского единства изменило, помимо его воли, условия
управления. С тех пор как те же самые эвпатриды, власть которых оставалась
нетронутой в пределах семьи, соединились в одну гражданскую общину, они
образовали могущественное целое, имевшее свои права и предъявлявшее свои
требования. Царь небольшого утеса Кекропса стал царем всей Аттики; но зато
раньше в своем маленьком владении он был абсолютным владыкой, теперь же
он только сделался главою федеративного государства, т.е. первым между
равными.
И между царской властью и такого рода аристократией не могло не
произойти столкновения. «Эвпатриды сожалели о своем истинно царском
могуществе, каким пользовался до сих пор каждый из них в своем владении».
Эти воины-жрецы, как кажется, прикрываясь религиею, стали утверждать, что
власть местных культов была уменьшена. Если верно, как говорит Фукидид, что
Тезей пытался разрушать пританеи местечек, то не удивительно, что против
него восстало и возмутилось религиозное чувство. Нельзя сказать, сколько
пришлось ему выдержать борьбы, и какое число восстаний должен был он
подавить хитростью или силой, но достоверно одно, что в конце концов он был
побежден, был изгнан из Аттики и умер в изгнании.
Таким образом, эвпатриды одержали верх; они не уничтожили царскую
власть, но они поставили себе царя по своему выбору — Менесфея. После него
род Тезея снова захватил в свои руки власть и сохранял ее в течение трех
поколений, а после него власть перешла к роду Мелантидов. Вся эта эпоха была,
без сомнения, полна борьбы и волнений, но у[с.275]нас не сохранилось ясных
воспоминаний о гражданских войнах того времени.
Смерть Кодра совпадает с окончательной победою эвпатридов; но они все-
таки и на этот раз не уничтожили царской власти, потому что это им запрещала
их религия; но они отняли у царей власть политическую. Путешественник
Павзаний, живший много позже этих событий, но исследовавший весьма
тщательно древние предания, говорит, что царская власть потеряла в те времена
большую часть своих прав и «стала зависимой»; это означает, без сомнения, что
с этого времени она была подчинена сенату и эвпатридам. Современные
историки называют этот период афинской истории — архонтством и не
забывают сказать при этом, что царская власть была в то время уничтожена. Это
не вполне верно: потомки Кодра еще в течение тринадцати поколений
наследовали от отца к сыну. Они все носили звание архонтов, но есть древние
документы, которые придают им также титул царя, а выше мы говорили, что эти
два титула были полными синонимами. Следовательно, в Афинах, в течение
этого длинного периода времени, были еще наследственные цари, но
гражданская община отняла у них политическую власть и оставила им только
религиозные обязанности. Это — то же самое, что было сделано и в Спарте.
По прошествии трех столетий эвпатриды нашли, что религиозная царская
власть все еще сильнее, чем бы им того хотелось, и они ее ослабили. Было
решено, что один и тот же человек не может быть облечен этим высоким
религиозным саном дольше, чем в течение десяти лет; но в прочем продолжали
держаться того мнения, что только древний царский род один правоспособен
исполнять обязанности архонта.
Таким образом прошло около сорока лет. Но однажды царский род осквернил
себя преступлением; тогда, на основании древнего закона, он был лишен права
исполнять священнические обязанности, и тут же было постановлено, что
впредь, на будущее время, архонты будут избираться вне[с.276]царского рода,
и что звание это будет доступно всем эвпатридам. Спустя еще сорок лет, чтобы
ослабить и эту царскую власть или чтобы разделить ее между большим
количеством людей, избрание стало совершаться только на годичный срок, и в
то же время власть эта была разделена на две различные должности. До этих
пор архонт был в то же время и царем, теперь эти два титула были разделены:
одно должностное лицо, под именем архонта, и другое — под именем царя —
разделили между собою права древней религиозной царской власти.
Обязанность блюсти, чтобы семьи не прекращались, разрешать или запрещать
усыновления, принимать духовные завещания, судить по делам, касающимся
недвижимой собственности, одним словом — все те вопросы, в которых была
заинтересована религия, были предоставлены архонту. Обязанность совершать
торжественные жертвоприношения и судить по делам, касающимся нечестия —
были предоставлены царю. Таким образом, титул царя, титул священный и
необходимый для религии, продолжал существовать в гражданской общине
вместе с жертвоприношениями и национальным культом. Царь и архонт вместе
с полемархом и шестью тесмотетами, которые существовали, быть может, уже с
давних пор, составляли девять, избираемых ежегодно, должностных лиц; их
привыкли называть архонтами по имени первого из них.
Переворот, отнявший у царского сана его политическую власть, в различных
гражданских общинах совершился под различными формами. В Аргосе, уже со
второго поколения дорийских царей, царская власть была ослаблена до такой
степени, «что потомкам Темена оставлено было только название царя без
всякой власти»; но эта царская власть все же оставалась наследственной в
течение многих веков. В Кирене потомки Батта сначала сосредоточили в своих
руках и жреческую и царскую власть; но начиная с четвертого поколения, им
была оставлена только власть религиозная. В Коринфе царская власть
передавалась сначала наследственно в роде Баккиадов; следствием
переворота[с.277]явилось то, что власть эта сделалась выборною, сроком на
год, но она не выходила из пределов рода, и члены его пользовались ею по
очереди в течение целого столетия.
4.Тот же переворот в Риме.
Царская власть была вначале в Риме тем же, чем она была и в Греции. Царь
был верховным жрецом гражданской общины; он был в то же время и
верховным судьею, а во время войны он предводительствовал армией граждан.
Рядом с ним стояли главы отдельных семей, patres, которые составляли сенат.
Царь был только один, потому что религия предписывала единство в культе и
единство в управлении, но разумелось само собою, что во всех важных делах
царь должен был совещаться с вождями, главами семей, входивших в
федеративный союз.
Историки, начиная уже с этой эпохи, упоминают о народных собраниях, но
нужно спросить себя, что могло подразумеваться тогда под словом народ
(populus), т.е. какое это было политическое тело во времена первых царей. Все
исторические свидетельства сообщают нам в полном согласии друг с другом,
что народ собирался по куриям; курии же были союзом родов; каждый род
являлся туда в полном составе и имел только один голос. Там же находились и
клиенты, сгруппированные вокруг своего главы,pater; с ними, быть может,
совещались, у них, быть может, спрашивали мнения, и они принимали, таким
образом, участие в составлении того единого голоса, который подавал род, но
они не имели права быть иного мнения, чем их глава,pater. Это собрание по
куриям было, таким образом, не что иное, как община патрициев, собранная в
присутствии царя.
Из сказанного мы видим, что Рим находился в тех же условиях, как и другие
гражданские общины. Царь поставлен лицом к лицу с прочно установленной
аристократической организацией, черпающей свои силы в религии; и[с.278]те
же самые столкновения, которые мы видели в Греции, произошли также и в
Риме.
История семи римских царей есть история этих долгих распрей. Первый царь
хочет увеличить свое могущество и освободиться из-под власти сената. Он
привлекает к себе расположение и любовь низших классов, ноотцыотносятся к
нему враждебно, и он погибает, убитый в одном из заседаний сената.
Аристократия пытается тотчас же уничтожить царскую власть,
иотцыисполняют по очереди обязанности царя. Низшие классы, правда,
волнуются, они не хотят, чтобы ими управляли главы родов, они требуют
восстановления царской власти. Но патриции, в утешение себе, постановляют,
что отныне власть эта будет выборная, и затем, с необычайной ловкостью,
устанавливают порядок избрания: сенат должен будет избирать кандидатов,
патрицианское собрание по куриям — утверждать это избрание, и, наконец,
патрицианские авгуры скажут, угоден ли вновь избранный царь богам.
Нума был первым царем, избранным по этим правилам. Он выказал себя в
высшей степени религиозным, более жрецом, чем воином; он исполнял самым
тщательным образом все священные обряды культа и вследствие этого был
весьма предан религиозному строю семьи и гражданской общины. Он пришелся
вполне по сердцу патрициям и умер спокойно на своем ложе.
Кажется, что в царствование Нумы царская власть была сведена к
исполнению обязанностей жреца, так же точно, как это было и в греческих
гражданских общинах. По крайней мере, достоверно известно, что религиозная
власть царя была совершенно отлична от его власти политической, и что одна из
них не влекла за собою необходимым образом другую. Доказательством этому
служит то, что происходило двойное избрание. В силу первого избрания, царь
был только религиозным главою; если к этому сану он желает присоединить и
политическую власть,imperium, то для этого требовалось, чтобы гражданская
община вручила ему[с.279]эту власть специальным декретом. Этот пункт
вытекает совершенно ясно из того, что говорит нам Цицерон о древнем строе
государства. Таким образом, власть религиозная и политическая были
различны; они обе могли быть соединены в одних руках, но для этого
требовалось двойное народное собрание, комиции и двойное избрание.
Третий царь соединил, действительно, эти обе власти в своем лице, — в его
руках была и религиозная и политическая власть; он был даже более воин, чем
жрец; он пренебрегал религией и желал уменьшить ее значение, которое
составляло силу аристократии. Мы видим, что он принял в Рим целую толпу
чужеземцев вопреки религиозному принципу, который их исключал; он доходит
даже до того, что осмеливается даже жить среди них на холме Целийском. Он
раздает плебеям некоторые земли, доходы с которых употреблялись до тех пор
на издержки жертвоприношений. Патриции обвиняют его в том, что он
пренебрегает обрядами и даже, вещь еще более серьезная, что он их изменяет и
искажает. И он умирает подобно Ромулу: боги патрициев поражают его
молнией, а с ним и его сыновей.