Итак, в авторитете слиты два качества вождя: его сияющая убежденность и упрямая отвага.
С. Московичи так же, как и генерал Де Голль, разграничивает авторитет должности (передаваемый по
традиции) и авторитет личности (независимый от всяких внешних признаков власти или места). В
стабильных и жестко иерархизированных рангами, титулами и т. п. обществах прошлого преобладал
должностной авторитет. Все, в прямом смысле слова, склонялись перед фамилией с частицей, перед
армейским или церковным званием, наградами или униформой. Сейчас ситуация изменилась.
Единственным авторитетом, которым можно воздействовать на массы, становится авторитет
личности. Он целиком исходит от личности, которая с первого слова, с первого жеста или даже самим
своим появлением очаровывает, притягивает, внушает.
Авторитет основан на даре — способности, которой некоторые люди наделены, как другие
способностями рисовать, петь или разводить сады. Но дар — это не наследство, над ним нужно рабо-
тать, направлять его, разрабатывать, пока он не станет истинным талантом, социально полезным и
применимым.
«Это ремесло заключает в себе несколько простых правил: осанка, точный и повелительный стиль
речи, простота суждения и быстрота решений — вот главные составляющие воспитания вождей.
Поскольку речь идет о толпах, нужно добавить способность уловить и передать эмоцию,
привлекательность манер, дар формулировки, которая производит эффект, вкус к театральной
инсценировке — все, что предназначено для разжигания воображения. Примененные разумно, эти
правила порождают подражание, возбуждают восхищение, без которого нет управления.
Кроме того, авторитет, понятый таким образом, нуждается в сохрании определенной дистанции,
покрова тайны. Расстояние, отделяющее его от толпы, пробуждает в ней чувство уважения, покорной
скромности и возводит вождя на пьедестал, воспрещая делать обсуждения и оценки. Даже если он
представляет социалистическую власть, то и тогда заботится о том, чтобы не было фамильярности:
«Тито, — пишет один старый соратник руководителя югославской коммунистической партии, —
заботливо оберегал свою репутацию. Он держал на расстоянии самых близких своих товарищей,
даже в состоянии возбуждения, которое на войне дает близость смерти или победы».
Понятно, что это желание отдалиться от своих приближенных у вождя, вышедшего из толпы,
соответствует желанию порвать с прошлым. Отделяясь от своих соратников, он превращает отноше-
ния взаимности в подчинение, отношения равенства в неравенство. Став властителем, будь то
Наполеон или Сталин, он не знает больше друзей, у него есть только подчиненные или соперники.
Огромная пропасть, которую он создает, способствует этому изменению. В противном случае он не
будет свободен в своих решениях, не сможет руководить по своему усмотрению.
«Я был вынужден, — признался однажды Наполеон своему биографу Лас Казу, — создать вокруг
себя ореол страха, иначе, выйдя из толпы, я имел бы много желающих есть у меня из рук или хлопать
меня по плечу».
Одиночество человека у власти проистекает, без сомнения, из этого разрыва и отказа от взаимности
в мире, где ему больше нет равных. На вершине пирамиды есть место только для одного.
Одиночество, необходимо, чтобы подчеркнуть авторитет вождя, создать вокруг него атмосферу
тайны, питающей все иллюзии. Так, массы могут награждать его всеми желаемыми качествами.
Поддерживать ощущение загадочности, возбуждать любопытство по поводу своих намерений
особенно необходимо вождю в решающие моменты. Шарль де Голь возводит это в принцип:
«Авторитет не может обходиться без тайны, поскольку то, что слишком хорошо известно, мало
почитается». Проще говоря, не существует великого человека для его камердинера.
Завеса тайны, скрывающая его, всегда украшена какими-то представлениями, как театральный
занавес масками и драматическими сценами. Все это позволяет показать его в благоприятном свете.
Его внешность, личность, жизнь защищены экраном незнания, искусно камуфлирующим его
предпочтения, действительные увлечения, чувства, болезни. Вильсон, близкий к безумию, и Помпиду
при смерти продолжали, однако, управлять: один — Соединенными Штатами, другой Францией.
Своей связностью, иллюзорной силой эти образы, распространяемые таким способом, внушают
страх, пресекают любую дискуссию. Это условие авторитета. Поскольку «оспариваемый авторитет —
это уже больше не авторитет. Боги и люди, которым удалось надолго сохранить свой авторитет,
никогда не допускали спора».
Властители толп пользуются Тайной, чтобы создать впечатление, что они наделены тем, чего масса
лишена. Тайна выводит их за рамки обычного, позволяет им делать сюрпризы и устраивать
представления, вплоть до инсценировки собственного конца. Вера толпы вынашивает эту тайну,
приукрашивает образ, который она хочет себе создать. Загипнотизированная иллюзией, толпа сопро-
тивляется вторжению реальности. Массы и вожди, постоянные сообщники, вместе создают мир
видимостей, святая святых их общих верований. Потребность в надежде довершает остальное.
«Сущность авторитета, — заявляет Ле Бон, — состоит в том, чтобы помешать видеть вещи такими,