изучения отдельных случаев невозможно, так как система
государственной демографической статистики еще только создается,
а органы регистрации актов гражданского состояния не покрывают
всей территории страны. Надо отметить, что, несмотря на
свойственный советским условиям идеологический налет,
публикации по проблеме младенческой смертности не содержат в
себе никаких элементов острых дискуссий, но имеют характер
позитивного накопления знаний о явлении в рамках общей
парадигмы.
В первое десятилетие советской власти эта парадигма
социальной патологии, как и сами исследования младенческой
смертности, имеют определенную идеологическую поддержку со
стороны политического режима, поскольку способствуют критике
старого режима, несшего ответственность за те условия, которые
формировали высокий уровень младенческой смертности в России.
Но к концу 1920-х годов наступает охлаждение идеологического
отношения политического режима к социально-демографическим
исследованиям вообще и к изучению младенческой смертности – в
частности. Действительно, в рамках концепции социальной
патологии становится трудно списывать на старый режим, через 10
лет после его падения, очень высокую, по сравнению с
капиталистическими странами, младенческую смертность, рост числа
абортов, снижение рождаемости, увеличение числа разводов и т.п.
Поэтому в середине 1930-х годов, когда, наконец, создается
эффективно действующая система статистического учета
демографических событий, по крайней мере, в Европейской части
СССР, социально-демографические исследования затухают,
публикации попадают под строгий идеологический контроль, а
доступность демографических данных строжайшим образом
регламентируется (см. A.Avdeev, 1993; A.Avdeev, A.Blum,
I.Troitskaia, 1994; A.Blum, 1998).
Эту ситуацию дополнил разгром демографических институтов
и органов демографической статистики, последовавший за
аннулированием итогов переписи 1937 года. Террор и страх,
посеянные сталинским режимом среди уцелевших после кровавых
репрессий статистиков и демографов, приводят к окончательному
отказу от парадигмы социальной патологии в демографии
смертности. С конца 1930-х годов вся энергия статистиков