Фюстель де Куланж Н.Д. Гражданская община древнего мира
Подождите немного. Документ загружается.
Фюстель де Куланж Н. Д.
Гражданская община древнего
мира
Нюма Дени Фюстель де Куланж (Numa Denis Fustel de
Coulanges)
Гражданская община древнего мира
Санкт-Петербург, 1906 г.
Издание «Популярно-Научная Библиотека». Типография Б. М.
Вольфа. 459 с.
Перевод с французскогоА. М.
ПОД РЕДАКЦИЕЙ
проф.Д. Н. Кудрявского
Используется греческий шрифт Vusillus
СОДЕРЖАНИЕ
Введение 3
КНИГА ПЕРВАЯ
Древние верования
Глава I. Верования, касающиеся души и
смерти.
9
Глава II. Культ мертвых. 16
Глава III. Священный огонь. 20
Глава IV. Домашняя религия. 30
КНИГА ВТОРАЯ
Семья
Глава I. Религия была основным началом
древней семьи.
37
Глава II. Брак. 40
Глава III. Непрерывность семьи; запрещение
безбрачия: расторжение брака в случае
бесплодия. Неравенство между сыном и
дочерью.
46
Глава IV. Усыновление и выход из семьи. 52
Глава V. Родство. Что называли римляне
агнацией.
55
Глава VI. Право собственности. 59
Глава VII. Право наследования. 72
Глава VIII. Власть в семье. 89
Глава IX. Древняя мораль семьи. 99
Глава X. Род в Риме и в Греции. 105
КНИГА ТРЕТЬЯ
Гражданская община
Глава I. Фратрия и курия; триба. 125
Глава II. Новые религиозные верования. 129
Глава III. Образуется гражданская община. 135
Глава IV. Город. 143
Глава V. Культ основателя; легенда об Энее. 152
Глава VI. Боги гражданской общины. 157
Глава VII. Религия гражданской общины. 168
Глава VIII. Сборники обрядов и летописи. 181
Глава IX. Управление гражданской общины.
Царь.
188
Глава X. Магистрат. 196
Глава XI. Закон. 202
Глава XII. Гражданин и чужеземец. 211
Глава XIII. Патриотизм. Изгнание. 217
Глава XIV. О муниципальном духе. 221
Глава XV. Отношения между государствами;
война; мир; союз богов.
226
Глава XVI. Федерации и колонии. 233
Глава XVII. Римлянин; афинянин. 237
Глава XVIII. Всемогущество государства;
древние не знали индивидуальной свободы.
248
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
Перевороты
Глава I. Патриции и клиенты. 254
Глава II. Плебеи. 261
Глава III. Первый переворот. 268
Глава IV. Аристократия управляет гражданской
общиной.
282
Глава V. Второй переворот; изменения в строе
семьи; право старшинства исчезает; род
распадается.
287
Глава VI. Клиенты освобождаются. 292
Глава VII. Третий переворот; плебеи входят в
гражданскую общину.
309
Глава VIII. Изменения в частном праве; законы
Двенадцати Таблиц; законы Солона.
353
Глава IX. Новый принцип управления;
общественная польза и подача голосов.
365
Глава X. Попытки образования аристократии
богатства; установление демократии;
четвертый переворот.
371
Глава XI. Правила демократического
управления; пример афинской демократии.
378
Глава XII. Богатые и бедные; демократия
гибнет; народные тираны.
387
Глава XIII. Перевороты в Спарте. 395
КНИГА ПЯТАЯ
Муниципальный порядок исчезает
Глава I. Новые верования; философия изменяет
правила политики.
406
Глава II. Римское завоевание. 416
Глава III. Христианство изменяет условия
управления.
450
ВВЕДЕНИЕ
Необходимость изучения древнейших верований народов
для понимания их учреждений
Мы намерены указать в предлагаемом сочинении те начала и принципы,
которыми управлялись греческое и римское общества. Греки и римляне
объединены здесь, в этом исследовании, потому, что эти два народа,
составлявшие две ветви одной и той же расы, говорившие наречиями, которые
развились из одного и того же общего языка, имели оба общие основы своих
учреждений и оба прошли ряд сходных между собой преобразований.
Мы постараемся выяснить те коренные и существенные различия, которые
делают совершенно непохожими друг на друга древние и новые народы. Наша
система воспитания, переносящая нас с детства в среду греков и римлян,
приучает нас беспрестанно сравнивать их с собой, судить об их истории по
нашей и объяснять наши революции их переворотами. То, что мы получили от
них, и то, что они нам завещали, заставляет нас думать, что они были похожи на
нас; нам трудно рассматривать их, как народы чуждые нам, и мы почти всегда
видим в них самих себя. Это служит источником многих заблуждений. Мы
непременно ошибемся по отношению древних народов, если станем их
рассматривать с точки зрения принципов и событий нашего времени.
[с.4]Ошибки же в этой области могут быть очень опасны. Представления,
созданные о Греции и Риме, не раз волновали умы наших поколений. Так как
учреждения древнего мира были плохо поняты, то явилась мысль, будто их
можно снова воскресить к жизни среди нас. Свобода у древних была неверно
понята, и эта ошибка подвергла опасности свободу народов новейших.
Последние восемьдесят лет нашей истории ясно показали, что одним из
больших препятствий на пути прогресса современного общества является
привычка видеть вечно перед глазами древних греков и римлян.
Чтобы знать правду об этих древних народах, нужно изучать их, оставляя
совершенно в стороне нас так, как если бы они были нам совершенно чужды, с
таким же беспристрастием и полной свободой мысли, как стали бы мы изучать
древнюю Индию или Аравию.
Изучая таким образом Грецию и Рим, мы увидим, что характер их является
совершенно недоступным подражанию. Ничто в новейшее время не похоже на
них. Ничто в будущем не может стать на них похожим. Мы постараемся
выяснить, какие принципы управляли этими обществами, и легко будет понять,
что те же принципы не могут более управлять человечеством.
Но отчего же? Почему условия управления людьми теперь не те же, что были
некогда прежде? Великие перемены, которые от времени до времени
совершаются в строе общества, не могут порождаться ни случаем, ни одною
лишь силою. Причина, производящая их, должна быть могущественна, и она
должна непременно корениться в самом человеке. Если законы человеческого
общежития теперь не те, что были некогда в древности, то причина здесь та, что
и в самом человеке нечто изменилось. Одна часть нашего существа
действительно изменяется постоянно из века в век;[с.5]эта изменяющаяся
часть есть наше умственное развитие. Оно всегда в движении, почти всегда
прогрессирует, и в силу этого наши учреждения и законы тоже подвержены
изменениям. У человека в настоящее время не те идеи, которые были двадцать
пять веков тому назад, а потому он и не может управляться так, как управлялся
прежде.
История Греции и Рима является свидетельством и примером той тесной
связи, которая всегда существует между понятиями человеческого разума и
социальным строем общества. Посмотрим на учреждения древних народов,
оставляя совершенно в стороне их верования, и эти учреждения покажутся вам
странными, непонятными, необъяснимыми. К чему эти патриции и плебеи,
патроны и клиенты, эвпатриды и феты, и откуда произошли неизгладимые
родовые отличия, которые мы видим между названными классами? Какой
смысл в учреждениях лакедемонян, которые представляются нам столь
противоестественными? Как объяснить несправедливые странности древнего
частного права: в Коринфе и Фивах — запрещение продавать землю; в Афинах
и Риме — неравенство в наследовании между братом и сестрой? Что именно
разумели юристы под именемагнацииирода?В силу чего произошли все эти
перевороты в праве и перевороты в политике? Что такое представлял собою тот
совершенно особенный патриотизм, поглощавший иногда все естественные
чувства? Что понимали под именем свободы, о которой беспрестанно
говорилось? Как случилось, что учреждения, стоящие так далеко от нашего
современного миропонимания, могли возникнуть и господствовать так долго?
Какой высший принцип дал им власть над человеческими умами?
Но поставьте только рядом с этими учреждениями и законами — верования,
и факты сразу станут ясными, объяснения явятся сами собой. Если, восходя к
первым[с.6]векам существования данного племени, т.е. к тому времени, когда
сложились его учреждения, заметить, какие идеи сложились у него о человеке, о
жизни, смерти, будущей жизни, о божественном начале, то сейчас же видна
будет тесная связь между упомянутыми выше идеями и древними нормами
частного права, между ритуалом, вытекающим из его верований, и
политическими учреждениями.
Сравнение верований и законов показывает, что первобытная религия
установила греческую и римскую семью, учредила брак и власть отца,
обозначила степени родства и освятила право собственности и наследования. Та
же самая религия, расширив и распространив семейную группу, установила
более крупную ассоциацию — общину, где и продолжала властвовать так же,
как и в семье. Из нее вытекают все учреждения точно так же, как и все частное
право древних. От нее гражданская община получила свое руководящее начало,
свои нормы, свои обычаи, свое управление. Но с течением времени эти
старинные верования изменились или исчезли: а вместе с ними изменились и
частное право и политические учреждения. Наступил ряд переворотов, и
социальные преобразования всегда правильно следовали за изменениями в
области умственного развития.
Итак, прежде всего нужно изучать верования данных народов. Особенно
важно для нас узнать наиболее древние, так как учреждения и верования,
которые мы находим в цветущие эпохи Греции и Рима, есть лишь дальнейшее
развитие предшествовавших верований и учреждений, и корни их нужно искать
в далеком прошедшем. Племена греческие и италийские бесконечно древнее
Ромула и Гомера. Верования сложились, а учреждения установились или
подготовились в эпоху более древнюю, во времена незапамятные.
Но есть ли у нас надежда достигнуть познания[с.7]этого отдаленного
прошлого? Кто скажет нам, что думали люди за десять или пятнадцать веков до
нашей эры? Можно ли уловить снова то, что так неуловимо и подвижно, —
верования и взгляды? Мы знаем, что думали восточные арийцы тридцать пять
веков тому назад; мы знаем это из гимнов Вед, которые, без сомнения, очень
древни, из законов Ману, которые менее древни, но где попадаются места,
принадлежащие весьма отдаленной эпохе. Но где же гимны древних эллинов? У
них были, как и у италийцев, древние песни, древние священные книги, но
ничто из всего этого не дошло до нас. Какое воспоминание может сохраниться у
нас о поколениях, не оставивших нам никаких письменных памятников? По
счастью, прошедшее никогда не умирает совершенно для человека. Человек
может его забыть, но он хранит его всегда в самом себе, потому что таковым,
каков он есть во всякую данную эпоху, он является продуктом и итогом всех
предшествовавших эпох. Если человек заглянет в свою душу, то он может найти
там и распознать эти различные эпохи по тем отпечаткам, какие каждая из них
оставила в нем.
Посмотрим на грека времен Перикла, на римлянина времен Цицерона; они
носят в себе несомненные отпечатки и ясные следы наиболее отдаленных веков.
У современника Цицерона (я говорю главным образом о человеке из народа)
воображение наполнено легендами; эти легенды дошли до него из глубокой
древности и в них ясно виден характер всего строя мышления тех времен.
Современник Цицерона говорит языком, корни слов которого бесконечно
древни; этот язык, выражая мысли древнейших веков, сложился сообразно духу
того времени и сохранил этот отпечаток, который он и передает из века в век.
Внутренний смысл какого-нибудь корня может иногда вскрыть древнее
воззрение или древний[с.8]обычай. Идеи видоизменились, и воспоминания о
них исчезли, но остались слова — подлинные и непреложные свидетели
исчезнувших верований. Современник Цицерона совершает известные обряды
при жертвоприношениях, при погребениях, при брачных церемониях; эти
обряды много древнее его самого, и доказательством этому служит то, что они
более не соответствуют его верованиям. Но посмотрите ближе на исполняемые
им обряды, на известные, точно определенные слова, которые он при этом
произносит, и вы найдете в них отпечаток того, во что веровали люди
пятнадцать или двадцать веков ранее.
КНИГА ПЕРВАЯ
Древние верования
Глава I
Верования, касающиеся души и смерти.
До последних времен Греции и Рима мы находим в среде простого народа
ряд мыслей и обычаев, происхождение которых принадлежит несомненно очень
отдаленной эпохе, и по ним мы можем судить, какие понятия составил себе
прежде всего человек о своей собственной природе, своей душе, о тайне смерти.
Как бы далеко ни восходили мы к началу истории индоевропейской расы,
ветвями которой являются греческие и италийские народы, нигде не встретим
мы указаний на то, что среди этой расы существовала мысль, будто с
прекращением краткой земной жизни для человека все кончается. Самые
древние поколения, задолго еще до появление философов, думали уже, что
вслед за прекращением этой земной жизни наступает иная, новая. Они смотрели
на смерть не как на уничтожение бытия, а как на простое видоизменение жизни.
Но в каких же местах и как должна протекать эта вторая жизнь? Думали ли,
что бессмертный дух, однажды покинув тело, должен войти в другое, чтобы его
оживить? Нет, вера в переселение душ никогда не могла пустить корней в умах
народов греко-италийских. И у[с.10]восточных арийцев она тоже не является
древнейшим верованием, так как гимны Вед противоречат ему. Полагали ли,
что дух восходит к небесам, в светозарные области? Тоже нет; мысль о том, что
души входят в небесное жилище, принадлежит сравнительно позднейшей эпохе
на западе; небесное местопребывание считалось как награда для некоторых
только великих людей и благодетелей человечества. Согласно самым
древнейшим верованиям греков и италийцев душа не уходила в иной мир во
время своей второй жизни; она оставалась тут же вблизи людей и продолжала
жить под землей.
Довольно долго господствовало даже верование, что во время вторичного
существования душа остается соединенной с телом. Рожденная вместе с ним,
она не расставалась с телом и по смерти и вместе с ним покоилась в могиле.
Как бы ни были древни эти верования, у нас есть достоверные свидетельства
о них. Свидетельствами этими являются погребальные обряды, надолго
пережившие первобытные верования: но несомненно, что упомянутые обряды
родились вместе с верованиями и могут объяснить нам их значение.
Погребальные обряды ясно указывают на то, что, опуская тело в могилу,
думали, что вместе с этим хоронят и нечто живое. Вергилий, описывающий
всегда так точно и тщательно религиозные церемонии, заканчивает свой рассказ
о похоронах Полидора следующими словами: «Мы заключаем душу в могилу».
То же выражение встречается у Овидия и Плиния Младшего; это не значит,
чтобы оно соответствовало тому представлению, которое было у названных
писателей о душе, но, обращаясь с незапамятных времен в языке, выражение это
свидетельствует о древних народных верованиях.
Существовал обычай по окончании погребальной церемонии трижды
призывать душу умершего, называя ее тем именем, какое он носил. Ей
выражали пожелание[с.11]счастливой жизни под землей. Ей трижды
говорили: «Будь счастлива»; и прибавляли: «Пусть земля тебе будет легка».
До такой степени верили, что человек будет продолжать жить под землей и
что он сохранит и в могиле чувство удовольствия и страдания! На гробнице
писали, что здесь покоится человек, — выражение, которое пережило верования
и, передаваясь из века в век, дошло до нас. Мы употребляем его еще и теперь,
хотя никто ныне не думает, будто бессмертное существо может покоиться в
могиле. В древности же твердо верили, что человек живет там, а потому никогда
не забывали зарыть вместе с ним те вещи, в которых, как предполагалось, он
мог нуждаться: одежду, сосуды, оружие. На могилу возливали вино, чтобы
утолить его жажду, ставили пищу, чтобы утолить его голод. Убивали лошадей и
рабов с тем намерением, чтобы эти существа, погребенные вместе с умершим,
служили ему в могиле, как служили при жизни. После взятия Трои греки
собираются в обратный путь на родину; каждый из них уводит с собой
прекрасную пленницу: Ахилл, лежащий под землей, требует тоже свою
пленницу, и ему отдают Поликсену.
Один стих Пиндара сохранил нам любопытный остаток идей древних
поколений. Фрикс должен был покинуть Грецию и бежал в Колхиду. В этой
стране он умер, но и мертвый все стремился вернуться в Грецию. И вот он
явился во сне Пелиасу, приказывая ему отправиться в Колхиду и взять оттуда
его, Фрикса, душу. Душа его, без сомнения, тосковала по родной земле,
семейной гробнице; но, прикованная к телесным останкам, она не могла
покинуть без них Колхиду. Из этого первобытного верования возникла
необходимость погребения. Для того, чтобы душа была водворена в подземном
жилище, приличествующем ей для посмертной жизни, необходимо было, чтобы
и тело, с которым она продолжала быть тесно связана, было покрыто землей.
Душа, лишенная могилы, не имела своего жилища. Она была скиталицей.
Напрасно[с.12]жаждала она покоя, к которому должна была стремиться после
трудов и волнений этой жизни; она осуждена была вечно бродить, скитаться в
виде призрака, ларвы, никогда не останавливаясь, никогда не получая ни
приношений, ни пищи, которые были ей необходимы. Несчастная, она
становилась вскоре злотворной. Она мучила живых, насылала на них болезни,
опустошала их жатвы, пугала мрачными виденьями, чтобы внушить им дать
погребение ее телу и ей самой. Отсюда возникло верование в привидения, в
явления мертвецов. Весь древний мир был убежден, что без погребения душа
несчастна, страдает, и что обряд погребения делает ее на веки счастливой. Не
ради того, чтобы выставить на вид свою печаль, совершались погребальные
церемонии, — они совершались ради успокоения и счастья усопшего.
Обратим внимание, что одного предания тела земле было недостаточно.
Нужно было соблюсти традиционные обряды и произнести установленные
формулы, молитвы. У Плавта мы находим историю одного выходца из могилы;
то была душа, принужденная скитаться, потому что ее тело было предано земле
без соблюдения предписанных обрядов. Светоний рассказывает, что тело
Калигулы было предано земле без совершения погребального ритуала, оттого
душа его стала скитаться по свету, являясь живым до тех пор, пока, наконец, не
решились вырыть из земли его тело и предать его снова погребению, согласно
установленным обрядам. Эти два примера показывают ясно, какое действие
приписывалось обрядам и установленным формулам погребальных церемоний.
Так как без них души, не зная покоя, скитались по земле и являлись живым, то,
значит, благодаря им души эти водворялись и погребались в могилах. И
подобно тому, как у древних были формулы-молитвы, имеющие эту силу, у них
были другие, имеющие силу противоположную, а именно — вызывать души
умерших, заставлять их выходить на минуту из могилы.
У древних писателей можно видеть, насколько мучил человека страх, что
после его смерти по отношению к[с.13]нему не будет соблюден весь
подобающий ритуал. Это являлось источником мучительного беспокойства.
Менее боялись смерти, чем лишения погребальных обрядов. Так как тут шло
дело о вечном успокоении и вечном счастье, мы не должны слишком
удивляться афинянам, казнившим своих полководцев после одержанной ими на
море победы, за то, что они пренебрегли погребением умерших. Эти
полководцы, ученики философов, быть может, уже различали душу от тела, а
так как они не думали, что участь одной зависит от участи другого, то им не
представлялся особенно важным вопрос, где труп подвергнется своему
разложению, в земле или в воде. Они не захотели подвергать себя опасности,
приближавшейся бури, из-за пустой обрядности: подобрать и похоронить в
земле умерших. Но толпа, которая даже в Афинах продолжала твердо держаться
старинных верований, обвинила полководцев в нечестии и осудила их на
смерть. Они спасли Афины своей победой, но своей небрежностью они
погубили тысячи душ. И родственники убитых, думая о тех долгих муках,
которые придется терпеть этим душам, явились в траурных одеждах в
судилище, требуя мщения.
В древних государствах закон поражал великих преступников наиболее
ужасным наказанием — лишением погребения. Таким образом наказывалась
сама душа и обрекалась почти на вечную муку.
Нужно заметить, что у древних образовалось еще другое представление о
местопребывании умерших. Они воображали себе область, тоже подземную, но
несравненно более обширную, чем могила; в этой области жили вместе все
души вдали от их тел, и здесь между душами распределялись наказания и
награды, сообразно тому, какую жизнь вел человек на земле. Но те
погребальные обряды, о которых мы только что говорили, находятся в
очевидном разногласии с подобными верованиями: несомненное
доказательство, что в те времена, когда сложились эти обряды, не существовало
еще веры ни в Тартар, ни в Елисейские поля.[с.14]Первобытные представления
этих древних поколений были таковы, что человеческое существо продолжает
жить и в могиле, что душа не отделяется от тела и по смерти остается прочно
прикрепленной к той части земли, где погребены останки. Человек не должен
был отдавать никакого отчета в своей предыдущей жизни. Раз опущенный в
могилу, он не должен был ожидать более ни наград, ни наказаний.
Представления, несомненно, грубые, но таков был младенческий период
понятия о загробной жизни.
Существо, жившее под землей, не было достаточно отрешено от
человеческой природы, чтобы не нуждаться в пище. А потому в определенные
дни в году на всякую могилу приносили съестное.
Овидий и Вергилий дали нам описание этой церемонии, которая сохранилась
неизменно до их дней, хотя верования уже видоизменились. Они рассказывают,
что могила украшалась большими гирляндами из трав и цветов, на нее
ставились кушанья, фрукты, соль, возливалось молоко, вино, иногда кровь
жертвы.
Было бы весьма ошибочным полагать, что подобные могильные пиршества
совершались лишь как бы в память усопших. Пища, которую приносила семья,
предназначалась действительно для умершего и исключительно для него.
Доказательством этого служит тот факт, что молоко и вино выливались на
землю могилы, а чтобы твердая пища могла дойти до мертвого, в земле
выкапывалось отверстие; в случае же, если приносилась жертва, то она
сжигалась вся целиком, чтобы никто из живых не мог ее отведать; затем
произносились определенные священные слова, приглашавшие мертвого есть и
пить. Далее, если вся семья и присутствовала при этом пиршестве, то к
кушаньям никто не притрагивался: наконец, уходя, старались всегда оставить
немного молока и хлеба в сосудах, и считалось великим нечестием, если кто-
нибудь из живых притронется к этому запасу, предназначенному удовлетворять
нужды умершего.
[с.15]Эти древние верования жили очень долго, и отражение их встречается
еще у великих писателей Греции: «Я возливаю на землю могилы, — говорит
Ифигения у Эврипида, — молоко, мед и вино: это приносит отраду умершим».
«Сын Пелея, — говорит Неоптолем, — прими это питье, угодное мертвым,
приди и пей эту кровь». Электра, возливая вино, говорит: «Питие проникло в
землю, мой отец получил его». Характерна просьба Ореста, обращенная к
умершему отцу: «О, отец мой, пока я жив, ты будешь получать богатые
приношения, но если я умру, ты не будешь иметь своей части в приношениях,
которыми питаются умершие». Насмешки Лукиана над этими обычаями
доказывают, что они существовали еще в его время: «Люди воображают, —
говорит он, — что души умерших выходят из преисподней на обеды, которые
им приносят, что они наслаждаются запахом мяса и пьют вино, вылитое на их
могилы. У греков перед всякой могилой было устроено место, назначенное
специально для заклания жертвы и для сжигания ее мяса. У римской гробницы
была свояculina, нечто вроде особой кухни для приготовления пищи,
предназначаемой исключительно для умерших. Плутарх рассказывает, что
после битвы при Платее убитые воины были похоронены на поле битвы, и
платейцам было поручено справлять ежегодно похоронное пиршество для
умерших. Вследствие этого ежегодно в день годовщины большое шествие, с
главными властями во главе, направлялось из города к холму, под которым
были погребены убитые. Им приносили в дар молоко, вино, оливковое масло,
благовония и закалывали жертву. Когда приношения бывали уставлены на
могиле, платейцы произносили священные слова, которыми они призывали
умерших прийти и разделить трапезу. Эта церемония совершалась еще во
времена Плутарха, которому удалось видеть ее в ее шестисотую годовщину.
Лукиан поясняет нам впоследствии, из каких воззрений зародились эти обычаи.
«Мертвые, — пишет он, — питаются кушаньями, которые мы приносим на их
могилы, они пьют вино, которое мы выливаем там[с.16]на землю;
следовательно, умерший, которому ничего не приносят, осужден вечно
голодать». Вот те весьма древние верования, которые представляются нам
ложными и нелепыми; а между тем они властвовали над человеком в
продолжение длинного ряда поколений. Они руководили душами, и скоро мы
увидим, что они, кроме того, управляли и обществом, и что большая часть
семейных и общественных учреждений древности вытекает из этого источника.
Глава II
Культ мертвых.
Эти верования очень рано дали начало правилам поведения. Так как мертвые
нуждались в пище и питье, то, следовательно, живые обязаны были