Февр Л. Бои за историю

Подождите немного. Документ загружается.

Марк Блок и Страсбур

145

знать, что одной из первейших наших задач после Освобождения

будет срочная перестройка нашей системы образования. Обнов-

ленная Франция нуждается в молодежи, воспитанной согласно

новым методам, без чего наши прошлые ошибки неизбежно бу

дут повторяться в будущем».

Отрывки из этого документа под названием «Заметки о рево-

люции в образовании» были напечатаны в третьем выпуске «По

литических тетрадей», подпольном органе, руководство которым

было предложено Блоку (хотя он его и не принял). Вот выдерж-

ка из этого издания:

«Наш разгром был поражением строя мыслей и характера,

присущих в первую очередь нашим руководителям, а также -

чего уж там скрывать — и части всего нашего народа. Одна из

глубинных причин этой катастрофы — в недостатках образова

ния, которое наше общество дает молодежи».

Я передал проекты Блока Полю Ланжевену, председателю

Комиссии по реформам в системе образования. Надеюсь, что он

сумеет провести в жизнь многие из содержащихся там идей,

когда наступит время той «революции», которую все мы ожи-

даем.

Блок не питал иллюзий относительно подстерегающих его

опасностей. Помню, как-то вечером, расставаясь с ним поело

долгой беседы, я с глупейшим видом (но кто в подобной ситуа-

ции не выглядел глупо?) сказал ему: «И все-таки будьте по-

осторожней! Вы так понадобитесь нам потом...» — и услышал в

ответ: «Да, я знаю, что меня ожидает, если... Добро бы еще про-

сто смерть. А то ведь — ужасная смерть? Но что поделаешь?» -

И он скрылся в лестничной темноте.

Катастрофа разразилась в Лионе, в один из зловещих весен-

них дней 1944 года. После многомесячных усилий гестаповцам

удалось выследить часть руководителей Лионской директории

движения Сопротивления. Блок был арестован, брошен в камеру

зловещего форта Монлюк, избит, истерзан палачами. Его видели

в застенках гестапо с покрытым кровью лицом. Стало известно,

что он был подвергнут пытке ледяной водой,— известно потому,

что Блок, заболевший вследствие такого зверского обращения

воспалением легких, попал в тюремный лазарет, где с ним, надо

признать, хорошо обращались и быстро вылечили, после чего он

был снова отправлен в камеру. Он знал, что готовиться надо к

самому худшему, но не падал духом. Он говорил своим сокамер-

никам о Франции, о ее истории, о ее будущем. Они не знали его

подлинного имени; впрочем, оно ничего бы не сказало этим про-

стым людям. Но и они в конце концов догадались, что их това-

рищ по испытаниям и надеждам — профессор Сорбонны. Тем

временем союзники высадились в Нормандии. Немцы в Лионе

стали готовиться к возможной эвакуации и принялись очищать

тюрьмы — на свой, разумеется, лад. Вечером где-нибудь километ-

рах в тридцати от города останавливался грузовик, с него спры-

гивали заключенные, которых тут же расстреливали либо сами

оккупанты, либо их прихвостни из местной милиции. После чего

палачи сжигали все документы, уничтожали все метки, по кото-

.рым

можно было бы опознать убитых, приказывали мэру ближай-

шего селения закопать тела и отправлялись за новыми жертвами.

16 июня 1944 года семнадцать французов, семнадцать патрио-

тов, томившихся в застенках Могоиока, были привезены в поле

возле местечка Лерусий, что на полдороге между Трево и Сен-

Дидье-де-Форман, километрах в двадцати пяти к северу от Лио-

а,на. Среди них был немолодой человек с сединой в волосах,

с быстрым и проницательным взглядом. А рядом с ним, как пи-

шет Жорж Альтман в своей волнующей статье, помещенной в

«Политических тетрадях», а рядом с ним — дрожащий парнишка

лет шестнадцати, который все повторял: «Не хочу, чтобы мне

было больно...» Марк Блок обнял его за плечи, говоря: «Не бой-

нся, малыш, это совсем не больно»,— и первым рухнул наземь с

криком: «Да здравствует Франция!»

'' Так пал от немецких пуль один из великих ученых Европы,

которая была для него не пустым звуком, а живой реальностью.

Так погиб один из величайших французов. И нам — теперь и в

будущем — предстоит приложить все силы, чтобы смерть его ш

оказалась напрасной.

Л. Февр

ФЕОДАЛЬНОЕ ОБЩЕСТВО

Феодалъное общество

147

КРИТИЧЕСКИЙ СИНТЕЗ

Прекрасная книга Марка Блока, названная «Феодальное об-

щество. Формирование связей зависимости»,** не только прибавит

новый том к многотомному изданию «Эволюция человечества»,

руководимому нашим другом Анри Берром, но и обогатит это со

брание новой ценностью. Это — прекрасная книга, ученая и убе-

дительная, порождение обширного ума и дотошного знания; она

лишний раз ставит передо мной трудно разрешимую проблему

(оба руководителя «Анналов» с явным удовольствием ставят та-

кого рода проблемы друг перед другом): как сказать о книге все

то хорошее, чего она заслуживает, избежав при этом опасности

показаться чересчур дружески расположенным? Придется прене-

бречь тем, что церковь называет людским мнением, и попытать-

ся сказать здесь о Марке Блоке то же, что сказали бы на стра-

ницах какого-нибудь другого журнала.

Книга, какою она предстала перед нами,— это половина боль-

шого целого. По сути дела, феодальному обществу автор должен

был посвятить только один том. Но тема столь велика и столь

настоятельна необходимость осветить ее, что слишком обширную-

рукопись пришлось разделить на две части. Вторая книга под,

названием «Классы и управление людьми» последует в недале-

ком будущем за первой. Не дожидаясь выхода второй книги, рас-

смотрим вкратце первую. При этом мы с легкостью можем под-

вергнуться еще одной опасности; столь многие взгляды у нас —

у Блока и у меня — общие (как бы ни были глубоки различия

наших темпераментов), что мы всегда, когда один из нас говориг

о другом, можем оказаться менее чувствительными, чем сторон-

ний читатель, к оригинальности, к новизне воззрений, которые

с давних пор нам привычны.

Какое определение дает Марк Блок своей книге? «Анализ со-

циальной структуры и ее связей». Какой социальной структуры?

Сразу он этого не говорит. Чтобы узнать, нужно добраться до

второй части (и, более того, дождаться второго тома книги).

Однако социальная структура нарождается, растет, приобретает

свои отличительные черты и утверждается в некоторой среде.

Как пишет Блок, «средневековый феодальный строй вышел из

лона эпохи, чрезвычайно изобиловавшей потрясениями. В какой-

то мере он родился из самых этих потрясений» (с. 10). Итак,

рассмотрим, что это за потрясения. Они вызывались в первую

очередь нашествиями. Это уже не германские нашествия: книга

охватывает, грубо говоря,

IX—XIII

века. Речь идет о трех ве-

'* Block M. La société féodale. P., 1939. T. 1: La formation des liens de dé-

pendance.

ликих и грозных нашествиях: арабов и ислама, венгров и нор-

маннов '. Именно эти бедствия привели к тому, что

«создавшая-

|ся несколькими веками ранее в пылающем горниле германских

[нашествий новая западная цивилизация оказалась теперь, в свою

очередь, в положении осажденной крепости или, лучше сказать,

крепости, захваченной врагами» (с. 10). Однако же дело не толь-

ко в потрясениях и в их различных последствиях. Существует!

онечто

более общее — определенные условия жизни. Условия ма-

териальные, моральные, интеллектуальные. Марк Блок исследует

их в пяти обширных главах, исполненных мудрости историка,

насыщенных его долгими и содержательными размышлениями

о человеке средних веков,— мне кажется, у меня есть некоторое

право так выразиться — о человеке XVI века. Четкое разделе-

ние феодальной эпохи на два периода; как тогда чувствовали и

мыслили; коллективная память; интеллектуальное возрождение

во втором периоде феодализма; основания права. Сколько про-

блем, сколько формулировок и плодотворных указаний в каждом

из этих больших разделов! Только тридцатилетние занятия исто

рией могут принести подобные плоды.

Мы добрались до страницы 190. Здесь начинается часть вто-

рая: связи, соединяющие человека с человеком. Одна за другой

проходят перед читателем проблемы, порожденные племенной

общностью и ее трансформациями — назовем это «узами крови»;

далее, обычай вассального долга и ленного владения; следствия

того, что вассальные отношения были многоступенчатыми; пра-

' вильное истолкование вассальной зависимости; установление вла-

сти сеньоров; как появилось различие между подневольным в

свободным состоянием; наконец, эволюция сеньориального владе-

ния на первых его этапах. Заключают книгу богатая библиогра-

фия, не критическая, но отлично подобранная, и четыре листа

приложений, где воспроизведены документы

Тут я начинаю испытывать затруднение, как поведать о бо-

гатстве, разнообразии, увлекательности этих 428 страниц насы-

щенного текста, за каждой строкой которого стоит — не скажу

«подлинник», слово гадкое, припахивающее старинным крючко-

твором, его употреблявшим,— но свидетельство, или, лучше ска-

зать, откровение документа, часто живописное, всегда безукориз-

ненно отобранное и отвечающее своему назначению. По ходу

изложения — множество методических замечаний, полезных от-

нюдь не только для начинающих. Хотите несколько примеров?

* Очень мало подстрочных примечаний н почти полностью отсутствуют·

ссылки на работы предшественников. Блок приводит свои объяснениям

по этому поводу (с. 6, примеч. 1) и готов без страха встретить «досад-

ный упрек в неблагодарности». Он ставит вопрос весьма существенный.

, Что до меня, то я охотно перевел бы его из сферы морали в область

-метода. Но в подобном случае нужно располагать временем н местом.

Здесь это было бы делом не совсем подходящим.

J4»

Люсъен Февр. Бои за историю

«Когда два сеньора спорили о цене участка земли, они не изъяс-

нялись на языке Цицерона. Облечь их соглашение в классиче-

ские одежды — дело нотариуса. Поэтому каждый или почти каж-

дый договор или список, составленный на латыни, представляет

собой результат переложения, и современный историк, если он

хочет ухватить скрытую под оным истину, должен заново повто-

рить труд перелагателя, только в обратном порядке» (с. 125).

В нескольких строках — целый метод интерпретирования текстов.

Но вот Марк Блок ведет рассказ о территориальном распростра-

нении сеньориального режима. Как определить достоверно, какая

доля земель избегла этого способа управления даже в тех мест

ностях, где он был в наибольшей силе? А так: «...только сеньо-

рии — во всяком случае те, что принадлежали к церкви,— держа-

ли архивы, и поля без сеньоров — это поля без истории. Если то

или иное земельное угодье попадает ненароком в поле зрения

документов, это происходит только тогда, когда запись констати-

рует окончательное поглощение этих угодий комплексом сеньо-

риальных прав; так что, чем дольше земля была без сеньора, тем

больше вероятности, что наше незнание окажется непоправимым».

Мы чувствуем стиль и увлекательность этого непринужденного

собеседования учителя с учеником, без педантизма, не в «духе

профессионализма», боже упаси! Скажем так: этого непрестанно-

го обращения к разуму.

Когда же подумаешь, какое устрашающее число фактов нужно

было перемолоть, чтобы написать эту книгу, разобраться в них,

классифицировать; когда представишь себе все огромное множе

ство теорий, споров и диспутов на тарабарском языке и на не-

мецком, тонкостей, мелочных словопрений о пустяках — все то,

что нужно было познать, проанализировать, высветлить,— для

того чтобы либо отбросить, либо использовать (я имею в виду

прежде всего часть вторую и то, какие героические усилия тре-

буются, чтобы с топором в руках прорубиться к смыслу таких

терминов, как «ленное владение», «власть сеньора»,

«,поддан-

ство», «вассальная зависимость», в непроходимом крйволесье

диссертаций) ; вспомнив обо всем этом, понимаешь, что пользу

этой книги оценить попросту невозможно; она как бы создана

для того, чтобы подвести культурных людей, влюбленных в ис-

торию (такие, к счастью, еще не перевелись), к глубокому по-

ниманию живого прошлого. Но никто, конечно, и не пытается

оспорить право автора на заслуженные им похвалы.

Рассматривать эту книгу глава за главой и подвергать их

главы бесплодному анализу было бы занятием, лишенным вся-

кого интереса. Книгу будут читать. Ей не нужны рекомендации.

Спросим себя только, какое общее впечатление оставляют у чи-

тателя самые стать ее и поступь. Отвечу без раздумий: впечатле-

ние довольно отчетливого контраста. Крепко и плотно сбитое

единство части второй (связи, соединяющие людей). Пестрота и

Феодальное общество

149

1некоторая зыбкость первой части (среда обитания). Однако же·

эта первая часть битком набита

идеями-не

меньше, чем вто-

рая,

а в каком-то смысле и больше

она а такой же мере, как

К первая часть, отмечена печатью личности, обладающей сполна

•своим талантом и дарованиями. Откуда же, несмотря на все это,

Возникает чувство беспокойства? Виноват ли в этом план книги?

Екорее, я бы сказал, недостаточная точность изначальных опре

Велений. На с. 3, внизу, читаем: «При обычном употреблении

Втмииы „феодализм", „феодальное общество" включают в себя

Веспорядочный ворох образов, в которых ленное владение как та-

Новое отступает на задний план. Историк может пользоваться

Втими образами при условии, что будет относиться к ним, как к

Игикеткам, которые использует лишь предварительно для обозна-

Нения некоего содержания, которое еще нужно определить». Мы

И>ворим себе: «Содержание, которое нужно определить? Перевер-

Вем Схтраницу и найдем определение». Переворачиваем; опреде-

Нршш не находим. Напротив, нас тут же отсылают от понятия

Иередневековое общество» к понятию «феодализм в узком смысле

• этого слова» («феодализм, анализ которого мы попытаемся пред-

принять,—тот,

который первым получил это название», с. 4). Од-

нако следующий параграф перебрасывает нас к понятию «циви-

НВизация» и к противопоставлению античной средиземноморской

цивилизации средневековому европейскому обществу (с. 6). Пос-

ле чего нас приводят к понятию «анализ социальной структуры».

Какова тема этой книги, если попытаться определить ее точно?

«Каркас установлений, на котором стоит общество», как сказано

на с. 94? Феодальная Европа — об этом сказано, например,

на с. 142? «Эпоха», ранний феодализм (с. 97) или, быть может,

различные аспекты цивилизации, «феодальная цивилизация»

(с. 97) и ее связи с «сопредельними цивилизациями» (с. 412)?

t Да, конечно. Я рассуждаю сейчас так, будто передо мною—

завершенный труд, в то время как перед моими глазами всего

лишь первая его половина. Вторая же выходит в свет в то самое

время, как я пишу эти строки. И Блок может мне ответить: оп-

ределение, которое Вы требуете от меня,— подождите: оно по-

явится в конце исследования; моя вторая книга — или, вернее,

вторая половина моей книги (а книга была задумана и написа-

на на одном дыхании) — поможет Вам попытаться ответить на

вопросы, поставленные во вступлении. Что ж, справедливо. По-

дождем. Однако все же, я думаю, стоило упомянуть о том, не-

Что ни возьми: «уклон в экономику» во втором периоде феодализма,

или любопытный анализ «духа эпохи» (здесь Блок следует за Хёйзин-

гой), или его тонкие и оригинальные замечания о средневековой куль-

туре и «царстве обычая» и т. д. Однако это собрание свежих мыслей,,

остроумных и убедительных, следует прочесть своими глазами. Весьма

заслуживают внимания указания на структуру «системы связей» в

средние века (с. 103-105).

150

Люсьен Февр. Бои за историю

сколько тревожном, ощущении, которое оставляют страницы,

читая которые все ждешь и ждешь.

Слишком много противоречивых понятий; много колебаний »

неопределенностей. Иной раз речь заходит о проблеме четко очер-

ченной, ограниченной, как бы ни был велик ее объем. Какие

институты группируют ныне под вывеской «феодализм» в том

точном и определенном смысле, который приведен во Введении

(с. 1—8)? Где они возникли, когда, почему? В чем они, собствен-

но, состояли? Как они распространялись, из какой страны в ка-

кую? Наконец, как они развивались от такой-то эпохи до такой-

то? В других же случаях автор устремляется к вопросам гораздо-

более широким. Прежде всего вопрос о среде... Феодализм вышел

из лона эпохи, богатой потрясениями. Коли так, первым делом,

набросаем в общих чертах точную, четкую и яркую картину этих

потрясений**, а именно трех нашествий — мусульманского, вен-

герского, норманнского. Ладно. Но я не совсем удовлетворен. Во-

первых, вот почему: «феодализм, возникший из потрясений» -

эта формулировка весьма напоминает мне другую, против которой

я некогда отчаянно воевал: «Реформация, порожденная злоупо-

треблениями». Разумеется, в канун Реформации злоупотребления

были. И были потрясения, когда возник феодализм,— без·

всякого сомнения! Однако... запускаем в машину злоупотребле-

ния, потрясения — и из нее выходят готовенькие Реформация

или феодализм: Блоку, думается, такое фокусничество нравится

не больше, чем мне. Далее, «феодальная цивилизация». Допустим.

Но в таком случае почему столько пробелов? Взять, например,

художественную деятельность или религиозную, то есть те два

вида цивилизующей деятельности, которые были для «людей сред-

невековья» главными...

Я не сетую. Блок ответил бы мне... именно так, как он отве-

чает своим читателям. Но я чувствую, что шатаюсь, разрываюсь

между двумя образами, двумя восприятиями одной и той же кни-

ги. С первых же страниц этого труда, отправившись от его поро-

га в путь по начертанному маршруту, я жду, когда же мне ска-

жут, что такое феодализм как социальная структура; и меня

несколько сбивает с толку, когда передо мною разворачивают

«картину» трех великих нашествий...

Когда Анри Берр пишет в своем Предисловии (с. VIII):

«Страницы, которые Марк Блок посвящает завоеваниям, читатель

прочтет с самым живым интересом не только в связи с темой

книги, но и ради них самих», мне чудится в этом замечании от-

голосок той же легкой досады, которую испытываю и я, когда

См. с. 67-72 книги. Шотрясення - это опустошения»,- говорит Блок;

материальные потери. Скажем так: потрясения экономические, а так-

же психологические - нравственный шок, он всегда сопутствует опас-

ности. Но существуют же и потрясения политические, изменения по-

литической структуры,— не так ли?

риходится перемещаться из одного измерения в другое. И такую

же досаду я чувствую снова, когда от описания среды обитания

перехожу к «условиям жизни и духовной атмосфере»

Безусловно, здесь мы встречаем в изобилии прозорливые ука-

зания — в замечательной серии «заметок к пониманию некоторых

характерных черт средневековой цивилизации», ибо именно так

можно озаглавить эти двести страниц, столь богатых содержани-

ем. Однако, как это часто бывает (и со многими весьма почтен-

ными историками), Блок, когда писал эти страницы — с явным

удовольствием и увлечением,— слишком может быть, поддался

радостному искушению изложить некоторые из своих мыслей о

средних веках сами по себе и ради них самих, поддался иллюзии,

что его читатели с такой же легкостью, как и он сам, установят

связи -между «заявками» первой части и «следствиями» второй.

; Он часто пренебрегает необходимостью наложить скрепы. В ито-

ге — на первых двухстах страницах все фрагменты, все фразы и

все параграфы превосходны, однако связь между этими страни-

цами и второй частью представляется слишком рыхлой.

Если я отмечаю это здесь, то только потому, что мы ведем

азговор не о ком-нибудь, а о Марке Блоке. И прежде всего по-

ому, что я очень доволен возможностью упрекнуть его хоть в

м-то. А во-вторых, перед нами доказательство, неоспоримое

оказательство того, какие трудности испытываем все мы и ка-

кие трудности испытывают лучшие из лучших, когда приходит

пора избавиться от привычек, приобретенных смолоду, и нужно

ставить проблемы и формулировать их «так, чтобы они могли

быть разрешены», как говорил математик Абель. От истории-

концепции (и всего того, что есть в ней от литургии) — к исто-

рии как таковой, да будет нам ведомо, что это путь, на котором

нас всегда подстерегает опасность поскользнуться. Так будем же

наготове против этой опасности: «Путь скользкий — берегись

юза!» Чтобы избежать его, нужны разумные

предосторожности,

и самые предусмотрительные не избегнут, если не несчаст-

ого случая, то по меньшей мере риска попасть в дорожное про-

шествие. Это последнее наставление, которое мне хотелось бы

обавить ко всем урокам благоразумия, преподнесенным читателю ·

локом.

Однако благоразумие — добродетель суровая. Давайте

еречитаем эту книгу, чтобы получить удовольствие, после того·

как мы препарировали ее для назидания.

Даже прочитав объяснения на с. 96—97, я остаюсь не вполне удовлет-

воренным. Что же касается с. 131-139, посвященных религиозной пси-

хологии, то они по краткости своей не могут дать об этой теме, рас-

сматриваемой под углом зрения, избранным Блоком, адекватного пред-

ставления, или, как мне хотелось бы сказать, представления о пропор-

циях.

152

Люсьен Фее/;. Бои за историю

Феодальное общество

153

В начале 1940 года я оповестил читателей «Анналов» о вы-

ходе в свет (в серии «Эволюция человечества») первого из двух

томов, которые посвятил феодальному обществу ученый, наиболее

достойный из нас их написать,— Марк Блок. Том назывался «Фор-

мирование связей зависимости». Второй том, появившийся в

1940 году, называется «Классы и управление

людьми»

°"

на

стоящему, это не две разные книги, а две части одного труда, эа-

мысленного и исполненного в едином промежутке времени; по-

скольку размеры этого сочинения превышают обычные, пришлось

разделить его надвое; так или иначе, второй том, несколько ме-

нее тщательно отделанный, чем первый, по меньшей мере столь

же интересен. И его выход побуждает читателя перечесть еди-

ным духом весь труд целиком.

На сей раз книга имеет два раздела. Один из них озаглавлен

«Классы», и я, говоря по правде, предпочел бы, чтоб он называл-

ся несколько иначе. Раздел под таким названием — пять обшир-

ных глав — посвящен почти исключительно знати — это один из

полюсов притяжения книги: «1. Знать как класс de facto.

2. Благородный образ жизни. 3. Рыцарство. 4. Превращение зна-

ти из класса de facto в класс de jure. 5. Классовые раз-

личия внутри знати». Итого сто великолепных страниц. После

чего Марку Блоку хватило шестнадцати страниц, чтобы расска-

зать о духовенстве и о «классах профессиональных» — так он на-

зывает крестьян и горожан

Второй раздел книги посвящен управлению людьми. Под этим

заголовком рассказ ведется в таком порядке: о правосудии, за-

тем о традиционной власти — имперской и королевской, о мест-

ных правителях — о власти графов и шателенов, о церковных

владениях. Царство порядка. Беспорядок не заставляет себя

ждать, и борьба с ним — важнейшая проблема средневековья:

поддержание мира и спокойствия. Наконец, одна глава описы-

вает объединения людей на пути к восстановлению государств в

дает представление о перегруппировке сил, которая при этом про-

исходит. Здесь тоже добрая сотня страниц, написанных живо,

остро, насыщенно.

Две последние главы представляют собою заключение, хотя

таковым не названы. Первая из них рассматривает «Феодализм

"* Block M. La société féodale. P., 1940. T. 2: Les classes et le gouvernement

des hommes.

7* Я думаю, что г-н Блок еще вернется к крестьянам и горожанам в тех

двух томах, которые обещаны им также для серии «Эволюция чело-

вечества»; один из них будет называться «Происхождение европейской

экономики», в другом будет прослежен переход «От городской и сеньо-

риальной экономики к финансовому капитализму». Но духовенство -

кто возьмется написать о нем как о социальной группе, разумеетея

в рамках упомянутой серии?

ак тип общества» и представляет собою прекрасную страницу

ой «Сравнительной истории», к созданию которой столь горячо

аризывал Пиренн и которой в своей области Марк Блок доблест-

но «лужил добрых два десятилетия. Вторая из этих глав трак-

I тует о «продолжениях» европейского феодализма (быть может,

I следовало уточнить: о продолжениях во времени ** идей, особен-

но близких и дорогих Марку Блоку, с которыми читатели «Ан-

1алов» уже отчасти знакомы, поскольку встречались с ними на

страницах множества внушительных критических обзоров).

Мы были вынуждены ограничиться этим весьма поверхност-

I ным разбором потому, что намерение подвергнуть второй том

анализу — в настоящем смысле этого слова — было бы неосу-

ществимым. Точно Tait же, как в свое время было бы тщетным

Пытаться анализировать первый том. Давайте просто подчерк-

аем то, что да будет позволено мне назвать «большими победа-

, ми

,М]

Г -а/

Lak

сформировалась знать? Это крупная проблема, которая

(очень часто ставилась неправильно, и автору «Феодального об-

щества» принадлежит с давних пор заслуга, заключающаяся в

[ желании ставить ее, и ставить правильно '*. Мы знаем, к каким

выводам привело его исследование. В том промежутке времени,

томе

пределенкак

«первый период феода-

который'

лизма»

_„,_-_

хак

«первый

период

не

Ьыло

зНати

в собственном смысле

^эт

слова, в юридическом смысле. Скажем так: знати не было, стро-

го говоря, до XI века, который оказался в этом отношении рубе-

жом. Затем — постепенное учреждение новой аристократии, ко-

торая получит собственный общественный статус, которая уже

отличалась особенным образом жизни, где не было места какому

бы то ни было прямому участию в деятельности экономической

(имеется в виду работа с целью заработка или

барыша),—ари-

стократии, чьим занятием являлась только война; но она уже не

вела свое происхождение от освященных древностью'ро

шедших времен - те давно

исчезли^

Шм

обр

зом,

ов про-

же по

Поскольку речь не идет о некоторых «продолжениях» феодализма сра-

зу во времени и в пространстве, что имело место, когда некоторые

страны были колонизованы старыми европейскими нациями, принес-

шими туда всю свою цивилизацию целиком,- я имею в виду, например,

димостиупоминать об исследовании проблем, относя-

щихся к знати, проведенном «Анналами». Оно было задумано нами сов-

местно, но возвестил о нем Блок своими глубокими н замечательными

статьями, они широко известны.

* Заметим в скобках, что этому «промежутку времени» пошло бы на

пользу, если бы его упомянули где-нибудь на титульном листе (или,

вернее, заглавие книги выиграло бы от этого в ясности и точности).

О том, как в давние времена пресеклись старинные роды «edelinge»,

и об исчезновении этой аристократии крови см. том второй (с. 2—3);

эти страницы являются продолжением главы «Кровнородственные свя-

зи» в первом томе (с. 191).

154

Люсьен Февр. Бои за историю

Феодальное общество

155

тому, что аристократия эта по природе своей военная в те вре-

мена, когда война занимает центральное место в жизни людей и

человеческих групп; и потому еще, что профессиональный воин,

обладающий всем, что нужно для войны, применяющий все усо-

вершенствования, достигнутые в вооружении, снаряжении, так-

тике "*, держит своего рода монополию на оружие,— поэтому

он доминирует. И Марк Блок великолепно показывает нам «как»

и «почему» этого доминирования — на тех страницах, где он вос-

создает «благородный образ жизни», как он пишет, используя

краткую формулу, которую мне приятно было увидеть возродив-

шейся под его пером.

Картина, которую рисует обширная вторая глава,— жизнь

знатного человека: силы его реализуются на войне и охоте —

.физическая сила могучего и тренированного зверя. Это большая

фреска, на которой изображены все его турниры и сражения.

Автор реконструирует происхождение правил поведения знати

(правил, которые будут уточняться по мере того, как знатные

люди будут все лучше осознавать свою социальную функцию).

Все это живет, все из первых рук, написано ярко и проница-

тельно. Как возникло рыцарство; почему этому термину суждено

было приобрести постепенно более узкое значение; почему обряд

чисто светский — вручение оружия конному воину, умевшему

биться в полном вооружении,— превратился в религиозный ри-

туал

—

все это вели

колепно воссоздано в книге. Она бросает

яркий свет на историю сложную, причудливую, и, чтобы в ней

разобраться, требовалось не меньше смелости, чем знаний и та-

ланта; сему порукой тот факт, что до Марка Блока никто в этом

так славно не преуспел. Для этого нужно было обладать и обо-

стренным чутьем, способностью отыскивать связи, в всепрони-

кающим интересом к взаимоотношениям светского и религиоз-

всеевропейской эрудицией, столь же

Такой же впечатляющей, как и первая группа глав, о кото-

рой шла речь выше, а в некотором смысле еще более свежей и

захватывающей представляется картина, нарисованная Марком

Блоком во втором разделе его книги,— картина эволюции, кото-

рую можно было бы назвать «от расчленения — к воссоедине-

нию». Здесь великолепны страницы, отведенные королевской

власти и ее священным основаниям и тому, как постепенно креп-

ло королевское могущество, тогда как бесконечное дробление

власти, результат непреодолимого натиска локальных сил, про-

исходило почти повсюду в европейском мире — и тогда можно

было видеть, как плодятся графы и виконты, маркизы и герцоги,

«аристократия de facto», превратившаяся в наследственные ди-

* Ценные, но краткие сведения по этому вопросу можно найти во вто-

ром томе (с. 13-14). Относительно старых и новых приемов владения

копьем см. таблицы 1 и 2 (вне текста).

яастии, потому что отвлеченная идея «общественного служения

не могла выдержать простого и неприкрытого испытания реаль-

ной властью — в сознании людей,— ибо они лучше понимают

силу, чем правовые установления, легче прельщаются живым об-

разом вождя, чем теоретической идеей авторитета. И еще стра-

ницы, не менее прежних замечательные и исполненные новизны,

об эволюции, которая протекает небыстро, многократно меняя на-

правление, возвращаясь к прежнему и запинаясь,— от террито-

риального дробления к воссоединению, от расчленения власти к

ее концентрации; и о становлении национальных групп в течение

второго периода феодализма. Разумеется, по всем этим нелегким

проблемам не делается никаких категорических утверждений,

но в соответствии с желанием автора нас приглашают следовать

неизведанными путями поиска, постоянно и действенно побужда-

ют к пересмотру того, что мы, казалось, уже знаем

Откликнемся же на этот призыв к свободе мышления. И на

страницах нашего журнала, где никогда не было места расчет-

ливому благоразумию и лукавой игре в глубокие чувства, попы-

таемся выразить по поводу этих двух великолепных книг, столь

богатых содержанием, новизной, эрудицией, сверкающих умом,—

попытаемся выразить те мысли, что внушены нам нашей страст-

ной приверженностью к ремеслу историка — одному из прекрас-

нейших (не постесняюсь это сказать) в сфере наук о Человеке.

Науки о Человеке: превосходное название. Однако же (по-

скольку нужно, чтобы я исполнял свою работу критика) меня

больше всего поражает — после того как я закрыл прочитанную

книгу — то, что личность отдельного человека в ней почти не вид-

аа. В труде, который учит нас, что век феодализма, что оба века

феодализма, первый и второй, «плохо умели отделять конкретный

образ вождя от абстрактной идеи власти» (с.

197),—в

книге этой

яи разу не выступил «конкретный образ» какого-нибудь опреде-

ленного вождя. Я отлично понимаю: нужно избегать сомнитель-

ных реконструкций «из головы», которые на деле являются по-

строением заново. Существуют же, однако, письменные источни-

ки. И в источниках этих — есть же в них сведения, заслуживаю-

щие внимания? Я опасаюсь, что воздержанность автора (раз уж

пришлось об этом заговорить/ призвана как бы подкрепить мно-

гочисленные его рассуждения о том, что средневековое общество

было в каком-то смысле подобно стаду и нимало не заботилось

правах личности.

*** Чтрбы получить представление о том, как много удач может принести

стремление не замыкаться в пределах одной страны, а выйти из них,

дабы заняться сравнением и совершить тур по Европе (стремительный,

ибо другие неоднократно проделывали это не спеша), прочтите, напри-

мер, во второй главе второго тома параграф, озаглавленный «Геогра-

фия королевств». Ср. с «Обзором европейского горизонта» в первом томе·

(с. 270), где говорится о феодальных государствах.

156

Люсьен Февр, Бои за историю

Отметим, что психология в этой прекрасной книге отсутству-

ет, конечно, не полностью. Но каждый раз нам говорят о пси-

хологии коллективной. «Насилие было в обычае, в нраве эпохи,

потому что люди, малоспособные укрощать свои первые побуяс-

дения, с нервами, малочувствительными к зрелищу страданий,

люди, не испытывавшие большого почтения к жизни, которую

они считали лишь переходным состоянием перед Вечностью, -

эти люди были к тому же весьма склонны полагать для себя

делом чести едва ли не звериные проявления физической

силы». Отлично сказано; эти несколько строк много говорят на-

шему разуму. Но в них речь идет о 'людях. Почему бы не пока-

зываться время от времени, отделившись от массы,— человеку?

Или, если мы и впрямь требуем слишком многого, показали бы

нам хотя бы какое-нибудь человеческое деяние, поступки отдель

пых людей.

Давайте не будем лить слишком много воды на старую мель-

ницу, на грозную мельницу абстракции. «Не судить, но понять»

так определяет Блок (с. 56) «единственный долг историка». Мо-

жете не сомневаться: если кто и возмутится против этой фор

мулы, то только не я. Но я внесу небольшую поправку. Я бы

сказал: «Привести людей к пониманию»; эти слова я сделал де

визой «Французской энциклопедии». «Привести людей к пони

манию» — это означает одновременно «показать» и «объяснить».

Большинству людей необходимо увидеть, чтобы узнать и понять.

Так в чем же дело — дадим увидеть, покажем личности в деист

вии, в момент свершения, не будем ограничивать себя демонстра

цией одного только устройства феодального человека (homo feo

dalis), как бы умно, тонко и проницательно ни была произведена

его разборка. Смело покажем страны — вплоть до пейзажей. Кни

га, о которой мы говорим, держится, пожалуй, далековато от

почвы. От нее слишком мало пахнет землей — Землей, вид кото

рой в феодальные времена, несомненно, был более разнообраз-

ным

чем ныне.

И мне хотелось бы сказать (только бы набраться смелости!),

что в книге Блока можно усмотреть своего рода возврат к схе

матизму. Назовем это своим именем — возврат к социологизму,

который является весьма соблазнительной формой абстракции

Вы можете сколько угодно говорить: «А где взять место? И вре-

мя?» Не будем останавливаться на этом возражении. Сочиняя

Феодальное общество

157

и*

Не нравятся мне и названия разделов книги. Я, например, обошелся

бы без «классов». По многим причинам. Первая из них та, что автор

знакомит нас с одним только классом, с единственным, а именно со

знатью; я уже говорил о крайней, чрезмерной краткости того, что напи-

сано о духовенстве; все остальные, можно сказать, не появляются вовсе.

Что же касается «класса» знатных людей... Класс с точки зрения юри-

дической? Класс социологический? Зачем ломать голову над всей этой

схоластикой?

тома, Блок мог написать еще сотню страниц. И вообще, об-

дая талантом, место находят. А время? Им овладевают.

И вот еще что: «понять...». Но понимают не только

умом,

е все постигается умом. Однако не сыщется книги менее эмо-

циональной (хотелось бы выразиться именно так), чем эта книга,

автор которой в своих разъяснениях отводит столь большое место

страстям; скажем даже — все, которое «м причитается, и делает

это очень часто весьма убедительно.

Чуть выше я с удовольствием выписал отличный отрывок из

1 второго тома о духе насилия у феодалов. Мы видим, Блок не за-

[был отметить с большой проницательностью, что люди той эпохи

без особого уважения относились к жизни другого человека,

поскольку считали земную жизнь переходным состоянием перед

Вечностью. За этим должен был бы последовать комментарий,

богато иллюстрированный текстами: замечание заслуживает того,

Vro6bi его не обронили походя; во всяком случае, оно свидетель-

ствует о неусыпном желании показать с полной ясностью, когда

это уместно, воздействие религиозного чувства на поведение лю~

дей. Бесспорно. Но мне представляется, что феодалы, как их

стью

ло

I '

существовавших в ту отдаленную эпоху между чувствами (про-

[ явления которых были очень часто гораздо более бурными, чем

в наши времена) и непреклонной волей, высокомерной и варвар-

ской жестокостью,—

об этом в книге говорится несколько 'бег-

ло *"*, Между тем сколько интересного можно было бы позаим-

вовать из того, что написал недавно Хёйзинга в своей «Осени

средневековья».

Написав все это не отрывая пера от бумаги, на следующий

день после того, как во второй раз перечитал весь труд (и даже

третий, если речь идет о первом томе), хочу подчеркнуть —

я не занимаюсь критикой. Я пытаюсь понять. Более всего я пы-

таюсь разобраться в некоторых своих впечатлениях.

В этой превосходной книге мне нравится все, чем поделился

с нами автор,— проницательный ум, ясность, широта мышления,

is*

Когда я писал это, то не имел намерения упустить из-виду с. 39—43

второго тома - о любви. Отмечу, однако, что, описывая чувства знат-

ного человека, Марк Блок вовсе не упоминает о благочестии. А ведь

в Европе того времени была не только знать! Равным образом я не

забываю и о параграфе (из первого тома), который Блок посвящает

религии. Точнее, проблеме религии. Название параграфа весьма зна-

менательно: «Религиозное мышление» (с. 131). Мышление, а не чув-

ство. Кроме того, параграф этот - единственный, «один за всех». Его

содержание, мне кажется, не вошло в достаточной степени в состав

®нирФбДе8й

гшщэяом

см. мой очерк: Февр Л. Чувствительность и исто-

рия: Как воссоздать эмоциональную жизнь прошлого (наст, издание.

С. 109-125).

158

Люсъен Февр. Вой за историю

ПРОБЛЕМА «ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ГЕОГРАФИИ»

всеобъемлющая любознательность, богатое разнообразие, крити-

чески осмысленная информация. Но факт остается фактом: я не

всегда чувствую, что захвачен достаточно сильно и влеком мощ-

ным устремлением к ясной цели. Взятые по отдельности, фрагмен-

ты этой книги мне нравятся, вызывают интерес, порою захваты-

вают надолго; сообщают бог весть сколько новых и умных вещей.

Ну а в целом?

Книга начинается как широкая и яркая картина цивилизации.

А затем — после столь величественного начала — мельчает. Это

уже не картина, а исследование: исследование социальной струк-

туры (с. 7) — излюбленная формула Блока, который за послед-

ние десять лет сделал для ее пропаганды больше, чем кто-либо

другой. Однако анализ социальной структуры — это не, картина

цивилизации. 190 страниц «картины» в начале книги — не слиш-

ком ли много, если книга эта о социальной структуре, и не слиш-

ком ли мало, если мы имеем дело с чем-то другим? Само число

этих страниц приводит в некоторое замешательство. И исследо-

вание, на которое водрузили непомерно большую шапку, отправ-

ляется в путь несколько шаткой поступью. Не по вине писавшего.

По вине читателя, который продолжает размышлять над инте-

реснейшими вопросами, поставленными перед ним первой

частью первого тома, столь расточительно щедрой.

Мне трудно оторваться от двух прекрасных частей большого

и мощного целого. Еще раз я кладу их перед глазами. Воссоз-

дать такой мир — всю феодальную Европу! Кто из нас мог бы

одолеть такую тему? Правда, труд Марка Блока испытал на себе

естественную и неизбежную силу противодействия столь мощно-

му усилию. Это не фреска, неистово набросанная замечательным

виртуозом: ученый не позволит себе такого. Это и не картина

«из мастерской», с предусмотрительно продуманной композицией,

выписанная тщательно и не торопясь, в которой все взвешено в

отмерено: сама широта темы не допускала такого способа дейст-

вий. Философия феодализма? Тоже нет. Если хотите — отчасти

то, и другое, и третье. И, в сущности, ни то, ни другое, ни третье.

Причины для этого, впрочем, вполне почтенны — я хочу сказать,

что они вполне оправдывают первоклассного историка, попытав-

шегося воссоздать целый мир. Я говорю это не лукавя, поскольку

уважаю тех, кто меня читает, и в первую очередь моего товарища

по борьбе, уважаю, не скрывая своего уважения и не притворяясь.

И потому еще, что книга достаточно основательна, достаточно

надежна и сделана надолго благодаря прочности материалов, ко-

торые "пошли на нее, благодаря силе вложенного в нее ума —

чтобы лучшей данью этой книге было искреннее подношение

друга, который будет спорить, продумывать свои суждения и

немного упорствовать, прежде чем дать себя увлечь.

О НЕДАВНИХ ПУБЛИКАЦИЯХ

По довольно странному совпадению за последнее время вышли

сразу три книги, посвященные изучению одной и той же пробле-

мы, относящейся к числу самых важных, какие только ставит

перед нами наука о человеке,— проблемы соотношений между

географической средой и человеческими обществами. Три книги,

очень, впрочем, различающиеся как по духу, так и по своим толь-

ко им присущим особенностям. Первая из них представляет как

бы завещание выдающегося ученого, истинного создателя совре-

менной французской географии Видаля де ла Блаша '*. Вторая —

совместный, вызывающий к себе несколько двойственное отноше-

ние труд двух авторов, в полной мере владеющих своим методом

и своими идеями, Камилла Валло и Жана

Брюна

' ^

га — критическое эссе историка, поставившего своею главной

целью выделить то, что в трудах и в самих устремлениях совре-

менных географов может интересовать историю '*.

Именно этот историк, продолжая заниматься обоснованной

критикой географических идей, во всяком случае постольку,

поскольку они затрагивают объект его собственных исследова-

ний,— именно он хотел бы ныне сделать сообщение о двух весь-

ма важных работах, которые появились почти одновременно с

его собственной. Надеюсь, ему извинят то, что он не сделал это-

го раньше. Из щепетильности, которую нетрудно понять, он доб-

ровольно отложил чтение и подробное изучение упомянутых выше

работ до того времени, когда была полностью опубликована его

собственная книга. Но пусть ему простят также то, что, пред-

ставляя их читателю, он не совсем забыл и ту точку зрения, ко-

торой придерживается сам; поэтому пусть никто не удивляется,

если он станет отмечать при случае, делая это насколько возмож-

но четко, согласие или несогласие своей мысли с мыслью тех

географов, чьим трудам будут посвящены эти страницы.

Книга Видаля де ла Блаша — посмертная. Мы знаем, что ве-

ликий географ умер 5 апреля 1918 года. Много лет назад он на-

чал труд теоретического и методического характера, посвященный

науке, которую он во Франции поистине создал. Когда его унес-

ла смерть, первая часть его труда «Распределение людей по зем-

ному шару» была достаточно близка к завершению, чтобы мно-

'* Vidal de la Blache P. Principes de la géographie humaine/Pub. d'après

les manuscrits de l'auteur par E. de Martonne. P., 1922.

** Bruhnes }., Vallaux C. La géographie de l'histoire: Géographie de la paix

et de la guerre sur terre et sur mer. P., 1921.

'* Febvre L., Bataillon L. Introduction géographique à l'histoire // La Terre-

nt, l'évolution humaine/Dir. par H. Berr. P., 1922. T. 4.

160

Люсьен Февр. Бои за историю

Проблема «человеческой географии»

161

гие главы могли быть напечатаны отдельно в 1917 и 1918 годах

в «Анналах географии»: их можно найти и в «Принципах» **;

они составляют главы

I—V

этой книги. Однако г-н Э. де Map-

тонн, издатель книги, зять Видаля де

а Блаша и сам профессор

физической географии в Парижском университете, сообщает нам:

вторая и третья части замышлявшегося труда, посвященные со-

ответственно формам цивилизаций и обмену, оставались целиком

в рукописи и представляли собою, за исключением двух или

трех полностью написанных глав, всего лишь «увесистые папки

с заметками и черновиками». Привести в порядок такие мате-

риалы было, надо полагать, делом непростым, мы можем легко в

это поверить.

Чем стала бы книга, предлагаемая нам теперь г-ном де Мар-

тонном; если бы ее закончил и опубликовал сам Видаль? Никто

не может этого сказать. В нынешнем своем виде она не свобод-

на от некоторой тяжеловесности. И я не знаю, не оказал ли бы

г-н де Мартонн лучшую услугу автору «Картины Франции», если

бы, вместо того чтобы собрать membra disjecta [разъятые члены]

незаконченного труда в единое, но все же несколько искусствен-

ное целое,— если бы он просто опубликовал в виде отдельных

кусков фрагменты, созданные рукою покойного мастера. По-ви-

димому, законченность — своего рода «пунктик» г-на де Мартон-

на. «Если мы не заблуждаемся,— пишет он,— большая часть глав

выглядят как однородное целое; лишь очень немногие заметным

образом неполны». Странное преклонение перед полнотой и за-

вершенностью, при том, что Видаль никогда не отличался талан-

тами архитектора. Ибо в самом деле этот очень большой, очень

проницательный географ чувствовал себя довольно неуверенно и

был несколько неуклюж в области теоретических концепций.

Чтобы одерживать победы, ему нужно было не покидать эту,

по выражению Мишле, «добрую, прочную основу» — землю. Са-

мое живое в его книге — это «фрагменты», некоторые из его

«разборов», столь индивидуальных, тонких и в то же время убе-

дительных, что они могут принадлежать только одному географу

во всем мире, и никому другому. И если бы толстая белая нитка

не соединяла жемчужины, найденные в папках мастера, никто

от этого особенно не потерял бы — даже сам Видаль де ла Блаш,

чья слава отнюдь не была славою создателя теоретических обоб-

щений.

Часто говорили и повторяли, что на страницах этой посыерт-

яой книги читатель не находит ничего особенно нового, а также

ничего, что указывало бы на реальный прогресс мысли мэтра.

Конечно, мы находим там во множестве совершенные образцы

того таланта и той особой элегантности, которые делают «разбо-

** Под этим заглавием вышел в свет посмертный труд Видаля. Принадле-

жит ли название книги самому Видаяю? Г-н де Мартонн этого не со-

общает.

ры» Видаля столь бесценными и неподражаемыми, особенно ког-

да он трактует о странах Средиземноморья, которые он любил

и так хорошо знал; однако на страницах, найденных и опублико-

ванных г-ном де Мартонном, несомненно, можно встретить и не-

мало новых замечаний, неопубликованных указаний, которые

стоит удержать в памяти. Отметим лишь одно из многих.

В «Принципах» есть очень интересная попытка использовать

для целей географии некоторые данные, полученные ценою дол-

игих и настойчивых усилий молодой наукой, находящейся в ста-

диистановления,—этнографией.

Видаль де ла Блаш очень живо объясняет нам, какого рода

интерес пробуждался у него при посещениях «этнографических

.1 музеев, какие существуют в некоторых городах Европы и Со-

единенных Штатов». Их коллекции вызывали пред его глазами

видения тех обществ, которые представили экспонаты для этих

коллекций. Он не был нечувствителен к сильному, хотя на деле

поверхностному ощущению экзотичности, которое возникает,

I когда видишь собранными вместе столько различных предметов

I из разных мест; и как же могло быть иначе, если Видаль был

| наделен столь сильным географическим воображением и столь

I несомненным даром видеть мысленно.

Однако, как это было ему

присуще, созерцание побуждало его к размышлению. «В тех

случаях, когда размещением экспонатов в этих музеях руководила

последовательная мысль, мы сразу заметим, что предметы одно-

го происхождения объединяет глубокая внутренняя связь. По от-

дельности они поражают только своею причудливостью; собран-

ные вместе, они обнаруживают печать общности. Понемногу,

путем сравнения и анализа, географическое впечатление уточня-

ется. Подобно тому как внешний вид листвы и других вегетатив-

ных органов растения или шерсти и органов животного позволяет

ботанику или зоологу распознать, под действием каких основных

влияний климата и рельефа протекает существование этих орга-

низмов, так и географ по тем предметам материальной культуры,

которые были им изучены, может заключить, в каких условиях

среды они создавались. Материал и форма орудий охоты и ловли,

оружия, орудий труда, емкостей для хранения и транспортиров-

ки говорят нам: то, из чего и как они сделаны, гармонирует с

тем или иным способом существования, в свою очередь форми-

ровавшимся под влиянием физических и биологических условий,

которые можно установить и определить. В этом смысле урок

сравнительной географии можно извлечь из данных, относящих-

ся к обществам самым неразвитым»

Очень любопытный отрывок, свидетельствующий — не будем

называть это «новым направлением мыслей ученого», ибо не

составило бы труда найти в его наследии значительно более ран-

Vidai de la Blache P. Principes... P. 120-127.

J6S

Люсьен Февр. Бои за историю

ние указания на выраженный интерес к этнографии,— во. всяком

случае, о более четком и ясном осознании этого интереса и о том,

насколько он был глубок. К тому же попутно можно отметить

явный намек на хорошо известную теорию «образов жизни», из-

ложенную самим

Видал

ем в 1911 г. в нескольких статьях, пред-

ставляющих фундаментальный интерес"*.. Действительно,

в «Принципах» целая глава (вторая глава части второй), посвя-

щенная орудиям и материалам, может служить доказательством

упомянутых выше тенденций; а три прекрасные цветные карты

под общим названием «Природная среда: автономное развитие

цивилизаций» превосходно представляют нам в наглядной форме

основные результаты, полученные Видалем де ла Блашем в его

исследованиях. Одна из этих карт иллюстрирует, какую роль сре-

ди материалов, используемых различными цивилизациями, игра-

ют те или иные растения, не только кокосовая пальма или бам-

бук, но также береза или хлопок (ограничимся этим перечнем).

Другая повествует о практическом применении материалов, по-

лучаемых, например, от северного оленя или от овцы, от гигант-

ских черепах, от жемчужниц или от великолепных раковин Ти-

хого океана. Цель третьей карты — показать распределение форм

строительства в зависимости от применяемых материалов: вот

область сооружений из камня, другая — кирпичных или глино-

битных сооружений или из богатой смолою древесины, а вот об-

ласть тропических хижин, то прямоугольных, то цилиндриче-

С живым интересом знакомимся мы как с этой наглядной до-

кументацией, так и со страницами текста, часто блистательными

н достойными Видаля его лучшей поры. Мэтр посвятил их осмыс-

лению (с тем чтобы передать свое понимание нам) того «семей-

ного сходства», которое роднит предметы материальной культуры,

например, тропических цивилизаций. Разумеется, эти цивилиза-

ции используют тропический лес как источник материалов; од-

нако, кроме того, они вдохновляются ежедневным зрелищем и,

если можно так выразиться, стоящим постоянно пред глазами

примером растительного мира, который их окружает и предостав-

ляет им убежище. «Это как бы живые строения, громоздящиеся

один поверх другого, подобно хорам, этажи леса,— тонко заме-

чает Видаль,— от подлеска внизу, на самой земле, от деревьев в

половину высоты и до величественных верхушек, облаченных в

пронизанную воздухом кровлю листвы в увенчанных ею. Хотя

архитектура хижин всего лишь весьма слабое воспроизведение

архитектуры леса, она тем не менее вызывает некие отдаленные

ассоциации с этой последней. Переплетения лиан, помогающие

иным лесным обитателям передвигаться по всему лесу не касаясь

Проблема «человеческой географии»

163

- Vidal de la Blocke P. Les genres

Annales de géographie. 1911. T. 20.

de vie dans la géographie humaine//

земли, стали в человеческих руках растительными мостами, ко-

торыми пользуются от Западной Африки до Меланезии. Обитате-

ли Амазонии взяли эти же переплетения за образец для гамака,

который, по-видимому, впервые появился именно у них. Крупные

шарообразные плоды Lagenaria * и кокосовой пальмы, так же как

скорлупа страусиных яиц, передали чашам и калебасам, сделан-

ных из них, форму округлую или .овальную... Живая природа

отличается тем,

что,

поставляяматериал,она

одновре

сказывает форму»

«Поучительно наблюдать — это относится особенно к централь-

ной части Западной Африки,— до какой степени производство

металлических изделий вдохновляется формами, заимствованны-

ми из царства растений. Кажется, будто железо заменило собой

дерево, лишь подражая ему». И, перечислив метательные ножи,

серпы, орудия для свершения жертвоприношений, которые на-

вели его на эти размышления, Видаль замечает: «Одни из них

распластаны симметрично вдоль оси, подобной центральной жилке

бананового листа; у других концы имеют ланцетовидную форму,

как молодые побеги пальм; третьи искривляются и по вогнутому

краю образуют выступающие зубцы или пластины, подобные при-

листникам, окружающим черешок листа».

Мы узнаем здесь Видаля де ла Блаша

скупыми и меткими

словами отметившего в «Картине Франции» «особенную элегант-

ность», ту, что являет Лотарингия человеку, направляющемуся

туда со стороны Бельгии или Арденн,— Лотарингия с ее флорой,

что «уже приобретает южный оттенок»; в изящной растительно-

сти, добавляет он, «можно увидеть те узоры, которыми бессчет-

ное число раз вдохновлялось местное искусство, давая им повто-

риться и ожить в . переплетениях рисунка на изукрашенном

оружии и в стройном орнаменте стеклянных ваз» '*.

Все это очень умно, очень интересно, взаправду поучительно.

Но какие выводы сделает из этого Видаль де 'ла Блаш — гео-

граф? Конечно же, что среда жестко определяет и обусловливает

те своеобразные цивилизации, которые он называет «автономны-

ми», а также, что географ находит в них превосходные примеры

обществ, действительно детерминированных почвой и климатом

их местообитания,— не так ли? Нисколько.

Эти цивилизации непосредственно зависят от местной среды:

это верно. Это настолько верно, что можно было бы по примеру

некоторых географов-ботаников возвести такие-то и такие-то

виды животных и растений в ранг «типических» и по такому

принципу выделять различные регионы цивилизаций; вспомним,

например, о бамбуке и кокосовой пальме в тропиках, о финико-

вой пальме и агаве в засушливых странах, о березе в субарктиче-

у*

Vidal de la Blache P. Principes... P. 122.

'* Vidal de la Blache P. Tableau de la géographie de la France. P., 1903.

P. 207.