Фрезер Дж.Дж. Золотая ветвь

Подождите немного. Документ загружается.

котором идея святости и идея нечистоты еще четко не отделяются одна от

другой, но составляют единое расплывчатое представление, которому мы даем

название табу. Это хорошо согласуется с предположением, что свинья служила

воплощением бога Адониса, а пример Диониса и Деметры наводит на мысль,

что предание о враждебности бога по отношению к данному животному

обязано своим происхождением более позднему превратному пониманию

этого бога как воплотившегося в свинью. То, что поклонники Аттиса, а

возможно, и почитатели Адониса не употребляли в пищу свинину, не

исключает возможности того, что свинью в торжественных случаях предавали

закланию в качестве представительницы божества и что свинина

употреблялась для причащения. Ритуальное заклание и поедание животного

как раз и подразумевают, что речь идет о священном животном, которое

нельзя убивать для обычных нужд.

Отношение иудеев к свинье отличалось той же двусмысленностью, что и

отношение к ней язычников-сирийцев. Греческие авторы так и не пришли к

окончательному выводу, поклонялись ли они свинье или, напротив,

испытывали к ней отвращение. С одной стороны, иудеям запрещалось

употреблять в пищу свинину. Но, с другой, те же иудеи запрещали убивать это

животное. Если первое правило говорит о нечистоте свиньи, то второе еще

более красноречиво свидетельствует в пользу его святости. Представление о

свинье как о животном священном объясняет оба эти предписания: одно-с

необходимостью, а Другое – с достаточной долей вероятности, между тем как

представление о свинье как о животном нечистом не объясняет ни одного из

этих предписаний, а одно из них начисто исключает. Отдав первой гипотезе

предпочтение перед второй, мы с необходимостью приходим к заключению,

что первоначально народ Израиля не только не испытывал отвращения по

отношению к свинье, но, напротив, поклонялся ей. В этом мнении нас

укрепляет сообщение о том, что еще во времена пророка Исайи некоторые

евреи тайком собирались в садах, чтобы в религиозных целях отведать

свинины или мяса мышеи. Здесь мы, несомненно, сталкиваемся с обрядом

очень древнего происхождения, с обрядом, уходящим своими корнями во

времена, когда евреи поклонялись свиньям и мышам и причащались их мясом

и кровью – как мясом и кровью бога – исключительно в редких торжественных

случаях. Возможно, мы вправе предположить, что первоначально все так

называемые нечистые животные были священными и в пищу их не

употребляли именно по этой причине.

116

Осирис в образе свиньи и быка. В Древнем Египте в исторические времена

отношение к свинье было отмечено той же двусмысленностью, что и в Сирии, и

в Палестине, хотя основной упор там делался, видимо, не на святость, а на

нечистоту. Греческие авторы единодушно признают, что египтяне питали к

свинье отвращение как к грязному и отталкивающему животному. Человек,

который мимоходом прикасался к свинье, входил в реку прямо в одежде,

чтобы смыть с себя заразу. У египтян считалось, что человек, выпивший молоко

свиньи, заболеет проказой. Свинопасы, будь они даже уроженцами Египта,

были единственными людьми, которым запрещалось входить в храмы. Ни

один египтянин не решился бы выдать свою дочь замуж за свинопаса или

женить своего сына на его дочери. Свинопасы в силу этого заключали браки

исключительно в своей среде. При всем том один раз в году египтяне

приносили свиней в жертву луне и Осирису, причем, кроме того, вкушали их

мясо, хотя в любой другой день года делать это им возбранялось. Те, кто был

слишком беден, чтобы в такой день пожертвовать свинью, вместо нее пекли и

приносили в жертву лепешки. Объяснить этот обычай можно, единственно

предположив, что свинья играла роль священного животного, мясом которого

один раз в год причащались верующие египтяне.

В пользу того, что в Египте свинья была священным животным, говорят те

самые факты, которые в глазах современных людей, казалось бы, доказывают

противоположное. Например, египтяне, как мы только что видели,

придерживались мнения, что молоко свиньи является причиной заболевания

проказой. Между тем первобытные народы придерживаются точно таких же

взглядов относительно самых священных животных и растений. Население

острова Ветар, расположенного между Новой Гвинеей и Целебесом, считает

себя потомками диких свиней, змей, крокодилов, черепах, собак и угрей.

Островитянам запрещается употреблять в пищу животных, от которых они

ведут свое происхождение. В противном случае человек заболеет проказой или

сойдет с ума. Североамериканские индейцы племени омаха, чьим тотемом

является лось, считают, что стоит им попробовать мясо лося-самца, как их тело

116

Мысль Фрэзера о том, что первоначально представления о «священном» и о «нечистом» не различались,

признается теперь почти всеми этнографами и историками религии. Разделение и поляризация понятий

«священное» – «нечистое» произошло уже в эпоху классового общественного строя.

покроется белыми пятнами и волдырями. Индейцам того же племени,

имеющим своим тотемом красный маис, кажется, что если они употребят это

растение в пищу, то их ротовая полость покроется язвами. Лесные негры

Суринама, разделенные на тотемные кланы, верят, что съесть мясо capiai

(местная разновидность свиньи) – значит заболеть проказой. Это животное,

скорее всего, является одним из тамошних тотемов. В древности сирийцы

почитали рыб священными; считалось, что на коже людей, отведавших рыбное

блюдо, вздуются язвы, а их ноги и живот распухнут. Живущие в Ориссе чaсы

уверены, что клан человека, причинившего вред тотемному животному,

вымрет, а самому человеку не миновать проказы.

По этим примерам можно судить, что употребление в пищу мяса священного

животного часто считалось причиной проказы и других кожных заболеваний.

Так что свинья, как мы и предполагали, наверное, была в Египте священным

животным, так как молоко ее якобы вызывало проказу.

В пользу святости свиньи говорит также правило, предписывавшее омывать

свое тело и одежду после прикосновения к свинье. Дело в том, что у многих

народов след соприкосновения со священным предметом необходимо было

смыть или устранить каким-либо другим путем, прежде чем человек,

прикоснувшийся к нему, получал разрешение общаться со своими товарищами.

Так, у иудеев после чтения священного писания полагалось вымыть руки. До

того как выйти из скинии после принесения искупительной жертвы, иудейский

первосвященник был обязан омыться и снять с себя одежды, которые были на

нем зо время пребывания внутри святыни. По предписанию греческого

ритуала, эллин, принося искупительную жертву, не должен был к ней

прикасаться, а после совершения жертвоприношения, прежде чем войти в

город и в собственный дом, обязан был омыть свое тело и одежду в реке или в

источнике. Повелительную необходимость освободиться от, так сказать,

священной заразы чувствовали и полинезийцы. С этой целью они совершали

разного рода обряды. Нам уже известно, что, случайно прикоснувшись к

священной особе вождя или к какой-нибудь из его личных вещей, житель

островов Тонга мог есть пишу своими руками только после совершения

искупительного обряда. Считалось, что в противном случае такой человек

распухнет, умрет или, по меньшей мере, заболеет золотухой пли другой

болезнью. На примере Новой Зеландии мы также убедились, какие роковые

последствия влечет за собой соприкосновение со священным предметом.

Короче говоря, по мнению первобытного человека, все священное таит в себе

опасность. По нему как бы пропущен ток святости, который ударяет и даже

поражает насмерть всякого, кто к нему прикоснется. В силу этого первобытные

люди крайне неохотно притрагиваются к таким предметам и стараются не

смотреть на них.

Бечуанам из клана крокодила увидеть тотемное животное представляется

делом «дурным и неблагоприятным»; они полагают, что от лицезрения

крокодила у них воспалятся глаза. Тем не менее для бечуанов нет ничего

священнее крокодила: они называют его отцом, клянутся им, устраивают в его

честь празднества. Бушмены Маденассаны почитают козла священным

животным, хотя «человек, бросивший на него взгляд, на время становится

нечистым и пребывает в состоянии некоего беспокойства». Равным образом

индейцы племени омаха, принадлежащие к клану лося, уверены, что от

прикосновения к этому животному их тело покроется волдырями и белыми

пятнами. Индейцы того же племени, входящие в клан змеи, верят, что от

прикосновения к этому пресмыкающемуся или от вдыхания его запаха у них

поседеют волосы. Жители Самоа, поклонявшиеся бабочке, считали, что

поймать ее для них равносильно смерти. Тарелками на Самоа обычно служили

листья бананового дерева с красноватыми подпалинами. Но если бы

использовать их в качестве тарелок пришло в голову кому-нибудь из членов

клана дикого голубя, ему не миновать ревматических опухолей и сыпи по

всему телу, как это бывает при ветряной оспе. Бхилы в Центральной Индии,

принадлежащие к клану мори, имеют своим тотемом павлина и совершают

ему подношения зерном. Тем не менее они верят, что стоит им наступить на

след павлина, как их поразит какая-нибудь болезнь. Если на глаза женщине из

клана мори попадается павлин, ей следует закрыть лицо и отвернуться. Таким

образом, святость представляется первобытному человеку чем-то вроде

опасного вируса, которого благоразумному человеку нужно всеми силами

остерегаться. Если же это не удается, для устранения заразы необходимо

прибегнуть к тщательному ритуальному очищению.

В свете этих параллелей верования и обычаи египтян, относящиеся к свинье,

скорее основывались на представлении об исключительной святости этого

животного, нежели на представлении о его крайней нечистоте. Выражаясь

точнее, египтяне видели в свинье не просто нечистое, отталкивающее

животное, но и существо, в высшей степени одаренное сверхъестественными

способностями. Они относились к свинье с тем изначальным чувством

религиозного ужаса, в котором почти в равных дозах перемешаны глубокое

преклонение и глубокое отвращение. От внимания самих древних не

ускользнуло то обстоятельство, что у чувства неприязни, которое свинья

вызывала в египтянах, имелась обратная сторона. У греческого астронома и

математика Эвдокса, который провел в Египте 14 месяцев и беседовал с

тамошними жрецами, сложилось впечатление, что египтяне не трогали сытней

не из чувства отвращения, а из соображений их полезности в сельском

хозяйстве. Если верить этому греческому ученому, после отлива Нила египтяне

выпускали на поля стада свиней, которые втаптывали семена в сырую землю.

Отношение к животному, которое возбуждает столь противоречивые чувства,

конечно, не отличалось однозначностью и постоянством. С течением времени

одно из противоречивых чувств одерживало победу, и в зависимости от того,

преобладало ли чувство почитания или чувство отвращения, животное то

поднималось на уровень бога, то опускалось до уровня дьявола. Эта последняя

судьба и постигла у египтян свинью. Действительно, в исторические времена в

Египте чувство отвращения по отношению к свинье явно перевесило чувство

поклонения, которое египтяне испытывали к ней в прошлом и следы которого

сохранились в позднейшие эпохи. Свинью стали рассматривать как

воплощение Сета или Тифона, египетского варианта дьявола, врага Осириса,

Согласно преданию, Тифон в образе черной свиньи поранил глаз бога Гора,

который предал его за это сожжению и учредил жертвоприношение свиньи,

после того как бог солнца Ра объявил это животное отвратительным. Что же

касается предания о том, что во время охоты на вепря Тифон обнаружил тело

Осириса и искалечил его, что и послужило причиной ежегодного принесения в

жертву свиней, то оно представляет собой модернизированную версию более

древнего предания: что Осириса, равно как и Аттиса и Адониса, растерзал

вепрь или Тифон в образе вепря.

Итак, ежегодное принесение свиньи в жертву Осирису можно истолковывать

как месть враждебному животному, убившему и растерзавшему бога. Но

главное не это, а то, что раз уж животное только один раз в году предают

закланию с соблюдением пышного обряда жертвоприношения, то речь идет о

священном животном, о животном, которое из чувства благоговения не

решаются трогать на протяжении остальной части года и, наконец, убивают

тоже в качестве бога. Кроме того, пример Диониса и Деметры (не говоря уж об

Аттисе и Адонисе) убедил нас в том, что животное, которое приносят в жертву

богу на том основании, что оно враждебно ему, первоначально могло быть и

действительно было самим этим богом. Поэтому ежегодное принесение

свиньи в жертву Осирису наряду с утверждением, что это животное якобы

враждебно богу, свидетельствует, во-первых, о том, что первоначально свинья

была богом, а во-вторых, что была она именно Осирисом. Когда в белее

позднюю эпоху Осирис приобрел черты антропоморфного божества и его связь

со свиньей была предана забвению, это животное сначала стали отличать от

бога, а затем мифологи, которым показалось, что приносить животное в жертву

богу можно единственно на том основании, что оно ему враждебно,

превратили свинью во врага Осириса. Ибо приносить в жертву богам, по

выражению Плутарха, надлежит не то, что им дорого, а то, что им ненавистно.

Пресловутый вред, который наносят посевам дикие кабаны, послужил

достаточным основанием для того, чтобы изобразить этих животных врагами

духа хлебов, хотя первоначально, если принять нашу гипотезу, сама свобода

передвижения кабанов по посевам наводила крестьян на мысль о

тождественности этих животных духу хлеба. Противопоставлять же их ему

стали позднее.

Отождествление Осириса со свиньей доказывает и то, что принесение свиней в

жертву Осирису совершалось как раз в тот день, когда этот бог, по преданию,

был умерщвлен. Следовательно, умерщвление борова представляло собой

ежегодную инсценировку убийства Осириса, подобно тому как сбрасывание

свиней в пещеры во время празднования тесмофорий было аллегорией

нисхождения Персефоны в подземный мир. Параллели этих обычаев имеются

в жатвенных обрядах европейского крестьянства, во время которых в качестве

представителей хлебного духа убивают козла, петуха и других животных.

Итак, первоначально боров был самим Осирисом, и лишь позднее в нем стали

видеть воплощение его врага Тифона. В пользу этой теории говорит также то

обстоятельство, что воплощениями Тифона служили рыжеволосые люди и

рыжие быки. Что касается рыжеволосых людей, которых сжигали и чей пепел

рассеивали при помощи веялок, то выше мы привели сильные доводы в пользу

того, чтобы считать их наряду со щенками рыжей масти, которых убивали

весной в Риме, представителями самого духа хлебов, то есть Осириса. Мы, в

частности, считаем, что убивали таких людей явно с целью заставить золотиться

спелые хлеба. Однако в более поздние времена этих людей стали

рассматривать уже не как представителей Осириса, а как представителей его

врага Тифона, а в их умерщвлении стали видеть акт справедливого возмездия.

Относительно волов с рыжей шерстью позднее также пришли к выводу, что

закалывали их-де по причине сходства с Тифоном, хотя можно с большей

долей вероятности допустить, что первоначально убивали их как раз по

причине сходства с Осирисом. Волов, как мы убедились, часто закалывали на

поле жатвы как представителей хлебного духа.

Осириса обыкновенно отождествляли с быком Аписом из Мемфиса и с быком

Мневисом из Гелиополя. Трудно сказать, были ли эти быки, подобно волам с

рыжей шерстью, воплощениями Осириса как духа хлеба, или же

первоначально они были самостоятельными божествами, которые слились с

Осирисом позднее. От других священных животных, чей культ носил местный

характер, этих двух быков отличает то, что их культ был распространен

повсеместно. Каково бы ни было изначальное отношение Аписа к Осирису,

относительно первого мы располагаем одним фактом, мимо которого никак

нельзя пройти при обсуждении обычая умерщвления бога. Хотя древние

египтяне поклонялись этому быку как настоящему богу. с великой

торжественностью и глубоким благоговением, они не допускали, чтобы Апис

жил дольше срока, предписанного ритуальными книгами. По окончании этого

срока быка топили в священном источнике. Апису, по сообщению Плутарха,

дозволялось прожить двадцать пять лет. Впрочем, недавние раскопки

захоронений Аписов показывают, что это предписание не всегда выполнялось

пунктуально. Из надписей на гробницах явствует, что во время правления

двадцать второй династии двое из священных быков прожили больше

двадцати шести лет.

Отношение Вирбия к лошади. Теперь мы можем отважиться объяснить смысл

предания о том, что Вирбий, первый из арицийских Царей Леса, в образе

Ипполита был растоптан конями. Нам, во-первых, известно, что лошадь

нередко выступает в качестве представителя духа хлебов, а во-вторых, что

животное, которое в позднейших преданиях убивает бога, первоначально

являлось самим этим богом. Все это дает нам право выдвинуть гипотезу:

лошади, под копытами которых нашел смерть Вирбий (или Ипполит), на самом

деле были воплощениями его как божества растительности. Миф о гибели

Вирбия под копытами коней был, вероятно, придуман для того, чтобы сделать

понятными отдельные стороны его культа, такие, например, как запрещение

вводить в священную рощу лошадей. Ведь миф изменяется, в то время как

обычай остается неизменным, и люди .следуют обычаям своих предков, хотя

причины, по которым предки эти обычаи соблюдали, давным-давно пришли в

забвение. В истории религии неизменно присутствует стремление примирить

древний обычай с его современным истолкованием, то есть создать здравую

теорию, объясняющую абсурдную практику.

В интересующем нас случае нет сомнения, что миф уступает по древности

обычаю и что первоначально лошади не допускались в священную рощу по

иной причине. Из существования этого запрета можно заключить, что быть

священными животными или воплощениями бога рощи лошади не могли.

Однако это был бы поспешный вывод. Из обычая изображать Афину в одеянии

из козьих шкур тоже можно заключить, что во время оно коза была священным

животным этой богини. Однако, несмотря на это, козу, как правило, не

приносили в жертву Афине и не допускали ее в великое святилище богини

афинский Акрополь. Поступали так якобы потому, что коза нанесла вред оливе

– священному дереву богини. Отношение козы к Афине до этого момента такое

же, как отношение лошади к Вирбию: оба вида животных запрещалось вводить

в святилище, потому что они чем-то повредили богу. Варрон, однако,

сообщает, что правило, закрывавшее козе доступ в Акрополь, допускало одно

исключение. Один раз в год козу, по словам римского автора, пригоняли в

Акрополь для совершения необходимого жертвоприношения. Между тем, как

было отмечено выше, возможно, что животное, которое приносят в жертву

один-единственный раз в году, является не рядовой жертвой, а представляет

самого бога. Отсюда можно сделать заключение, что один раз в году в

Акрополе приносилась в жертву коза в роли самой Афины. Можно также

предположить, что на статую богини греки накидывали шкуру убитого

животного (aegis) и каждый год обновляли ее. Столь же священным животным

считался в Фивах баран, которого никогда не приносили в жертву. Но раз в год

барана закалывали, а его шкурой накрывали статую бога Амона.

Располагай мы более многочисленными данными об арицийском ритуале,

нам, вероятно, стало бы известно, что правило, запрещавшее вводить лошадей

в священную арицийскую рощу, подобно аналогичному афинскому правилу,

один раз в год допускало исключение: в такой день в рощу приводили коня,

которого в качестве воплощения бога Вирбия приносили в жертву. С этим

конем со временем произошло обычное недоразумение: в нем стали видеть

врага бога, приносимого в жертву последнему якобы за нанесенную ему обиду.

Та же судьба, как мы видели, постигла свинью, приносимую в жертву Деметре

и Осирису, и козу, которую жертвовали Дионису, а возможно, и Афине. Для

писателя столь естественно сообщать о правиле и умалчивать об исключении,

что едва ли стоит удивляться тому, что в сообщениях о порядке доступа в

арицийскую рощу ни словом не упоминается о предполагаемом мною

исключении. Ведь, располагай мы лишь свидетельствами Атенея и Плиния, и

нам было бы известно только правило, запрещающее жертвовать коз Афине и

закрывающее этим животным доступ в Акрополь. Мы и не подозревали бы о

существовании важного исключения из этого правила, которое дошло до нас

благодаря счастливой случайности, сохранившей труд Варрона.

В пользу гипотезы о том, что один раз в году в арицийской роще совершалось

жертвоприношение лошади, говорит наличие аналогичного ежегодного

жертвоприношения в Риме. Каждый год 15 октября римляне устраивали на

Марсовом поле состязания в езде на колесницах. Правую лошадь в

победившей упряжке ударом копья приносили в жертву Марсу, чтобы

обеспечить обильный урожай. Голову этой лошади отсекали и украшали

связкой из булок. После этого жители двух районов Рима – Священной дороги и

Субуры – оспаривали друг у друга право обладать этой головой. Если голова

доставалась жителям Священной дороги, те прикрепляли ее к стене царского

дома, если же она доставалась жителям Субуры, ее прикрепляли к

Мамилиевой башне. Хвост лошади отрубали и доставляли в царское жилище с

такой быстротой, чтобы на царский очаг еще успевала накапать кровь. Кровь

лошади собирали и хранили до 21 апреля. В этот день девственные весталки

перемешивали ее с кровью новорожденных телят, принесенных в жертву за

шесть дней до этого. Получившуюся смесь раздавали пастухам, которые

пользовались ею для сохранения своих стад.

Украшение конской головы в этом обряде связкой булок, а также

провозглашаемая цель жертвоприношения – обеспечение хорошего урожая –

указывают на то, что лошадь убивали как одну из многих представительниц

хлебного духа. Обряд отрезания хвоста лошади напоминает африканский

обряд отрезания хвостов волов и принесения их в жертву на благо урожая. В

римском и африканском обычае животное явно выступает в роли хлебного

духа, оплодотворяющая сила которого пребывает прежде всего в хвосте. Мы

уже сталкивались с этим представлением на примере европейского фольклора.

Что же касается обычая кропления стад по весне конской кровью, то его можно

сравнить с обычаем скармливать Старуху, Деву, сноп clyack весной коням или

на Рождество скоту, а также с обычаем отдавать весной «святочного вепря» на

съедение рабочим быкам или тягловым лошадям. Все перечисленные обычаи

призваны привлечь благодатный дух хлеба к той или иной крестьянской

усадьбе и ее обитателям и сохранить благодать до следующего года.

Октябрьское жертвоприношение лошади V римлян возвращает нас к седой

древности, когда Субура, ставшая впоследствии убогим, обветшалым районом

великой столицы, еще оставалась самостоятельным селением, жители

которого вступали на поле жатвы в дружеское состязание с соседями из тогда

небольшого сельского городка Рима. Место проведения обряда, Марсово поле,

было расположено рядом с Тибром и до упразднения царской власти

составляло часть царских владений. Предание гласит, что, когда последний

царь был изгнан из Рима, хлеба на приречных царских угодьях созрели для

жатвы. Но ни один римлянин не пожелал есть проклятое зерно, и его

побросали в реку в таких количествах, что на Тибре, в то лето мелководном от

сильной жары, образовалось подобие островка.

Итак, принесение в жертву лошади представляло собой древний осенний

обряд, соблюдавшийся на царских угодьях в конце жатвы. Лошадиную кровь и

хвост (главные части тела представителя духа зерна) римляне приносили на

хранение в царское жилище, подобно тому как жители Германии прибивают

Жатвенного петуха к фасаду дома, а шотландские горцы приносят последний

сноп, придав ему форму Девы, домой и подвешивают его над очагом.

Благодаря этому благословение духа хлеба пребывает в царском доме и очаге,

а от него передается всей общине, во главе которой стоит царь. Одним из

обрядов, который народы, живущие на севере Европы, соблюдают весной и

осенью, является установление Майского дерева перед домом мэра города

или бургомистра или вручение последнего снопа деревенскому старосте. Итак,

кровь и хвост жертвенного животного отходили царю, зато взамен жителям

Субуры – в то время соседней деревни, когда-то, без сомнения, обладавшей

собственным сходным обрядом, – разрешалось принимать участие в

состязаниях за обладание конской головой. Мамилиева башня, к которой

субурцы в случае успеха прибивали конскую голову, была в то время

укрепленной четырехугольной крепостью местных магнатов из древнего рода

Мамилиев. Этот обряд, совершаемый на царских полях и в царском доме от

лица жителей всего городка и соседней деревни, приходился, должно быть, на

время, когда аналогичный обряд совершался на полях всех селений. Жители

селений в земледельческих районах Лация, вероятно, продолжали соблюдать.

этот обычай в местном масштабе долгое время после того, как деревеньки под

Римом слили самостоятельные праздники урожая в общее празднество на

царских угодьях. Не лишено вероятности предположение, что священная роща

в Ариции, подобно Марсову полю в Риме, могла быть местом проведения