Чудинов А.П. Современная политическая коммуникация

Подождите немного. Документ загружается.

Современная политическая коммуникация

280

Эмпирический принцип А. Вежбицкой проявляется в ее терминоло-

гии, которая присутствует в поиске «кандидатов» в качестве примитивов.

Так, определенные слова (или скорее «концепты») были бы «хорошими

кандидатами» по причине своей межпереводимости, такие как глаголы

SEE, HEAR, которые, согласно ей, имеются во всех языках. Вежбицка не

предполагает то, что это утверждение не поддается

проверке.

Тот же самый принцип, представленный как эмпирический, позволя-

ет ей сделать выбор между «кандидатами» от имени психологии оче-

видности: целью которого является нахождение слов, которые были бы

«сами по себе понятны» и самыми переводимыми на другие языки. Та-

ким образом, согласно Вежбицкой, в паре слов можно всегда решить,

какое

слово более понятно: то, которое является самым конкретным.

Вот почему существительное мужчина более понятно чем прилагатель-

ное одушевленный, указательное местоимение этот – более понятно

чем дейксис, глагол делать понятней чем агентив, глагол говорить чем

локатив. Таким же образом, слова, выражающие параметры объекта

ситуации, такие как расстояние, величина, количество, качество и т.

д.,

передаются на универсальном естественном семантическом языке по их

крайним точкам: большой/маленький, а не величина, потому что «для

сознания носителей языка» идея параметра более сложна, чем крайние

точки на масштабе значений. Дальше можно увидеть, такие понятия, как

«контроль» и «мастерство», являющиеся опорами ее теории и которые

она применяет

постоянно, но которые никогда не объяснялись.

Вот еще один метод эмпирического поиска «кандидатов», который

объясняет непрерывные изменения избранных в списке. Например,

прежний примитив BECOME (в книге от 1972 года) в 1988 году был

объяснен с помощью примитива HAPPEN:

X became Y =

(a) at some time X was not Y

(b) after that something happened to X

(d) I say this after that time.

Что более любопытно, прежнее слово стало разложимым, согласно

последующей версии. Так, KNOW, изначально интерпретировалось при

помощи CAN SAY, ставшее примитивом, то же самое с MOVE, интер-

претируемое сначала с помощью CHANGE PLACE, стало в свою оче-

редь примитивом.

3. Какой объект исследования в работе А. Вежбицкой?

Успех – и крайняя неоднозначность – книг А. Вежбицкой в англо-

саксонском

мире и в России объясняется, по моему мнению, деятельно-

Глава 8. Оксюморон или недомонимание? Универсальный релятивизм

универсального естественного семантического метаязыка Анны Вежбицкой

281

стью, в которой она представляет две различные традиции, или линии

мысли, в которых философские предпосылки в начале очень разные:

англо-саксонская аналитическая философия и гегельянство в ее «вос-

точной» интерпретации (теория формы, ср. 3.1.2.)

Отказ разделения между синтаксисом и грамматикой А. Вежбицкой

это только отдельное явление. Но он включает двоякую первопричину

спор относительно независимости синтаксиса у противников Блумфил-

да, Хомского и Харриса в 60-х годах в Соединенных Штатах (с помо-

щью компонентного анализа и логического атомизма) и утверждение

«неразрывной» линии между языком и мыслью в немецкой гумбольдт-

ской традиции, нашедшей крайне благоприятную почву в России, как до

большевистской революции, так и

в советскую эпоху, а затем постсо-

ветскую. Столкновение этих двух течений мысли хватило, чтобы поро-

дить некоторое непонимание. А. Вежбицка ставит на двух лошадей сра-

зу: универсализм логического атомизма и релятивизм, или «культура-

лизм» неогумбольдтианства. Эта вторая тенденция, которая, по-

видимому преобладает в принятии ее работы в современной России, не

взирая на неясность между «антропоцентризмом» и «этноцентризмом».

В недавней монографии «Философия языка в России»

упоминается

антропоцентризм, отстаиваемый А. Вежбицкой, в связи с тем, что «язык

навязывает носителям видение мира», используя русское выражение

«картина мира», при этом ни разу не упоминая, что речь идет о дослов-

ном переводе немецкого Weltbild, часто употребляемого в немецкой

лингвистике 30-х годов 20 века, затем в послевоенные годы (Ср. Вайс-

гербер

, 1939, 1950). В этом образце мысли, антропология основывается

на этнографии: считается, что индивидуум существует не иначе как бла-

годаря этнической группе, которой он принадлежит.

3.1. Совершенный язык или язык ангелов?

Универсальный естественный семантический метаязык А. Вежбиц-

кой, как язык ангелов в раю, является языком со знаками прозрачными

до такой степени, что они «понятными непосредственно и интуитив-

но»

. Знаки этого языка не возвращаются в мир вещей, а заключены в

«видении мира» людей, в непроходимых границах. И благодаря посто-

янному движению знаков между этими двумя несовместимыми пози-

циями культурные отличия в семантике естественного языка превраща-

ются в свою противоположность: тот прозрачный смысл, полностью

постигаемый и совершенно не двусмысленный.

Безлепкин, 2001, с. 6.

Под этим подразумевается «говорить на языке ангелов» и вообще, библейская

лингвистика, ср. де Серто, 1985.

Современная политическая коммуникация

282

3.1.1. Мысль о совокупности

Для А. Вежбицкой, все то, что есть в лингвистике, не может усколь-

зать от семантики. Семантика всеобъемлюща, она не оставляет ничего

без внимания.

Семантика уникальна. Она объединяет лексику, грамматику и иллокутив-

ную структуру. Крайне важно, что мы можем выделить основное единство, и

что, независимо от части задачи, на которую мы ориентируемся в данный мо-

мент, мы всегда помним нашу основную цель: описание комплексной семан-

тики естественных языков.

3.1.2. В начале был Смысл

Основная идея А. Вежбицкой - всякая форма передает смысл. Таким

образом, каждая грамматическая конструкция «кодирует» определенное

значение, которое может быть «фиксировано» и строго установлено, так

чтобы значения различных структур могли быть «сравнимы точным и

ясным способом, как внутри языка, так и между языками.»

Следствием

этой основной идеи является положение, которое можно назвать оруэл-

ловским: кто не имеет в своем языке слова (формы), чтобы сказать что-

либо, не может ни думать на нем, ни чувствовать.

Понятие произвольный берет здесь чрезвычайно негативную оценку:

Грамматика не является семантически произвольной. Напротив, граммати-

ческие различия являются обоснованными (в синхронистическом смысле)

посредством семантических различий; любая грамматическая конструкция это

средство определенной семантической структуры, это его разумное основание

и критерий, который определяет употребление (там же).

Непримиримое следствие того факта, что все семантическое есть по-

ложение об упорядоченной несостоятельности за исключением, предпо-

ложения, что ничего в языке не ускользает от порядка и гармонии, осно-

ванных на смысле.

Существуют источники, которые А. Вежбицка не приводит, и кото-

рые будут, тем не менее, освещены для понимания ее интеллектуально-

го

пути. В первую очередь необходимо вспомнить о Якобсоне, который

в своей статье 1932 года о структуре русского глагола, высказывает тот,

кто позади «случайных и частных употреблений» глагольных форм уме-

ет распознать «основное значение» (Gesamtbedeutung) и избегает фор-

мулировать поспешные правила, которые порождают бесчисленные

исключения.

Второй источник более интересный, даже если он и игно-

рируется А. Вежбицкой, потому что он почти слово в слово соответст-

Wierzbicka, 1998, с. 2-3.

Wierzbicka, 1998, с. 3.

Jakobson, 1932 (1985, с. 211-212).

Глава 8. Оксюморон или недомонимание? Универсальный релятивизм

универсального естественного семантического метаязыка Анны Вежбицкой

283

вует упомянутому тексту, в нем говорится о Константине Аксакове

(1817-1860), грамматисте-славянофиле и убежденном гегельянце, для

которого почти все сводится к правилу, в языке не может существо-

вать исключений:

Часто случается, что глагол образует уникальный пример употребления,

который покажется для близорукого взгляда исключением из правила, но […],

когда понимаешь подлинное значение этого глагола, оказывается, что на са-

мом деле он является обычным (Аксаков, 1855, с. 17).

Необходимо подчеркнуть один пункт, делает ли А. Вежбицка посто-

янно ссылку на философские языки, о которых мечтали теоретики Уни-

версальной Характеристики в XVII-XVIII веках, перед тем как признать

невозможным выражение ложной или нелогичной идеи (в особенности,

интерпретируется Лейбниц), она придает своему семантическому языку

совершенно отличительную цель, где понятие истины исключено. Вме-

сто

того, чтобы создавать язык для адекватного общения на нем, она

ищет язык, чтобы выделить внедренный в самих языках смысл. В самом

деле, невозможно всегда иметь несоответствие по отношению к словам,

если его там уже нет. В теории, где невозможно узнать, что следует

знать, неизбежен риск топтаться на одном месте.

Независимый синтаксис не может передать все значения, и он не пытается

это делать. Он не передает и число всех дистрибуций, потому что дистрибу-

тивные случаи являются зависимыми от значения. Семантический подход к

синтаксису позволяет нам находить решение двух проблем одновременно: он

позволяет нам передавать дистрибутивные различия; он передает частные ус-

ловия

смысла закрытых и бездоказательных правил и исключения к этим пра-

вилам закрытые и бездоказательные, и наконец, он позволяет увидеть, как

синтаксис создает смысл (Wierzbicka, 1998, с. 7).

Пример, проясняющий практическое применение этого принципа –

это пример придаточных дополнительных предложений в английском и

чешском языках.

Например, можно сказать

(а1) Mary started TO work

(а2) Mary started working

но только

(b1) Mary finished typing the letters

и неправильно

(b2) *Mary finished TO type the letters.

Положением правила и исключения у Аксакова, лингвиста, гегельянца, ср. Sério,

2003.

Современная политическая коммуникация

284

Для А. Вежбицкой, выбор между примерами (a1) и (a2) объясняется

ситуацией, в которой есть возможность контроля над действием, отсут-

ствующий в примере (b): это никому не принадлежащая семантическая

структура (так сказать «замысел значения»), который определяет син-

таксические возможности.

Так же, она полностью отвергает идею, что выбор между дополнени-

ем и инфинитивом может иметь

наименьшую связь с формальной си-

туацией как соотношение подлежащих, как это объясняется в учебниках

по языку.

3.1.3. Каждый язык это Большой Текст

Следствие обобщающей теории А. Вежбицкой заключается в том,

что язык, речь, дискурс являются равнообъемными. Так как существует

основная эквивалентность между тем, что говорится и то, что можно

сказать в языке, между потенциалом и численностью, любой язык это

гигантский текст, который сводится к своему «семантическому миру».

Все что известно под Текстом иллюстрируется

в нескольких примерах,

взятых у предпочтительных для нее авторов русской литературы, глав-

ным образом у двух поэтесс: Анны Ахматовой и Марины Цветаевой,

которые считаются представительницами русского лингвистического

видения мира. Имеется характерный пример типа мысли: (имплицитно)

принятый случай, что тип – это матрица всех возможных формирований

внутри языка, достаточно взять любой пример,

который дает достаточ-

ную иллюстрацию для первоначального тезиса. В этом действующем

дискурсе одновременно влиятельными доводами (цитатами философов

и писателей) и прибегая к интуитивной очевидности, не предлагается

никакой контрпример, никакая процедура обнаружения не предусмот-

рена. Речь идет о мысли в высшей степени эссенциалистской, в полном

противоречии с предубеждением эмпиризма проверки «кандидатов» на

роль универсального семантического атома.

Как сказать что-нибудь новое, когда всё уже сказано, когда целост-

ность смысла уже представлена в лексике и грамматике? Ничего больше

не остается, как повториться Большой Текст – совокупность всех воз-

можных текстов, в которых язык единственный штамп, устраняющий

идею, что формирование значения может быть действием дискурсивых

практик. Язык – это фильтр и энциклопедия, он, как у философов Ро-

мантизма, является совокупностью знаний о людях.

Помимо альтернативы между тезисом и физисом, смысл у А. Веж-

бицкой не обоснован ни естественностью, ни согласованностью. Он яв-

ляется внутренним одновременно в языке вообще и в каждом языке в

частности.

Одно примечание должно

быть сделано по поводу понятия «естест-

венность»: универсальный семантический метаязык, может ли он быть

Глава 8. Оксюморон или недомонимание? Универсальный релятивизм

универсального естественного семантического метаязыка Анны Вежбицкой

285

естественным? Фактически, несмотря на очевидность, произносимые

высказывания в семантическом метаязыке не являются высказываниями

в естественном языке, потому что они не могут более противопостав-

ляться и взаимозаменяться с другими высказываниями. Язык, благодаря

им, освобожден от своих двусмысленностей, все полностью эксплицит-

но, новизна всегда определена данными в начале элементами и прави-

лами, которые

их составляют. Семантический метаязык не является «ес-

тественным», потому что он выражает все имплицитное, он отбирает из

двусмысленного.

Он является гигиеной мысли.

Мир А. Вежбицкой, лишенный всякого диалогизма, всякого значе-

ния социального взаимодействия, это мир застывший и замороженный,

закрытый перечень культурных отображений, «лингвоспецифических

терминов-ключей», мир, где смысл пленник. Там нет больше моноло-

гизма, потому что это язык, который говорит за нас. Есть только частное

независимое означающее по

отношению к означаемому, больше нет

места для игры слов, поэзии, метафоры, ляпсуса или бессознательного.

Больше нет подлежащего, потому что нет больше высказывания, больше

нет места для личной ответственности носителя языка за свое высказы-

вание, нет больше описания сюжета в истории, нет конфликта, нет раз-

ногласия.

Благодаря химере непосредственно значащего слова, А

. Вежбицка

старается занять господствующее положение, единственная способная

вылечивать нарциссическую рану, которая всегда есть в языке, что-то,

что ускользает от нас. Для нее любой закоулок языка не должен быть

недоступным; все должно быть контролируемым, переводимым из им-

плицитного в эксплицитное, из запутанного в понятное, в этом семанти-

ческом метаязыке, который

судит все на свой аршин, который мог бы

стать Нагорной проповедью

или языком грубой политической пропа-

ганды польской Коммунистической партии. Это старая надежда восста-

новить уверенное основание истинного смысла без случайностей узуса и

множества языков, устранить недосказанное и невыразимое, является

противоположностью основного качества отсутствия целостности, не-

совпадения языка самому себе то, что мы находим у А. Кюльоли и Ж.

Лакана: «метаязыка

не существует»…

3.2. Психология народов

У А. Вежбицкой не найти причинную гипотезу похожую на теорию

климата: единственная действительность – это язык. Язык не допускает

ничего кроме самопознания. Но иногда он является ключом толкования

для того, чтобы понимать и интерпретировать общие характеристики,

Ср. по этому вопросу, Borel, 1975, с. 10.

Wierzbicka, 2001.

Современная политическая коммуникация

286

или усилить самые обычные стереотипы психологии людей, которые

менее всего поддаются проверке.

Если, как говорят все неогумбольдтианцы начиная с 30-х годов

ХХ века, язык народа – это его мысли, а его мысль – это его язык, в та-

ком случае мы очень быстро попадаем в известную апорию. Любое

«лингвистическое сообщество» заключено в

картине мира. «Картина

мира» – это исчисляемая, закрытая, обособленная реальность.

Каждое языковое сообщество живет во всеобъемлющей лингвисти-

ческой автаркии, без контакта с другими, без заимствования, без воздей-

ствия. Эта мысль совершенно глубоко неупорядоченная является эссен-

циалистской мыслью, мыслю типа, иначе говоря, мысль платоновская,

где смысл не имеет истории. Смысл наслаивается в

коллективной пси-

хологии, но не в мире.

В этом иренистском представлении о языковом сообществе, А. Веж-

бицка постоянно разрабатывает антропологию, которая состоит в том,

что вся социология отвергнута в пользу унанимистской этнографии. В

противоположность работам М. Пешо и П. Бурдье, она никогда не ко-

леблется какими общественными и идеологическими способами можно

прийти к согласию в значении слов. У нее, никогда нет спорных момен-

тов по поводу значений слов, никогда взаимодействия, никогда общест-

венного произведения значения: значение есть, и у нее есть ключ. Не

говорится, как значения появляются в словах, но они там есть и остают-

ся там, застывшие в вечности. Это

бесплотность, которая создает то,

что Вежбицка, не подозревая, называет людьми, прежде всего, являются

агенсами, вовлеченными в соотношение силы системы символов (ср.

П. Бурдье).

Образ говорящего коллектива очень прост: достаточно говорить на

одном и том же языке, чтобы понимать друг друга. Этот постулат не

опирается ни на какие доказательства, простая логическая

ошибка, он

основывается на обеспечении очевидности. Предположение непосредст-

венного понимания влечет за собой то, что никогда не было бы недора-

зумений, непонимания в сообществе, точно описанного в связи с его

единством в «образе мира». Здесь говорится о сильном редукционизме в

человеческой группе (например, «русские», «американцы») в одном го-

ворящем сообществе, устойчивом

и однородном, без какого-либо кон-

фликта по поводу значений слов.

Унанимистское предположение являющееся причиной того, что об-

щество видится как неразделенная общность, не описываемое только

как при помощи своего единственного понимания грамматической и

лексической семантики, и без какого-либо деления на значения слов.

Там можно узнать очень древнюю систему

ценностей немецкого роман-

тизма, широко представленном в доминантной консервативной мысли в

советской и постсоветской России, а именно, Gemeinschaft (единство

Глава 8. Оксюморон или недомонимание? Универсальный релятивизм

универсального естественного семантического метаязыка Анны Вежбицкой

287

мысли и языка) более истинно, более реально, более подлинно, чем Ge-

sellschaft (общество, чисто механическое объединение). Поэтому суще-

ствует путаница между антропологией и этнографией, полное затумани-

вание социологического значения (значимости).

Полное усвоение «культуры» в языке (и в литературе) держится на

унанимистском предположении никогда не выражаемым ясно: все люди,

говорящие на одном

и том же языке, мыслят одинаково. Можно было

рассчитывать на то, что любая настолько сильная гипотеза была бы про-

верена начиная с гипотетико-дедуктивного метода, направленного на то,

чтобы проверить гипотезу в ходе исследования вместо того, чтобы соз-

давать первоначальную аксиому, которая, в свою очередь, отбирает ре-

зультаты. Риск заключается в

том, что циркулярное умозаключение, в

котором не найти в конце того, что было положено в начале.

В свою очередь это следствие влечет за собой другие. Так, предпола-

гается, что все франкоязычные мыслят одинаково, имеют тот же «образ

наивной языковой картины мира», зависят от «культурной традиции»,

которая «сформирована в ‘обыденном’ сознании

отдельного человече-

ского сообщества», проявляющих «национальный характер» языка.

Предполагается воспроизведение «языковой картины мира нации» или

«культурной традиции», не говоря о том, что французские швейцарцы

составляют часть той же «нации», что и французы или валлонские бель-

гийцы, не говоря о франкоязычных канадцах (однако говорящие на диа-

лекте корсиканцы имеют ли они

в таком случае ту же картину мира, что

и «французы»?), имеют тот же «менталитет» и этим отличаются от не-

мецким швейцарцев. А «менталитет» упомянутый последним, меняется

ли он, когда носители языка переходят на верхненемецкий диалект и

наоборот?

Другие трудности появляются с проблемой изобретательности. Если

целостность значения предшествует в лексике и грамматике

, так сказать

в языковых формах, как это можно выразить, чтобы не оказаться в числе

новичков? Как научный или философский труд возможен, обреченный

на повторение значения уже навязанного языком?

Путаница между понятиями и концептами относится к тому же пла-

ну слов повседневной жизни и концептуальных средств философии.

Если русские и французские «

концепты» по разному показывают семан-

тическое пространство, как объяснить, что философские школы могут

противиться всему, говоря на одном и том же языке? Борьба между ма-

териализмом и идеализмом в истории русской философии беспощадна,

но она происходит на одном и том же языке. Если бы работа концептов

была бы только определена рабочим

языком, возможно, не было бы фи-

лософии.

Современная политическая коммуникация

288

3.3. Востоковедческий миф: антропологическая полярность

Часто в рамках риторики научности текста благодаря специальному

инструментарию и сложной критике, в очевидном тексте выявляется

другой текст, скрытый, гораздо более ценный, по причине того, что он

раскрывает структуру научного мифа. Этот миф у А. Вежбицкой появ-

ляется в форме вечной оппозиции между Востоком и Западом, под мас-

кой другого, еще

более основательно скрытого в архетипических пред-

ставлениях, который не безынтересно выявить.

Повсюду благодаря научному инструментарию, обнажается мифиче-

ское основание. Фантазматическая структура, которую П. Бурдье выяв-

ляет в «теории климата» Монтескье (северные люди активны и энергич-

ны, южные люди пассивны и «изнежены»)

, А. Вежбицка переносит это

на Восток / Запад. Направление основных точек повернулось на 90

, но

термины противопоставления идентичны: мир состоит из соотношения

мужское / женское, которое проявляется в оппозиции «агентивность» и

«пациентивность». Вежбицка очарована понятием «контроль», метатер-

мином, который упоминается довольно регулярно в большей части ее

анализов, ассоциируемый с агентивностью, и конечно бесконтрольно-

стью (который называет себя в естественном семантическом метаязыке,

«not because I want it»).

«Данные синтаксической типологии показывают, что существует два под-

хода к жизни, которые играют разные роли в разных языках: точка зрения на

‘то, что я делаю’, так сказать агентивная направленность, и другая ‘то, что со

мной происходит’, часто это пациентивная направленность, или пассивная,

связанная с объектом воздействия. Агентивный подход – это особый каузатив-

ный случай (ср. Балли, 1920), и выявляет ярко выраженное внимание по отно-

шению к действию или акту желания (‘я делаю’, ‘я хочу’). В пациентивной

направленности, которая, в свою очередь, является особым случаем феноме-

нологической направленности, акцент переносится на бессилие и пациентив-

ность (‘я не могу ничего сделать’, ’со мной происходят

всякого рода вещи’).

Агентивность связана обычно с номинативными и номинативоподобными

конструкциями, а бессилие и пациентивность – с дативными и дативоподоб-

ными конструкциями. Агентивность и пациентивность находятся в неравных

ситуациях: действия представлены во всех языках, однако не имеется в виду

чувство бессилия. Однако, языки сильно отличаются в связи с ролью, которую

играет бессилие. Определенные языки им

пренебрегают, и берут агентивный

тип предложения в качестве модели для всех или большинства предложений,

имеющих отношение к людям: номинативный тип, который базируется на

агентивной модели, и дативный тип, в котором представлены люди как лица,

которые не контролируют события»

(Wierzbicka, 1992 [1996, с. 55-56]).

Bourdieu, 2001, с. 335.

Выделено автором, П.С.

Глава 8. Оксюморон или недомонимание? Универсальный релятивизм

универсального естественного семантического метаязыка Анны Вежбицкой

289

В такой же манере Ш. Балли противопоставляет французский язык

немецкому языку, как язык разума и язык эмоциональности

, А. Веж-

бицка обнаружила, более удачная пара языков способная представить

идеальную пару: английский и русский, которая очень быстро оказыва-

ется перемещенной в пару двух народов: «американцы» и «русские».

Оттого что в английском говорят he succeeded и в русском говорят

ему это удалось, А. Вежбицка заключает, что

Английская номинативная конструкция сообщает информацию успеха или

неудачи действия, совершаемого человеком, а дативная конструкция в рус-

ском языке дает полностью проявится личности в определенном действии,

которое имеет конечным результатом: что бы ни было бы то, что случается,

хорошее или плохое, это не является результатом наших истинных действий

(Wierzbicka, 1992 [1996, c. 72])

и она добавляет, что этот тип примеров позволяет подвести «хороший

итог описанию разницы между этнофилософиями, выраженными в этих

языках» (там же, с.73), потому что русская грамматика изобилует кон-

струкциями, в которых реальный мир представлен как «противостоящий

желаниям и стремлениям человека, или не особенно независимый от

этих желаний и стремлений, тогда как

английский этого почти не пред-

ставляет» (там же). Это именно дативные конструкции в русском (в

безличных предложениях) раскрывают «особую направленность русско-

го семантического мира и русской культуры» (там же, с. 75).

Объяснение значения показывает, что предложения такого типа являются

неагентивными: загадочные и непонятные события проявляются помимо нас,

не потому что кто-то этого хочет, и события, которые проявляются в нас и не

зависят от нашего желания. В агентивности, напротив, нет ничего таинствен-

ного: если кто-то что-то делает и по этой причины проявляются события, все

ясно. Загадочные и непонятные – это события, которые происходят в действии

загадочных сил природы. В русском предложения по агентивной модели име-

ют более ограниченную сферу применения, чем в других европейских языках

(в особенности английском). Язык отражает и способствует тенденции, доми-

нирующей в русской культуре, принимать во внимание

мир как совокупность

неконтролируемых и непонятных событий. Эти события чаще плохие чем хо-

рошие (там же, с. 76).

Необходимо ли давать критические замечания такой проницательно-

сти, чтобы завершить изучение старых шаблонов по активным и пас-

сивным принципам о мире? Идея о том, что неагентивные конструкции,

или эргативные, соответствуют «пассивной» мысли, можно увидеть у

К. Уленбека (1866-1951)

, который объясняет, что люди, говорящие на

языках эргативной конструкции, думают, что человек – пассивное ору-

Bally, 1994, с. 359.

Ср. Sapir, 1917.